«Вся жизнь моя была посвящена школе»

Рассказчик: Татьяна Александровна Макеева.
Собеседник: Екатерина Ойнас.
Дата интервью: 20 июня 2024 года.

Татьяна Александровна, расскажите о себе.

Сейчас я пенсионерка. Отработала 40 лет в школах в Коломне, а начинала здесь, поблизости, в кремле, в третьей школе.

50 лет назад, 6 марта 1974 года, я пришла работать в третью школу пионерской вожатой. Сама территория кремля была для меня неизвестна – я совершенно из другого микрорайона родом, и поэтому для меня это было всё абсолютно новое. В то время все церкви были разрушены, там везде были склады, спортивная школа, что-то такое. И везде бегали школьники любопытные. В монастырях жили люди. Причём в Новоголутвином женском монастыре, в сохранившихся в корпусах, в кельях монашеских были коммунальные квартиры: большой длинный коридор – и комната, комната, комната, комната… Мне приходилось к ребятам туда ходить, поэтому всё это для меня было в новинку и интересно. Это был женский монастырь, а Брусенский монастырь назывался мужской, потому что когда-то его создавали как мужской. Вот там и в жилых корпусах кирпичных жили люди, и на территории монастыря были построены домики, домики, домики, домики, и там тоже жили люди. Те, кто побогаче, имели дома на улицах Казакова, Кремлёвской, Лажечникова… То есть это был достаточно густонаселённый микрорайон.

Работа вожатой заключается в том, чтобы работать с детьми. И я вместе с ребятами облазила всё – все закуточки, все закоулки, все развалины. То есть всё-всё-всё-всё-всё-всё буквально! Местные жители, особенно Брусенского монастыря, заинтересовались: это что тут за девка такая бегает? откуда такая деловая появилась у нас тут? Они же все друг друга знали. Как выяснили, не знаю, но выяснилось, что девка-то наша! Оказалось: моя бабушка Нюша работала в восьмой школе (это там, где современный краеведческий музей) уборщицей. А в подвале школы были оборудованы жилые комнаты – там жила и уборщица со своими детьми (у неё было четверо, мал мала меньше), и даже учителя жили. То есть это всё было заселено. И вот эти старожилы выяснили, что Нюша-уборщица (которая вообще уехала-то в конце 1940-х годов оттуда, а они её помнят!), и младшенькая её, Раечка, 1934-го года рождения – это мои ближайшие родственники. И когда они выяснили, что я Нюшина внучка, меня приняли за свою. И если кто-то спрашивал, чья это такая деловая тут у нас бегает, они говорили: «О, Таня-то? Наша. Нюши-уборщицы внучка!» Вот так я стала своей.

Я недолго проработала в третьей школе вожатой – четыре года. Но вот судьба: спустя десять лет я вернулась туда директором. То есть с третьей школой у меня связаны самые хорошие воспоминания.

Татьяна Александровна, вы рассказали, что вы с ребятами тут буквально везде всё облазали. Может быть, вспомните какие-то истории? Что происходило во время этих экспедиций?

Нет, таких историй особенных мне не помнится. Понимаете, в те времена вожатая (называлась старшая пионерская вожатая) это был человек, который организовывал в школе всё, помимо уроков. Поэтому походы, «Зарницы», сбор макулатуры, металлолома… Вплоть до того, что приходила в школу на работу, а директор говорит: «Так, Славка в школу не пришёл, иди буди». И я шла, напротив монастырь, я шла в квартиру: тёмный коридор, всё навалено, наложено… Я иду, откуда-то из темноты. «Ты к кому?» То есть меня знали. Ну, я называю фамилию, к кому я иду. «О, господи, упадёшь ты тут! Пошли. Так, тут перешагни, тут таз, тут… а, сосед лежит, ладно…» Ну, пьяный. И вот так я ходила. То есть вообще, конечно, с точки зрения современной микрорайона был страшный: ни освещения, ни фонарей, эти развалины… Люди тоже были разные. Ну, как-то вот так свободно ходила.

Из интересного, например, сбор макулатуры. В школу должны принести все макулатуру. Несли все, я принимаю с безменом, взвешиваю, записываю – у нас соревнование. И вдруг смотрю – катят огромную бобину деревянную, а на ней намотан картон. В Успенском соборе был склад картонажной фабрики. Как они открыли дверь? Как они выкатили эту бобину с картоном?! Но они прикатили её в школу, во двор, и сказали: «Макулатура? Принимай, записывай на наш класс!» Ну, конечно, получили от меня! Заставила катить назад.

Всякие ребята были. Школа в те времена, в начале 70-х, была очень переполнена. Потому что весь кремль густонаселён. Ближайшие деревни – совхоз Коломенский, посёлок Радужный, Семибратское, Бобренево – все съезжались к нам учиться. И когда восьмую школу закрыли, нашу начальную школу перевели в здание угловое на Лазарева – Лажечникова, потому что мы были переполнены.

«Мамка сказала: отнеси Тане на супец, она же городская!»

А что вспомните о детях? Отличались ли городские от окологородских?

У меня какие-то такие самые добрые воспоминания и от детей, и от взрослых. Например, бобреневские ребята пешком ходили утром в школу – зимой, весной, в грязь. Но у них у всех хозяйство, поэтому они должны были рано утром встать, натаскать корове, свиньям воды, а потом приходить в школу.

К восьми утра?

Да. Однажды по осени как-то идёт в школу Серёжка, я знаю, что он оттуда. Сумка у него с учебниками и в руках авоська, сетка такая, а там свёкла, моркошка, капуста. Я говорю: «Ты куда идёшь?» – «К тебе. Мамка сказала: отнеси Тане на супец, она же городская!» И я получила вот такой от родительницы, от мамки, подарок! Интересные, конечно, были. Потом я ушла в городские школы работать, у нас там переводы были всякие. Конечно, они отличались. Но монастырь-то сносили потихонечку, выселяли, и когда я пришла работать в Колычёво, в новостройку школу, там оказалось достаточно много наших монастырских, которые получили там квартиры. То есть всё это взаимосвязано.

Вы и там «наша» была!

Я везде была «наша». Когда я выложила в «ВКонтакте», в «Одноклассниках» свой пост – рассказ о своём юбилее, – я получила много откликов, комментариев. Вот и наша Марина Беляева (экскурсовод музея «Коломенская пастила» – ред.) – моя пионерка. Но самый интересный комментарий, который меня поразил: «Здравствуй, Таня. Я Гера К. из 8 «А», 1978 года». То есть они уверены, что Таня помнит всех! А Таня после этого 40 лет отработала в школе. Сколько у неё их было?! Но попереписывались, я вспомнила Геру, я нашла его фотографии, ему переслала. Всё замечательно. Он мне прислал и свой дом, и жену, и собаку, и дочку – фотографии. И, видимо, потом он подумал, что вдруг я ему не поверю, и присылает мне вырезку из газеты: Герман К. назначается генеральным директором крупного морского порта в городе Находка. Мужику 60 лет, такая должность, забот вот столько, возраст уже солидный! А он помнит Таню-вожатую! Значит, было хорошо!..

Татьяна Александровна, вы сказали, что это был не ваш район. А где вы-то жили?

Я жила на улице Леваневского, а училась я в пятой школе, это там, где напротив трамвайного депо сейчас спортивная школа по гимнастике. Там была школа, вот там я училась. Поэтому, конечно, для меня этот район… Но со временем он стал для меня настолько родным, что до сих пор самое любимое место моих прогулок – это Коломенский кремль.

«Школа была заставлена огромными корзинами, полными яблок»

А что вспомните из своего школьного детства?

Я помню свою пионерскую вожатую, из-за которой я и стала потом пионерской вожатой. У нас была вожатая Корницких Тамара Васильевна. Мы были настолько активные, мы были настолько деловые, нам было настолько это интересно! Глядя на Тамару Васильевну, на свою бурную школьную активную жизнь – лагеря пионерские, «Артек», слёты, – я думаю: вот это меня подвигло на то, что я сказала: я пойду вожатой! И я пришла сюда вожатой.

Но прежде чем стать вожатой, наверное, пошли в институт?

Нет. Это сейчас все после института везде устраиваются. В то время пионерской вожатой я устроилась, мне было 18 лет. Я поступила заочно учиться в пединститут, чтобы не отвлекаться от основной работы.

Целью была работа.

Да. И окончила институт, потом дальше, дальше, дальше. Но вот эта вся учёба, она мне как бы… так была. Всё, чего я достигла в своей педагогической деятельности, я считаю, что это мои вот эти университеты местные…

Я вспоминаю: у нас у школы был сад.

Это в третьей школе?

В третьей школе. Про те школы пока не говорим, но о них тоже могу бесконечно говорить. В третьей школе был огромный шикарный фруктовый сад. Если представляете территорию, от школы до колокольни и от памятника Кириллу и Мефодию буквально до улицы Дмитрия Донского – это всё был сад. Фруктовые деревья, в основном яблоки, были там и грядочки, цветочки. Это была школьная территория, это был школьный сад. За ним ухаживали дети и учителя. Специальные были уроки ботаники, труда – дети там работали. Я помню, даже по осени овощи (морковка особенно мне запомнилась) мытые лежали на блюдах в столовой, и любители брали эту морковку, грызли. Но я о саде. Весной, в мае, он цвёл. Это красота! Особенно когда со второго этажа школы смотришь: цветущий яблоневый сад, а дальше Москва-река и Бобренев монастырь. А осенью, в сентябре, начинается учебный год – и как раз поспевают яблоки. Собирали яблоки тоже школьники, учителя – тогда это всё было вместе, дружно. И вся школа была заставлена огромными корзинами, полными этих яблок. И антоновка жёлтая, и какие-то красные, я сейчас сорта не помню!.. Причём эти корзины с яблоками стояли в столовой на столах, в коридорах (мы их называли рекреации) прямо на подоконнике, или кто там табуреточку принесёт. Огромные корзины этих яблок! Мне кажется, хрустели, грызли все! Действительно их ели: ребята на переменах, учителя в перерывах. И даже те, у кого не было дома сада, возвращались из школы – портфель и авоська с яблоками!

А сколько такой яблочный коммунизм продолжался по времени? На неделю хватало этого урожая?

Я не знаю, насколько его хватало, но быстро он уходил, быстро.

Сорта не припомните?

Нет, я знаю штрифель, он был такой мягонький, и антоновка, такая ядрёная, крупная, жёлтая. Я уже потом не видела таких. Или мне так кажется… Но таких не видела.

А кроме яблонь? Вишни, кусты смородины – что ещё росло в саду?

Я не помню по поводу кустов. Мне запомнились грядочки, на которых выращивали овощи, пропалывали их. И вы знаете, очень было мало цветов. Как-то тогда не принято было сажать цветы. Были, конечно, какие-то, но в основном яблони. Сад был настолько густой, что там легко было спрятаться. Дети, когда убегали с уроков, по разным причинам, прятались в этом саду, прятались в этих зарослях. Которые поделовее, убегали в кино, в кинотеатр «Восток». И когда эти побеги были массовыми, директора меня вызывала: «Так, иди, они теперь там все на сеансе!» Я приходила в «Восток», говорила: «Здравствуйте». – «О, опять пришла!» Служащая открывала вход в зал, включала свет и мне говорила: «Ну, где тут твои?» Они, знаете, так рядочками сидят. Я: «Подъём!» Вставали, за мной гуськом шли, свет в зале выключался, и фильм продолжался.

В школе актового зала не было, и мы ходили проводить всякие пионерские сборы, праздники в кинотеатр «Юность».

Где сейчас КЦ «Дом Озерова».

Он был кинотеатром, назывался «Юность». И на втором этаже огромный зал был без кресел, без всего. Мы там выстраивали всех с флагами, со знамёнами, с барабанами, с горнами, проводили праздники.

Вы сейчас рассказали про сад на основе воспоминаний 1970-х годов. А дальше? Когда этот сад перестал существовать, вы не вспомните?

А я не знаю, как он перестал существовать. Когда я была назначена сюда директором в 1984 году, он уже был заросший, запущенный, это уже были такие дебри, покосившийся забор, развалившийся. Для меня, как для директора, это была головная боль уже, потому что надо было что-то делать. И в то время как раз передавали храмы православной церкви. Мне запомнилось, что ко мне пришёл Николай Иванович Качанкин, как он представился, его поставили как раз настоятелем Успенского собора. Он пришёл ко мне с такой просьбой: забор разваленный очень близко подходит к шатровой колокольне, а они планируют делать ремонт шатровой колокольни, реставрацию, и можно ли им отодвинуть немножко этот забор? «Ну, буквально на метр. Мы вам поставим новый, тесовый…» Я как услышала, что мне новый забор поставят!.. «Да можно! Двигайте, куда хотите!» Действительно, забор они поставили. Со временем всё это пришло в упадок… А уж как там вырубали, как это вычищали, я этого уже не помню. Я уже пошла дальше, дальше, в школу.

Сколько вы были директором третьей школы?

В третьей школе я директором была буквально немножко, два года. Школа старенькая. Все коммунальные системы старые, всё это рассыпается, разваливается. Крыша течёт. Под школой котельная, которая топилась углём. Так вот, привезти зимой уголь – это была проблема директора. Найти истопников, которые бы круглые сутки топили вручную, кидали руками уголь в котлы, – это тоже была проблема. То есть хозяйственные дела были даже не столько трудны, сколько отвлекали от работы с ребятами. А я всё-таки не хозяйственник. Я начала потихонечку ремонтировать, всё, что могла, я там сделала. А в гороно тогда потихонечку начала капать: отпустите на свободу, на волю! И вырвалась, назад, в свою 15-ю школу. 30 лет я отработала в Колычёве, в 15-й школе. Но это уже другая история.

В каком году вы стали работать в 15-й?

15-ю школу в Колычёве открыли 1 сентября 1982 года. Строил и открывал замечательный директор Иван Александрович Поляков. Собрали новый коллектив из разных мест. Но тогда всё было под руководством коммунистической партии, и поэтому идеалогический отдел партийный вызвал меня, вызвал его и нам сказал: «Мы вам даём новую школу, вы будете вместе работать. Сложно. Она не совсем достроена. Сложно в том, что коллектив разный». ГеГанна Михайловна Галанцева, инструктор горкома партии незабвенная, которую все боялись, сказала: «Либо вы, ребята, вдвоём вытянете, справитесь, либо вас сожрут». И мы справились. Мы создали необыкновенную школу! И вдруг в 1984 году, спустя два года, опять же та же Ганна Михайловна сказала: «Молодец, девушка, ты хорошо поработала. Теперь иди назад в третью, подчисть там». Сопротивляться нельзя было, я не хотела. Ну, пошла. Вот так. И поэтому, когда я оттуда вырвалась, я вернулась назад, к Полякову. И в 15-й я работала до 2013 года. Тоже хорошо было. Но тут я уже была на должности организатора внеклассной, внешкольной воспитательной работы. А потом я стала социальным педагогом – это было нововведение: ещё нигде не было этого понятия, но времена заставляли уже заниматься проблемами. И так вот я отработала почти. 40 лет там. Такое количество учеников и родителей за эти годы, что многие помнят, но я не всех узнаю. Поэтому прошу прощения!..

Какой период в своей профессиональной жизни вы считаете самым удачным, счастливым?

Я считаю, что всё сложилось удачно. В основном, конечно, моя профессиональная судьба, вся жизнь моя была посвящена школе, причём воспитательной работе с ребятами. Я не администратор. У меня были прекрасные отношения с коллегами. Многие из моих выпускников по 15-й школе – школа была огромная, полторы тысячи, – окончив школу, поступили в пединститут, после пединститута пришли работать. И сейчас они продолжают работать в 15-й школе, мои девочки, как я их называю, и педагогами, и завучами. Так что, пожалуй, самое счастливое вот это время, когда я работала с ребятами.

«Даже понятие “давали квартиры” сейчас непонятно…»

А как менялся город на протяжении вашей жизни? Разные части этого город – и старый, и Колычёво?

Ну, про кремль я сказала. Когда приняли решение реставрировать всё, стали выселять. Вдоль всей кремлёвской стены, с внутренней да и с внешней стороны, со стороны Маринкиной башни, стояли деревянные домики. Они прямо были напиханы, люди жили. Постепенно это всё сносилось, убиралось, людей переселяли.

А сносилось-то с напряжением со стороны хозяев этих домиков? Люди сопротивлялись каким-то образом этому?

Я не знаю подробности, но, судя по тем хибаркам, которые это были, получить, например, квартиру в девятиэтажном доме в Колычёве – это вообще запредельное счастье! Это была радость необыкновенная – эти переселения и переезды. Люди же все здесь жили с печками, это проблемы: дрова, уголь и всё прочее. Поэтому была великая радость, что они туда переехали. А когда Колычёво начали застраивать, это же было голое поле. Колычёво – это вечная стройка в моём понятии. Потому что когда построили 15-ю школу на пустыре, на берегу такого оврага, который идёт от кинотеатра «Русь»: с одной стороны 16-я школа уже была, а мы с другой, 15-я. Когда я туда пришла – это было голое поле, кругом строительный мусор, каркас бетонный. Иван Александрович такой радостный: «Это будет школа?!» Потом по каким-то лестницам, самодельным настилам поднимаемся на третий этаж, в какой-то проём. «А это будет твой кабинет!» Чудо было! К сожалению, он умер, в этом году было 25 лет со дня смерти. Я вспомнила. Чтобы все вспомнили, я сделала пост в соцсетях. Вспомнили. Хороший был человек.

Колычёво заселяли, достраивали. Причём люди, которые не жили там и приходили первый раз, приезжали даже ко мне в школу, удивлялись, как я вообще ориентируюсь, где какая улица, где какой номер дома. Это же неразбериха! Я говорила: «Что здесь непонятного?!»

Был интересный случай. Должны были приехать москвичи. И я им говорю: «Я на работе, в школу приезжайте». Они приезжает в Голутвин, спрашивают, как доехать до Колычёва. У них адрес: бульвар 800-летия Коломны, дом 9. Они доезжают до ЖБИ (завод железобетонных изделий – ред.) на трамвайчике, выходят и спрашивают, где бульвар 800-летия Коломны. Им показывают направление. Они идут дальше, выходят на высокий крутой обрыв оврага, спрашивают: «А бульвар где? Подскажите». Им опять люди показывают на этот овраг и говорят: вот! Они не понимают – ищут, наверное, Чистопрудный бульвар или что-то такое похожее! В общем, в итоге они бродили-бродили, подходят к зданию школы и говорят: «Это же школа, наверняка они знают, где 15-я находится!» Подходят – вывеска 15-й школы, поднимаются ко мне и говорят: «Тань, но всё-таки бульвар-то где?» Я подвожу их к окну (второй этаж, окно учительской) и говорю: «Вот!» На овраг показываю. «А-а-а…» А вы говорите, как строилось. Так и строилось!

Помню я, что Колычёво заселяли очень быстро, дома лепили очень быстро. Были квартиры, которые людям дали, и много было домов девятиэтажных, в которых были общежития – ДСК давали своим рабочим. Это мы называли общежитием, а так у них современная коммунальная квартира была. Я входила, стучала или звонила, входила в коридор: комната одних родителей с ребятами, комната других, общая кухня, общая ванная. И вот так жили.

Часть коммуналок, получается, перекочевала в эти новостройки? Это на какое-то время? Потом опять стали людей расселять по квартирам?

Нет, я думаю, что ДСК, домостроительный комбинат, который строил Колычёво, набирал рабочих. А чтобы привлечь специалистов, им нужно дать какое-то жильё. И тогда в часть квартир, которые они построили (я уже не знаю, как это оформлялось, но это была не собственность), заселяли семьи рабочих именно домостроительного комбината. Хотя в один дом, я знаю, ул. Весенняя, 6, заселял Коломзавод своих. Но там уже квартиры давали. Даже понятие «давали квартиры» сейчас непонятно… Работала семья на Коломзаводе – бесплатно получала двухкомнатную или трёхкомнатную квартиру. А сейчас уже там внуки живут.

«В Минске недельки две побудешь, вдруг звонят друзья из Риги»

Важное событие – 800-летие города. Вы помните что-то об этих днях?

Школьники, и я с ними, участвовали во всех этих мероприятиях. Тогда было очень много демонстраций, шествий всяких, митингов – везде школьники были. На 19 мая мы делали свой собственный парад пионерских организаций, маршировали вот здесь, перед Лениным. Чудесно было! А само 800-летие – это же 1977-й. Находились ребята на мероприятие, но участия не принимали. Это уже настали времена массовых театрализованных представлений. Скопление людей было огромное, но не видно, что там происходило. Действо, например, было у Маринкиной башни, со стороны улицы Октябрьской Революции. Мы пришли. Пришли не потому, что нас согнали, а потому, что нам было интересно. Но мы ничего не увидели. А почётных мест в первых рядах нам не досталось.

Какие-нибудь городские события повлияли на вашу жизнь или отразились на вашей биографии?

Я всегда была в гуще всех событий. Всё, что происходило в городе – и с ребятами, и сама… Как мне кажется, всё шло своим чередом. Например, на всех партийных конференциях, комсомольских конференциях, съездах, слётах местного значения было приветствие пионеров. Я готовила детишек – со стихами, с барабанами, с горнами они выходили в эти ряды дворца культуры им. Ленина (сейчас ДК «Коломна»), он был тогда уже построен. Всё приходилось делать, репетировать, организовывать.

А что летом происходило в вашей пионервожатской деятельности? Как вы лето проводили с детьми?

Лето! Летом сессия! Я никогда не ездила работать в пионерские лагеря. Наверное, оттого что основная работа моя такая, что мне уже было не до того. Я училась заочно, летом у меня был месяц сессии, второй месяц отдыхала сама, путешествовала и старалась сил набираться.

Не расскажете, где путешествовали летом, что могли себе позволить?

Зарплата вожатой была достаточно небольшая: сейчас я не помню уже, 70 или с подработками 90 рублей. Недавно только вспоминала этот момент, потому что сейчас уже не путешествую. Могла себе позволить купить билет на поезд, доехать до Симферополя, на качуре в Керчь. Там у родственников загорали, отдыхали и всё прочее. Оттуда на самолёт в Симферополь – в Белоруссию, в Минск, к родственникам. Везде были друзья, поэтому я гуляла, общалась, очень любила всё смотреть. В Минске недельки две побудешь, вдруг звонят друзья из Риги: «Мы тут все собрались, а ты где?» Я говорю: «Я рядом! Сейчас!» Самолётиком в Ригу. И по осени, когда домой возвращалась, опять через Минск (а улетала-то я в сарафанчике в Крым!), в Минске на меня сестра надела, как сейчас помню, своё кримпленовое бежевое пальто, обмотала всеми шарфами, потому что уже похолодало. Конец августа – мне надо возвращаться. Так путешествовала. И ведь могла себя позволить!

Это в 1970-е годы?

Да. Это было в 70-е. В 80-х, когда я работала уже в 15-й школе, уже была зарплата побольше, потому что должность была уже административная. Я уже часы вела, уроки истории, так что уже могла гульнуть.

«Гороховая кофточка меня спасла»

Ведь вы были всё время на виду, и наверняка вам хотелось, чтобы у вас была красивая одежда. Как вы справлялись с пошивом платьев, с добыванием модных жилеток, юбок или ещё чего-то?

По поводу одежды вообще очень интересно. Например, в 70-е даже как-то и не заморачивались: в чём ходили, в том и ходили – чистенько, аккуратненько, не хуже всех и всё. В 80-х уже хотелось во что-то нарядиться. Проблема была в том, что я была всегда девочка полная, а в магазинах на полных женщин не было одежды. Советская промышленность наша предполагала, что если толстая женщина, значит, старая. И поэтому все те наряды, которые продавали в магазине, по фасону, по материалу, по расцветкам были старушечьими. Но появились уже первые дорогущие магазины, бутики, и даже на толстых. Хотя вначале мы ездили специально в Москву в магазин для полных людей, был такой магазин женской одежды, и там покупали себе – мы, молодые люди, которые не могли одеться.

С одеждой ещё такой случай. Началась у нас уже перестройка, то есть пошли у нас уже рынки. Вся Коломна одевалась в Голутвине на рынке. Все! От мала до велика. Вот это был самый опасный момент. Потому что купила на рынке кофточку. Пришла на работу в обновке! Уроки. Класс открываем. Пятый. Три сидят в кофточках такой же горошек. Проходит несколько часов, переходишь в девятый, десятый – ещё две в таком же… С одного все рынка! Вот после этого я стала стараться пусть что-то, но только в магазинах, только не с рынка… Хотя гороховая кофточка меня спасла. В 15-й школе я получила классное руководство пятиклассников. А школа огромная, и здание начальной школы – это отдельный блок. И когда они в пятом классе переходят в основное здание, где так много людей, им это нравится, они начинают бегать, теряться. А главное: я классный руководитель, меня надо запомнить. Поэтому у меня была такая в горох блузочка, и я ходила в ней всю неделю, чтобы они зрительно меня узнавали в этой массе. А у учительницы химии была почти такая же – другой расцветки, но горох. И вот поначалу она идёт в начале коридора (а коридор длинный!), а мои из-за угла выбегают и говорят: «Вот она!» И бегом! По полу скользят, перед ней тормозят… «Блин, не та!» Разворачиваются и убегают. Потом смеялись в учительской: «Ну, Татьяна Александровна, твои сегодня выдали!» Я говорю: «Хорошо, что культурно сказали: блин!» Так что всякие были интересные моменты. Я любила и люблю свою работу.

«Хотя жили не бедно, но собирались в складчину»

А что с музыкой? Что вы слушали в 70-е, 80-е? Какие были возможности слушать музыку? В каких ситуациях?

У нас были пластинки. Был телевизор, чтобы посмотреть всякие вокально-инструментальные ансамбли, только там, больше нигде. Потом появились пластинки, у нас были проигрыватели, потом появился магнитофон. Но это были в основном, почему-то мне помнится, ВИА, тогда была такая мода. Белорусы – моя отдельная любовь: «Песняры», «Сябры»… Сейчас даже не могу вспомнить конкретно, что мне нравилось.

Как отмечали праздники дома? Что, например, готовили для праздничного стола? В вашей семье.

Салат оливье! Действительно, праздники – это очень интересная история. На праздники принято было собираться всей роднёй. В основном, кто с кем близко дружил. Например, у мамы была большая семья: два брата, она, сестра. Но они на свои праздники собирались в доме, где жила бабушка Нюша, на ул. Пионерской. Я помню огромный стол. Салат оливье по великим праздникам. Отварная картошка. Укропчиком. Соленья – огурцы, помидоры, квашеная капуста. По большим праздникам варёная колбаса. Почему-то мне запомнилось сало, сало из мясного было. Хотя жили не бедно, но собирались в складчину, то есть заранее обговаривали, кто что принесёт. Причём деньгами никогда не складывались, а именно несли продукты. И вот этот огромный стол. Нас, детей, сажали в другую комнату, нам тоже накрывали стол – потому что здесь на столе была выпивка, водка. У нас самый большой праздник – это «Ситро». Воспоминания детства! Мы поели, выпили, сладости съели – нас на улицу гулять. Они пели песни. Хором! Все мне казались такими голосистыми!

Дом, где я жила, – это мой родной дом, и сейчас я там живу, на улице Леваневского. Это был район частных домов. Перед нашей улицей до проспекта Кирова не было никаких построек, это было поле, которое засаживали картошкой. А там, где санэпидемстанция, был конный двор, лошади. И всё. Здесь Ленина, всё остальное, площадь Советская – всё это маленькие частные домики. Дома на нашей улице – это давали участки в 1939 году деревенским, которые работали в городе на заводе. И поэтому моя бабушка со своей сестрой перевезли сюда дом из деревни, с рук, пополам, и здесь обосновались. И вся моя жизнь там прошла (правда, конечно, уезжала я в Колычёво). При доме было пять соток земли. Воспоминания моего детства – деревья, кусты смородины и крыжовника и трава. Никаких огородов, никаких грядок, никаких цветов. Это сад. Причём папа привозил палатку, небольшую такую, солдатскую, ставил, как сейчас помню, посреди сада на колышках. И мы в этой палатке играли, кругом эта зелень!.. Это было в начальной школе, конечно. Но меня до сих пор поражает, что никаких ведь не было огородов! Приехали-то они – деревенские, в деревне-то у них наверняка это было. Нет!.. И вот некоторые деревья последние сейчас только выпиливаю, потому что уже старенькие.

В школьные годы ездила в пионерские лагеря: в «Северку» в основном, потому что матушка работала в системе торговли, в «Артек»…

«Папа нашёл маму в магазине у поросят и за яблоки купил»

Может быть, вспомните что-то про магазин «Три поросёнка»? Мы сейчас находимся с вами в доме, где в 60-е, в 70-е находился этот магазин.

Этот магазин связан с моей матушкой. Я даже принесла парадную фотографию всех работников этого магазина во главе с мужчиной-директором, я не помню его фамилию, и где сидит моя мама, лет 18-ти. Мама пришла работать в этот магазин продавщицей в 16 лет.

В каком году?

1950-й, наверное. Она была очень маленького роста. Из-за прилавка её было не видно. Поэтому ей ставили такие поддоны деревянные один на один, чтобы её было видно, продавщицу, которая там стояла. Здесь она начинала. Так что у меня, хочешь не хочешь, с этой частью города всё связано. Сама я этот магазин почему-то не помнила. Наверное, было очень далеко нам всё-таки с нашего микрорайона сюда ходить. Хотя за керосином ходили, лавка была около Пятницких ворот, там, наверное, где сейчас Музей-Навигатор. Вот сюда оттуда ходили за керосином. А позже уже привозной был и хлеб, и керосин, и всё.

Как долго мама проработала здесь, в магазине? У неё были какие-то воспоминания об этом месте?

Я сейчас уже не вспомню точно по датам. Но она росла и продвигалась. Она начинала продавщицей, потом директор заставил её поступить в техникум торговый, сказал: «Девочка, тебе нужно образование!» Она поступила в техникум, потом окончила институт и уже дальше пошла, пошла, пошла, пошла…

А техникум какой окончила?

Техникум советской торговли в Москве.

Заочно, получается, то есть она и работала, и училась?

Не помню я таких моментов. Нет, я так думаю, что она училась, когда свободна от работы была, потому что у неё сохранилось несколько фотографий тех времён с подругами, там они в Москве… Сейчас этого я не помню, я в основном помню только про себя. Хотя вот вспомнили «Три поросёнка», я вспомнила, что матушка здесь работала. Но мне запомнилось, потому что смеялись, что папа её нашёл у трёх поросят, маму мою.

Они познакомились здесь?

А купил за яблоки!

Папа родом оттуда, с Леваневского. Мама в то время жила уже на Пионерской, в районе молокозавода современного. Где уж они там познакомились, сейчас история умалчивает, но ухаживал он – ходил сюда, приходил в магазин, приносил ей шикарные яблоки из своего сада, угощал. Это был подарок. Ну, встречал, провожал. Поэтому так у нас говорили, что он нашёл её в магазине у поросят и за яблоки купил.

Это такая прибаутка семейная была?

Это была такая семейная прибаутка, легенда, но она правдивая. И всю жизнь вместе прожили, до самого конца. И всё нормально.

А где дальше мама работала? В каких магазинах?

Сейчас не помню про магазины. Был какой-то магазин на улице Пионерской, но потом она в торг перешла, в управление, и работала товароведом, старшим товароведом…

«Они на лыжах, я за ними в валенках по сугробам»

А как часто и по каким случаям ездили в Москву? Вы ездили в основном в театр или в магазины? И каким образом добирались?

Из детства я помню, что у моей подруги была очень интересная матушка. Она покупала нам билеты, брала нас двух и электричкой возила в театр и обратно. Потом уже все поездки в Москву были организованы на автобусах. Очень много я ездила с ребятами: и в Горки Ленинские, и сама Москва, и мавзолей, и все музеи… Но это уже было всё организованно. И у меня как-то вся Москва была связана с поездками вот такими. Хотя по молодости я очень любила одна ездить туда, приезжала на электричке, переобувалась из туфель в тапочки летние и гуляла – по Красной площади, по всем улочкам, по Арбатам пешком… Когда приезжала электричкой, выходила в Голутвине, я опять надевала каблуки. Вот Москва для меня была такая. Хотя, говорю, с ребятами очень много ездили. Например, ещё в третьей школе был организован Поезд дружбы, и туда собирали группы школьников из разных городов, мне кажется, даже Московской области, и вот мы с ребятами (и учительница ещё была, две мы были взрослые) ездили. Поезд дружбы шёл по маршруту Керчь–Новороссийск–Волгоград. Это был плацкарт. Но мы рисовали какие-то стенгазеты, готовили номера художественной самодеятельности, то есть мы умудрялись ещё в поезде проводить вот так досуг. Здорово было…

То есть вы приезжали в место, и что там происходило?

Мы приезжали, там были организованы всяческие экскурсии в музеи, по городу. День мы гуляли, кормились, потом мы возвращаясь в поезд. В поезде мы спали, переезжали в другой город – и всё опять так же, и опять. То есть у нас ночёвка, как таковая, была только в поезде. А вот когда я была ученицей, мы ездили с нашей вожатой Тамарой Васильевной в Ленинград. Вот там, я помню, она каким-то образом договаривалась со школой, и мы ночевали в школе на матах спортивных в спортзале. Это уже были какие-то личные контакты. Хотя к нам тоже приезжали ребята и точно так же ночевали. А куда деваться?

Может быть, вспомните что-то, связанное с нашими реками – с Москвой-рекой, с Окой?

Я как-то с реками не была связана. Не помню, какие это были годы, мы ходили на Оку смотреть ледоход. Это было очень красиво – эти заторы льдин, этот треск, этот вал! А ещё смотришь в Колычёве с высокого берега – вот это было здорово. Москва-река – это было своё, что-то обычное, природное…

А о парке 50-летия Октября есть у вас воспоминания? Что там происходило?

Шашлыки! Я не помню, когда его закладывали, и я в этом не участвовала. Но когда я пришла работать в 1982-м в 15-ю школу, это уже был лес. В народе это называется роща: куда пойдём? – в рощу. На лыжах кататься куда? В рощу. Уроки физкультуры – лыжня была самодельная – там проводились. Какие-нибудь школьные соревнования: они на лыжах, я за ними в валенках по сугробам, через посёлок, через деревню – туда в рощу. А вообще люди там отдыхали. И действительно делали шашлыки, поляну накрывали, расстилали всё. Это было такое вот место. Ну, Колычёво – многоэтажные дома, ни одного деревца, ничего! Это глазам даже плохо. И вдруг лес перед тобой!.. Вот это я помню. Потом её стали уже оборудовать более-менее. Ну, как оборудовать? С той-то стороны частники дома построили, так что там от рощи уже ничего не остаётся. Хоть в проекте и есть у них, что они там всё делают, облагородят… Я просто посмотрела, тот парк 50-летия Октября, который закладывался, потихонечку вырубают, и там строят такие коттеджи! Как местные деревенские говорят, «наша Рублёвка». Потому что там такие дома, и при каждом доме территория – это всё вырубленные деревья, жалко.

Мы заканчиваем, может быть, вы о чем-то ещё хотели рассказать?

Вы знаете, я говорить могу бесконечно, особенно про школу. Третья школа – это была моя юность, моё начало, а пятнадцатая школа, колычёвская, – это уже всё зрелые, взрослые годы. Но пятнадцатая школа, где у тебя полторы тысячи, до двух тысяч учеников, – это совсем другое государство, это совсем другая история.

Мы сейчас тогда посмотрим фотографии.

Вот эти «поросята», мама в середине. Я так понимаю, что это 50-е, до моего рождения. И весь коллектив на фоне витрин.

Да, это вот заведующий, Виктор Семёнович Королёв.

Знаете, с возрастом я стало жалеть, почему не подписывали фотографии…

Это в зале школы пионерский праздник: баянист, на сцене дети выступают – это всё я готовила.

Это мы на Блюдечке (сквер у слияния Москвы-реки и Коломенки – ред.). На перемене выбегали все на Блюдечко, дурачились, фотографии делали.

Вот третья школа, 1975 год, на демонстрации. Несут эмблему школы. Дальше с флагами идёт делегация школы. Вот так мы ходили на ноябрьскую демонстрацию – одеты все тепло. Причём все рядились, наряжались.

А вот я делала коллаж по третьей школе, к юбилею, 1974-й год, это я на ступеньках школы 50 лет назад. А вот это новый забор, которым огораживают этот сад. Просто его обновляли, он до этого был старенький.

Это уже дома, которые идут вдоль реки, улица Дмитрия Донского. То есть видите, насколько была школьная территория большой. Очень большой! Там были хозпостройки во дворе, котельные. А вот так выглядела третья школа в то время со стороны площади Соборной: огромные деревья, кустарник, не было мощения улиц.

Вот фотография 1977-го, показывает, какая разрушенная Тихвинская церковь была. Посмотрите, какая дорога, заросли, кусты, разрушенные церкви. И я в кримпленовом пальто – тогда было очень модно. И очень модно было делать химию. Я в кудрях!

Про это мы не поговорили, про химию.

Мы много о чём не поговорили… Это мои комсомольские билеты. А вот такие значки у нас были: «Ленинская поверка», «Поверка», «Ударник». Я такая активная комсомолка была!.. «Ударник летней четверти». Летняя четверть – это были трудовые лагеря. Это отдельная песня! Когда выезжаешь с ребятами на четыре недели, к концу уже совсем падаешь! А куда деваться? И живёшь в бараках там с ними, и работаешь.

Вот это бабушки Брусенского монастыря, которые определяли: «Наша девка-то!» Это бабушка Нюша. Это на территории Брусенского были такие дворы, дома. Практически везде стояли вот такие столы с лавочками. Они или просто сидели болтали, или в домино играли, в карты, в лото – кому что нравилось. А кругом кирпичные стены тех лет…

Вот эта мне нравится фотография. Я думаю, что это год 58-й. Корыто. Корыто! И тазик. Это моя мама, а это я. И вот такие деревянные дома, которые ничем не обделаны, только паклей проткнуты.

На Леваневского это домик?

Нет, я думаю, что где-то тут. Она же стирать ходила к соседям, я так думаю, за плату подрабатывала. Это точно не наш двор. Сама стиральная доска и тазик, и согнутая мама, которая там стирает…

А вот это фотография моих родственников, я определила, что это 1958 год, потому что малыш, который там завёрнут, – это мой двоюродный брат. Посмотрите на наряды тех лет, как они были одеты. При костюмах, при кепе. Наверное, они прихорошились, чтобы сняться на фотографию.

А что это за место, где это снимали?

Я вначале думала, что это ограда банка, но это не банковская ограда. Видимо, делали какую-то парадную фотографию, потому что вот это тётя Надя, которая родила Серёжку, это дядя Витя, мамин брат, отец этого новорожденного. Почему они все собрались? Может быть, праздник какой-то был – они праздновали рождение этого ребёнка, потому что вот это-то мужики-то – всё семейство наше: Виктор – мамин самый старший брат, Николай – двоюродный брат, бабы Нюши брат Пётр, то есть дядя, мне дед, Василий – муж маминой сестры. Судя по тому, что все мужики собрались на фотографии, наверное, это был какой-то праздник, а после праздника их запечатлели. Может быть, всё-таки это было связано с рождением Сергея. А он у нас родился в 1958-м. Бабушки нарядные все, девочки тоже…

Спасибо вам большое!

Игорь Сорокин: Ну, Наталья Николаевна, дорогая, здравствуйте! Мы сделаем вид, что мы с вами практически, ну, не знакомы, можете нам, ну, как бы вот вводную такую дать часть. Просто, ну, немножко рассказать о себе, о семье, о том, как вы помните Коломну в разное время. Вот.

Наталья Николаевна Кучерова: А я думаю, что непосредственно надо сразу о квартире о коммунальной… Рассказать…

И.С.: Да?

Н.К.: Нет?

И.С.: Ну, хорошо — нет. Ну, я думал… Может вы как-то разговоритесь. Хорошо!

Н.К.: Давайте попробуем.

И.С.: 13 сентября 2015го года. Наталья Николавна. Назовите, пожалуйста, как ваша фамилия?

Н.К.: Наталья Николавна Кучер?ва.

И.С.: Наталья Николавна Кучер?ва.

Н.К.: В коммунальной квартире я жила 6 лет.

И.С.: А по какому адресу?

Н.К.: Это… Да. Это… Находится…

И.С.: Давайте не будете заученный текст. Давайте просто беседовать.

Н.К.: Нет, это не заученный текст. Нет! Я просто хотела сказать про адрес: это на улице Комсомольская, дом 2, квартира была 13. На первом этаже. Так как дом был угловой. Дом четырехэтажный. Он был угловой. Поэтому двор этого дома был очень уютный. Он такой был изолированный. Находился как бы в серединке. Не проходной. И поэтому в этом дворе собирались почти все жители нашего дома.

Все друг друга знали. Знали и детей, и взрослых, и пенсионеров. Со всеми здоровались, со всеми общались.

Пенсионеры… У нас там были стол лавочки клумбы… Пенсионеры играли: кто в шашки, кто в домино. В основном, в такие игры.

Тут же ребята бегали, играли в какие то казаки-разбойники, кто в хоронички, кто в догонячки. В то время детей было очень много.

И.С.: Можно вопрос сразу? Хоронички это что?

Н.К.:А это значит прятались. Допустим, один ведущий. Он говорит: «Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать».

И.С.: То есть это прятки?

Н.К.:Ну, прятки, а мы называли хоронички. Да, новое слово — хоронички. Вот так называлось. И все прятались, кто где. И вот искали. Детей. Друг друга искали.

И.С.: А вторую игру вы назвали бегалки или догонялки.

Н.К.: Догонячки. Догонячки? Догонялки!

И.С.: Или догонячки?

Н.К.: Нет, почему… Это я… Так… Подождите: хоронички и догонялки.

И.С.: Догонялки.

Н.К.: Да! Догоняли друг друга. Вот бежишь, тебя догоняют. Раз! – Дотронулись! – Все! Значит, ты уже… Ты теперь будешь бегать и ловить кого-то. В общем, интересно, конечно. Лапта!.. В лапту играли. Но тут я уже была… Это дети играли. Я-то уже была не ребенок. Я вышла замуж. У меня муж жил в коммунальной квартире, и я приехала к нему жить. Переехала. Двор еще славился тем, что…

Там, ну, немножко так подальше, не около самого дома, были сарайчики, где люди хранили свои припасы. И… Да, в сарайчиках были погреба, где даже были какие-то кадушечки с огурчиками, с грибочками, варенье, картошка на зиму хранилась. Ничего не замерзало, потому что все сделано было с большой хитростью, умом и… Умением даже. Не умом, а умением. А вот сзади этих сараев мы развешивали веревки и сушили белье. Но в основном, конечно, летом. Белье необыкновенно душистое, солнышком и ветром овеваемое, солнышком прогреваемое. И поэтому, когда приносишь это белье домой, то аромат чувствуется свежевыстиранного белья. А зимой мы, когда стирали белье… У нас был большой коридор. Тоже были веревки. И мы вешали уже в коридоре это белье. Оно сушилось в коридоре.

Ну, а теперь о самой квартире. Дом с таких, наверное, каких-то сороковых годов построен. Поэтому там очень большие потолки. Высокие потолки. Наверное, 3.5 метра. Просторные. Входишь в коридор…

Да… На лестничной площадке было только две квартиры. В одной квартире три комнаты. Жили три семьи. И в другой квартире, с другой стороны, три комнаты, тоже жили три семьи.

И.С.: То есть это была сталинка? Да?

Н.К.: Да. Получается, скорее всего, сталинка

И.С.: А не вот эти послевоенные бараки?

Н.К.: Нет, нет. Нет-нет-нет. Это большой красивый дом. Был. Ну, я точно знаю, когда он был построен.

Вот. Входишь в коридор. Коридор как холл такой. Приличный. И вот все двери выходят в этот коридор. Конечно, окон в коридоре не было, только двери. Одна квартира, вторая квартира, третья квартира. Затем… Дверь. В туалет и ванную.

Хотя они и были раздельные, но всё-таки, дверь была к ним одна. И дверь в кухню. Кухня была небольшая. Такая удлинённая. И в ней стояло три стола. Но все, конечно, в кухне собираться не могли. Потому что места, конечно, мало. У каждой семьи был свой стол. Своя полочка для посуды. Свой стул. Ну, а раковина, плита была одна для всех. Но у нас такой ссоры из-за плиты там, из-за чего-то… У нас не было. Был установлен график дежурства — сколько человек в семье, столько недель должны были дежурить вот эти семьи. Туда входили мытье полов, плиты, раковин… Ну, соответственно, ванна и туалет. Вот это всё надо было мыть. Два человека – две недели мыли, три человека – три недели мыли.

Ну, а на генеральной уборке мы собирались все. Это мыли двери… Окна… Уже капитально. Стены квартиры. Это мы собирались два раза в год. Весной. И осенью. Ну, вот…

И.С.: Какой отлаженный механизм.

Н.К.: Отлаженный механизм… Да. Отлаженный был механизм.

И.С.: И кто руководил, кто следил за очередностью, там… Назначал числа для уборки?

Н.К.: Ну, как-то у нас не назначали. У нас как-то вот всё кончается… вторая неделя. Значит, я уже знаю, что я следующая. Там… Мы с мужем сначала жили. Потом появился Максим — старший мой сын. Значит, хоть он и маленький был, грудной, все равно неделю мне прибавили

И.С.: Вместо, чтобы освободить молодую мать…

Н.К.: Да! Вот… Значит… Вот интересный ещё такой эпизод. В ванной комнате было окно. Но так как первый этаж, можно было подглядеть в это окно… Когда кто-то моется. Вот так оно и получилось. Потому что я, например, даже  и не предполагала, что кто-то тут… Ну, там были маленькие шторки. Не предполагала, что может там кто-то… И вдруг я моюсь, так спокойно, в окно смотрю, а там чьё-то лицо. Это, конечно, было так как-то неожиданно. И неприятно, и даже как-то страшно, что я, конечно, сразу закричала. Ко мне прибежал муж: «Что случилось?» Я говорю: «ОКНОООО!» Потом сделали длинные шторы, которые закрывались наглухо. И уже никто никуда не подглядывал.

Потом еще один очень интересный эпизод. Одни соседи были очень хорошие: я сейчас про них расскажу. А вторые соседи были не очень хорошие: такие были у нас холодное отношения. Но соревнования были… В то время… Я не знаю… Может быть об этом говорить, наверное, неудобно… В то время… Было в дефиците немецкие, они тогда назывались, комбинации (это женское нижнее белье). Они были такие красивые, с необыкновенными кружевами. Необыкновенный цвет!. У нас в продаже такого не было. И голубые. И розовые. И фиолетовые. Ну, в общем красотой неописуемой. Ну, вот… Это соседи, вот… С которыми мы не в очень хороших отношениях были, вывешивают… В ванной была веревочка. И вот она вывешивает сушить три немецкие, вот эти вот красивые, комбинации… Ну, хорошо: все на них, конечно, смотрят… Все приходят умываться… Все смотрят. На следующий день я вывешиваю свои немецкие комбинации. Уже все смотрят на мои. И мне соседка говорит, с которой у меня хорошие отношения: «У вас что, соревнования что ли, кто лучше?» Ну, в общем, мы так несколько раз проэкспериментировали. Потом, конечно, это прекратили. Ну, это в общем вот такой смешной эпизод

Вот соседи, которые хорошие, это Иван Данилыч и Марья Фёдоровна Кольцовы

Иван Данилыч – чуваш, познакомились они сразу после фронта… С Марией Фёдоровной. И вот он приехал в Коломну жить… Где я не помню они познакомились. Но ее все звали не Марья Федоровна, а тетя Маруся. Мы все её звали тётя Маруся. И они оба работали на Текстильмаше. Тетя Маруся ушла раньше на пенсию, а Иван Данилыч все работает. Она каждый день варила для него суп. Каждый день. Свежий суп. И он приходил на обед, потому что наш дом был недалеко от завода Текстильмаш. Каждый день кушал этот суп, немножко отдыхал, и уходил опять на работу

У них детей не было. И когда у меня родился Максим, то Иван Данилыч, я так поняла, что он очень любил детей. Он помогал мне мыть моего Максима. Потому что мыли в кухне. Включали все конфорки, чтобы было тепло. Потому что в кухне очень высокий потолок. Было прохладно. И он приходил. И вот мы с ним вместе. Потому что иногда у меня муж во вторую смену работал. И одной, конечно, это очень тяжело, а вот с ним вместе мы с ним мыли маленького грудного ребенка. Так что, вот так вот было у нас.

И вот интересно, что у него все родственники этого Ивана Даниловича жили: кто в Волгограде, кто там еще где — в Астрахани, и они иногда приезжали в Коломну. К нему. Погостить. Но! Самая большая комната была у нас с мужем. Ну, так получилось. У Ивана Данилыча поменьше. А вот у третьих соседях совсем маленькая. Может поэтому такие отношения были: «Как же так нам досталась самая большая комната». И вот когда приезжали к соседям гости, всегда столы ставили в нашей комнате. Вот так дружно мы жили. Накрывали столы. Народу было много — человек по 10, по 12. И все время у нас праздновали встречу. Да так почти каждый вечер собирались, это ещё когда Максима не было. Потому что переехали в 69-м году. Туда. В эту комнату. А в 73-м появился Максим. Поэтому вот эти четыре года мы встречали гостей в своей комнате. Потом мы только начали жить. А в то время было очень дефицитно всё. И холодильники, и там какие то гардеробы и прочее… Поэтому у нас стояла только софа, на которой мы спали, и стол. Больше у нас ничего в комнате не было. Поэтому для гостей был полностью простор: можно было и танцевать. А! Потом мы очень быстро купили пианино. У нас там ещё стояло и пианино. На котором я играла. А Иван Данилыч очень любил танцевать вальс-бабочка. Вальс-б… Нет, не бостон, а именно вот бабочка. И он меня просил… А я даже не понимаю как. Как это… Я вальс умею играть. Но ведь не этот… Я вальс другой умею… Нет, не этот… А потом мы какой-нибудь подходящий… Из моего выступления. И вот такие интересные движения… Он как вот ногу назад отводил… И танцевал он очень красиво

И.С.: Может быть он какие то движения танго? Нет?

Н.К.: Да нет, он как-то так выходил. Он вот так вот делал… (показывает). Раз ногу. Как это опять ногу. Раз… Туда-назад. Так интересно… И там должна была быть особая музыка. Ну, вот никак не попадало к нему на это… Ну вот… И вот так вот в общих чертах. Ну, вот… Вроде бы все.

И.С.: Но давайте все равно с вами сейчас еще поговорим

Н.К.: Ну, давайте. Но главное, что соседи до сих пор ещё там… Есть люди, остались. Которые жили в то время, когда я там жила. Ну, они приблизительно в возрасте…

И.С.: В других подъездах?

Н.К.: В других квартирах. В других подъездах…

И.С.: И также в коммуналке?

Н.К.: Ну, вот это я как-то и не… Ну… Может быть и нет… Вообще-то люди куда-то выезжают… И занимают… Кто остался. Те комнаты… Когда-то, раньше, это было очень просто… Когда мы выезжали из этой квартиры. Мы с моей мамой съехались и стали жить в отдельной двухкомнатной квартире… И вот, когда мы уезжали… Вот, Марья Фёдоровна говорит: «Наташ…» Мы менялись. И вот в мою комнату должны были въехать муж с женой, молодые. Она говорит: «Наташ! Какая разница, где им жить: в моей комнате или в твоей комнате. Давай мы переедем в твою комнату. А эти, молодёжь, приедет к нам пусть». А я говорю: «Да мне никакая разница». То есть! В то время даже документы не надо было оформлять никаких. Они просто переехали в нашу комнату. И потом, наверное… Ну…  Долго они жили, вот… В нашей комнате. И мы несколько раз туда приходили, навещали их… Разговаривали с ними… И мы как-то не забросили их. Потому что действительно люди очень мне помогли… И очень такие добрые и радушные люди. Были. Ну, и они, конечно, умерли в таком в преклонном возрасте.

И.С.: А вы, в каком возрасте там жили?

Н.К.: Мне было… Ну, почти 20. Вообще замуж я вышла в декабре. Мне было 19. А в апреле мне уже исполнилось 20. То есть через, буквально, три месяца. Ну, вот… И вот 6 лет.. 7 даже может быть… Мы жили там.

И.С.: А до этого, вы жили где?

Н.К.: А до этого — на Посадской, 31.

И.С.: Все понятно.

Н.К.: Все детство и всё юность я прожила там.

И.С: То есть вы замуж вышли оттуда?

Н.К.: Да. Да. Оттуда. Оттуда. И вот мы и  дружили-то. Потому что дом-то близко… От нашего дома. Поэтому бегать-то можно легко друг к другу. Ну, в смысле не к друг другу. А вот на свидания. Не надо было ни на трамвае ехать… Ни на автобусе… А вот рядышком всё.

И.С.: А где этот дом, в котором вы замуж вышли?

Н.К.: Ну, а вот, если идти от трамвая по улице Комсомольской… От трамвая… Вы идёте до самого конца… И там два дома: один с правой стороны, другой с левой стороны. Четырёхэтажные… Вот наш, который справа. Они сейчас покрашены… Этот дом. В желтую краску…

И.С. Комсомольская, это где?

Н.К.: Комсомольская? Пушкина, не Комсомольская… Вот. Если идти вот сюда, то будет Молочная площадь. От этого дома. От дома Комсомольской, если идти вот сюда вот, вправо, это будет Молочная площадь, на которой фабрика. То есть дом это один вот такой вот. С окнами. Четырехэтажный. Он чуть ли не девятиэтажный.

И.С. Где Катя сейчас живет, недалеко? Ну, она живет, где на Уманской и Комсомольской.

Н.К.: Нет. Это подальше. Это туда вниз. Ну, как же объяснить? Вот… Напротив была раньше седьмая школа, сейчас там Медучилище. Медучилище. Знаете где здание?

И.С.: На Пушкинской.

Н.К.: Ну, вот на Пушкина… Напротив… Не напротив — В торце вот…

И.С.: Всё! Понял!

Н.К.: Вот, училище, а напротив там дом Комсомольской 2. Желтый. Его сейчас покрасили. Он красивый такой дом. Вот я там жила… Воспоминания, конечно, хорошие остались. Добрые. И народ хороший. Даже вот когда…

И.С.: А во дворах, наверно, уж никто не сидит? Да?

Н.К.: Я там давно уже не была. Когда у меня Максим уже был… Наверное, годик уже был ему… А я же уже работала… И муж работал. Вот так получалось, что я ухожу на работу, а муж приходит с работы. И вот какой-то буквальный час нам не с кем было оставить ребенка. И там у нас… Не эта соседка, а в другой квартире… Соседка такая, тетя Луша. Почему-то её звали. Я уж не знаю, как её звали.

И.С.: Лукерья.

Н.К.: Лукерья. Тётя Луша. И я: «Тётя Луш, На часик – два…» А она: «Пожалуйста!» Потом, бесплатно. Никаких денег. Никаких… Вот люди были такие бескорыстные. И она вот с ним часик так… Там понянчится. Ну, гулять она не выходила. Мы к ней его приносили. И… Мы были спокойны, что ребенок у нас всё-таки под присмотром. Так что вот так вот…

И.С.: Про праздники расскажите. То есть, вот, например, были такие праздники, когда все во дворе, например, собирались. Не было такого?

Н.К.: Нет.

И.С.: То есть только в своих квартирах?

Н.К.: Нет. Во дворе не было…

И.С.: Кино, например?

Н.К.: Нет-нет. Нет. Во дворе не было. Даже мы как-то в квартирах мы так особенное вместе не праздновали. Всё время куда-то уходили. В гости. Ну, там, на Новый год. Или ещё. Как-то… Мы уходили. Вместе мало праздновали. Ну, что. Квартира, допустим, – три семьи. Мы вместе не праздновали… Только когда приезжали гости к Иван Данилычу. Его родственники. А их приезжало…

И даже потом мы ездили… Мы с мужем ездили как раз в Волгоград. По-моему, даже в Волжский… Да, да, да. В Волгоград ездили на экскурсию. И я там первый раз в жизни ела севрюгу. Они ловили… В то время как-то… Или работали. И я там в первый раз в жизни и, наверное, последний… Свежую такую… Это что-то… Необыкновенное…

И.С.: Наталья Николаевна, еще про этот район расскажите: как менялся кремль, все ситуации вокруг коммуналки, в которой мы сейчас находимся.

Н.К.: Ну, тут всегда раньше были демонстрации. Всегда люди собирались в своих организациях. Кто во Дворце культуры, кто… Мы собирались у музыкальной школы. У больницы люди собирались.  И колоннами шли по улице Октябрьской революции к этому месту. Здесь, не со стороны памятника, а по-моему со стороны вот… У нас вот горисполком был… Вот этот дом красный был Горисполком. И вот здесь и стояли трибуны. И вот когда проходили, все… Демонстрация шла, и весь народ приветствовали эти трибуны. Потому что с этой стороны была необыкновенная… Необыкновенная такая вот ворота–арка. Круглая. Кирпичная… Такие вот.

И.С.: За спиной у Ленина? Да?

Н.К.: Нет. Наверное всё-таки перед. Перед.

И.С.: Значит перед?

Н.К.: Здесь еще был парк. Сквер. Огромные ворота. Калитки. Всё кованное. Было. И вот такое – аркой. Полукругом. Две стойки. Как… Ну, не колонны, а квадратные стойки были. И вот здесь вся молодежь любила гулять. И всегда говорили: «Куда идете-то?» — «На стометровку!» То есть мы гуляли вот здесь, вот по этой улице. Вот здесь.

И.С.: Это какие годы?

Н.К.: Это… 62-64. Еще до моего замужества.

И.С.: То есть, вот, от площади Двух революций?

Н.К.: От площади Двух революций. Да.

И.С.: Она уже так называлась? Да?

Н.К.: Да, Октябрьской революции. Вот эта… Октябрьской же революции?..

И.С.: Ну, это улица Октябрьской революции. А площадь-то Двух революций… Почему-то…

Н.К.: Ну, в общем, мы ходили от кинотеатра «Восток». От кинотеатра «Восток». Там был кинотеатр «Восток». Сейчас там… За рестораном «София».

И.С.: Угу! Ну, прям на углу…

Н.К.: И вот от него, мы шли вот по этой улице. Потому что когда была демонстрация. Уже вечером, никаких машин, движение было закрыто. И по этой улице мы шли сюда. Потом поворачивали туда. Потом обратно туда. И… К кинотеатру «Восток». Вот такой был у молодежи тут променаж. Девчонки отдельно, ребята отдельно. Некоторые вместе шли. Мы друг на друга смотрим, конечно. Интересно. Ну, так все наряжались… Шли. Никаких… Никакого хулиганства не было. Все чинно мирно. Все смеялись, улыбались. Было очень как то д?бро. По-доброму.

И.С.: А вот он вообще весь этот ряд… Магазины… Там… И так далее…  Что из себя представляли? Наверно, «Спортмастер» был…

Н.К.: Ну, здесь…

И.С.: На месте «Спортмастера» теперь же?

Н.К.: На месте «Спортмастера» был ресторан. «Коломна». Тут был ресторан… А внизу «Кулинария»… Дальше… А до ресторана здесь была просто столовая. Хорошая столовая. Как раньше были в советское время столовые. Вот. Была столовая. Дальше был магазин молочный. Баловали всё время молоком. И мы с бидончиком. Приходили. Разливное молоко. С бидончиком приходили. Я сама тоже ходила. Ещё была девочкой. Ещё была на Посадской. Приходила за молоком.

И.С: Далеко идти-то.

Н.К.: Да! А ближе не было у нас. Да. Вот, ходили сюда. И больше, по-моему, и магазинов не было. Дальше были уже жилые дома.

И.С.: То есть вот этих забегаловок? Которые сейчас… Ничего этого не было?

Н.К.: Нет. Нет. Нет-нет-нет! Здесь были жилые дома. И потом уже сделали магазин «Вымпел» — мужская обувь. Где сейчас «Добрый торт». Здесь была мужская обувь. «Вымпел». Назывался магазин … Всё, больше тут ничего такого не было.

И.С.: А вот «Огонек» когда появился?

Н.К.: Ой, я не помню.

И.С.: Ну, вот прям с детства он был всегда?

Н.К.: «Огонек» он раньше назывался «Три поросенка». А почему так назывался… Потому что в витрине стояли три… Ну, искусственных, конечно, поросенка. Поэтому называли: «Ты куда пошел? – К  «Трём поросятам». Так… Говорили всё время… К «Трём поросятам» пошёл…

И.С.: Ну, это что реклама была или как?

Н.К.: Ну, да. Ну, в витрине просто стояло… Украшение витрины.

И.С.: Ну, это из сказки «Три поросенка». Веселых… Или это были поросята, как реклама мяса. Разделанного?

Н.К.: Нет, это были прям настоящие. Розовые. Хорошие. С пятачками. С глазками. Поросятки. Я думаю, не как из сказки. А именно, что здесь продавали мясо.

И.С.: И они как? Танцевали? Или стояли в ряд?

Н.К.: Ну, да они так трое стояли в ряд…

И.С.: На задних ножках?

Н.К.: Ну, да. На задних ножках. Лапки у них такие свешивались. Да,, да да! Мордочки такие веселые были. Три поросёнка. Так и говорили всё время: «Куда пошел? – К  «Трём поросятам»

И.С.: Странно, что никто еще фотографии нам не принесет.

Н.К.: Нет, фотографии, наверное, не сохранились. А потом назвали «Огонек» почему-то. Тоже непонятно почему: «Огонёк». Здесь уже мясо не стали продавать. Здесь продавали колбасные изделия. По-моему фрукты. И ко<нсервы> … И… И бакалея… Уже тут мяса не было.

И.С.: А винный отдел?

Н.К.: А, винный! Винный!. Ну, винный обязательно. Ну, как же. Винный обязательно. Винный, по-моему, в каждом магазине был… Отдел… Да. Винный был, был. Отдел… Угу…

И.С.: А они, в какой последовательности были, эти отделы?

Н.К.: Вот я очень хорошо помню. Что прям. Прямо. Чё так и видно, прямо… Были фрукты и овощи. Это очень хорошо помню. Слева, наверное, бакалея. Вот здесь, с этой стороны, была колбаса. Колбасы. Вот так вот.

И.С.: Вход один был?

Н.К.: Да. Вход один был Один.

И.С. В винный не было отдельного?

Н.К.: Нет. Нет. А вот, наверное, справа было как раз вино. Где колбаса вот так, а вино – вот так.  Мне так запомнилось. Да. Да. Мне так запомнилось… Вот, никаких не было… Сейчас дробление: какие-то игрушки там, еще… Там, парикмахерская какая-то. Нет, был один магазин.

И.С.: Ясно. А достаток в 60 годы был или, наоборот: дефицит, нехватка? Как позже?

Н.К.: Во-первых, вот как мы жили — у нас даже холодильника не было. Мы жили, когда на Посадской улице, у нас холодильника не было. Конечно, был дефицит. Мы… Колбаса, сыр, какие-то деликатесы. Мы это ели только по великим праздникам. На тарелочке. Что было? Бабушка наша покупала… Ну, на рынке было мясо. По доступной цене. Вот бабушка покупала мясо. Ну, допустим, вот там на полкило купит… Она варила суп на один день. Потому что уже больше нельзя было нигде держать. Ну, и какую-нибудь поджарочку там, с картошкой. Вот она каждый день ходила и вот так полкило, семьсот грамм, там, восемьсот, покупала. Ну, а когда праздники большие, то тут, конечно, она холодец… Обязательно… Она называла его «стюдень». Стюдень. Стюдень. Рыба под маринадом. Пироги. Пироги, конечно, пеклись, допустим, накануне. Стюдень делался за 2 – за 3 дня. И клали его в подпол. В подпол. У нас был огромный под домом подпол. Там он лежал великолепно. Там холодно. Даже летом холодно. Ну… Он там лежал великолепно… Без холодильника. Несколько дней. Ну, на праздничном столе была селёдочка обязательно… Винегрет… Никаких салатов оливье не было в то время.

И.С.: Не было? Когда появился оливье?

Н.К.: Не помню. Не помню. Не в то время. Ну, вот замуж вышла, наверное, уже был оливье, в 69-м.

И.С.: А вы в 69 вышли замуж?

Н.К.: Да, в 69-м. А так не помню никаких оливье. Все очень простое. И такое вот… В погребе у нас. Вернее, в подвале… Кадушки… Большие… Вот такие кадушки были. С огурцами, помидорами и с капустой. Вот это я очень хорошо помню: три большущие кадушки. И почему я помню огурцы? — Потому что, когда мы с ребятами играли в какие-нибудь, там, охраннички… Мы играли… Я пряталась в подвале. Тут, стояла бочка с огурцами. И я обязательно лезла, брала огурец и там же и ела его. Вот это я очень хорошо запомнила, такой вот эпизод детства.

И.С.: А как то перекладывали когда солили это или нет?

Н.К.: Конечно. Да… У нас особенно…

И.С.: Чем?

Н.К.: Ну, чем? Укроп, хреновые листы, вишневые листы, смородиновый лист. Хороший плотный такой слой был вот это… И конечно, чеснок…

И.С.: А потом еще слой.

Н.К.: Слой огурцов. А потом опять… Вот это… И потом все очень душистое вкусное… И зимой питались этим… Картошка была своя. Вот эти вот солености свои. Никаких банок не было, чтобы  там какие-то делать в банках. Консервировать. Ничего этого тогда не было. Только вот такое.

У нас даже телевизор появился, наверное, где-то в шестьдесят, может быть, втором или третьем… Потому что, когда полетел Гагарин в космос – это было 61-й год… Я помню, мне нужно было идти в школу. И вдруг передают! И я бегала к соседям. И по телевиз<ору>. У них был телевизор. И вот я смотрела, как Гагарин шел по площади. По этой ковровой дорожке. Шел Гагарин. Мы смотрели. Все. Все. Собрались и смотрели.

И.С.: В школу не пошли?

Н.К.: Не, не пошли. Все смотрели вот на Гагарина.

И.С.: А было какое-нибудь на улице ликование? Как вот показывают в Москве? Выбежали люди на улицу?..

Н.К.: Нет, такого не было. Но была такая гордость! Такой какой-то прилив вот такой радости. Даже вот у реб… У нас, у детей, была такая гордость… За страну. За то, что вот мы были вот такие… Великие. Что мы такие… Была… Очень… Патриотизм, конечно, был в то время у людей на высоком уровне. Я это вот помню… Вот это состояние я помню до сих пор. Правда, это очень трогательно. Да… Даже в то время мы смотрели телевизор – и мы плакали! Оттого, что дети. От того, что вот… Наша страна какая великая, мощная, какая первая. Мы были очень горды.

И.С.: Сына Юрой не поэтому назвали, не в честь Гагарина?

Н.К.: Нет, не в честь Гагарина. Мы ждали девочку. Все нам говорили, что будет девочка. И когда родился Юра, я его не знаю как назвать… А у меня был брат двоюродный Юра. И мама: «Да, вроде Ярослав». И я: «Да, ну! Не нравится». И потом уже она говорит: «А давайте назовем его Юрой?!» И я: «Да, я не против». Ну, и назвали Юрой. Ну,и я сказала, что очень хорошо. Георгий Победоносец у нас! Крестили его как Георгия. Он же у нас… Ведь Юра… Ведь имя не церковное. Церковное – это Георгий. Юра! У тебя столько имен: Жора, Георгий, Юрий, — можно назвать, как хочешь. А что? Как у вас «В Москва слезам не верит»… Гога. Он же Гоша. Жора, он же. Георгий. Также и у нас в семье… Получилось.

И.С.: А, скажите. Много вообще-то в Коломне коммуналок было? Или не очень?

Н.К.: Много.

И.С.: Много, да?

Н.К.: Много. Особенно много было… Это в районе Голутвина. И там ещё есть… Я не знаю, как она наз<ывается>… Около городской больницы. До сих пор там дом тоже. Огромный. Коммунальные там до сих пор квартиры ещё. Люди живут с соседями. Рабочий поселок его почему-то называли. Я не знаю почему. Может быть, потому что люди оттуда на Коломзаводе работали. Вот, Рабочий поселок. Коммунальный поселок. И очень много… Такой есть у нас… В районе ЗТС… Тоже. Барачного типа дом?. Шлако… Шлачные какие-то засыпные. Там тоже были коммунальные квартиры. Окский проспект, по-моему, сейчас он вроде называется там. Есть и четырехэтажные. И двухэтажные были дома. Они коммунальные… В Коломне очень много коммунальных квартир. Все-таки у нас три завода… Было. И поэтому было очень… Приезжало… Людей. Новых. И всех селили… В коммунальных квартиры. По комнате… Давали семьям… Тут… Потом комнаты небольшие. В основном, в комнате по 3 семьи. Больше я не встречала.

И.С.: То есть не было таких гигантских, как в Питере: 15 и 20 семей

Н.К.: Нет-нет-нет! Нет. Таких больших у нас нету. В основном, трёхкомнатные… Трёхкомнатные были квартиры И вот у нас в подъезде… Да и не только. Вообще, во всем доме… Я же говорю… Сейчас в подъезде четыре двери. Четыре квартиры. Тут только по две. Во всех этажах только по две квартиры. А получается, 6 семей живет на одном этаже, в одном подъезде. Люди разные. И преподаватели. И директор машиностроительного техникума, работал Колтиевский такой. Тоже очень интеллигентный. Жена у него учительница биологии. Преподавала. Очень интеллигентные люди. Ещё  семья… Лебедевы. Учительница русского и литературы. Она была в 26 школе. Необыкновенный педагог! Которая учит… Учила детей правильно писать сочинение. И вот те дети, которые у нее учились… У них и слог, и… Она их учила говорить… Писать. И… Ну, знать литературу как следует. Строгая была. Очень строгая учительница. Но она давала знания. Вот все жили в этих коммунальных квартирах. Все с соседями жили. То есть разнообразные люди были. Ну, очень много было людей, которые работали на заводе Текстильмаш. Потому что он совсем рядышком там. Поэтому и люди, кто рабочий, кто мастером работал, кто кем.

И.С.: А кремль как менялся? Ведь он же раньше был такой заброшенный… В 60 годы?

Н.К.: А мы как-то вот сюда не ходили. Мы всегда жили… Нас вообще как-то даже не пускали сюда… Далеко… И мы никогда здесь не бывали: ни на Блюдечке, нигде… На Блюдечке я стала появляться, только когда у меня родился Максим. Я с коляской гуляла. И приезжала на Блюдечко. А там был такой… Типа кафе… Или забегаловка. Что-то. Там все одни мужчины… Ну, и лавочки… Я там себе постоянно что-то покупала, сидела и кушала. И у меня тут ребенок в колясочке. На Блюдечке это было. Очень много там было деревьев. Очень большие толстые стволы. Огромные. Их попилили все почему то. Хорошее место было. И вот было какое-то… Открытое при том кафе… Летнее кафе. Но… Чо-то там готовили: яичницу с луком, с зелененьким… Посыпали. Вот это я запомнила. Глазунья-яичница, очень вкусно. Но может потому, что КТО-ТО это приготовил, поэтому это вкусно. Ну, а мужчины там приходили, рюмочку выпивали… Выпивали… Пиво… Пиво продавалось… Вот.

И.С.: А как же сюда за молоком вас посылали?

Н.К.: Ну, это уже… Это нужно было за молоком. А потом вот здесь через Октябрьскую революцию, где сейчас магазин… Через Октябрьскую — «Золото», а напротив — угловой, где сейчас часы швейцарские, там. «Часы» магазин знаете? Да? Ну…

И.С.: На Яна Грунта??

Н.К.: От «Арткоммуналки» вых?дите на Яна Грунта. И потом поворачиваете. Тут магазин «Золото». А вот напротив, по той стороне, был такой магазин Морозов. Хлебный магазин. Чисто хлебный магазин. Вот в этот мы ходили за хлебом.

И.С.: А Морозов почему назывался?

Н.К.: Потому что был… Владел раньше этим магазином Морозов. И поэтому…

И.С.: В народе так и осталось…

Н.К.: Он уже и не владел. А всё равно: «Куда пошёл?» — «К Морозову». За хлебом И даже прекрасно помню, когда был страшный дефицит с хлебом

И.С.: Это в какие годы?

Н.К.: Да я еще не замужем была. Это, наверное, где-то были может быть, 65-66-е. П?лки — совершенно пустые. Люди стояли. Ждали, когда привезут хлеб, чтобы можно купить хлеб. Не было хлеба. Мне кажется. Вот мне почему-то кажется, что это было где то в этих годах. Потому что я была девочкой. Я помню это. Мы приходили… И мы… Ну, я, конечно, не одна была. С бабушкой мы ходили.

Ну, вот. Хлеба не было, и муки не было. Я даже помню, когда… Бабушка у меня как-то отмечала все вот эти церковные праздники. Масленица. Пасха. Хотя это все было запрещено. И вот Масленица. Нужно печь блины. А муки нет. Ну, и вот что она делала… Вот, говорят, русские люди. Она! Покупала вермишель, на ночь её замачивала в воде, и утром получалось тесто. Жидкое тесто. Но она уже знала сколько это нужно замачивать Ну, я не знаю, я не помню, добавляла ли она дрожжи. Но, во всяком случае, она пекла из этого блины. Ну, наверное, она там песочек добавляла. Его размачивала. И пекла из этого блины. Вермишель размачивала – пекла блины! Потому что нельзя было. Как это так! Масленица. Ну, у нас там, конечно, на Посадской, всегда были гости. И много было по всем праздникам. Огромный стол, он до сих пор в кухне стоит, который раздвигается с двух сторон. Наподобие даже вот этого. Стола.

Да-да-да! Вот. Ну, у нас дубовый. Не знаю, а это дубовый? Вот, человек… Ну, 10-12-15 обязательно было. Полный стол, конечно. Блины, если бабушка пекла – то это гора. Куличи — так это полный стол. Куличей. Был. Ну, и вот гости. Селедочка, соляночка. Обязательно… Картошечка пюре. Котлеты. Так вот мясо отбивное раньше не делали. Это было всё-таки дороговато. Котлеты. Пышные Помню у бабушки котлеты необыкновенные были. Ну, вот. Такая вот была еда. Такие вот праздники. Больше никаких там колбас, сыры какие-то… Копченые… Полукопчёной… Мы вообще это не знали. Может быть и лучше. Всё-таки это вредно. Все было сделано своим руками. И вот… Особенно, конечно, пироги.

И.С.: А уже газ был или в печи?

Н.К.: Нет! Все в печке. У нас была духовка в печке. И вот бабушка знала, когда это нужно было, когда не так жарко… Чтобы эти пироги… Пироги, конечно у неё…  необыкновенные были.

И.С.: Это вот та печка которая?..

Н.К.: Не! В кухне которая была. В кухне. Та печка была для обогрева помещения. А еще в кухне специальная была печка для приготовления пищи, бельё там кипятили на ней. А сзади печки протягивалась веревочка. И когда мы все мокрые приходили зимой, как снежный ком. С улицы. То мы всё это снимали. На эту веревочку вешалось. И все это высыхало. Потому что печка тёплая.

И.С.: Она была русская или не русская

Н.К.: Нет! Не русская. Нет-нет. Просто… Как она называлась-то?.. Типа… Ну, не лежанка… А как? Ну… Я не знаю. Голландская? Нет. Не знаю.

Ну, просто две конфорки было, вот чтобы приготавливать пищу. Две конфорки. Можно было И так высокие вот это вот… Где… Самый… Вот… Ну, где самый жар. Потому что бак ставился. С бельем. То ли значит это довольно высоко было. Воды не было. Ничего не было. Ходили на басейку. Басейка там же.

И.С.: То есть, вот, колонки рядом не было?

Н.К.: Вот сейчас которая там колонка — эта колонка. Басейка. Больше воды нигде не было. А полоскала бабушка… Ездила на речку. Даже зимой.

И.С.: Ездила?

Н.К.: На санках. Клала корзинку и к Бобреневу мосту, где сейчас «Калачная». Там внизу… была полынья. Мостик такой. Не мостик, а плот. Типа плота. Вот вытаскивали… Одевались перчатки: сначала теплые, а на них резиновые. И вот полоскали, отполаскивали это белье зимой. От него пар идет. И такое же, не отжимая, бросали его в корзинку. Не отжимая. Потом привозили домой… Сначала заносили в дом, чтобы оно немного оттаяло. А потом вешали на улице. И оно вымерзало. И… Вот так вот было тяжело. Так вот стирали

И.С.: Зато, наверное, сны какие-то. Особенные снились. Морозные. Легкие.

Н.К.: Белье это было, конечно: душистое такое. Прям, вот аромат такой… Морозца. Очень хорошее было бельё. И раньше не было цветного белья. Раньше всё ведь было белое бельё. Но всё время было белоснежное. Гладила у нас бабушка. У нас утюга было. У нас был рубель. И… Такая, как скалка. Палка. И вот на неё она простынь намотает. И рубелем: тук-тук, тук — тук! На сундуке. Вот я даже помню: это было на сундуке. Что-то стелила. И вот этим рубелем проведет несколько раз. Вытаскивает. Глаженая простынь. Так же и наволочку, полотенце. Ну, конечно, блузку так не отгладишь. Или там платье. А вот постельное белье, полотенца все гладилось только так. Вот это я помню. Ну а потом появился утюг. Появился утюг… Угольки туда. Вот такой утюг… Ну, это для чего… Допустим там платье погладить какое-то. Вот так…

И.С.: А вот про рынок я не спросил. Куда за мясом каждый день бабушка ходила.

Н.К.: А вот был рынок, где сейчас авторынок. Вот это был рынок. На Яна Грунта. Великолепный был рынок. И овощи, и яблоки, и ягоды. И фрукты все. И крыжовник. Бабушка возила туда крыжовник. У нас очень было много крыжовника в саду. И вот она возила… Продавала… Сначала по 5 копеек стакан. А потом уже… Никто и не… Плохо брали уже… Уже по 3 копейки – лишь только возьмите. Ну, и вот, что она там продает, тут же пошла, что-то купила. Ну. Всё… Принесла, там, масла. Масла покупали мы кусочек… Допустим, 100 – 150 грамм. Не больше. Потому что не было холодильника. Клали в масленочку. На два на три дня… Всё. И шли опять покупать. Новый кусочек масла. Так что вот так.

И.С.: Ясно. А про что бы еще вам хотелось бы рассказать?

Н.К.: Ну, а про что еще-то? Ну, про детство?

И.С.: Конечно, самая лучшая пора.

Н.К.: Ну, про детство, что могу рассказать? Интересные были вот эти игры. И мы играли. И родители нас отпускали и не боялись, что с нами что-то случится. Нас было человек, ну, около десяти. С нашей… От одного переулка до другого. Значит, переулок был — Гончарная и Островская. Вот этот кусок — Посадской. Тут довольно-таки много домов. Вот мы все собирались. Ребята и девчонки. И играли. В стукалочку. Что это такое? Люди притом разные… Некоторые люди очень на нас ругались за это. А некоторые как-то спокойно… Вот этим спокойным… Вот тем и делали. Значит, берется… Привязывается маленький камешек. К нитке или к веревке. И длинная — длинная веревка. Далеко тянется. Куда-нибудь за дом. Вот мы стоим за домом. И мы этот камешек перышком, которым раньше писали, прицепляли к раме. И вот дергали за эту веревку. И камешек стучит в окно. Люди выходят: никого нет. Уходят. Тишина. Мы опять: тук-тук-тук… Ну, вот так мы баловались. Ну, а так играли в эти игры. Очень интересные. Потом вот… Не помню, как эта игра называлась… Значит, между двух столбов, как раз около нашего дома… И около следующего дома… Значит, середина у нас была… С одной стороны, допустим, пять человек — ребят и девчонок. И с другой стороны пять человек. На столб вешался какой-то кустик или ветка. И на другой столб ветка. И вот должна была команда, кто-то, прорваться и взять эту ветку. И вот так интересно, так это захватывающе. Ребята… Кто-то прорывался, а его ловили. Все., значит ты выбываешь из игры. Тут бегут – мы ловим. Выбывает из игры. А всё-таки как-то ухитрялись: пробегали, брали эту ветку. И такая радость: «Мы победили!» Ну, такие были игры. Долго в эту игру играли.

И.С.: Как она называлась?

Н.К.: Как-то называлась. Типа… Чуть ли не как-то… Не «черные-белые». Или что-то в этом роде. Ну, не помню я как. Ну, вот играли. А еще у нас… А! Сейчас ещё расскажу. Около дома была горка. Ну, она и сейчас есть. Но она сейчас кажется такой маленькой. А когда мы были маленькие, она казалась такой большой. Мы с этой горки и на лыжах, и на санках. Катались с этой вот горки. И она нам казалась очень большая. А еще… Вот, где сейчас фабрика, там же был огромный стадион. И был зимой каток. Заливали каток. Ну, это вообще было. Что-то! Мы коньки надевали еще дома, потому что на прокат брать коньки — это дорого. И переодевать… Теплушки… Куда девать эти… обувь? Некуда было девать… Поэтому мы из дома шли уже на коньках. Приходили туда. Билет стоил 10 копеек. Мы искали дырку в заборе, чтобы пройти без билета. И вот, значит, ныряли в эту дырку и уже выходили на каток. На катке свет необыкновенный, музыка необыкновенная… И вот мы по кругу катаемся. Замерзли. Шли в теплушку. Была специальная… Такое здание было, которое называлось теплушка. Комната. В которой были лавки. Стояли лавки. И вот там можно было сесть, погреться. Тут трещал какой то, значит, точильный аппарат. Коньки точили. Дядька какой то стоял. Ну, за деньги. По-моему, нужно было что-то заплатить. Ну, это были такие, которые точили. Ну, главное было весело. И тепло, самое главное. Нагрелись. Опять идем кататься. Девчонки – ребята, народу много.

И.С.: Музыка?

Н.К.: Музыка! Все время музыка. Ну, и накатались – обратно. Хоть на четвереньках ползи. Ноги уже не стоят… А надо дойти до дома. И вот по сугробам. Мы шли по сугробам. Чтоб нам только… Мы уже не ехали на коньках. А мы шли. Так было легче. И вот домой придем, скинем эти коньки. И такое блаженство — ноги без коньков. Вот так вот.

И.С.: А на Москва-реке не катались?

Н.К.: Неет! На Москва-реке мы катались на лыжах. На лыжах. Переезжали Москва-реку. Поднимались вверх. Ииии!.. До 113 километра… Иногда даже до Хорошова доезжали. Там лыжня уже была. А потом Москва-река перестала замерзать. И мы уже не могли… Очень давно она уже не замерзает.

И.С.: Ну это, наверное, с воскресенской химией?..

Н.К.: Ну, вот не знаю. Не замерзает и все. Но! Это я еще училась музыкальном училище. Это значит, было мне лет 15. Что я делала. Приходила с учебы, брала лыжи — на электричку. Это было уже где то час, может быть, это время, или двенадцать. Ну, нет, скорее всего, час. Там было, может, немножко занятий. Доезжала до Конева Бора. И каталась в лесу. Одна. Солнце! Снег! И не боялась. Не страшно было. Как-то не было таких вот случаев каких-то, как сейчас. Что творится-то… Никто никого не отпустит. Тем более, одного. Вот я накатаюсь часик-два. Опять на электричку. И домой. Вот такие вот несколько раз. Было. Я помню это. Очень хорошо. Как раз погода такая: не очень сильный мороз. И! Электричка. Солнце. Всё близко. Электричка у нас близко. Лыжи на плечо — и вперед. Там одевали. Накатаемся в лесу. Накатаюсь. Одна! Вот я говорю, я поражалась на себя: как это я могла одна. Вот мне даже сейчас страшно. А иногда бывает… Ах, да! Еще был случай, но это тоже страшный случай. Москва река, когда разливалась вода, всегда подходила к нашему дому. Тут все время стояла какая-нибудь лодка. Ребята катались. И вот один раз мне ребята и говорят… Ребята чуть постарше меня: «Поедем с нами кататься туда». А я плавать не умела. Я говорю: «Поедем!». Это родители не знали. Вот они меня посадили в лодку… Нас было трое: значит, два парня и я. Ну, соседи. Мы поехали. Доехали до середины. Это так страшно! Кругом вода. Притом она такая серо-черная, вода. Течение очень сильное. И вот эта лодка. И мне так стало страшно! Я как подумала… Плавать я не умею. Вода ледяная. Куда меня понесло? Но, слава Богу! Мы обратно приехали, родители мои ничего не знали. Но я на всю жизнь это запомнила. И больше никогда, хотя речка разливалась каждый год, я никогда больше на лодке вот в это время, никогда, не ездила, не каталась. Ну а еще тоже был случай, это я маленькая была, Может быть, мне было лет 7-8. У нас был за линией Вторчермет. А туда привозили — всё. И детские такие раньше были кроватки для кукол. Металлические. Весь металл туда скидывали. Вот мы с ребятами ходили туда… Интересно посмотреть. И вот один раз меня туда взяли. Мои двоюродные братья. Два брата. Они постарше меня были. «Пошли!», — они говорят. «Пошли!» И вот мы по насыпи туда, через железнодорожную… И потом. Смотрим — мать этих ребят с крапивой ходит по насыпи. Ну, думаю — все! Ну, мне-то, конечно, не попало. Попало им. Что они меня потащили через линию, куда-то там какие-то вот эти кроватки смотреть. Детские. Ну, в общем, такие вот приключения были.

И.С.:А плавать научились?

Н.К.: Плавать научилась, только когда стала ездить на море. Это… Хотя рядом Москва-река у нас. И мы купались, но я никогда не плавала. Я вот купалась… Просто так чуть-чуть окунёшься. Ну, так чуть-чуть поболтаешься в воде, и назад. Плавать я здесь не могла научиться. Ну, там течение было сильное. И оно несет. Несет. И я боялась, что просто не смогу справится. Я нет… Я просто не хотела учиться… А вот когда я стала ездить на море. Это было где то как раз, может, в 73 году – в 74. Да, наверное, в это время. И я научилась на море. И плаваю. Ну, сейчас в реках я, конечно не купаюсь. Но в каком-то озере я плыву нормально. В Оке очень сильное течение и в Москва-реке. Ну, в Москва-реке уже вообще никто не купается.

И.С.: А в Коломенке?

Н.К.: В Коломенке купалась, когда была молодая. Сейчас нет. Хотя купаться обожаю. Очень люблю купаться, но возможности нет.

И.С.: А вот еще про Пединститут. Он сейчас там где школа, рядом с Пятницкими воротами.

Н.К.: Да, там был пединститут, где я училась.

И.С.: С какого времени?

Н.К.: Я даже не знаю. Это вот… Там училась моя мама. Она закончила сначала учительский институт. Какой-то… Учительский…

И.С.: В Коломне?

Н.К.: В Коломне! Могла преподавать… Был учительский институт… Могла преподавать только начальные классы. Или там до седьмого класса, раньше было. Потом закончила Пединститут. Заочно, физмат. Вот как раз в том Пединституте. Ну, я так думаю, я уже была, она училась, пятьдесят третий, наверно,… пятый… Такие вот годы. И закончила. И уже преподавать могла 9-10 классы

И.С.: Ну, а вообще жизнь активная была студенческая здесь?

Н.К.: Вот это я не знаю.

И.С.: Вы не наблюдали?

Н.К.: Нет.

И.С.: Ну вы же ходили

Н.К.: Ходила?.. Ну мы только до 7 школы ходили. Учились все в 7 школе, где сейчас медучилище. Вот это была 7 школа. Вот мы ходили туда. Учиться — туда и назад. Больше мы никуда. Единственное, иногда я ходила, где сейчас Музей Деньги. Монеты. Там была керосиновая… Там до сих пор керосином пахнет. Там была керосиновая лавка. А мне почему-то очень нравился запах керосина. Я вот не знаю почему. Хотя мы и готовили… У нас на Посадской летом готовили на керосинках. В коридоре стояли две керосинки. Вот готовили на керосинках. Меня даже иногда посылали с бидончиком покупать керосин. Я ходила туда в эту лавку. А иногда со школы забежишь туда — постоишь немножко. И всё. И бежишь домой. Ну, не знаю, нравился мне запах керосина. Он какой-то такой голубоватый… керосин. Такие огромные… Черные такие… Я помню… Чан, такой, с этим керосином. Вот такой, как молоко раньше.  С большой ручкой… Такая ёмкость… Литр, допустим, там, или пол-литра… Вот они наливали… Этот керосин литрами. Литр, там, тридцать шесть копеек, или сколько там… Восемнадцать копеек стоили. И вот наливали и шли домой… С этим бидончиком… Специально для керосина…

И.С.: Даа! Чтобы еще такого спросить?

Н.К.: Ну, летом когда… Очень часто… Гости приходили. Мы… Вот… Там, где сейчас у нас… Вот этот… Между жасмином и грушовкой –  эта яблоня была. А сейчас остался уже один сучок. Ну, яблоня эта… Я родилась в 50-м году. И там яблоня УЖЕ эта была. То есть яблоня очень старая. Она была такая развесистая. Там стоял металлический стол — во дворе у нас сейчас стоит. Вот на этом столе собирались гости.. И пили чай. Ну, в основном чай. Вина я не помню, чтобы пили вино. Чай… У нас приезжала… Моя… Бабушкина сестра. Она пекла все время пирог, который назывался «блондинка». Типа как бисквитный пирог, промазанный в середине повидлом. А почему «блондинка»… он был такой светлый. Почему-то его называли «блондинка». А пекся он в печке «чудо». Такая «чудо-печка» … На керосин…

Это была такая кастрюля… Плоская кастрюля… В которой в середине было вот такое вот отверстие… Вот так оно шло… Дальше. В крышке… кастрюли. И в самой вот этой кастрюле… Она была плоская такая. Эта кастрюля… Дырочки были. И ещё была такая подставка. Которая ставилась на керосинку. И сверху вот эта кастрюля, уже, допустим там, с тестом. И дырочки эти закрывались. Полностью. Вот они как-то сходились эти дырочки. Допустим, полчаса с закрытыми дырочками. Потом эти дырочки открывали. Уже было… Ну, вы понимаете? Да? Нет? Там… Дос<туп>… Воздух туда проходил. И пирог румянился. Он не был бледным, от того что вот открывались вот эти отверстия, эти дырочки. Несколько штук. У меня эта печка сохранилась. Она у меня сохранилась. Я все мечтаю на ней как-нибудь что-нибудь испечь.

И.С.: А это было в какие годы: в 60 или 50-е?

Н.К.: В шестидесятые-шестидесятые. Да. Это был как раз 58, 60, 62… Вот она приезжала… И всегда пекла нам такой пирог. И мы… Варенье. Пирог. Конфет никогда никаких не было. Это было очень дорого. Мы конфеты не покупали. Варенье и пирог. Вот такой чай. Приходили гости. Вот мы сидели, беседовали, о чем-то разговаривали и пили такой чай. Ну, дети немножко там попьют и убегали. А взрослые оставались. По-моему, разговаривали. Я не помню, чтобы там у них бутылки какие-то были, закуски… пить там… вино пили. Не было такого.

И.С.: Ну, что — к чаю!? Выпьете? Нет? Сколько уже?

Н.К. Пятнадцать минут девятого…

И.С.: Ну, что? Получилось у нас все?

Оператор.: Да-да-да-да! Всё здорово прям.

Н.К.: Ну может быть что-то действительно будет интересно. Ну, конечно, раньше сугробы были. Снимаете ещё? Да?! Такие были сугробы! И вот когда мы зимой с ребятами гуляли, они нас брали на руки и кидали в этот сугроб. Вот полностью! Мы утопали в этом сугробе. Вот такие напротив нашего дома были сугробы. А сейчас снега практически нет. Ну, и конечно, когда морозы были очень сильные. Дома мы ходили всегда в валенках, потому что пол холодный был. И печку… Печку топили два раза: утром и вечером. Но все равно было холодно. За ночь это вымерзало. Я помню… Окна, даже вот со стороны дома, были все-все-все во льду. Во льду. Прохладно.

И.С.: Ну это в самые трескучие морозы?

Н.К.: Да. Дом был худой. Дом очень старый. Ну, вот сейчас, щели, всё мы законопачиваем. Теперь дом будет очень теплый. А в то время… В то время, когда мы начали снимать все эти доски и обшивки… Там насквозь… Дыры! Насквозь были!. Вообще не знаю, как раньше жили. Отопить было практически невозможно.

И.С.: Ну, он просто провалился…

Н.К.: Да. И провалилось. И тут, наверное, прогрызли. Грызуны! А сейчас, конечно, стараемся, заделываем. Наверное, многое оставляем… Все заделываем… Все эти дыры.

И.С.: Да. С вас пример надо всем брать!

Н.К.: Всегда у нас цветы были какие-то. И росли у нас помидоры, без всяких теплиц. И огурцы. Вот просто плантация огурцов. И так ещё лазили дети. И бабушка: «Только на плетья не наступайте, не наступайте на плетья!» И на какой-нибудь промежуточек ножкой наступишь. И срывали огурец прямо с грядок. А почему-то другие овощи мы как-то и не сажали. Потому что все было дешево: лук, морковь, свёкла – мы вообще такие не сажали овощи. Потому что они были 10 копеек в магазине килограмм. Это было очень дешево. А вот сад, конечно, был большой. Яблонь много. Крыжовника много. Вот такой вот был сад… И помидоры, и огурцы. Помидоры даже бабушка возила… Возила… В Москву продавать. Корзинки. Это, конечно, все очень тяжело. А еще, забыла сказать, огород мы поливали тележкой, которая сейчас стоит под сливой. Вот здесь. Металлическая. Которая еле едет. Она… Её еще саму-то надо тащить. Вот на нее ставилась бочка. Тетя моя впереди, я сзади доезжали до басейки. Ведрами наливали эту бочку. Никаких шлангов, ни чего не было. Ничего не присоединяли. Вёдрами. Ведро нальётся – выльем. И там еще немного в горочку вот эту бочку привозили. И уже вечером этой бочкой поливали огород. Бочка огромная. Большая бочка очень. И на следующий день опять за водой, если конечно, не было ни дождей, ни чего. Ну, лета были такие хорошие, не было таких засух, как вот сейчас бывают. Или, наоборот, чтобы заливало. Была такая умеренная температура 23-25. Уже самое большое. Поэтому иногда и не каждый день за водой. Я ездили… Я помню. Я ездила туда. За водой. С бочкой вот в эту басейку… Но речка рядом была. Москва-река. Разутая ходить не любила я, не знаю почему, но всегда ходила в обуви. А все ребята ходили разутые. Потому что какие-то камешки попадались, какие то вот там стекляшки. Я всегда этого очень боялась. И когда нужно было пройти… Когда шли… У нас островки были… Прям почти под мостом. Это чугунный мост, когда был. Там были островки. Вот мы всегда ходили на эти островки купаться. Ну, чтоб пройти на эти островки, нужно было пройти какую-то немножко часть по воде. А там был ил. Для меня это было ужасно. Я не могла идти по этому илу. Ну, думаю, хоть какое-нибудь… Хоть галоши… Какие-нибудь. Но тогда не принято было никаких ни тапочек, ничего Ни резиновых… Не было… И вот с трудом по этому илу… И потом уже на островки. На островке — песочек. Двухэтажные пароходы ехали… С таким: «Чух-чух-чух-чух!» И волны… Мы на волнах прыгали. Потому что волны: вода уходит-уходит-уходит… Потом пребывааает! Это так здорово! Нам всем это так нравится. А ребята куда-то плавали на другую сторону и приносили нам лилии. То ли пруд там какой-то был, то ли что-то… Откуда-то они рвали и приносили нам эти лилии. Ну, конечно, они сразу же вяли. И их жалко было, конечно. Сейчас они вообще в Красной книге, по-моему. Эти лилии… Такие лилии. Водяные. Ну, вот они нам приносили всё время. И нам так хотелось туда сплавать. Вот прям… Хотелось! Но нет! Это страшно!

И.С.: Ну, это знак чистой воды. То есть это кувшинки?

Н.К.: Ну, да. Да. Но там сейчас, по-моему, там уж и нет ничего Это давно было. Давно это было-то. Я говорю, может быть, 58-й, 59-й. Мне было лет 8 -9-10.

И.С.: Ну, на этой прекрасной ноте спасибо, Наталья Николаевна

Н.К.: Пожалуйста, пожалуйста.

ИСТОРИЯ ПРО ГОСБАНК

Всей семьей они жили в прекрасном доме: бабушка, мамина мама, двое девочек (мама и сестра ее), и мамин папа. И такая жизнь продолжалась до 1932 года.

А летом этого года дедушка уехал на военные сборы под Тулу. А в наш дом, в большую комнату, вселили семью из деревни. Они стали бабушке и маме угрожать, что займут все остальное помещение, вместе с садом, и предлагали бабушке продать. А на полученные деньги купить домик. Бабушка испугалась, что все отберут, как случилось у ее братьев,  согласилась на продажу, и сделка состоялась.

(Н.Н. начинает читать странички дневника своей мамы):

«Так мы остались без крыши над головой. Когда узнал об этом папа, было уже поздно. А денег от продаже не хватало даже на сарай. Но в это время было построено новое здание на площади Двух революций, напротив церкви Иоанна Богослова – здание Госбанка, с жилым корпусом в три этажа, на каждом по три квартиры, с общей кухней и санузлом.

Папа в это время работал в Госбанке и был членом ВКП(б). Управляющим Госбанка был Кузьмин, который с семьей жил в здании Госбанка на третьем этаже. Папа обратился к нему, все рассказал, и ему повезло. На первом этаже жилого корпуса еще была свободна двухкомнатная квартира, и ее предоставили семье Мурина Михаила Ивановича (дедушка Натальи Кучеровой, примечание редактора). В другой двухкомнатной квартире жила семья из трех человек: Пискунова Анастасия Степановна, Артемьев Михаил Ефимович, и их сын Валентин (на один год старше меня). А в однокомнатной квартире жила семья Котовских из трех человек: Павел Николаевич, его жена, и дочь Надя (с 1922 года рождения). А на третьем этаже жила моя первая учительница, Серафима Михайловна Панина – строгая, но добрая. Её дочь Надя моложе Веры, но была ее подругой.

У дома был большой сад, который принадлежал Госбанку. Землю сада разделили на участки для проживающих. Они эти участи превратили в огороды. У нас тоже был огород, на котором работали мы все. На огороде росли чудные, сахарные – красные и желтые, — помидоры, огурцы, редиска, лук и многое другое.

Папа организовал всех проживающих, имевших участки, для работы в саду после рабочего дня, и в выходные дни. Так образовалась строительная бригада, которая в саду построила большой стол, и с обеих сторон скамейки. А потом построили шестиугольную красивую беседку с потолком под крышей, и, когда летом ночью было жарко в доме, то некоторые взрослые и их дети приходили спать в беседку.

А утром петухи будили на работу. Тут же был водопровод, и те, кто просыпался, бегали по дорожкам, а потом умывались и обливались водой – перед тем, как попасть в дом.

Жили дружно, и помогали друг другу. Конец лета, поспели яблоки, а яблонь было много, и поэтому яблок тоже. В выходной день все взрослые и их дети приходили в сад снимать яблоки особым приспособлением, и класть их в корзины, а затем аккуратно раскладывать в куче в беседке. Сняв все яблоки (кроме антоновских), делили их между всеми поровну. А потом было чаепитие. Приносили пирожки, пряники, кусковой сахар, варенье. Было шумно, весело, а, когда начинало темнеть, расходились. Всему этому я быда очевидцем, так как папа часто брал меня с собой…»

Наталья Николаевна (завершив чтение дневника):

И, после того, как резиденты «Арткоммуналки» рассказали про конструктивизм, мы, на следующий день, с мужем пошли в Госбанк. Нам хотелось посмотреть, как жили мои мама, дедушка, бабушка. И мы, конечно, были так расстроены! Такое здание, такое огромное, отделанное, крепкое здание полностью пришло в упадок. Все разбито!

Что интересно: из Госбанка была лестница, прямо вход в дом, где жили работники. То есть, не нужно были идти через улицу. Прямо из этого дома, по лестнице, люди приходили сразу на работу.

Когда я была маленькой, я один раз только ходила в этот Госбанк. На меня произвел впечатление очень красивый пол. Потом лестницы, которые поднимались на второй этаж.  И там были кабинки, где сидели, наверное, кассиры, и делали какие-то операции.

Вопрос: Вы сказали, что особое впечатление на вас произвел пол в Госбанке. А какой он был?

Н.Н.: Это была мозаика, мне кажется. Может быть, плиточная. Деревянная вряд ли, наверное. И это было очень красиво сделано. Это же была редкость для нас – плитки. В основном везде были деревянные полы. А плиточные, да с каким-то рисунком, узором, специально как-то уложенные – это сразу, конечно, для нас было очень интересно, красиво, и сразу на это обращали внимание. Вот я до сих пор помню этот пол! Красивый пол…

А окна моей мамы и бабушки выходили прямо на Стометровку — крайние окна, три окна.

Вопрос: А когда ваш дедушка начал работать в Госбанке?

Н.Н.: Сразу, как только Госбанк открылся. 1932 год.

Вопрос: И до какого времени он был старшим кассиром?

Н.Н.: Думаю, что до войны. А потом, после войны, его сразу отправили в Рузу, где он стал уже управляющим Рузским Госбанком.

Вопрос: Вы могли бы вспомнить что-то еще о Госбанке?

Н.Н.:  О Госбанке, наверное, нет, зато могу вспомнить про бани, Банно-прачечный комбинат.

Мы жили на улице Посадской, и, вместе с мамой – я, моя сестра и мама, — отправлялись каждую субботу в баню, потому что в частном доме удобств не было никаких. И каждую субботу мы шли в баню: и зимой, и летом.

Вопрос: Это было целое событие, наверное?

Н.Н.: Конечно! Мы собирали белье чистое, мыло, какие-то мочалки или губки. А позже, глядя на людей, стали брать еще и тазик, эмалированный. Потому что в бане были алюминиевые тазы, с ручками.

Билет стоил десять копеек, чтобы войти в баню. Женское отделение было на втором этаже. Великолепная лестница! Парадная лестница, чтобы подняться на второй этаж, которая с двух сторон по бокам расходилась – и еще выше поднималась. Как войдешь на второй этаж, слева – маленький ларечек, в котором продавали мыло, расчесочки, какие-то мочалочки, одеколон. Мелочи, банные мелочи. Даже был витамин С! В круглых упаковочках. И стоил шесть копеек. И мы любили очень покупать эти таблеточки.

Прямо, как войдешь с лестницы, была раздевалка. Если зимой, то, конечно, все раздевались. И дальше проходили в «холл». Это еще не бани, и не предбанник, а «холл». И все время в женском отделении была очередь! Люди сидели на стульчиках и ждали своей очереди. Могли сидеть полчаса, сорок минут. Потому что женщины очень долго одеваются, собираются! У мужчин никогда не было очереди.

Входим в предбанник. Стоят деревянные лавки, каждая лавка – на три семьи (было три крючочка, на которые можно было вешать одежду, возле каждой лавки). И никогда никакого не было воровства! Хотя все оставляли там. Никогда никто не воровал.

Дальше шли в само помывочное отделение. Стояли мраморные лавки, мощные, и полы тоже были шикарные. Медные краны, один холодный, второй горячий. Тазы с двумя ручками. Сначала ошпариваем этот таз. Потом ошпариваем эту скамейку. И — встаем, начинаем уже процесс.

Душ никогда не закрывался. Там было три кабинки, примерно, и он был все время занят. Вода лилась постоянно. И очень трудно было попасть в душ. Но, если попадешь, и откроешь попрохладнее воду, то – такое блаженство! Это что-то необыкновенное.

И – выходили обратно в предбанник, вытирались, одевались, и выходили обратно в «холл», а там – в уголочке – продавали газированную воду: в конусах таких был сироп. Газированная вода с сиропом. И иногда выходили поздно, когда уже закрыт этот киоск. Но если открыт! И если после бани пили газированную воду – для нас это было лучшее лакомство, для детей. После бани – выпить газированную воду с сиропом.

Загрузить ещё...

И. Сегодня 13 сентября 2015 года. Интервью с Лидией Григорьевной Фердинандовой. А интересно, фамилия откуда происходит?

Л. Г. От мужа. Это очень такая редкая фамилия. Настя искала в интернете: очень редкая фамилия. Она пришла из Воронежа: предки моего мужа, его прадед, были в Воронеже. Он был коллежский асессор. Они дворяне все: дворянская грамота, имение свое. Но после революции, естественно, все разлетелись по разным странам: двое или трое остались в России, остальные все поразъехались. Кстати, брат, двоюродный дед моего мужа, был очень известным художником в Венесуэле, Фердинандов Николай Алексеевич. А Борис Алексеевич, дед моего мужа, в Москве работал с Мейерхольдом, он был очень известный художник и постановщик, одиннадцать языков знал, совершенная интеллигенция до мозга костей. Мой муж был слесарем на Тепловозостроительном заводе. Его мама вышла замуж, после войны уехала из Москвы на Дальний Восток, и, после Дальнего Востока, — ее муж был военным, — приехали в Коломну, получили квартиру здесь. Он был начальником парашютно-десантной части.

И. Это Ваш тесть?

Л. Г. Это мой свекор, да. Ну, они потом разошлись. Получилось, что я вышла замуж к ним: он жил со своей женой, а мы со свекровью в двух комнатах — тоже мини-коммуналка.

И. А родились Вы в Коломне?

Л. Г. Да, родилась я в Коломне, я коренная коломчанка. Моя мама осталась вдовой с тремя детьми в войну, она нас поднимала, у нее был малолетний брат. В 48 году бабушка умерла. Ему было 11 лет. Малолетний брат, и отец прикован к постели, парализация ЦНС. И жили мы в 11-метровой комнатке, ну в «семейной коммуне», сестры с семьями и мы с мамой, и в 50-м году мама устала от этой жизни: ни одежды, ни обуви, ни денег, ничего не было. И она завербовалась на север.

И. А сколько ей было лет?

Л. Г. Маме в то время было… Сейчас скажу. Это был 50-й год, она с 18-го. Тридцать два года. И она уехала на север — значит, официально она взяла старшую мою сестру с 40-го, и неофициально сына, а меня оставила с тетушкой, с сестрой, и уехала на три года. Через три года приехала с кучей денег, всех одарила, сняла на обратную дорогу, взяла меня, и мы уехали на север, и еще там прожили три года. Потом вернулись, купили коморочку, — там жить негде было, — на Окском проспекте, в общем, летний мезонин такой. Скажем, вода зимой мерзла. И вот оттуда я вышла замуж.

И. А девичья фамилия ваша?

Л. Г. Моя девичья фамилия – Рытова. Это очень интересная история, это фамилия мужа моей мамы, который погиб, а я была рождена в 44 году от большой любви, от мужчины, который эвакуирован из Питера, якобы семья у него погибла. Мама у меня была очень интересная женщина, он стал за ней ухаживать. В общем, доухаживался. Тогда запрещены были кое-какие операции, ну вот благодаря этому я появилась на свет. Потом его семья вернулась, и, естественно, мама с ним рассталась. Вот она одна нас троих и поднимала, плюс брат, плюс отец, прикованный к постели. Тяжелая жизнь была очень, маме было очень трудно, Царство ей Небесное.

И. Она до какого года дожила?

Л. Г. Ей было бы семьдесят года, 31 мая. Она умерла 1 мая. У нее было очень тяжелое заболевание, вообще была крепкая и никогда ни на что не жаловалась. Начался рак глаза, прооперировали.

И. Это были 90-е?

Л. Г. Да, она в 90-м году умерла, на 72-м году жизни. Но мы были все определены, у нас у всех были семьи. В общем, как я попала в коммунальную квартиру. Я вышла замуж за своего мужа, свекровь была коренная москвичка, ей хотелось вернуться в Москву, и она решила с нами разменяться. Две комнаты в этой квартире, разменяли по комнате в Коломне, вот нам досталась комната на Кутузова, 12. Дом был двухэтажный, эти дома строили немцы пленные, кухня там, например, такая была… Значит, жила еще старушка, но ей наверно еще пятидесяти не было, Клавдия Петровна Борисова, с сыном. Он в КАУ учился. И двое участников войны, Валентин Семенович и Татьяна Ильинична. Валентин Семенович, Царство ему Небесное, умер, а Татьяна Ильинична, ей девяносто четыре года, она еще жива, мы с ней общаемся, встречаемся. Так что у нас связи не утрачены с ними.

И. То есть были очень теплые…

Л. Г. Замечательные люди были. Ну что касается Клавдии Петровны, она была немножко богобоязненная, боговерующая, мы были более современные, более молодые, поэтому, но, тем не менее, все праздники, семейные, 1 мая, как правило, всегда вместе все это отмечалось, вот на кухне, потому что у нас была комната 10,5 метров. У Клавдии Петровны с сыном комната – 13 метров. И 20 метров комната у участников войны. У нас была замечательная коммунальная квартира, ну просто лучше не бывает. Как родные люди жили, помогали во всем, особенно старшие. Я молоденькая была, родила сына, ничего не знала, вот мне все помогали общими усилиями. Всем здоровья, и Царство Небесное — кто ушел.

И. А сын у Вас один?

Л. Г. Сын у меня единственный, ему вот был вчера пятьдесят один год, он живет в Питере с новой семьей, двое мальчиков чужих воспитывает. Я до сих пор работаю, по 5 часов, ну можно сказать за копейки, за 11 тысяч. Для меня это, конечно, спасение, в данной ситуации, я им всем помогаю. Стараюсь, все для них. Муж у меня умер 14 лет назад, тоже тяжелая болезнь у него, и вот 14 лет я живу одна. Отдельную квартиру я получила, я работала в Белом доме, и отдельную квартиру я получила, до этого нам мама, на север уезжала, и построила нам всем кооперативные квартиры. То есть зарабатывала для нас, но, естественно, последние годы она жила с нами.

И. Давайте вернемся к праздникам. Вы сказали, что замечательно отмечали праздники.

Л. Г. Да

И. А сколько вообще праздников в то время, это как раз получается 50-60-е?

Л. Г. 60-е годы.

И. Сколько?

Л. Г. Первомай, День Победы, это непременно. Затем октябрьские и Новый год, вот эти официальные праздники. Дня Конституции тогда не было еще, и праздником как бы даже не отмечали. Ну конечно дни рождения друг другу, какие-то сувениры дают, кто пирожок испечет, кто чего, у нас очень дружно было. Например, если кто-то захотел семечек, покупали, жарили вместе и потом сидели вот на кухне и грызли эти семечки, и на пол. “Давайте на пол кидать”, — соседка Татьяна Ильинична говорит. “Давайте на пол, что мы будем в кулак, давайте на пол, а потом все собирать, убирать”. Очень хорошо, очень здорово, было дружно. Если какие-то неожиданные гости, мы молодые были, приходили к нам в гости друзья, конечно же, все происходило на кухне, в комнате не было места, так вот соседи, участники войны, всегда поделятся всем, что у них есть: “Лид, а может быть ты это возьмешь? А может быть это?”. У меня какие-то теплые остались воспоминания об этом времени, как будто это было вчера. Потом в ДК Ленина, я с сыном ходила гулять, там весьма приличный парк, танцевали на площадке, там я свою молодость провела, очень интересно. Нас на танцплощадках преследовали за то, что мы танцевали твист, рок-н-ролл. В красных повязках юноши ходили и забирали. Для того, чтобы не забрали, девчонки нас всегда в круг брали, и танцевали.

И.  А может быть это у парней была форма ухаживания? Забрать?

Л. Г. Нет, нет, преследовалось же всё, в 60-е.

И.  Ну а кто включал твист?

Л. Г. Ну я не знаю. Музыка же тогда появилась, Высоцкий «на ребрах» у нас, у нас был первый магнитофон, как же он назывался то?.. «Юность», в красной пластмассовой такой штуке, шикарный, и вот все записи.

И. Магнитофон катушечный?

Л. Г. Да, да, ну это уже считается мини-катушечный, большой катушечный, вот с такими катушками, потом “Регонда” приемнички переносные.

И. “Регонда”?

Л. Г. Да, это был шик, по тем временам был шик. Зарплаты были небольшие, но жили и детей растили, и праздники отмечали, и подарки дарили, всё было здорово. Конечно, сейчас вот все, я была недавно там, в том районе, с правнуком гуляли и Настенькой, я говорю: “Настенька, поедем, я тебе покажу, где мы жили, где появился твой папа на свет в коммунальной квартире’. Вошли во двор, она вся такая сморщилась, говорит: “Как вы тут вообще жили?”. Я говорю: “да что ты, шикарно жили”. За сараем была помойка, общая, за ограждением, и все это сваливалось туда, здесь во дворе столы стояли, мужчины играли в карты, в домино, женщины белье стирали, вешали. Обычная жизнь.

И. А двор вот был таким?

Л. Г. Да, да, пятачок, вот он как бы свой мирок, все друг про друга все знали. Когда мы 3 августа, — сын у меня появился 12 сентября 64 года, — а 3 августа у нас была годовщина женитьбы, ну я, естественно, пирожок испекла, соседей позвали, а Клавдия Петровна, такая наивная, Царство ей Небесное: “Ну как же так, вот, а у тебя еще никто не родился? Ишь, как молодую окрутил!”. Очень интересно жилось. Даже не знаю, что еще вспомнить?… Коломна, конечно, по-другому выглядела, ну сейчас я прохожу по этому парку с мальчиком, гуляю, там не парк, а заросли дикие, где клуб Ленина, так называемая танц-площадка, все в запустении, все заброшено. Вот так вот, там молодость вся прошла.

И. А в этом районе Вы бывали?

Л. Г. Да, конечно, мы по «Большаку» гуляли, называлась так Октябрьская революция, молодежь толпами гуляла, кто на Комсомольской на танц-площадку, кто шел в клуб Ленина, а кто в Бобры. Вот по «Большаку» толпами и гуляли.

И. То есть Бобренев монастырь назывался Бобры?

Л. Г. Бобреневский сад, который сейчас называется Сад Дворца. Вот входите, и там тоже был деревянный клуб и сад, там, на танц-площадке, играл оркестр духовой, танцевал кто-то, тоже такой небольшой парк перед входом в кинотеатр, назывался Бобреневский.

И. Почему?

Л. Г. Ну, наверно, к району Бобреневу относили, потому что ближе сюда. Бобренево ведь где-то здесь, через речку. Назывался Бобреневский.

И. Интересно.

Л. Г. Да, а это Коломенский, который на Комсомольской и Ленина, вот три танц-площадки в городе. Молодежь, конечно, тусовалась.

И. А они между собой как-то различались?

Л. Г. Да, различались. Вот на Комсомольской собирались очень много бандюганов всяких, хулиганов, устраивались вечные потасовки. Мы боялись туда ходить. А в Бобрах более взрослая публика собиралась, потому что играл духовой оркестр, танц-площадка была, и такие зрелые люди танцевали под этот оркестр. А в Ленина вся молодежь собиралась. Было здорово.

И. Там играли под репродукторы?

Л. Г. Да, да

И. А были такие, ну, как бы мастера танцев какие-нибудь особенные? Вы к ним относились, может быть, учились, откуда твист узнали?

Л. Г. Ну, друг от друга, более продвинутая молодежь вот нас таких сереньких обучала, мы были очень обучаемые, нам хотелось. Слушали всякие записи, читали книги, потом я читала Солженицына, которого уже в то время запретили. “Один день Ивана Денисовича” уже был запрещен, уже читали, как говорится, под одеялом.

И. То есть, самиздат выходил?

Л. Г. Да. Слушали Высоцкого. Потом, я помню, муж принес такой толстый самиздат, который на заводе отпечатали, в котором написано всё, что сейчас произошло и происходит, вот там всё написано было. Я читала, смеялась, и не может быть, как так может быть, что Советский Союз распался, что все мы разрознились, что война друг с другом будет, не верилось, потому что мозги то были заточены под то, что у нас лучше всех.

И. А что это было за произведение?

Л. Г. Вы знаете, я даже не знаю, как это называлось, но это как бы политические обозрения, политическая история, что пытается сделать Америка, что будет с Советским Союзом.

И. Это в каком году?

Л. Г. Ну как бы не обмануть Вас, это в … 65-м.

И. Да?

Л. Г. Да.

И. Интересно.

Л. Г. Но это когда мне муж принес и сказал: «Если кто-то у тебя это увидит, нас забреют, и никто никогда не увидит и не услышит». Я читала и говорила: «Какую-то ерунду пишут», а сейчас все это сбылось. И Высоцкого слушали.

И. А вот “Москва — Петушки” хождение имело в Коломне?

Л. Г. Да, читали, смеялись, радовались. Так же, как, в свое время, лет 15 назад, мне первый раз в руки попал Веллер Михаил, и я с восторгом в 60-е годы читала его произведения.

И. А про Ерофеева было что-нибудь в воздухе?

Л. Г. Кроме “Москва — Петушки” и то, что он пьяница, больше вот…

И. Вот то, что он с Коломной связан?

Л. Г. Нет, это я узнала, только когда попала сюда, в коммуналку. Знали, что он такой вот…

И. А где Вы работали?

Л. Г. Я работала в промтоварном магазине, в “Промторге”, работала продавцом в магазине “Дружба”, который находился в Голутвине, и до сей поры там находится. Он весь разделен. Я работала в отделе подарков, я закончила училище на продавца.

И. Вот магазины нас тоже интересуют, это такая отдельная тема.

Л. Г. Сначала я ученицей проходила практику в Голутвине, там был промтоварный магазин, там сейчас все перестроено. А там был такой деревянный, внизу железнодорожный магазин, а наверху был промтоварный магазин. Вот там одежда была, вот там я практику проходила, а потом меня определили в отдел подарков и сувениров, в магазин ‘Дружба’. Мне было семнадцать лет, я помогала маме.

И. И всю жизнь там проработали?

Л. Г. Нет, я не всю жизнь там проработала. Я проработала, пока у меня не родился ребенок. Потом, когда ребенок родился, я два года не работала, потом меня устроила тетушка на Коломзавод, я работала в инструментальном хозяйстве. Потом меня взяли в техническое училище, освобожденным председателем местного комитета, я отвечала за учеников и за взрослых. Вот так я начинала работать. Потом мы уехали в Германию, после Германии я устроилась на 3-го Интернационала в управление бытового обслуживания. Я туда устроилась, работала мастером контролера, и после этого меня взяли в Белый дом. Я работала в комитете по торговле, четырнадцать с половиной лет.

И. Интересно. А еще про Сирию вы говорили?

Л. Г. Да, это с мужем мы ездили. В Германии мы были, в Египте, и последняя наша поездка была в Сирию. Мы вернулись из Сирии в 83 году, это была наша последняя поездка. Считайте, тридцать два года назад.

И. Это связано с Коломзаводом?

Л. Г. Да, это связано с работой мужа. Я как член семьи ездила. Но в Египте я работала, потому что я не могу без этого. В Германии я с ребенком занималась, в школу пошел, я его возила.

И. То есть это не так, 2-3 месяца?

Л. Г. Нет, это три года, а в Германии я пробыла два с половиной, а муж три с половиной. Год он без нас был. Потом в Египте около трех лет были, и в Сирии три года, почти семь лет.

И. Получается десять?

Л. Г. Нет, семь. Два раза по три, и один два с половиной, муж три с половиной. Нет, у меня семь лет получилось.

И. Интересно.

Л. Г. Интересная жизнь, такая очень интересная. Я помню, события были, ну вот когда мы приехали в Египет. Если вам интересно, я вам расскажу. Из аэропорта нас встречала машина военная, военная охрана. Я ничего не знала, не интересовалась, а тогда же только война с Израилем закончилась, и кругом самоходки, и мы выезжали из аэропорта. Военные, самоходки. “Что такое? Что такое?”. “Ну это же аэропорт, надо ведь охранять’’. Он меня всегда успокаивал. Разгул был уже в те времена. Значит 75-й и 77-й я была в Египте, страшно было, несколько раз эвакуировали семьи, и в Сирии в 82-м году, разгул. Когда семью отправляли, я пошла к консулу и сказала, что я остаюсь, у меня сын-студент, я мужа не оставлю, я буду помогать другим мужчинам, которые одни остаются, буду готовить, буду стирать, надо будет, автомат возьму и буду защищать, в общем я там была героиней, муж меня всегда хвалил. Жизнь, конечно, очень интересная была. Когда в Египте мы попали на Гизу, пирамиды, на пирамиду Хеопса… Настил был деревянный, я не знаю, что сейчас там, там был такой настил деревянный, и я, когда поднималась, мне даже с сердцем было плохо, я думаю «Боже, века веков предки наши все изучали», и я: “Боже мой, сфинкс”. Это что-то. Впечатлений, конечно, масса.

И. А когда возвращались в Коломну, три возвращения. Как она менялась?

Л. Г. Коломна менялась. Мы обрастали массой друзей. У нас были масса друзей из Москвы и из Питера, и когда мы откуда-то возвращались, нас в аэропорту, в Шереметьево, встречали целой автоколонной. Все так радовались, и все, кто могли, с нами ехали в Коломну, и мы, в нашей трёшке, 6,5 метров, располагались все, и у нас дружеское было общение — с теми, с кем виделись. Коломна менялась, но так, как сейчас она изменилась, в состоянии, в котором она сейчас — раньше такого не было. Она всегда отличалась пылью, грязью. Сейчас, конечно, надо отдать должное Шувалову, приятно смотреть на все.

И. С одной стороны, вы рассказывали про парк?

Л. Г. Ну, вот что сделать, он уже старый, видимо не хватает средств, там же все старое, все повалено, мне уже 71 год.

И. Еще хочу вернуться к праздникам. Вот для меня неожиданность, что, оказывается, День Победы отмечался не сразу.

Л. Г. Нет, День Победы всегда отмечали, но вот как праздник, как свободный, как воскресенье-выходной, не было такого. Мы вообще работали: в субботу короткий день, а в воскресенье выходной был.

И. Я в 65-м родился. Оказывается, в 65-м впервые двадцать лет Победы отмечали, а до этого слишком малый срок, никто не считал, что это прямо какой-то праздник.

Л. Г. Я думаю, не только праздник. И военных не очень-то почитали, потому что все почти на равных были, у всех потери были в семьях. Не было такого, как сейчас: почитают, пенсии хорошие платят. Их так мало осталось.

И. А когда все-таки день выходной дали?

Л. Г. Сейчас бы вспомнить… Наверное, году в 70-м, а так работали все эти дни: пятница и суббота короткий день.

И. Шестидневка, получается?

Л. Г. Шестидневка. Суббота короткий день. В общем, оставалось воскресенье, когда надо было постирать, убрать, приготовить, и так далее.

И. Получается, в 60-е был дан старт на некую такую более свободную праздную жизнь. То есть, Гагарин в космосе, «мы непобедимы».

Л. Г. Да, восторг. Я стихи писала на эту тему, глупые и патриотические, когда Гагарин полетел. Гордость брала за свою страну. А потом, в 27 лет, минуя комсомол, вступила в партию.

И. Такое было возможно?

Л. Г. Да. Минуя комсомол, меня приняли в партию. Потом все это накрылось.

И. А почему Вы в комсомол не вступали?

Л. Г. Я даже не могу сказать, почему. Не знаю. В школе, наверно, не настаивали, я из 10-го класса ушла в вечернюю школу. Маме очень трудно было, я ушла в школу рабочей молодежи и техническое училище, стипендию получала, помогала маме. Я и училась со стипендией, и в школу вечернюю ходила. Закончила школу, помогала маме.

И. Мне казалось, нельзя: все должны были быть сначала октябрятами, потом пионерами.

Л. Г. Значит, Журавлев был такой. Григорий Григорьевич, по-моему, его звали. Секретарь Горкома партии, он даже не задал такой вопрос. И комиссия была из старичков, и приняли без оговорок.

И. А как происходили демонстрации? Вот два вопроса: про полет в космос, вот как это 12 апреля в Коломне все произошло? И второй вопрос, про эстетику праздника: чем она была особенной, вот коломенской?

Л. Г. Вот демонстрации, прямо за школьной скамьей, я это помню, у нас всегда это был праздник, огромный праздник. Нас не надо было сгонять, мы шли по желанию, лично для меня это был праздник, такое настроение, в то время это был патриотизм настоящий.

И. Ну а маршруты откуда? От Коломзавода?

Л. Г. От Коломзавода. Формировалась в основном вот здесь вот, где Бобры, вот все собирались колонной и шли вот сюда, к центру. Здесь был Красный дом, так называемый Белый дом, все шли сюда, возвращались с транспарантами.

И. И по Октябрьской революции шли к Коломенке, к Кремлю проходили, где Вы все стояли?

Л. Г. Ну, вот здесь, слева.

И. Лицом к Ленину…

Л. Г. Иногда вот здесь, ну за Ленином неловко было, мы стояли лицом к Ленину, по той стороне.

И. То есть нужно было свернуть с Октябрьской революции, пройти между трибунами и Лениным, и идти уже к Кремлю, и там уже оставались?

Л. Г. Да, да, там уже оставались, но очень много народу было, ужасно, на демонстрации. Но мужчины собирались, как известно, чтобы потом погулять душевно, отметить, ну а мы, для нас праздник.

И. Песни, наверно, пели?

Л. Г. Песни пели, танцевали, все было очень здорово. Я, в общем, вспоминаю как самые лучшие годы, сейчас уже этого нет.

И. А была какая-то соревновательность между предприятиями?

Л. Г. Да, у кого лучше оформление, кто больше людей соберет. Всегда очень хорошие Коломзавод и КБМ, всегда на машинах, со спортсменами, очень интересно было, транспаранты всевозможные.

И. Фотографии у Вас не остались? С демонстрации?

Л. Г. Наверное, нет, но у меня есть очень известная фотография, где Брежнев на параде Победы, будучи еще полковником.

И. В Москве или в Коломне?

Л. Г. В Москве. Вот у меня есть эта фотография, черно-белая, от свекрови мне досталась. Потому что ее муж служил на Дальнем Востоке, и у них был начальник аварийной части, генерал, его сын сейчас в правительстве, ну, в общем, неважно, ну вот, они дружили с Брежневым, и там есть фотография.

И. А отличие Первомая от ноябрьских какое-то, кроме погодных условий?

Л. Г. Ну, погодные условия, но народ точно также собирался, точно также, потому что по-другому нельзя было, тогда это было обязательно.

И. Ну то есть Вы сказали, что на Первомае выращивали листочки…

Л. Г. Да-да веточки, чтобы листочки они давали, к ним там цветочки привязывали.

И. А собирали гвоздики?

Л. Г. Да-да, на ноябрьских тоже: цветы бумажные, транспаранты, флажочки красные, обязательно серп и молот, и маленькие и большие несли, и портреты членов правительства.

И. С какого возраста Вы помните демонстрации?

Л. Г. Ну, наверно, лет с шести, с 50-го года.

И. А в войну, как Вы думаете, были демонстрации?

Л. Г. Нет, какие демонстрации, что Вы. Какие демонстрации, когда война. Может быть, были в Москве, на Красной площади, но здесь, в городах, эвакуированы заводы были, какие демонстрации. Коломзавод был же эвакуирован.

И. А куда?

Л. Г. В Киров. Почему я это знаю? Потому что у меня тогда дедушка был эвакуирован. Мама с тремя детьми, с бабушкой и сыном, оставались вот здесь все в Коломне. Здесь госпиталь был военный, привозили раненых.

И. Ну это была прифронтовая зона?

Л. Г. Да, да.

И. То есть немец сюда не зашел…

Л. Г. Не дошел, его где-то под Каширой, что ли, остановили, но он где-то рядом был. Сюда он не дошел, но бомбить – бомбил. Мама рассказывала, вот я помню. Ну конечно, послевоенная жизнь тяжелая была. Я даже помню, когда отменили карточки, это был 48-й, когда очереди были за мукой, я маленькая девочка, мне химическим карандашом ставили цифру, номер в очереди, и я как полноценный человек ходила, в очередях стояла.

И.  А где, в каком магазине?

Л. Г. Это было всегда… мы ходили, мы жили, где завод Станкостроителей, стадион, вот там коттеджи такие. Вот у нас, у дедушки, было пол-коттеджа там с садом, и стадион прямо рядом, а магазин был на Окском, “Окский” он назывался, который идет к КБМ, ну, в Голутвин. Ну, вот там магазин, в красном доме.

И.  А в этот район в магазины не заходили никогда?

Л. Г. Здесь?

И. Да

Л. Г. Ходили, как же. Здесь “Огонек’’ магазин раньше был, “Три поросенка”. И магазин был “Янтарь”, назывался “Ханзель”.

И. “Ханзель”…

Л. Г. Да, в честь хозяина открыли. Ну, вот так вот говорили: «пойдем в “Ханзель”», промтоварный магазин. А вот здесь был, где красно-белый дом, там был внизу магазин тканей, большой магазин, как я помню.

И. А “Огонек’’ и “Три поросенка” это разве не одно и то же?

Л. Г. Одно и то же. Кто называл “Огонек’’, это уже позже, а сначала он был “Три поросенка”. И помню у Коломзавода магазин “Первый номер”. Как сейчас, с детства своего помню. Когда мы с тетушкой ходили, когда надо было что-то купить, — это достаточно далеко, — мы от ЗТС ходили. И вот я входила в колбасный отдел, висели окорока, запах копчености с ног сшибал. Каких только колбас не было! Продуктов было очень много, достаточно качественные продукты. Если мы покупали в сельхоз-магазинах молоко, то сливки в три пальца были, не было этих заменителей и добавок, все натуральное было. Рынок был огромный на Малышева, где Афганский. Там всё продавали, абсолютно всё: комбикорма, ребра, из частных хозяйств мясо. Развалы целые были, молочная продукция, творог, чего только не было. Все продавалось, даже и коврики с лебедями, машинки вышивательные, челноки. Мне было интересно.

И.  А увлечения у вас были детские? Собирали что-то, вышивали?

Л. Г. Фантики собирали. Ну а что вышивать-то, где мама возьмет денег на нитки? Фантики, камушки, «секретики». А когда я уже подросла, я пошла, — я стояла, можно сказать, изначально, — в секцию академической гребли, я занималась коньками, лыжами, всё абсолютно. А потом мы увлеклись, «эллинг» у нас построили, завезли лодки, прямо рядом с КБМ на набережной был у нас, вот занимались академической греблей.

И. Это на Оке?

Л. Г. Да, на Оке. Вот такое увлечение было. А вот потом в семнадцать с половиной лет я познакомилась со своим будущим мужем, и через полтора года я вышла за него замуж. Вот и все мои увлечения. Ребенок, семья, заботы.

И. Все-таки про 12 апреля 61 года…

Л. Г. А, про 12 апреля 61 года… Я в это время в вечерней школе училась, и для меня это было потрясение. Я, помню, даже плакала от восторга, написала какие-то стихи, — дневник я этот сожгла, — писала какие-то стихи, никому не показывала, только маме. Она говорила коряво, но от души, и для нас Юрий Гагарин был кумиром. Мы все были влюблены в него, эта была гордость всей страны. Мы по-настоящему гордились своей страной. Я не знаю, сейчас есть ли это с этой молодежью. Нет, молодежь сейчас хорошая, но она другая, в других условиях живет, в других обстоятельствах, более обеспеченные, мы-то все нищие были.

И. А Гагарин не заезжал в Коломну?

Л. Г. Нет, нет. Я Фиделя Кастро лично видела: когда мы жили в Германии, он приезжал в 72 году с визитом. Мы жили в городе Халле, он по Халле проезжал. Мы жили среди немцов, и вот вдоль дороги пикеты стояли, и я его прямо видела, вживую.

И. А кто из известных людей с Коломной связан, кого вы лично знали? У вас такая все-таки интересная биография.

Л. Г. Да обычная биография. Я даже не знаю, кого назвать из известных. Пожалуй, я никого не могу назвать, чтобы кто-то такой выдающийся. Ну, спортсменов могу. Вот, моя молодость… Конькобежец Муратов, Валера Муратов. Вот наш выходец, знаменитость, Брихцы наши ребята, однокашник мой, бывший. Он умер, правда, уже. Они были, по-моему, чемпионами Европы, в четверке.

И. Вообще спорт в Коломне очень мощно развивался.

Л. Г. Развивался. Вот сейчас стадион отстроенный, огромный, это же заслуга была Шавырина, он же начал первый развивать. Вызвал специалистов, конькобежцев. Лысенко, вот такой был Валентин, мастер спорта, он его вызвал, и у нас вот молодежь тренировали, развивался спорт, мне было лет пятнадцать.

И. Просто на Коломенке?

Л. Г. Да, на Коломенке был стадион, заливался на зиму, потом уже искусственная дорожка стала.

И.  Вот давайте вернемся в “Огонек”. Почему “Три поросенка”?

Л. Г. Я не знаю, это еще исстари идет. Давнишние, давние дома. Это старые, купеческие дома. Исстари называли ‘Три поросенка”, почему — не знаю. А потом уже стали “Огонек” называть официально. Он принадлежал Торгу.

И. Когда вы ходили в магазины, у вас было особое знание, гордость: вы же тоже уже закончили, получили специальность продавца?

Л. Г. Да, я была по промышленным товарам продавец.

И. А как-то изнутри это видно: что за продавец, как он…

Л. Г. Конечно.

И. Это, видимо, тайна какая-то.

Л. Г. Конечно. Вы знаете, я была такая правильная, нормальная девочка, воспитанная. Если человек померил вещь, и ему плохо, то я скажу ему об этом, что ему не идет. А сменщица у меня Галя была, она мне говорила: “Ты что, глупая что ли, ты должна продать, впарить”. А я этого делать не могла. Помню, паломничество было, это мне было лет 19, я уже работала в Голутвине, в сувенирах, за подарками мужчины приходили накануне 8 марта. Тогда не было выходным днем, мужчины приходили 8 марта и сносили все подарки, брали все подряд. И после праздников жены шли со слезами на глазах, “вот мой дурак купил, возьмите назад”.

И. А в продуктовых магазинах чувствовалось, где правильные, где неправильные, где обсчитывают?

Л. Г. Обсчеты – это, мне кажется, повсеместно было. Продовольственные продавцы приворовывали всегда. А так, сказать, до каких пор… До 80-х можно было спокойно купить и мясо, колбасы, а с середины 70-х начались перебои, и все это шло по блату с черного крыльца. Для того, чтобы семье купить колбасу, — а за мясом, как вы помните, мы в Москву ездили, — так и назывались — “колбасные” — электрички, — у нас свой Мясокомбинат был, а мы ездили в Москву за колбасой, за мясом. Тащили все сумками, на себе, москвичи на нас смотрели, готовы были разорвать на части. А так — всегда спокойно. Вот мы жили в коммуналке, вот на углу был продовольственный магазин, я ходила, могла спокойно выбрать колбасу, мясо, фарш даже.

И. Это 60-е?

Л. Г. Да, спокойно. Все, конечно, предпочитали на рынок ходить: там парное мясо. Но у меня был маленький ребенок, мне далеко было до рынка ходить, и я пользовалась магазином.

И. А вот здесь вот, в Старом городе… Такое же название было — “Старый город”?

Л. Г. Да, да.

И. Здесь был рынок свой? Или все ездили туда?

Л. Г. Нет, все ездили туда, на Малышева. Был один рынок. Потом уже появился, где Авторынок сейчас. Потом появился там рынок, но он был не такой популярный. В основном на Малышева, был огромный-огромный рынок.

И. Неужели не было никаких базарчиков?

Л. Г. Нет, нет.

И. Вот как сейчас, у перехода?

Л. Г. Нет, только на рынке. Нищих было много, помню, в 50-е. Но потом их милиция заводила. Нищие были, безногие, кто-то еще с военных времен, а вот если стихийные рыночки, то нет, такого не было.

И.  А вот Кремль, он же был таким жилым, обустроенным?

Л. Г. Да, да, здесь был монастырь. Жили в основном из Мордовии, татары жили в этих монастырских кельях, жили люди.

И. А как они сюда попали? Почему Мордва, Татарстан?

Л. Г. Ну Коломзавод, рабочая сила

И. То есть им здесь выдавали кельи?

Л. Г. Да, да, выдавали жилье, потому что жилья не хватало.

И. То есть это своего рода тоже были коммуналки?

Л. Г. Да.

И. Интересно. А преобразовали его уже в какие, в 70-е?

Л. Г. Да, где-то начали в 70-е, и больше всего с 90-х. Вот у нас работала начальником кондитерского цеха женщина, вот она здесь жила. Наверное в начале 80-х их расселили. Вот так жили, много-много лет. Печки были, ведь там стены были такие же, как бы ни больше, все жили, по-разному жили, кто как.

И. А вот скажите, Вы работали в отделе сувениров. При вас появилось понятие “Золотое кольцо России”?

Л. Г. Мне кажется, “Золотое кольцо России” появилось в году 75-м…

И. 75-м?

Л. Г. Да, где-то так. Потому что у меня семья-друзья, — он умер, конечно, уже, Царство ему Небесное, — а приятельница, Галя, ей вот 77 лет. Они уже тогда путешествовали, с середины 80-х они начали путешествовать. А почему Коломна не вошла: частично был закрытый город. Сами понимаете: производство было, он частично был закрыт. Да потом средства, бюджет-то какой, средства же нужны.

И. Как я понимаю, “Золотое кольцо” — это искусственное создание, которое создавала Москва?

Л. Г. Естественно.

И. То есть вокруг себя?

Л. Г. Да. Слава Богу, мы уже входим, и город уже не закрытый, сколько туристов к нам ездит.

И. А до какого года он был закрытый?

Л. Г. Да мне кажется года до 85-го, вот так наверно.

И. То есть сюда иностранцу попасть было невозможно?

Л. Г. Невозможно.

И. А какие были меры? Ну сел в электричку и поехал?

Л. Г. Да нет. Для того, чтобы сесть в электричку, надо билет купить, я так думаю, да. Иностранца-то видно. Ну, не знаю я подробности, ну вот как мне было известно, что это был полузакрытый город. Именно из-за КБМ, «Почтовый ящик» называли.

И. Ну он работал на космос, или все-таки…

Л. Г. На вооружение.

И. На вооружение… Ну, наверно все это вместе, да, все вместе, очень серьезное предприятие, конечно. Подводные лодки?

Л. Г. Нет, зачем? В основном стратегическое вооружение.

И. Ракетное?

Л. Г. Да. Насколько мне известно, сейчас там дорогу делают, лес вырубают, поля там. Так, чтобы напрямую возить, как эти ракеты называются , огромные…?

И. «Тополь»?

Л. Г. «Тополь». Сейчас это уже не секрет: сейчас что закрыто, то закрыто, что доступно, то доступно.

И. Вернемся в “Огонек”. Какие были отделы, что продавали, вместе ли был винный отдел с продуктовым?

Л. Г. Нет, был винный отдел всегда отдельно, отдельно в “Огоньке”, и отдельно хлебный отдел, и мясо-молочная продукция, и кондитер, много отделов было.

И. У каждого свой вход был?

Л. Г. Нет, нет, общий. Было два входа, входишь — и вот. Отдельно, как правило, было. Заходишь — и винно-водочный отдел. Ну, можно было обойти весь магазин, и там центральный вход был. Все было. Вот я говорю, когда времена настали уже, 90-е, вот толпы людей были, за колбаской.

И. А вот здесь, получается, на месте “Спортмастера”, старый дом был? Ведь сейчас все перекрыто, можно же было во двор войти.

Л. Г. Да, на месте “Спортмастера’’ всегда ресторан был “Коломна”, внизу столовые были, весьма доступные. Вот я, в свое время…

И. В этом доме?

Л. Г. Да, вот где сейчас “Спортмастер”, вот наверху был ресторан “Коломна”, известный ресторан.

И. Бывали?

Л. Г. Конечно.

И. Какие там особенные, может быть, фирменные, блюда были? Коломенские?

Л. Г. Котлета «по-киевски» там была, помню, вот это для нас чудо было. А так, чтобы чисто коломенские, да нет, все как обычно, ну вот котлета «по-киевски». А так уже певцы пели, оркестр.

И. Да, никто что-то не вспоминает про этот ресторан “Коломна”.

Л. Г. Ну, может, вспомнит сейчас кто-нибудь еще. Был нормальный, большой ресторан: весь второй этаж был ресторан, а внизу столовые.

И. А вот сама площадь? Была организована? На старых фотографиях арка еще какая-то есть.

Л. Г. Нет, арка не здесь, здесь арки никакой не было, нет. Это вы путаете, это у Пятницких ворот арки, а вот здесь я не помню никакой арки.

И. Вот белые колонны.

Л. Г. Не помню никакой арки здесь, ну нет.

И. То есть в 60-е уже…

Л. Г. Нет, никакой арки.

И. А дальше так и шел сквер?

Л. Г. Да, шел сквер. Слева от скверика было Управление общественного питания, справа вот бывшее здание Пединститута. Сначала был Пединститут, потом, когда его перевели в новое здание, была школа.

И. Ну и сейчас там школа?

Л. Г. Да.

И. А вот про Пединститут? Были ли у вас знакомые из Пединститута?

Л. Г. Ну конечно, большинство моих одноклассников, которые закончили дневную школу, они поступали в основном в Пединститут и Машиностроительный институт. У нас был, вечерний.

И. Пединститут ценился?

Л. Г. Ну, больше не было, где учиться. Там был факультет физкультуры, иностранные языки. Вот у меня сын заканчивал иняз. Очень сложно туда было поступить. Исторический факультет, литературный. Дурфак. Это какое-то там инженерное образование.

И. Дурфак называли?

Л. Г. Дурфак.

И.  А почему?

Л. Г. Ну, наверное, считали, что туда самые тупые шли, потому что конкурса не было.

И. Получается, он гуманитарный был? Да?

Л. Г. Да. И Машиностроительный, на базе Коломзавода был, и выпускал специалистов для Коломзавода, для машиностроения. И техникумы. Вот техникум торговли, на базе Ногинского был, вот здесь расположен. Гастроном в той стороне. Техникум торговли, техникум машиностроительный, он и до сих пор как колледж сейчас называется, ну вот и все, больше негде было учиться.

И. А в Москву легко было ездить? Много народу училось в Москве?

Л. Г. Конечно, очень много. И сложно было с жильем. Общежитие не давали: за сто километров живут. Коломенцам редко давали. У меня двоюродный брат учился во Втором Медицинском, он всегда снимал комнату. Тетушке было тяжело, надо было учиться. Общежитие вообще невозможно было получить. А я вышла замуж рано и мне не до учебы было. Я самообразовывалась.

И. Ну да. Интересно, как миновал Вас комсомол…

Л. Г. Да, в партию вступила.

И. Да, в партию вступили, самиздат читали, твист танцевали, все как-то переплеталась одно в другое. А движения помните?

Л. Г. Да, продвинутые мы были. Конечно, помню. Когда вышел фильм про молодежь 60-х, как же он назывался-то? Тодаровского, сына Тодаровского, фильм. Как же он назывался-то? Ладно, сейчас вспомню. И вот, когда внучка со мной этот фильм смотрела, спрашивала: “Ба, неужели так было?”. “Да, я тебе сейчас некоторые выражение приведу”. И в фильме эти выражения шли: там девчонок называли, если толстушка, значит «батон», «чувиха». Вот эти юбочки на креналине, вот эта была наша молодость: «причесоны», «бабеты», «начесы».

И. Вот интересно. Расскажите про моду, длину юбок, фасоны, про ткани.

Л. Г. Ну, длина юбок… Так скажем, в мою молодость никаких «мини» не было, никаких «макси» не было. Юбочки были, чтобы закрывались коленочки. Ну, появились и брюки, и бриджики, все это появилось. Ну конечно, очень странно одевались, но старались. Я вот, например, сшила себе из красного вельвета сарафан, белую мужскую рубашку маленького размера купила, и тогда очень были модные туфли, назывались они «хоттабычи», красные кожаные. Сейчас это называется балетки. У них были мысики задраны, назывались «хоттабычи», вот я в таких ходила, худенькая была.

И. А это какие года были?

Л. Г. 62-63-й. Юбочки крахмалили, платьица колокольчиком, как в фильме.

И. Сами шили?

Л. Г. Ну зачем, у портних. Я сама шить не умела, у портнихи на заказ.

И. Но не в магазине?

Л. Г. Нет, в магазине не очень доступно было покупать вещи. Все расхватывалось, очереди были, шили у портних.

И. А выкройки как? Делились? Или из “Работницы” вырезали? Где брали?

Л. Г. Нет, выкройки были. Портниха имела свои выкройки. Они же в размеры шли, например, 44-46-й — одна выкройка, 48-50-й — другая выкройка. Вот такие лекала были.

И.  И они следили за модой и быстро делали?

Л. Г. Да. Журнал “Работница” тогда появился, и там много было всяких вещичек современных. А где-то что-то в кино увидишь. К портнихе придешь, расскажешь. Вот у меня была очень удачная портниха.

И. Как ее звали?

Л. Г. Марья Ивановна. Как сейчас помню, была Завенкова Марья Ивановна. Она работала в ателье, и ещё шила дома. Все, как могли, выживали свои трудом, в основном шили. Это потом, уже в 70-х годах, начали появляться импортные товары, доступные, в очереди можно было отстоять, и купить. Английские туфли, великолепные тогда были, 45 рублей стоили. Это при зарплате в 55. 45 рублей туфли. Но покупали: кровь из носа, но купим.

И. Это 70-е уже?

Л. Г. Да.

И. Ну, наверно, из зарубежных поездок привезли что-то, были самой модной?

Л. Г. Из зарубежных даже говорить нечего. Конечно, всех одаривала. Мы везли чемоданы подарков, ну последние два месяца перед отъездом работали на подарки, чтобы всех одарить, никого не обидеть. Естественно, из того, что привозилось, своего уже ничего не оставалось, поскольку я человек не жадный. Нормально.

И. Из законодательниц мод, может быть, были?

Л. Г. Нет, я скромная была. Как и сейчас: очень стеснительная, очень скромная, очень закомплексованная. Сейчас вот дожила до старости, и никак не могу себе внушить, что я уже старуха, и не надо комплексовать, а я все равно.

И. Ну, «старуха» к вам не относится.

Л. Г. Ну, старуха, конечно. Прабабушка.

И. Прабабушка – звание. А старуха — нет, не для вас.

Л. Г. Спасибо. Я стараюсь не быть старухой, потому что это очень обидно, ну никуда не денешься. Четырнадцать лет вдова. Конечно, жизнь у меня резко поменялась, когда у меня умер муж, совсем все по-другому пошло: понимала, что надо бороться, выживать. Ну, я старалась. Он очень переживал, когда умирал, потому что я такая «растощиха». Добрая, всем все раздаю: «тебя оберут, раздерут, вообще под забором где-нибудь умрешь». Ну, не умерла, живу вот. И слава Богу.

И. Ну понятны переживания: он еще видел, что в стране начинается.

Л. Г. Страшно переживательный был.

И. Ведь девяностые — это о-го-го.

Л. Г. Да, но жизнь промчалась незаметно. Говорю же, шестнадцать лет было. Здесь цыганка, на Яна Грунта, промтоварный рынок был, там цыган столько было… Ну, шестнадцать лет, считайте, это 60-й год. Подруге мама дала деньги, купить плащ, и мы пошли. И как-то так получилось, мы потерялась, и я слышу: она кричит. Я поворачиваюсь, а ее толпа цыган окружила. В общем, выманили у нее эти деньги. А я за друзей и в огонь и в воду, влетела в эту толпу, набросилась на цыганку, она у них самая ярая была, вытрясла у нее деньги. Правда, на рубль она меня обманула. Вот Валю привела в чувство, потому что она была в прострации, а цыганка повернулась ко мне и сказала: “А ты в 40 лет умрешь”. Я засмеялась: «это ж я умру? это я старухой буду!». Ну, вот я лежала на смертном одре в Сирии, я ее лицо видела. Я не в теле была: тело отдельно, а я наверху, и наблюдала, как меня оперировали, и я увидела ее лицо. Я когда рассказала все это, когда пришла в себя, они мне не могли поверить, потому что я рассказывала правду. У всех мурашки были: тело мое лежит, а я сверху наблюдаю.

И. А что за чудо произошло?

Л. Г. Вернулась я. Меня ангел остановил. Я сначала летела над садами, апельсиновыми, вот роскошнейшими, как в Греции, апельсиновые аллеи. Потом влетела в трубу, и мне сделалось страшно. А я вообще бесстрашная, а тут стало страшно: “Боже, когда труба эта кончится, когда?”. И вдруг — как рассвет: серебряные крылья раскрылись. Я видела ангела, он меня остановил. Вот сейчас книга вышла, в издательстве… церковная литература, называется “Мои посмертные записки”. Автор, по-моему, Рождественская. Я когда начала читать эту книгу… Все, что со мной происходило, там все и написано. А дальше она прошла все круги, только к Богу не попала, Он ее вернул назад. А я вот только в первый круг попала, и ангел меня достал.

И. Рано, решил?

Л. Г. Ну да, наверно. Мне сорока лет не было.

И. А ребенку сколько было?

Л. Г. Ну, считайте, я в двадцать лет родила. Ну, значит, под двадцать было сыну. Ну он здесь жил, с бабушкой.

И. Решили, наверно, что еще нужно внуков и правнуков.

Л. Г. Наверно. Я была там представителем женсовета, очень активная работа была. Надо было детишек организовывать, женщин, чтобы досуг у них был, чтобы не скучали. Мужья на работе, а женщинам что делать? Ну вот, всякие кружки, вязание, рисование.

И. А эта операция плановая была, или внезапная?

Л. Г. Нет, внезапная. Мы были должны лететь назавтра в отпуск, последние покупки совершить, и я потеряла сознание. Друзья попрощались со мной. Я помню, что я на одной ножке купила сыну жилетик, он студент уже был. И я такая повернулась на одной ножке вокруг своей оси, и все. Дверь раскрылась, и я улетела.

И. Ну цыгане – мистики.

Л. Г. Да, да. Хочешь верь, хочешь не верь. Но это так было. Я даже лицо ее видела, когда она мне злобно сделала это лицо. Вот много интересного. Сказать, что жизнь прошла, и нечего вспомнить… Да есть, чего вспомнить. Да всякое было: и с мужем ссорились, но все равно жизнь была хорошая. Когда он умер, со мной случился инсульт. На втором месяце, через два месяца меня догнал инсульт. В общем, три дня критических были. Думали, не выживу, вся правая сторона парализована была. Сколько дается сил, чтобы выжить. До сих пор работаю.

И. А творчески как-то живете? Настя же талантливая…

Л. Г. Да, Настя талантливая, она в породу Фердинандовых пошла. Я же говорю, какая там ветвь была — знаменитейшая, известнейшая. Там прапрадед, дед моего мужа, есть такая киноэнциклопедия, и он там есть, он работал художником-декоратором, он знал десять языков в совершенстве. Он изучил китайский, какаю-то пьесу ставил, переводил с китайского, но он умер рано, ему было шестьдесят пять. От рака умер, вроде. Жена у него балерина была.

И. Вы с ними не общались?

Л. Г. Нет, там дело такое: у моей свекрови, сын этого известного, Борис Алексеевич, отец моего мужа, погиб на фронте, в 25-м. У него три сына были: Кирилл, Эраст и Иван. Никто не вернулся с войны, жена куда-то пропала, пошла за хлебом, и он женился второй раз на балерине, а свекровь второй раз вышла замуж за отчима мужа. И как бы распались эти связи. И нас разыскали в 70-м году, какая-то газета, какой-то художник, по-моему, позвонили из Москвы, из редакции, спрашивали про Николая Алексеевича Фердинандова, про двоюродного брата. Но, к сожалению, вот только у Насти фотография есть, когда он уехал в Венесуэлу, больше ничего нет. Там сгорел музей в Венесуэле, и они хотели восстановить его, и вот собирали информацию. Он был очень почитаем.

И. А в каком году он уехал, и в связи с чем?

Л. Г. После революции, в связи с этим. У них же было свое дворянское гнездо, дом огромный, под Воронежем имение. Случилась революция.

И. А сама фамилия Фердинандов, я слышал, что что-то европейское.

Л. Г. Говорят, что это идет от какой-то французской актрисы. Якобы предок моего мужа привез из Франции какую-то актрису. И вот оттуда она пошла, Фердинанда она была. А так, вроде испанские короли, немецкие самоходки. Не знаю. Ну, как мне свекровь рассказывала, якобы оттуда идет, вот французские корни. Ну, вы понимаете, в то время страшно было: сталинский период, это же страшное время было.

И. А это чувствовалось?

Л. Г. Конечно. В 50-м году меня мама привезла на север, мне было сколько? Шесть лет. Целый поселок был зэков, уже на воле живущих. Все учителя — бывшие зэки. Вот был барак деревянный, двухэтажный, мороз до 54-х градусов, туалет был на улице, кухня была огромная. Проще говоря, коммуналка. 22 комнаты было, коридор, и огромная кухня, плита огромная. Ну, вот прибавить метров пять, вот столько хозяев командовали на одной кухне. А за ширмочкой жил бывший полковник, Николай Иванович, горький пьяница, вот он был послан в лагерь, он после войны пришел. То ли он в плену был, или же после плена. Всех в лагеря отправляли. То ли что-то он не то сказал, ну вот и был лишен семьи, и жил за этой ширмочкой. Топил печку, следил за порядком в коридоре, нас детишек, баловал. И помню, когда умер Сталин, у клуба всех собрали, гудки гудели.

И. То есть вы были там?

Л. Г. Да, в поселке Устемочки, Магаданской области. У клуба собрали, и, как сейчас помню, впереди мужчина стоял в шляпе, ему сказали, чтобы снял шапку. Он сказал: “Нет, наконец-то подох”. Я девочкой была, лет 10 мне было. “Наконец-то подох”. Хотя когда ездили поездом, десять суток ехали, до Угляра что ли, уже не помню, долго ехали, и вот, где Байкал, там утес, и выдолблена из камня скульптура Сталина. Это, говорят, заключенные выдалбливали. Кто-то кричал, что Сталин ни при чем. Вот такой страшный день был. Я вот, девочкой, на сопки бегала. Сопки – глыбы плоские. И мы на этих глыбах катались. Кругом ледяные реки, драги. Потом этот поселок перекопали, в 80-м году – он, оказывается, на золотой жиле стоял, там же в основном золото.

И. А драги — это…

Л. Г. Промывочные машины.

И. Промывочные машины… или корабли?

Л. Г. Вот стояли огромные здания, промывочные, никаких кораблей, все на земле. За нашим домом было. Мы ходили еще на «деклара», искали песок. В обработанном, в промытых «штыках» искали золотой песок. Вот нам все казалось, что мы найдем золотой песок. Интересно. У меня вообще интересно прошло детство, юность, зрелость. Мне довелось все-таки за границей побывать. Когда мы в Германию приехали, я была потрясена. Мы вошли в огромный магазин, «Консумент» назывался. Например, первый этаж хозяйственный, и там был отдел: «радуга» такая, вот стоит в таком пакете «радуга», я говорю Мише, а он мне: “Тише, это туалетная бумага”. У нас полотенец не было, какая там бумага, газета. Я, когда маме писала, она мне отвечала, у меня даже эти письма сохранились, “Лидочка, не может такого быть, мы победители, у нас ничего нет, а там все есть”. Это ГДР был.

И. А интересно, вот письма, фотографии у Вас сохранились?

Л. Г. Да.

И. А можете с нами поделиться? Как раз нам про время нужно.

Л. Г. Да, конечно.

И. А мама Вам писала? То есть, про коломенскую жизнь.

Л. Г. Да, а раньше другого ничего не было, только почта.

И. А вы не хотите подготовить это к публикации? Это ведь очень интересно, во времени.

Л. Г. Надо подумать. Это надо все поднять. У меня все в чемоданчике: открытки, письма, фотографии. У меня даже есть фронтовые письма, и мамины и свекрови, им мужья писали.

И. А фотооархив большой?

Л. Г. Нет, только черно-белый. Тогда же только черно-белые фотографии были, и, в основном, любительские. Мы фотографировались, у нас был “ФЭТ” фотоаппарат, с друзьями. У нас приятель был, Крейнин Валентин.

И. Крейнин?

Л. Г. Да, Валентин Тимофеевич, а она была Валентина Тимофеевна, и они женились в один и тот же год и месяц, как и мы. Дети у нас вместе ходили в школу, при воинской части, и там мы познакомились.

И. Это вы в Германии?

Л. Г. Да. А он был резидент внешней разведки. Это было доступно. Это было недоступно сначала. Только когда мы очень-очень подружились, и когда они поехали в Киев жить, Миша поехал их проведать в Киеве, он прошел там адовы круги, для того, чтобы их разыскать, даже адреса не давали. Ну а потом получилось, что повезло. Вот такая интересная семья была.

И. Так, и дети ходили вместе в школу?

Л. Г. Да, вместе, мальчишки. Потом у них маленький родился, второй мальчик, я им помогала во всем.

И. Вы сказали про фотоаппарат. Было много снимков в Германии? Вы там купили?

Л. Г. Да, он нас везде возил, у него был Volkswagen. Машина — это же в то время вообще было, недоступная вещь. И он нас по всей Германии почти провез, по всей ГДР, и вот в то время у него были безобразнейшие зубы, и ему вот немцы делали в институте, вот как сейчас вот делают: подсаживают, вытаскивают. Это было в 70-х годах, 71-й год, ему делали голливудскую улыбку. Очень хорошая семья была, нормальные, они сначала скрывались, назвались сначала Крейнинами, а потом, когда уже скорешились, были вместе.

И. А Путин попозже там был? На внешней разведке?

Л. Г. Ну Путин, наверное, был в 90-е годы.

И. А не в 80-е?

Л. Г. Перед 90-ми, наверное. Ну а мы были в 70-х, с года 70-го по 73-й жили.

И. А вот если изменения периодов жизни по политической ситуации разложить. Как бы вы эту кривую построили? Когда были самые счастливые, и когда были застои?

Л. Г. Самые счастливые годы — это когда мы были в неведении, что все неравны. Ведь испокон веков… Но мы были счастливые, потому что ничего этого не знали. А когда в 90-х годах, даже в конце 80-х, начало всё наверх всплывать, подниматься, вот тут с продовольствием… В общем, «прибрежневские» времена. Они настали очень тяжелыми, эти времена. А уж когда начались в 2000-х, конец 90-х, когда мама умерла, то я говорила: “Ой, мама, Царство тебе Небесное, если бы ты сейчас встала, то ты бы не выдержала, ты бы умерла”. Потому что люди, родившиеся в 17-19 году, так же, как моя сестра, брат в 40-м, я в 44-м, мы вот такое поколение, которое знает, как тяжело, как трудно. И чтобы в наше время, столько лет прошло… Как моя мама говорила. Она была наипорядочная, она работала на турбазе “Чайка”, уже будучи пенсионеркой, выдавала матрасы, постели, вот и все такое прочее. Она была настолько порядочным человеком, что она ходила, чтобы, когда комиссия приезжала, она ходила, от разбитых стаканов донышки собирали, вот если двести стаканов разбито, значит надо двести донышек собрать. Над ней комиссия смеялась, трудно было, и с постельным бельем трудно было, она порой скажет: “я вот никогда через себя не переступала, ничего не крала, но вот если, например, рваный пододеяльник поменять на новый, чтобы вот этот был на списание, но чтобы так красть, никогда”. «Ну уж если я на это решаюсь, а в масштабах страны что происходит!». У меня мама была минималисткой, говорила: “а что в масштабах страны происходит”. Очень интересный человек была, а когда в Москву ездили за этим пресловутым мясом, колбасами, все это тухло, она полезет в холодильник, в морозилку, и говорит: “Господи, когда мы уже заживем: пошел на рынок, отрубил себе кусок мяса, пришел и сварил, и до следующего раза, а то эти замороженные гиппопотамы, один вид ужасный, смотреть на это все. Это сейчас: есть деньги — иди и покупай. Это как в 48-50 году, все в магазинах было, а денег не было.

И. А многие говорят, что брежневское время счастливое было.

Л. Г. Не знаю, ничего счастливого я вспомнить не могу, абсолютно. Всегда трудно было -с продукцией. Я от Белого дома ездила на повышение квалификации в Свердловск, в университет, на месяц, месяц или полтора, нам дали талон, и все по талонам было. Мы приходили в универсам, — а я человек коммуникабельный, — я прямо вышла на заведующую секции мясной, и объяснила ситуацию, что мы вот прилетели из Московской области, эта из Уфы, эта из Билибея… Она сказала: “Девушки, вы в следующий раз прямо ко мне приходите, я все, что вам нужно, дам, не мучайтесь с этими талонами”. Так, как и в Москве, магазины с самообслуживанием: были окошки, и люди друг у друга выхватывали всё. Добрым словом Брежнева я не могу вспомнить.

И. Ну да, какое-то время подмен было. И холодильники вроде не пустовали…

Л. Г. Ну да, это все добывалось. Я сама ходила в гастроном, через черный вход. С заведующей созвонюсь: “Зинаида Ивановна, дружочек, помогите, кушать совсем нечего”. ”Ну, в обед приезжайте”. Ну, я приходила, стыдно было конечно, семью надо было кормить, ну вот жили, выкручивались. У всех так было: в магазинах ничего не было, а в холодильниках все битком. Все добывалось, доставалось.

И. Подмена какая-то.

Л. Г. Да. Мясокомбинат был, с мясокомбината воровство шло, с колбасного цеха. Все, кто где работал, тот оттуда и пёр. Молокозавод: сметану трёхлитровыми банками, и творог. Вот выкручивался народ.

И. А при Хрущеве?

Л. Г. При Хрущеве коммунизма ждали, свято верили, что коммунизм будет. Но когда он свято башмак снял, — “Я вам покажу кузькину мать!’’, — это было стыдно, это было так за него стыдно, ужасно. Вот ждали коммунизма, верили, что коммунизм будет, что у всех квартиры будут…

И. А что, это по телевизору показали?

Л. Г. Ну а как же? Это же программа была, а как же?

И. Ну, он же был несдержанным, это же не заготовлено было…

Л. Г. Не заготовлено. Это же он под эмоциями такими, он же глава державы был, он такой: “Я вам покажу кузькину мать’’. Этим башмаком потрепанным…

И. Ну, значит, у идеологов… Они рассматривали как некое такое достоинство?

Л. Г. Достоинство.

И. Не стали скрывать?

Л. Г. Взрыв эмоций.

И. А по какому поводу это произошло?

Л. Г. Ну по какому-то политическому вопросу. Там всегда же: Советский союз всегда зажимали со всех сторон, вот ему там что-то не понравилось, какой-то политический вопрос рассматривался на ассамблее ООН.

И. Эту картинку все запомнили.

Л. Г. Да, да, а по какому это поводу, это уже неинтересно, всё из дебатов. Ну а про теперешнее время я даже говорить не хочу…

И. Ну а какое время самое-самое?

Л. Г. Детство – самое-самое. Когда голодные были, но было здорово, интересно, весело. Интересно. Пасху ждали, яйца катали, давали нам — на те, старые, деньги, на мороженое. Вот это было самое-самое … Детство.

И. А как же Пасху ждали?

Л. Г. Да, храм у нас был один действующий, все остальные почти закрыты были храмы, но верующих много было, Пасху соблюдали все.

И. Богоявление в Гончарах?

Л. Г. Да.

И. И вы в детстве ходили?

Л. Г. Да, ходила. Ну, я с бабушкой ходила, с неродной. Она меня водила за руку. А уже когда школьниками были, нас преследовали, милиция. Вокруг крестный ход, нам очень хотелось посмотреть, очень же интересно было, милиция охраняла. И вот почему у меня сын оказался некрещеным: я же была членом партии. Сын родился, и я не могла его крестить, так он у меня оказался некрещеным.

И. Ну еще не поздно?

Л. Г. Борюсь, он мне обещает. Он живет с верой в Бога, в душе. Он хороший, нормальный человек, но вот превозмочь эту ступень он не может. Я ему постоянно говорю: “Дьявол в тебе сидит, не дает тебе, чтобы ты окрестился”. Хотя себя вспоминаю: меня чужая бабушка крестила в 6 лет, и я услышала, как тетка давала деньги на крестины, там 100 рублей, я уже не помню. А бабушка пришла и сказала, — вот, где свечки, — и сказала: “Сиротку привела к Вам, вы уж бесплатно ее окрестите”. И во мне все возмутилось, я была ребенком маленьким, 6 лет, я этот крестик постоянно выбрасывала, раза три выбрасывала. Как она мне ухо вывернула: “Я тебе брошу”. Так меня окрестили в 6 лет. Батюшка сказал: “Теперь тебя ангел-хранитель будет хранить, все у тебя будет хорошо в твоей жизни”.

И. Какая бабушка была. Можно сказать, бизнес сделала.

Л. Г. Да, она водку пошла-купила, любительница была. Это родная бабка моя, моего брата и сестры. Купила бутылку водки, привела меня к Путевой улице, к себе домой, и вот я смотрела, как она эту водку глушит. И рассказывала мне, вот что теперь я с Боженькой буду жить, что все будет хорошо. Я, конечно, к тете пришла и все рассказала, я говорю: “Понимаешь, Лида, она не заплатила, сказала, что я сиротка”. Она сказала: “Да и бог с ней”. А мне было обидно: какая же я сиротка, у меня мама есть, брат, сестра, почему я сиротка? Вот так вот, вспомнить больше нечего. Ну, разные нюансы, жизненные. Интересно, конечно, было: сборы друзей наших, за границей с которыми знакомились, из разных городов. Приезжали к нам, почему-то все нашу семью любили. Мама говорила: “Вот, ни к кому никто не едет, все к вам, все к вам’’. Мам, радуйся.

И. А до сих пор собираетесь каким-то кругом?

Л. Г. Ну, сейчас вот все наши близкие друзья, коломенские… Один друг умер, жена осталась одна, Галя. У другого друга, Володя Апестин, у него умерла жена, он остался один, три года назад, Царство ей Небесное. Вот когда Миша умер, всё, вот такие связи прекратились. Ну, естественно, я дружу. Из Москвы, в Сирии мы познакомились, это было в 80-м году, в одной квартире жили. Наталья Николаевна, и вот с той поры мы дружим, семьями дружим, вот у меня муж умер, все равно, общаемся. То она ко мне приезжает, то я к ней, то у детей на даче собираемся, на 42-м километре.

И. На 42-м километре? Ох, вот это мне очень интересно. 42-й километр.

Л. Г. Роскошнейший дом, шикарная дача. Ну, жилой дом, они его превратили, сайдингом отделали…

И. Это рядом?

Л. Г. Сейчас скажу…

И. Между Раменским и…

Л. Г. Да, называется это место…

И. Кратово.

Л. Г. Кратово.

И. А это где? Там, где пруд? Или ближе сюда, к Коломне?

Л. Г. Ну это само Кратово, и пруд у них там есть, и лесок. Само Кратово.

И. Сосновый?

Л. Г. Сосновый.

И. А никто…

Л. Г. В общем, этот участок, — они москвичи, у него отец был какой-то там энергетический, — и вот он в каком-то 42-м году получил этот участок, и вот у них до сих пор сохранился старенький домик, родительский, родители умерли. И вот Валера, старший сын, построил этот большой дом, на большом участке. Вот так у них оказался этот участок.

И. Ясно.

Л. Г. Там много известных людей живет. И у них там рядом стадион-база, тренировки «Спартака», по-моему. Раньше мы встречались раза два в месяц, летом, и сейчас они отделили дачу, там они живут, там же жилой дом, там и отопление, и всё.

И. Это получается где? Когда едешь в Москву, это на левой стороне?

Л. Г. Когда едешь в Москву, это на правой. Я могу много юморного рассказать. Но наверно это неинтересно.

И. Юморное – это интересно. Каких-нибудь, кстати, пару анекдотов того времени.

Л. Г. Да, есть анекдоты того времени, хулиганские.

И. Да, пожалуйста.

Л. Г. Значит, собрались англичанин, француз, еврей и русский. Идет симпозиум: чьими предками были Адам и Ева. Одно яблоко. Англичанин говорит: “Вы знаете, иметь одно яблоко и с такой галантностью отдать его женщине может только англичанин”. Еврей говорит: “Господа, вы не правы, может быть, конечно, коллега из Англии прав, но Ева была только француженкой: суметь отдаться только за одно яблоко может только француженка”. Ну, русский сидит, почесывается, все на него, “Господа, Вы знаете, я должен Вас огорчить. И Адам, и Ева были только русские, ходить с голыми попами и кричать, что мы живем в раю, могут только русские’’. Ну, это был анекдот 70-х годов.

И. А веселые истории какие-нибудь?

Л. Г. Ой, их столько было, даже сейчас сложно вспомнить, за этой бедой и горем. Я вообще по жизни была весельчак, хохотушка, всех поднимала всегда на ноги. Как муж умер, карт у меня поубавилось, инсульт с инфарктом. Но, тем не менее, жизнь прекрасна во всем ее повседневном великолепии.

И. Может быть, какие-нибудь забавы, розыгрыши?

Л. Г. Да, мы приезжали к друзьям в Воскресенск, — и он, и она уже умерли, — и мы веселой компанией, — там был пруд, и мы любили купаться, — мальчики в одном месте, а девочки в другом, купальников не было, и голыми ходили. Ну, вот, при свете луны, мальчики угадывали, кто же входит в воду, потому что мы с Галькой были худенькими, а Тамарка -полненькая. “А это, по-моему, Лидуня идет”. “Да нет, это моя Галочка идет”. Весело. Новый год отмечали, в Санино, вот у них дом был. В лес, палатку брали, деревяшки, мясо. Холод собачий, холодно — а мы Новый год отмечаем.

И. Кстати, Новый год… До войны-то елок не было?

Л. Г. Да, я не помню.

И. А когда вообще елки вернулись?

Л. Г. Ну, по крайней мере, вот когда мы жили в коммуналке, мы сыну ставили елочку, это был 65-66-й год.

И. Нет, это раньше.

Л. Г. Раньше, 50-57-й года. Ну, у нас такое детство было, что никаких елок не было, в школе потом.

И. А были какие-то карнавалы?

Л. Г. А как же. Я вот помню, у меня в школе… Мне мама сшила костюм Джульетты, из марли платье, такое прямо — сто слоёв, из проволоки делала шапочку её знаменитую, блестюшками обклеивала. И вот я такая Джульетта бегала, Ромео не было. Кто-то Ночь был, кто что-то.

И. Костюм «Ночь»?

Л. Г. Да, да, такой полумесяц черный. Разные у всех костюмы были, а я была какая-то строгая. Вот однажды даже учительница в 8-м классе даже к маме ходила. Мальчик был один, Саша Шибаев, ныне покойный, вот он вслед за мной пошел академической греблей заниматься. И вот она говорит: “Ваша Лида такая строгая, мальчик такой хороший, хочет с ней дружить, а она его отшивает и отшивает, он учиться стал хуже”. А мама говорит: “А что Вы хотите от нее”. А он такой сю-сю был, мне не нравилось. Мне никто не нравился, я вся занималась спортом. Я только в семнадцать лет узнала, из какого места ребенок появляется.

И. А как же вот это все произошло? Как вы встретились?

Л. Г. Встретились. Приехала моя тетушка из Рязани. Она молодая была, он был в отсидке, в очередной. Хороший был мужик, но в 14-15 лет попал в банду, на стрёме стоял, и попал в тюрьму. Ну так и пошло: в тюрьму, в тюрьму, и так бесконечно пошло. Жена была у него красавица, Рая. Ну, вот она приезжала частенько, дедушка еще жив был, приезжала проведать, приезжала за помощью, ей было очень трудно. Ну и вот, помню, вечером, перед Первым мая, 30 апреля 61-го года, она сказала: «Я видела афишу, у вас в ДК будет вечер предпраздничный, пойдем с тобой на танцы». Я ей говорю, что я не хожу никуда, мне даже надеть было нечего. Она меня во что-то нарядила, локоны накрасила, вот там я и встретила своего мужчину, точнее, он меня увидел. Я стояла в сторонке, Рая там была нарасхват, она была красавицей. Вот и всё: первый и единственный на всю жизнь.

И. То есть, твистовали вы уже вместе?

Л. Г. Да, он работал в машинной сборке по шесть часов, на Коломзаводе. Очень сложный участок, грохот, шум. Где испытываются дизеля. Но когда он работал с семи вечера до часа ночи, естественно, за мной девчонки заходили, и я шла на танцы. Ему кто-то передал, что я хожу на танцы, и он больше в эту смену не работал. Как уж он там договаривался, я не знаю.

И. Но твистовал с вами?

Л. Г. Да, да, первая любовь, и на всю жизнь. Я-то не понимала еще ничего в любви. А он-то уже армию прошел, он был старше меня на шесть лет. Он с 38-го в январе, а я с 44-го в ноябре. Вот и все, он взрослый, из армии. Интересно рассказывал, лапшу на уши вешал.

И. А где он служил?

Л. Г. Он на флоте служил, на Камчатке. В погранвойсках. Три года службы. Вот он рассказывал очень много, как они там японцев с островов снимали, людоедов, попадали в шторм, сбрасывали, никак сообщить нельзя было, и вот они ходили так снимать, поедали друг друга. Ну, не знаю, может, привирал, но рассказывал.

И. Здорово вы нас обогатили.

Л. Г. Раньше было больше анекдотов, а сейчас почти нет.

И. Да.

Л. Г. Раньше были на политические темы, на тему семьи и брака, и так далее. Так же, как частушки.

И. А вот есть коломенские? Какие-то особенности?

Л. Г. Да. Вот, например, табуретка, у нас называется тубаретка. КиломЕтр, а у нас килОметр. Сейчас народ грамотней стал. Я вот обращала внимание, что нигде такого нет, только в Коломне. И еще есть такие интересные, коломенские, выражения. Мне хотелось как-то записывать их.

И. Ну да, очень интересная тема.

Л. Г. У меня сейчас вот жива статуэтка. Я еще работала в сувенирном, нам тогда привезли фарфор, немецкий, ГДР-ская. Вот статуэточка такая, она называется Боброва, там с шарфом, гимнастка или балерина была, она стоила два пятьдесят. Зарплата у меня изначально была тридцать рублей. Ей точно 60 лет. Всё гжельское, давнишнее у меня было. У меня подруга собирает, я ей все отдала. Еще вот с Дальнего Востока, когда свекровь жила на Дальнем Востоке, есть такая статуэтка, где мальчик-япончик, ну непонятная какая-то, там он руку тянет, там зайчик около него.

И. Ну дома вещи и более раннего времени были…

Л. Г. Ну мы как-то не понимали этого. Вот, я вспоминаю детство, у мамы был муж, погибший. Вот отец родной, Рытов, моей сестры и брата, он играл скрипку во дворце, ну, по самодеятельности. Владел скрипкой хорошо, играл в оркестре. И я вот помню, разбирали в детстве, под крыльцо залезли, и там была эта скрипка, и ее выбросили. Конечно, она никому не нужна была, ее просто выбросили. Ну почему, это же память, ну вот почему так… Помню, когда бабушка моя выходила замуж за деда, а он в свое время с бандой Антонова сражался, у Дзержинского служил. И потом его скрючило, полная парализация всей нервной системы, и потом всех на расстрел вели, и его тоже, и он настолько веровал в большевизм, что он у мамы моей, у дочери, вырвал сережки, прямо разорвал мочки, крест сорвал, растоптал и выбросил. А бабушке, как бы в приданое, подарили иконостас старинный, в таком окладе. Вот он его взял, иконостас, и топором разрубил. И бабушка сказала: «Чтобы у тебя руки и ноги отсохли». Это не легенда, это правда. И вскоре он, — после войны, — его скрутило. Маме, конечно, досталось.

И. То есть, это её отец?

Л. Г. Да, ее отец, мой дедушка, которого я звала папой. Он меня очень любил. Он мне говорил: “Верь, что больше хороших людей”.

Сергей  Филиппов:  Вступление. Для меня это, конечно, такой абсолютно дико. Я никогда в такой роли не выступал, во-первых. Во-вторых…

Игорь Сорокин:  В роли кого?

Сергей  Филиппов: Ну, в роли какого-то вот такого…

Игорь Сорокин:   Интервьюера?

Сергей  Филиппов:  Рассказчика.  Во-вторых, я увы, к сожалению, не… Как его звали? Иоганна Икермана, который ходил за Гёте и потом всё это записывал, все его умные мысли, и причём, в виде прямых цитат. Не знаю, какой он пользовался аудиотехникой… В общем, это не важно. Ну и поэтому тут вот мало чего. У меня никаких дневниковых записей нет, и, ко всему прочему, я не китайский историк, который, знаете… Они ведь, оказывается, даже под кроватями у императоров прятались и фиксировали все моменты, когда что происходило для того, чтобы потом, когда родится какой-нибудь там ребятёнок, вычислить там: имел он право на престол, не имел, там, какие звёзды – не звёзды, и так далее. Вот так работали историки в императорской…

Игорь Сорокин: Биографы!

Сергей  Филиппов:  Не биографы. Они именно историки были, потому что они должны были обосновать правомочность и легитимность того, что данный император занял этот трон, и так далее, и так далее… Ну, в общем, ладно…

Игорь Сорокин: Предсказать судьбу его…

Сергей  Филиппов:  Да…

Игорь Сорокин:   Правления…

Сергей  Филиппов:  …и вот там, как сложилось – не сложились эти звёзды и прочее. Да.

Игорь Сорокин: Сергей, а можно мы соблюдём какое-то… правило… какие-то.

Сергей  Филиппов: Регламент?

Игорь Сорокин: Не-не-не… Просто представьтесь, чтобы потом не гадать, чей это голос.

Сергей  Филиппов:  А… Да. Да. Да. Зовут меня Сергей Филиппов. Не Икерман, не Идельман, не Сымудзян… Вот… Поэтому… Да… Буду рассказывать не…  даже не столько то, что помню, потому что фактологию у меня… памяти очень мало. Я вот в отличие от Маши совершенно не предметный, не конкретный человек.

Игорь Сорокин: Да. И у нас Маша Филиппова участвует.

Сергей  Филиппов:  Да.

Женщины: Одна Маша Озерова, другая… не знакома…

Игорь Сорокин:   … Маша Озерова и Елена Утенкова, чтобы понятно было. Да… И сегодня у нас 9 декабря 2015 года. Мы, вот, на кухне, в арткоммуналке, беседуем…

Сергей  Филиппов:  О Ерофееве.

Игорь Сорокин: О Ерофееве.

Сергей Филиппов: Да… И значит… Наверно… ну, какие-то мои, там эти, россказни… Они будут касаться не столько того, что было. Я имею в виду вот какие-то конкретные события и, там, мероприятия и так далее, сколько, ну… скорее какие-то ощущения, каким я помню Ерофеева. Да… Вот, скорее, об этом… То есть, это не музейное какое-то… вот… набор воспоминаний, которые можно записать, какую-то хронологию там выстроить или ещё что-то такое, а сугубо эмоциональное. Вот. Но какая-то фактология, конечно, была. Ну, начнём с того, когда мы познакомились. Это было в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году. А… Сорок лет назад почти. На Кольском полуострове. Есть там такой посёлок Серебрянский. Я тогда работал… Была такая большая организация (ну, она и сейчас есть)… аэрогеология, и Ерофеев… Ну, как я потом уже узнал от него, он долго и много вынашивал планы, и хотел опять побывать у себя на родине. А добраться туда – надо было денег каких-то заплатить, чего он делать никак не мог. Вот. И поэтому через одного своего знакомого (такой был Виктор Тимачёв, как сейчас помню  — он тоже геолог там) и, в общем, он, одним словом, нашёл партию, в которой работал на Кольском полуострове и туда устроил Ерофеева рабочим, сезонным рабочим. И я как раз работал в этой партии. И… да… Тимачёв… Это, может быть, пару слов… Тимачёв, он из таких опальных диссидентов. Он даже умудрился пройти какие-то, ну, репрессии – не репрессии, — назовём так. Была такая практика и, если кто-то что-то плохо делал, его… ну… разжаловали. Переводили там, скажем, из главных каких-нибудь геологов в какие-нибудь коллекторы в надежде на то, что человек, ну, как бы вот… ему позорно, и он уйдёт, уволится. Но этот человек не уволился. В общем, ладно. И таким словом, я почему о нём? Потому что благодаря ему я вот встретился потом с Ерофеевым.

Игорь Сорокин: А они уже были давно знакомы, да?

Сергей Филиппов: Да, я думаю, они, наверное, очень давно были знакомы. Хотя потом я не скажу, чтоб часто с ним пересекался бы Ерофеев. Но это, может быть, чуть… потом. Вот. Значит, было это вот в этом в посёлке Серебрянском, такая есть река Воронья. На ней когда-то строили что-то… местную, локальную такую ГЭС, гидроэлектростанцию, поэтому был выстроен целый посёлок  по классике. Вот сначала заключённые. Там остался лагерь этот. И единственное каменно здание – это был, очевидно, карцер. И мы ходили туда на экскурсию. И нам рассказывали технологию – как это всё делается: сначала пригоняют учёных, потом каких-то там добровольцев, а потом вот этих вот… комсомольской стройкой объявляются. И вот… Всё хорошо и замечательно.

А посёлок   такой довольно был депрессивный, потому что народ-то весь съехал после того, как всё построили. И вот совершенно брошенные дома. Ну, в основном, это такие полувременные… времянки — домики были. Брошенные дома и куча всяких разных вещей. Вот, я думаю, для вашего музея там можно было бы набрать — хоть всю Коломну  обставить. Вот. Но одна из вещей, которая потом имела  там свою историю – это пустая посуда. Вот сейчас посуду не сдают, а тогда посуда – это ощутимые деньги. Я имею в виду, бутылки пустые – стеклотару. Вот. И… Ну, забегая немножко вперёд, по инициативе Ерофеева, значит, эта посуда собиралась там его коллегами, так назовём. Мы их все называли «бичи». Ну, временные рабочие. Как правило, это народ такой, ну, без определённого места жительства, рода занятий и так далее. Они, значит, собрали много-много этой посуды – несколько мешков. Сколько точно, я не помню, но это и не важно. А  потом, у нас партия-то была большая, геологическая, и у нас, в этом же посёлке при нас базировались вертолёты. Мы использовали очень много вертолётов. Так он умудрился договориться с пилотами. На вертолёты они загрузили эту посуду, полетели в соседний посёлок, такой Туманный. По-моему, говорили «Туманный», ну, что-то от слова «туман». И там, значит, сели… ну, как вот у вас здесь центральная площадь, потому что магазин в посёлочках, он один-единственный, и где-нибудь на центральной площади. И вот они прямо на вертолёте опустились перед магазином. Ну, в общем, там навели они это… шороху… шуму  много.

Женщины: Посуду сдали?

Сергей Филиппов: Посуду сдали, да. Закупили там на неё всякого разного. Я не  был участником этой процедуры, но вот она такая была. По-моему, они какой-то нагоняй получили от начальника партии, но, наверное, не очень сильный. Больше всех…

Женщины: То, что купили, то же начальнику и отдали?

Сергей Филиппов: Нет. Начальник партии, он у нас был такой Минц «Михаил Витаминыч» – у него прозвище было. Вениаминыч – очень сложно было выговорить, поэтому его звали так – «Витаминыч».  Нет, он был довольно как-то так… сдержанным что ли человеком. Вот. И всё, что… да… И между прочим, в этой же… в этот же сезон вместе Ерофеевым приехал его так называемый «первенец», которому он посвящение сделал в «Москве и Петушки» — Вадя Тихонов. Вадя Тихонов – это  такой совершенно определённый тип людей и, ну, в общем, какой-то такое… ничто, хотя одну  я помню, один перлик из его уст однажды я услышал, когда он… Там ещё персонаж был такой Авдяшка Игорь. Авдиев у него, по-моему, была фамилия. Такой смоляной, чёрный, — знаете, такой тип людей бывает – длинные волосы… Ну, прям ворон такой.

Игорь Сорокин: Сириец такой…

Сергей Филиппов: А чёрт его даже знает. Ну, в общем, абсолютно такой смоляной, живописный человек. И убей – не помню, чем он занимался, что называется «на гражданке».  Вот. И Вадя Тихонов однажды ему сказал: «Авдяшка, вот ты знаешь, — что очень любил там цитировать Ерофеев — чем ты отличаешься от всех святых?» Он: «Нет». «Всех святых хоть выноси, а ты совершенно невыносим!» Ну, вот это единственный такой светлый какой-то моментик, который с этим Вадей Тихоновым связан. А работал он у нас в этой тогда экспедиции поваром. И вот однажды все пришли на обед, сели есть. Сидим, едим какой-то суп там: щи-не щи, ну, в общем,  какой-то суп. И вдруг одна наша дама, была у нас совершенно такая, я бы даже сказал, такого аристократического склада дама – графиня. Петровна. И она отрывается от этой миски и говорит: «А не кажется ли вам…» Я не помню, обратилась ли она там «товарищи» или «друзья»… «друзья» — вряд ли. «…что этот суп, знаете, пахнет вот тем, чем трактора смазывают?» Она хотела сказать: «машинным маслом».  И действительно, потом мы выяснили: этот Вадя Тихонов сделал что… Они там пол тушёнки съедали. Ну, суп заправляли тушёнкой. Пол тушёнки съедали, а чтобы всё-таки погуще было, они потом банку эту окунали в этот суп и…

Женщины: Мыли, да?

Сергей Филиппов: Да, а сверху она с едой была, да. Этот суп, который пахнет то, чем смазывают трактора – вот эпизод из той жизни. Я в тот сезон, в общем-то не много общался с Ерофеевым, поскольку мы попали в разные отряды. И вот партия, она там приезжала… Человек там сто народу, а потом разбивается это на отряды и каждый по своим каким-то местам разъезжается. Да. Вот в отряды мы попали в разные, поэтому пересекались мы только в начале сезона, перед тем, как разъехались, и в самом конце.

Женщины: Сколько ему было лет? И вам?

Сергей Филиппов: Ну, 76-ой год, он с 38-го. Значит, ему было 38. А я-то совсем мальчишкой был, мне было 23 года. Я только после армии. Вот только-только поступил там в какой-то институт очередной. Вот, в общем… Но мы были несопоставимы абсолютно. И… Что?

Женщины: Расскажи, как вы встретились? Как он тебя заметил?

Сергей Филиппов: А…

Игорь Сорокин: Несопоставимы по интересам?

Сергей Филиппов: Мы не сопоставимы ни по уровню образованности, ни по знаниям, ни по уровню самооценки. Само-оценки, вот, своей внутренней. Это я уже вот… как такой завершающий вывод, вот, что для меня… кем для меня явился этот человек… Я вот как-то много раз говорил, разными словами, но суть в том, что он меня поставил с головы на ноги. Я стал смотреть на мир, вот, как-то, в естественном его ракурсе. Я перестал бояться себя и вообще, как-то вот… Ну, вот, почувствовал себя человеком, что ли… Я не знаю. Ну, самоценным человеком, и как-то стал… перестал бояться себя, да вот… Вплоть до того, что мои мнения не сходились там…

Женщины: С чьими-то ещё?

Сергей Филиппов: Да, с чьими-то ещё.  Вот, всем там нравится какой-то писатель, а мне, вот, он почему-то не нравится. Ну, в общем… Ну, ладно… Это уже туда дальше… А…

Открытие сезона – это всегда сначала какие-то там всякие организационные, хозяйственные дела.  Потом устраивается большой банкет. Потому что на весь там следующий сезон объявляется сухой закон. И вот, значит, два дня на разграбление, как в Древнем Риме. То есть…

Игорь Сорокин: В самом начале?

Сергей Филиппов: Да. Все пьют: кто до упаду – сколько только может влезть, пока…

Женщины: А он действительно соблюдается, этот сухой закон?

Сергей Филиппов: В целом, да. Потому что мы разъезжаемся по отрядам, связь только вертолётная. И… ну, контролируют. Хотя бывали контрабанды. Но в общем и в целом контролируют, да. Ну, потому что все пересылки (а вертолёт – это полное снабжение: и еда, и дрова даже нам возили, потому что тундра – Кольский полуостров). Вот. И это всё отгружалось с базы, а на базе сидит начальник партии, который, значит…

Женщины: Смотрит?

Сергей Филиппов: Приглядывает, да. Вот. И, значит, вот к этому мы готовились, значит, празднеству: «Открытие сезона» это называлось. И какие-то посиделки… А ведь Кольский полуостров – это белые ночи. Они настолько белые, ну, вот абсолютно белые, как… Да. Мы сидели-сидели, и что-то уже под утро, совсем утром (а никто не понимает, что утро, день там)… Если нет солнца, несолнечный день, то не разберешь абсолютно: день сейчас или ночь. Вот. Только по положению солнца можно определить. И мы что-то сидели, и я какой-то стишок там сочинил… ну, как итог этих посиделок. И какой-то он такой был на тему… на тему пушкинских этих… «Как-то поздно вечером/ Мы сидели за столом». И как-то мне удалось пройтись прям по конкретным фамилиям, там что-то «Кабы я… Кабы я была… Кабы я была царица», — молвил  Юра Наговицын. – «Я б для партии родной сделал завтра выходной». А… Там что-то… «Кабы я была принцессой», — звонко пискнула Юнесса… И вот так вот по всем… «Кабы я был королём», — молвил Юра Королёв…  Юра Королёв с нами тоже там был. Это он, просто, мой друг у меня многолетний, который совершенно, там, по-идиотски погиб. Вот. И я этот стишок написал и повесил в столовой. Не знаю, зачем, почему повесил. Так… Ну, у нас там была своя такая некая трассАта. У нас там был ещё очень интересный дядька, которого… К которому Ерофеев очень, так вот, относился с уважением. Такой Виталий Герасименко. Он очень здорово рисовал и постоянно выпускал стенные газеты со всякими там очень забавными комментариями и: полу шаржи – полу как-то что-то… Даже в одной газете, я помню, был портрет Ерофеева, который, склонившись, вот с его этим чубом… или как его… чёлкой? Чёлкой! Да… С этой чёлкой, которая всё время спадала… Почему-то Ерофеев перерисовывал себе топографические карты. Вот так ему хотелось чего-то привезти или  как-то запечатлеть,  что ли в памяти или где, этот Кольский, что он перерисовывал  топографические карты, которые у нас там были. И вот его Герасименко нарисовал и подписал: «Он шпион». Ну, там много потом шуток было по поводу Первого отдела и так даже очень было серьёзно, но всё так… Вот… И … да… Вот после этого стишка, я помню… Мне кажется, вот это и было какое-то обращение или поводом для его обращения какого-то внимания на меня, может быть, потому что я когда утром пришёл, он сказал: «А! О! Русский пиит!»  У него был очень такой глубокий бас. Когда-то я очень легко воспроизводил вот эти голосовые интонации. Ну, ладно. Щас, может, по ходу тогда чего-то вспомнить. Вот… И…

Игорь Сорокин: Да, кстати, интересно: если вы будете, например, интонировать его речь… Вот, допустим, как это звучало?

Сергей Филиппов: Ммм… Вы знаете, вообще, как звучало, я думаю, при… Если очень постараться, то можно это найти. Я помню, на моей памяти один…

Игорь Сорокин: Ни как он читает, там, а вот…

Сергей Филиппов: А как говорил?

Игорь Сорокин: Да. Просто, есть же записи уже с этим аппаратом, да? И там уже интонировать очень сложно.

Сергей Филиппов: Там… Нет. Там был… Один точно, а вот у меня что-то в памяти как-то… как-то… торчит, что вроде бы, было даже два таких эпизода… BBC снимали о нём фильм, и он выходил, и я даже какие-то кусочки его видел. Правда, вот, еду и всё время думаю: «А каким образом я это видел в те годы?»

Женщины: Может,  он показывал?

Сергей Филиппов: Ну… А, вот, разве что у него, наверное, может быть, был видеомагнитофон. Это же… Это же семидесятые годы!

Женщины: Тогда, по-моему, даже таких не было ещё…

Сергей Филиппов: А, нет, уже восьмидесятые. Нет. Восьмидесятые. У него могло быть, потому что ему что-то из-за границы привозили. И… ну… что-то из… какие-то вещи. А, в основном, ему возили художественные альбомы в виде гонораров и в виде материальной помощи, потому что Галина, его жена, она потом это всё собирала и уносила в букинистические магазины. Это же был жуткий дефицит: эти альбомы художественные. Вот. Ну, и потом надо вспомнить … Это же всё под конец семидесятых – начало восьмидесятых  — полный дефицит всего абсолютно. Кстати, попутно вспомнил… У него очень много было всяких таких перликов, которыми он постоянно сыпал. И я как-то в очередной раз пришёл, и там что-то… и рассказываю. У меня… ну, было такое хобби – не хобби, я шатался по букинистическим магазинам и что-то такое там высматривал-выглядывал. А денег было немного, поэтому я не столько покупал, сколько просто, вот, подержать в руках вот эти старинные книги там. И я пришёл… То ли я что-то купил, то ли… что-то… ну, не помню. Я вот делился о том, что вчера, вот, был в том магазине, потом в том…Он: «А, хождение по мукам!». Вот он весь был из таких там… Что-то: «Ерофеев, какой же ты длинный!» «Да, я длинный, как рубль!» Вот в таком духе это всё как-то сопровождало его это…

Да. Если… Возвращаясь назад…

Игорь Сорокин: К стихам.

Сергей Филиппов: К стихам. Стихи… Стишки эти написал, вот. Он чего-то как-то себе отметил, и мне… я так понимаю, вот после этого, очевидно, было мне… Была дадена мне возможность меня допустить к его этому… к «Москве – Петушкам». Тогда ещё издания не было. Единственное издание было – это еврейский журнал «Аминь» «АМИ» — выпустил первым его штуковину на русском языке. И я читал. И у меня даже долгое время это хранилось где-то в семейных там бумажках, но, боюсь, это пропало во всяких этих переездах… Это были фотокарточки. Ну, фотографическая копия с его правками. То есть вот это был такой оригинал с правками и авторскими правками.

Игорь Сорокин: Но если бы вы нашли… мы бы оценили.

Сергей Филиппов: Да. Я бы тоже это оценил. Но я боюсь, что даже уже искать негде. У нас было несколько переездов.

Женщины: И пожары.

Сергей Филиппов: И пожары, да. Но… Слушай, но… Скорее всего тогда и пропали… Ну, в общем, да… К сожалению, у меня не осталось и не было, впрочем, никогда ни одной фотографии его, ни каких-то вот… Вот единственная штука, которую я хранил – это вот этот экземпляр…  фотографическая копия.

Да. И я, значит, начал читать эту штуку… Помню…

Женщины: Там, в экспедиции.

Сергей Филиппов: Да, да. Это было там.  И мы где-то… Почему-то в момент, когда я только ещё начал читать: буквально, там, первые страницы, он оказался где-то рядом. То ли он… не помню… то ли комнаты были рядом, то ли ещё как-то вот… Ну… В общем, он услышал, как я там начал хихикать: читать и смеяться. А… И почему-то он расценил это… Ну, одним словом, он мне это объяснял так, что «подавляющее большинство людей, когда берут эту книгу, они ожидают и начинают искать там либо порнографию, либо антисоветчину, ну, либо ещё какую-нибудь дребедень: ну, вот матерщину, там, и прочее. А тут вот себе человек почему-то смеётся. Никто не смеётся, а он смеётся». А там уже действительно начинаешь смеяться с первой же страницы, когда начинается тур Кремля. Кремль для меня совершенно… Ну ладно. Вот. И, значит, дали мне её буквально, там, естественно, на одну ночь, как это всегда тогда делалось. Я её прочитал. У меня было три таких глубоких погружения: первый – вот этот смех, второе – какая-то тоска где-то в середине, поскольку явно очень неровная всё-таки книга с точки зрения литературной что ли… Вот. И где-то так заскучалось. И… ну, с одной стороны, заскучалось, с другой стороны загрустилось. И…

Игорь Сорокин: Это, видимо, где они там устроили отдельно взятую страну, да?

Сергей Филиппов: Эээ… Ну… Ну, щас я, да… И концовка – это, конечно, полная такая, ну, трагедия. Абсолютная. И, в общем… ну, как-то мне тогда  показалось, что… не то, что это были вот сознательные, вот, проговорённые мысли, а как-то почувствовалось, что, ну… мне близок этот человек. Я его понимаю. Но понимаю не на уровне каком-то вербальном, вот, что мы обменялись мнениями, что-то такое поняли, а просто вот на уровне каких-то… ну, встречаешься с человеком и понимаешь, что это твой человек. И вот такое же у меня тогда возникло ощущение по отношению к нему, и потом даже я этому находил такие…  Понимаете, вот всё это такое вот нематериальное.

Я помню какой-то странный эпизод. Почему запомнился – не знаю. Он лежит (ну, это его просто  девяностопроцентное во времени состояние), он практически всегда лежал, вот сколько я его помню: либо полностью лежал, либо полулежал. Вот. И неважно там, трезвый – нетрезвый. Всё равно лежал.  Наверное, потому и длинный. Такое, как меня бабушка учила, что человек, когда вот долго лежит, он становится длинным. А… И… Он лежал в таком уже… Ну, ладно… Бог с ним! Буду я запинаться, — ну, уж не обессудьте! Знаете, он… я его не помню пьяным. Пьяным вот в таком классическом понимании этого слова, когда человек не соображает, когда у человека заплетается язык, там что-то такое. И даже когда он выключался… ну, попросту… да… Это не было вот такая отключка пьяная. Это просто… вот, я хорошее слово даже подобрал: он как бы так «задрёмывал». Вот лежит себе человек, попивает, покуривает, что-то общается с тобой, а потом так задремал. Задремал вот это… ну, как бы и задремал. То есть это всегда была какая-то такая вот тихая, не знаю, история – не история. Да, тихая такая….

Женщины: И агрессивности не было никакой?

Сергей Филиппов: Да, это просто никогда… И вот, я помню, был такой эпизод: мы были вдвоём, он что-то вот так вот задрёмывал то пробуждаясь, то опять уходя. И бросал какие-то обрывки фраз, иногда отдельные слова. И я в какой-то момент даже, знаете, как-то вот… ну, что называется, волосы зашевелились. И я понимал, о чём он говорил. Я выстраивал всю его эту речь. То есть он какие-то обрывки слов-фраз… Да, и что вот за таким… кажущейся бессмыслицей и каким-то, ну, как бы это назвали там – «пьяный бред» и что-то такое. На самом деле, нет, состояла стройная мысль, изложение, да…

Игорь Сорокин: То есть, он слышал всё равно, участвовал?..

Сергей Филиппов: Он не только слышал. Он никогда и не выключался. У него мозги всегда были абсолютно трезвые. Кстати, вот в тот… В то открытие сезона, когда все там, естественно, сильно поднабрались, уже тоже, отходя ко сну, он лежал, читал какой-то журнал и… ну, как читал? Ну, как может пьяный или, там, выпивший человек читать журнал. Ну, там листал что-то такое. И так с этим журналом, вот, и заснул. И наутро мы там встретились. Так наутро он его цитировал наизусть, этот журнал. То есть, понимаете, там мозги работали абсолютно всегда. И вот в таком, ещё раз, в классическом понимании, чтобы он был пьяным, я не помню. Не помню такой истории.

И вообще вот этот образ… Хотел я, вообще-то, начать с другого: что мы встретились с Венедиктом. Я вот никогда не мог себе позволить… Не то, что позволить, а внутренне преодолеть – назвать его «Венечкой». Он, вот, никогда не был Венечкой. Вот этот, я не знаю, назвать его «сценический псевдоним», который он себе выбрал, а он его даже не выбрал. Понимаете, он, в общем…  вот сюда же  ложатся такие вещи… Скажем, меня вот они называли либо по фамилии «Филиппов», как всех, либо «Серж». Вот этот упомянутый Виктор Тимачев, его звали «ВиктОр», и у всех там…  (Авдииева – «Авдяшкой»), то есть, у всех были какие-то вот такие..

Женщины: Прозвища…

Сергей Филиппов: Да. Но… Понимаешь, это не просто прозвища. Это… Назвать человека по имени – это преодолеть некий порог доверительности и откровенности, вот, чего он не делал никогда. Он даже по отношению к себе выстроил вот такую… Это, знаете, как в кукольном театре: актёр отделён от персонажа. И вот здесь же… То есть, любому из нас нужны какие-то маски, какие-то образы, за которые хочется спрятаться. Ну, и какие-то уголки, за которые мы особо народ не пускаем. У него это было, как ни у кого, тоже. Его нельзя назвать каким-то там отшельником или человеком… как назовём… «отчуждённым», там… «замкнутым» — вот. Он не был замкнутый, он был абсолютно коммуникабельный и всё такое. Но… Да, там не везде можно было пройти, зайти и так далее. Вот. Поэтому вот этот… и образ этот он не создавал. Когда мы с ним позже…  Это был вот… он, наверное, тогда искал, во что вложить свою «Вальпургиеву ночь». Он говорил: «Понимаешь, вот у меня материала, там, куча», — но я своими словами, не цитирую, как Икерман. — «Но мне нужна какая-то канва сюжетная, в которую всё это вложить». Ведь, посмотрите, «Москва – Петушки» — это же совершенно такая мозаичная… ну, мозаичная, в смысле, «из кусочков отдельных состоящая». Если вы возьмёте его какие-то фразы и полистаете его записные книжки, которые изданы довольно так неплохо, вы увидите кучу вкраплений из этих из записных книжек там. То есть, он работал так, как работают (ну, как я потом узнал), как Набоков работал. Вот он делал какие-то там фрагментарные, там, заметочки и прочее, которые потом вставлялись в текст. Вот… И… И, понимаете, он не выстраивал какого-то своего образа. Это вот потом уже потом, вот, какие-то интерпретации очень умных людей и, там, и вот… какое ему прилепили  — «спившийся интеллигент». Ну, не был он спившимся никогда, а интеллигентом – да. Это… Это вот такая, наверное,  характерная… да. Вообще, знаете,  это был удивительно красивый человек во всех смыслах этого слова. Это тоже я , вот, недавно, когда, вот, последнюю пару дней я пытался вспоминать, чтобы что-то такое рассказать. Может быть… Но вот почему-то мне вспомнилось это слово… сейчас недавно – «красивый во всех смыслах». А, как он любил частенько подкалывать… Потом, по-моему, это из Достоевского… Он цитировал, что «а спроси ты его, какого цвета глаза были у его покойной матери, он и не вспомнит». Вот, как любил свою мать. Вот… Я помню, какие глаза были у Ерофеева. Это были потрясающие голубые глаза, и… ну, понимаете, тут такой гармоничный сплав, вот, в одном человеке сошлись и внешние данные, плюс ещё и метр девяносто пять рост, при этом такой абсолютно тоже пропорционально сложенный  человек, и фигурой красивый. Он скорее худощавый был, чем какой-то статный. Ну, не важно… Ну, великолепная осанка. Он когда вылезал из своих там сорочек каких-нибудь, и ему надо было  куда-то пойти в присутственное место, и Галина облачала его, там, в костюм, она каждый раз так вот  подходила к зеркалу  и, не помню, какой-то то ли граф, то ли… вот такое она употребляла: «Ерофеев, да тебя надо просто вот там где-то выставлять!» И у него, может быть, от этого потом, ну, или там… я уж не знаю, от этого или не от этого… и есть у него  такая фраза: «Да пустите его! Этот пыльный мудак впишется в любой интерьер!» Вот. Этот человек, который мог вписаться в абсолютно любой интерьер: хотите, там, лорд… в палату лордов, хотите в бичи, которые там эти кабели тянут.

Игорь Сорокин: Кабель – это что? Сразу сноску…

Сергей Филиппов: Кабель, кабель…

Игорь Сорокин: А, кабель…

Сергей Филиппов: Он же работал там, в какой-то кабельной конторе, я уже…

Игорь Сорокин: На кабельных работах?

Сергей Филиппов: Да… Да. Вот. Хотя, конечно, там он был совершенно не своим. То есть…

Женщины: В экспедиции…

Игорь Сорокин: В палате лордов.

Женщины: В экспедиции, наверное, был своим?

Сергей Филиппов: Нет. В экспедиции как-то там, да… разные же очень ИТР, то что называется…

Женщины: Геологи – это интеллигенция такая красивая!.. Ну, ладно… Такая…. Советская…

Сергей Филиппов: Ну… да. В какой-то мере, да. Вот. Я имею в виду, среди бичей… Конечно, это уровень… человек совершенно…

Женщины: Это же люди свободные.

Сергей Филиппов: Какие?

Женщины: Свободные.

Сергей Филиппов: Да.

Женщины: У меня тётя геолог, поэтому я знаю.

Сергей Филиппов: Вот. И… да… При этом, вот эта какая-то феноменальная память, при этом потрясающие мозги и невероятное остроумие. Но остроумие… я, в первую очередь, вкладываю в это  понятие в своих устах не в смысле юмора (юмор – это как, ну, производная), а именно острый ум, который схватывает, видит всё, умеет моментально там как-то сопоставлять, анализировать, и так далее. И при этом, да… очень живой. И поэтому отсюда там столько юмора… И взять его одни эти бессмертные коктейли. Эти коктейли ошарашили в своё время всю, значит, читающую публику… Виктор Некрасов – помните такого?

Игорь Сорокин: «В окопах Сталинграда»?

Сергей Филиппов: Да. «В окопах Сталинграда». Он уже эмигрировал, когда вышла эта книга. И это было под Новый Год. Он позвонил из Парижа, видимо, только что прочитав, значит, эту книгу, и кричал в трубку: «В каком вообще… то ли какой ангел на вас спустился, который продиктовал вам эти рецепты, то ли какой Люцифер, там, по-моему, подсказал?!» Да, и, конечно, этой книгой он привлёк к себе очень много людей… Вот такой мною обожаемый Юлий Ким, он к нему пришёл сам знакомиться, позвонил в дверь… Когда ему открыли дверь, он сказал: «Здесь живёт Венедикт Ерофеев, который очень хочет хереса?» И принёс две бутылки хереса. Так они познакомились. И потом они очень долго… ну, были постоянно друзьями, даже мне один раз довелось пересечься там на дне рождения.

Женщины: Он бард?

Сергей Филиппов: А?

Женщины: Он бард, да?

Сергей Филиппов: Он и бард, и писатель, и поэт…

Женщины: Есть и писатель, который романы такие пишет…

Сергей Филиппов: Это, скорее всего, всё…

Женщины: Он же. Он же.

Сергей Филиппов: Он. Но есть ещё, может быть, и он же, но что-то… Есть, по-моему, не Юлий, а какой-то другой Ким ещё.*

Женщины: Кимов вообще много.

Сергей Филиппов: Но Юлий Ким, он писал очень много не только бардовского. У него очень много пьес. Есть же куча театров, которые ставят его пьесы. И какие-то сценарии там, и что-то из прозы у него тоже было. Вот. Но это… тех времён это, конечно, кумир и… ну, кумир всей такой, диссидентствующей что ли…

Женщины: Нашего поколения…

Сергей Филиппов: Ну, да. Кумир нашего поколения.

Женщины: По крайней мере, москвичи.

Сергей Филиппов: Вот. И… Я что хотел, вот, в тему этой красоты, что, в общем-то, наверное, Ерофеев и сам это осознавал и… ну, у меня нет каких-то там практических доказательств, но… красивых женщин он тоже так… обращал на них внимание, скажем, вот… Ну, где надо или там… как-то он очень… очень тонко кокетничал… даже… было… У него потрясающей была улыбка. Она, вот он когда начинал улыбаться, сначала вот тут вот уголки глаз начинали улыбаться, а потом это доходило до губ, и он всегда немножко как-то… не знаю, может быть, там, с зубами было не всё в порядке. Ну, знаете, вот человек, который рот сдерживает, чтобы не расплыться в полной улыбке. Ну, может быть, это была и такая… ну… отрепетированная, я не знаю, модель улыбки. Но всегда она была абсолютно искренна и очень такая, что называется, «лучезарная». Вот. Всегда такой кусочек солнышка, да, появлялся — разгорался. Вот. И… И, конечно, вот, и на фоне осознания своей этой привлекательности во всех сферах проявления, без сомнения, он был не тщеславен. Ну, или так, скажем, отслеживал эти моменты в свой адрес. Ну… Какие-то… Во-первых, ну, в чём это, что ли, проявлялось: он с большим и огромным удовольствием, — и даже страдал, когда этого не происходило – принимал кого-нибудь у себя дома. А это проходной двор – там постоянно кто-нибудь толкался. Вот. И это ему было нужно. И когда он там совсем уж один – как-то он начинал себя не в своей тарелке чувствовать. То есть, ему публика была нужна постоянная, и где-то как-то проявляться, выражаться, я не знаю. Но оно… оно всё—таки было не какое-то такое вот, ну…  банальное, вульгарное, а это была просто, я не знаю… может быть, просто физиологическая потребность, поскольку он, там, знаниями, идеями, мыслями был пересыщен, как, вот, губка, из которой всё течёт. Ему, конечно, надо было куда-то это всё выплёскивать. Вот. И… Это, вот, что касается людей. Потом, я помню, когда выходили какие-нибудь ну, статьи – не статьи, публикации, там, предисловия ли или это критические какие-то статьи, литературоведческие. Так он внимательно отслеживал, как  о нём писали, в общем. Так, ревностно что ли к этому относился. Вот. Поэтому… Да. Небезразличен он был себе, и своей славе, так назовём.  Это вот…

Женщины: Как вы начали общаться…

Сергей Филиппов: Общаться… да. Ну, вот, видимо, тогда и это моё чтение, этот какой-то стишок… ну, может, мы имели какие-то, наверное, там, и очные, и, там, вербальные какие-то контакты. Ну, в общем, одним словом, в конце сезона он почему-то пригласил меня на день рожденья свой. А они тогда жили в Камергерском переулке. И тогда он назывался, наверное, Проезд Художественного Театра.

Женщины: Да, Проезд Художественного Театра…

Сергей Филиппов: Вот. Прямо напротив Пушкинской Лавки, практически. Этот дом он есть и по сей день, а его довольно быстро, буквально, потому что тут через год-два нашего знакомства откупил себе, по-моему, «Финн – Эир». Такая вот компания финская. И она всем жильцам этого дома выделила отдельные квартиры. Вот так они угодили, ну, в шикарную по тем временам двухкомнатную отдельную квартиру, ну, что было достаточной редкостью.

Игорь Сорокин: Там, на Речном вокзале?..

Сергей Филиппов: На Флотской, да, да, да. Улица Флотская. То ли дом 17, то ли 17-ый этаж… Убей – не помню! Ну что, какая-то семёрка там была. Вот. И… Ну, в Камергерском я был у него на дне рождения… Ну, ребята, это, конечно… Это какой-то для меня кошмар. Я, в принципе, такой человек достаточно… Вот Маша не даст соврать, что называется, ну, стеснительный что ли. Зажатый. А в те молодые годы вообще был абсолютно зажатый. Я не понимаю, как я умудрился в театре-то играть? Ну, в общем, тут какие-то парадоксы такие жизненные возникали. Так я вокруг этого подъезда… ну, или вдоль этого Камергерского переулка, ну, ходил не меньше часа – это точно! Ну, во-первых, он почему-то очень точно отследил, чтобы… ну, знаете, да… как он говорил: «Ну, ты же пообещаешь и не придёшь, поэтому давай, вот, тогда твой телефон!» — там то да сё. И каким-то образом он, ну, заставил меня пойти. И помог преодолеть, вот…

Женщины: А то бы точно не пришёл.

Сергей Филиппов: А то бы не пошёл, да. А тут вот чего-то всё-таки собрался и пришёл. Пришёл, я, правда, не помню, это было действительно какая-то мука, испытание, кошмар. Знаете, когда молодой совершенно ну, мальчишка неоперившийся, хотя я там и армию прошёл перед этим и чего-то где-то успел поучиться и поработать и так далее, но всё равно какой-то… Ну, не… Не знаю… Это отчасти связано просто с характером внутренним, отчасти связано, очевидно, с какими-то там обстоятельствами ранней жизни.

Ну, как-то, да, тяжело было входить, и я туда попал. Там была куча народа. Очень тесная, такая, квартирка, и я куда-то там забился в уголок, чего-то там… По-моему, дождался я, да, Юлия… Ким тогда приехал. Но он ещё даже не распелся.  Ну, в общем, я, короче говоря, убежал. Как у Анненского было: «Поезд ещё стоял, а я убежал». Убежал, потому что вынести это было для моей психики невозможно.

Игорь Сорокин: А это была коммунальная квартира или отдельная?

Сергей Филиппов: Это была… отдельная…

Женщины: Коммунальная… Там не было коммунальных…

Сергей Филиппов: Это была отдельная квартира.

Женщины: Отдельная квартира? Тогда не было отдельных вообще квартир…

Сергей Филиппов: У меня впечатление, что это была отдельная квартира. Вход точно был отдельный.

Женщины: Комнатки… две. Две какие-нибудь комнатки вместе…

Сергей Филиппов: Или, может быть, так сразу как-то провели. Ну, ребят, как вспомнить? Это было сорок лет назад! И вот, какой-то… Для меня это был, просто, какой-то сон – туман.

Игорь Сорокин: Нет, ну, может, вы ходили по длинному коридору в туалет?

Сергей Филиппов: Нет. Нет, нет, нет, нет, нет, нет.

Женщины: Ну, ты как раз всё хорошо помнишь, я считаю. Даже, просто… Просто, наверное, в шоке был. Наверное, пелена перед глазами была…

Сергей Филиппов: Ну, шок какой-то, да,  у меня был, потому что там  столько знаменитостей, а я вот непонятно, каким боком появился.

Игорь Сорокин: Ну, он сам встретил как-то?..

Сергей Филиппов: А вот в том всё и дело, Игорь, что проблема-то в этом была. Ну, как обычно: если попадает человек в незнакомую обстановку, задача хозяина – его туда вживить. А там было им не до того, не до меня… То есть, меня… Да, порадовались, что пришёл всё-таки, не обманул, вот. Куда-то меня там воткнули – ну, и тут же переключились… Когда куча народу, все там здороваются…

Женщины: Предоставили самому себе.

Сергей Филиппов: Да. Ну, и вот я там как-то не очень воспользовался этой обстановкой. И… Ну, да. В общем, наверное, а и… да… в общем, наверное,  убежал.

Игорь Сорокин: А ведь была ещё, наверное, мука: как поздравить, подарок – вот это всё?

Сергей Филиппов: Тогда мук не было. Были два беспроигрышных подарка: книжка и бутылка – и всё. [Смеются]

Игорь Сорокин: И какая была книжка или какая была бутылка?

Сергей Филиппов: Нет. Вот и тогда скорее… Не помню.

Женщины: Скорее всего, вообще с пустыми руками пришёл.

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Я не с пустыми… гитара… Вот, у меня такое воспоминание, что я с гитарой туда припёрся, что меня заставили с гитарой прийти. И Галина, я помню её фразу, что «ну, Слава Богу, хоть спасёте вечер!» Нет… Наверное, на «ты» мы были. Нет… С ней, наверное, на «вы». Её я первый раз видел. Ну, в общем, ладно.

Ну, наверное, что-то у меня, всё-таки было в руках, я думаю. Может быть, вряд ли книжка, скорее всего, бутылка…

Женщины: Ну, а потом-то? Потом, следующее знакомство как произошло?

Сергей Филиппов: А потом – не понятно. Я совершенно не помню. У меня какой-то провал, как я попал на эту Флотскую. Но, было полное ощущение, что мы довольно плотно контачили, но не у него дома. Я не…

Женщины: Ты же говоришь, он давал тебе книги…  Ты рассказывал. Или это потом уже?

Сергей Филиппов: Это потом уже. Это на Флотской было. Это уже было на Флотской, но, по-моему, переезд произошёл очень быстро: буквально, там, где-то на следующий год. Это было осенью, а где-то уже… да… там весною они переехали на эту Флотскую. Потому что я себя не помню совершенно в этом Камергерском переулке. А, может, просто не помню? Чёрт его знает!..

Вот. А потом уже всё это… Да, Флотская. Была Флотская и, знаете, это была… как такая… Ну, мне всё, как и всем: через себя как-то воспринимаешь все эти  ситуации… Ну, вроде даже мы как-то с ним это обсуждали, ну, или как-то он мне говорил… Понимаете, он меня (ну, не записал)  определил в свои, там, не то, что ученики – не назовёшь это… Воспитанники – вот. Потому что я был совершенно дремучий человек в отношении, там, литературы, того – сего, потому что я только в армии начал, ну, как-то читать.  До этого, просто, дома библиотеки не было. Ходить в районную библиотеку как-то…

Женщины: Не принято было.

Сергей Филиппов: Ну, да. Как-то… Потом, это надо было пойти. Понимаете, вот мне каждый вход в какое-то казённое учреждение – это ещё хуже, чем к Ерофееву…

Игорь Сорокин:  А вы родились в Москве, да?

Сергей Филиппов: Более того, Игорь, я в седьмом, что ли, поколении… Мы живём в Москве с середины XIX века. Даже раньше где-то. Ну, в общем, ладно. Да. Ну, вот… Вот такие бывают моральные уроды, да.

И он занимался моим воспитанием, образованием – я не знаю, как это назвать. Ну, да. Каким-то там развитием. Потому что… Да, это мы обсуждали и потом… да… потом он даже что-то говорил, слова, подобные тому: «Вот ты мой первый воспитанник», — или что-то такое. Я ему говорю: «А как же твой Вадя Тихонов с первенцем?» Он говорит: «Не обращай внимания»,- в общем, это он ему посвящение продал не то за ящик портвейна… Но вряд ли Вадя Тихонов мог наскрести столько денег. Я думаю, скорее всего, там была бутылка. И вряд ли стакан – это всё-таки мелковато для Ерофеева. [Смеются]. Думаю, наверное, была бутылка портвейна, после чего появилось это посвящение, но оно не потому появилось, что Вадя Тихонов ему дал, вот там, бутылку портвейна, а просто, потому что… потому же, почему и появилось предисловие ко второму изданию. И все спрашивают: «А где первое-то?» Оказывается, не было никакого первого издания. Он говорит: «Ну, полагается же предисловие ко второму изданию!» Вот он написал предисловие ко второму изданию. А где глава эта… какая она там глава немедленной выплаты – я уж сейчас не помню? Он говорит: «Да её и не было никогда». [Смеётся]. Вот и то же самое с этим посвящением. Ну, положено книжке иметь посвящение. Ну, какая книжка, тем более поэма, без посвящения?! «Вадя, хочешь, я тебе посвящение сделаю?» Тот: «Хочу!» «Наливай стакан портвейна!» Тот наливает – и вот делается посвящение. Вот… А меня он действительно учил, но как-то делал он это очень… каким-то, я бы сказал…

Женщины: Своеобразно?

Сергей Филиппов: Своеобразно – да. Но очень деликатно, я бы сказал. Но, знаете, вот, буквально я помню три – пару моментов, где это проявлялось, выскакивало наружу. Ну, у нас ритуал был такой: я там проводил у него день… А проводил я очень много  времени: года два я там, по-моему, вообще не вылезал из его дома. Ну, на работу, вот, ходил, а вечером, значит, к нему. Правда, я ещё учился. Наверное, не всегда учился по вечерам. Вот.

И всегда в процессе он что-то зачитывал или рассказывал, или что-то такое. А когда я уходил, я просил что-нибудь дать почитать «на дорожку», как это называлось. Вот. Или до следующего раза. А у него была шикарная по тем временам библиотека русской поэзии. Вообще, вот, это буквально от него я слышал слова, когда… когда он… ему кто-то что-то такое сказал и от него прозвучало, что «и это он будет говорить мне, специалисту по мировой литературе и особенно по русской поэзии?»  И он действительно был… А… Знатоку! Не «специалисту». «Знатоку  мировой литературы и, в особенности, русской поэзии». Он её, по-моему всю наизусть просто знал, русскую поэзию. И я фамилии, которые там увидел, и слыхивать не слыхивал, называется. И ни в каких школах мы этого и близко не проходили! Даже просто в перечне. И вот. Значит, его такая была… У него были глобальные, такие, эти… проекты, которые не воплощались. Это, значит, «собрать библиотеку от Тредиаковского до, значит, последних дней», чтобы вся русская поэзия была. А тогда же это было жутко трудно – дефицит книг.  Кстати говоря, да. Вот такая его… чисто ерофеевские развлечения. Он приходил ко мне… Я прихожу, допустим, и вижу у него новую какую-нибудь из серии «Большая… серия библиотеки поэта»… Какую-нибудь новую книгу. Я говорю: «О! Где взял? Где купил?» «А я её не купил»… Вчера был, там, у кого-то в гостях, увидел, ну, какого-то партийного, там, деятеля или что-то в этом роде. Какая-то феноменальная у него там библиотека, значит, просто книг, которые там по цвету, по корешкам и так далее… И вот там увидел эту книгу. Я ему говорю: «Слушай, зачем тебе?..» — Ну, я, к примеру, там, «Щербин? Ты знаешь такого этого поэта?» Он: «Да, я очень люблю этого поэта». «Ну, давай так: четыре строчки наизусть! И если процитируешь – твоя, не процитируешь – я забираю!» Ну, и человек, конечно, никогда ничего. Это вообще его был коронный. Вот Маша считает это очень жестоким способом…

Женщины: И не справедливым.

Сергей Филиппов: И не справедливым. Но когда при нём кто-нибудь говорил: «А вот я очень люблю этого поэта» или «Это мой любимый поэт», он просил всего четыре строчки. Наизусть. Ну, и, как правило, это достаточно оказалось. Вот. И вот таким образом он, значит, пополнял свою библиотеку. Ну, помимо того, конечно, ему многие дарили где-то что-то. Сам вряд ли он покупал, потому что, вот, как-то с деньгами было не очень густо. Вот. Любил он. Да…

Женщины: Давал книжки…

Сергей Филиппов: Да. Давал книжки и… Я помню, однажды я у него запросил, значит, до следующего раза Фёдора Сологуба. И на что он мне сказал: «Ну, это тебе пока ещё рановато». Ну, я, естественно, конечно, нашёл в другом месте этого Фёдора Сологуба. Тут же побежал где-то чего-то раскопал у кого-то и стал читать. Что это мне такого «рановато»? Не знаю я, что мне оказалось «рановато». Но, правда, из всего Сологуба я там и запомнил-то всего пару каких-то странных коротеньких вещей, но которыми часто в жизни пользуюсь. Ну, пользуюсь как-то «про себя». У него есть одна такая штучка, очень грустная: «Мы устали преследовать цели, На работу растрачивать силы, Мы созрели для могилы. Отдадимся могиле без спору, Как ребёнок – своей колыбели. Мы истлеем не скоро и без цели». И тут же совершенно противоположное: «Не быть никем, не быть ничем, идти в толпе, глядеть, мечтать. Мечты не разделять ни с кем И ни на что не притязать». Вот, для меня… Как-то, вот, во мне, значит, Сологуб пока остался, вот, в этих двух вещах.

Вот. Такая вещь. Потом однажды… однажды уходя, он тащится с книжкой. Сам. Я ещё не просил ничего. Как правило даже, он сам определял, что мне дать с собой почитать. И, значит, приносит томик Бунина. Бунина, перевод его. «Каин» и «Манфред». Я говорю: «Ой, Венедикт, а ты знаешь, я вот, буквально вчера или позавчера прочитал». Я действительно был потрясён этими двумя вещами. И он такой: «Эх, чёрт побери! А я хотел тебе подарок сделать». Вот, у него вот какие-то такие непонятные… Ну, в общем, да…

Игорь Сорокин: Непонятно, как он узнавал, что пора?

Сергей Филиппов: Нет. Непонятно, во-первых, проявление вот это вот. То, что он мной, я сейчас уже, по прошествии,  там, понимаю, что это действительно так и было. Тогда я просто… Ну, вот, тянуло к человеку, и я всё время, там, старался, как-то вот, быть поближе, слушать, слушать, слушать. И я практически никогда не говорил, я только слушал, слушал. Я безумно боялся, там, всё время ну, или долгое время в общении с ним попасть не туда или, там, не так понять, что он хочет, там, сказать-высказать. И только когда я, вот, дошёл до того эпизода, о котором рассказывал – вот эти дискретные слова, которые оказываются связаны в цельную мысль. Когда я понял, что… ну, или ощутил, что начал уже понимать, как-то глубоко, у меня началось какое-то раскрепощение внутри и совершенно…

Женщины: Диалог.

Сергей Филиппов: Да, но… Но бессловесный диалог. Это диалог уже просто… ну, людей, которые друг друга понимают. И мне… Я не знаю. Это, может быть, какая-то моя смелость слишком дерзкая, но мне кажется, он тоже понимал, что я его понимаю. И у нас было именно то, что называется «взаимопонимание». И… но оно совершенно не материально, оно совершенно какое-то невербальное. Ну, да… наверное…

То есть, для меня этот человек и воспоминания о нём – это не… не событийные какие-то ощущения или какие-то, там, воспоминания. Это, вот, да – чисто эмоциональные какие-то, я не знаю, там, биотоки или что это называется. Но какая-то там своя аура. Вот. А вообще, ну если из таких… вещей… Вот это человек, который бы абсолютно вписался, и он был, вот, абсолютно плоть от плоти… Обэриуты. То есть, начиная, там, с Алексея Константиновича Толстого,  и проходя, там, ну через, ну… Заболоцкий…

Женщины: Олейников.

Сергей Филиппов: Олейников – это его просто любимый был поэт. И…

Игорь Сорокин: Введенский?

Сергей Филиппов: И Александр Введенский, да. Введенский – это ёку Ивановых. Мы там с ним вдвоём всегда покатывались. Ну, Олейникова он, просто,  там, любую страницу, что называется, как там у  Высоцкого: «Открою кодекс на любой странице и, не могу, читаю до конца». А… из… да, да. Он просто обожал этих ребят, и вот этот тип юмора и вообще тип отношения к жизни. И в… Это, вот, какой-то такой, знаете, утончённый примитивизм. Я не знаю, там, если взять, вот, того же Олейникова, какие-нибудь, там,  эти… «Маленькая рыбка, жареный карась»…

Женщины: Олейников, который в лагере погиб? Да?  Олейников.**

Сергей Филиппов: Они все как-то…

Женщины: Ещё Заболоцкий…

Женщины: Нет, Заболоцкий выжил.

Сергей Филиппов:  Заболоцкий выжил.

Женщины: А перестал быть… перестал быть тем, кем он тогда был.

Женщины: Почему? Заболоцкий много написал.

Женщины: Писал совершенно по-разному. Два разных человека.

Сергей Филиппов: Причём, вот, интересно: в  этой плеяде, да, вот как-то Хармс занимал вот немножко такую отодвинутую… ну, не то, что отодвинутую, а где-то не на первых, а где-то не на первых местах почему-то. Хотя из Хармса он любил цитировать по поводу, помните, «Четыре известия, которые застают…» — ну, я не помню, как это дословно – «адресата врасплох». Писатель: «Я писатель». Читатель: «А, по-моему, ты говно». Писатель падает в обморок…

Женщины: …и умирает. Писатель падает и умирает.

Сергей Филиппов: Да. И умирает. Художник: «Я художник». Зритель: «А, по-моему, ты говно». Художник падет в обморок – и умирает. Это, вот, одна была его такая любимая штучка. А вторая… Что-то, там, не помню… Театр. Выходит какой-то актёр, и его тошнит, он убегает за сцену. Потом – другой. Его тошнит – он убегает за сцену. Ну, в общем, так…

Игорь Сорокин: Театр закрывается.

Женщины: Всех тошнит.

Сергей Филиппов: Всех тошнит, да. Вот это, кстати, слово «тошнит», ну, достаточно часто им употребляемое. И, вы знаете, я тут недавно… как-то так, вот, у меня почему-то пересеклись вот эта вечная… извечная и нереализовавшаяся… ну, как сказать…

Игорь Сорокин: Нереализованная.

Сергей Филиппов: Не воплотившаяся – нет – попытка Набокова определить, что такое пошлость, и вот это ерофеевское «тошнит», они, вот, как-то филологически созвучны. Ну, во всяком случае,  аллитерируют. А самое главное, вот… вот, может быть, жалко, Набоков не знал этого слова в ерофеевской интерпретации…

Женщины: А у Набокова какое определение?

Сергей Филиппов: А он пытался всю жизнь сформулировать, что такое «пошлость»? И не смог передать это. Вот, сказать: «Вот это пошло или нет» — он мог, а определить, почему… Вот это он сделать такую дефиницию не смог. Вот. Так вот… Мне кажется, очень… Для них это примерно одно и то же было.  Вот, для Ерофеева это, когда тошнит – это пошло. Вот… И, да… Любил он это слово.

Вот. И, кстати, да… С Набоковым он меня познакомил. Вообще с русской литературой, ну, поэзией, прежде всего. Набокова, я помню, он мне дал с такими словами, что это уже тоже, там, по прошествии не одного года этих, там, бесконечных посещений. А… Ну… «А вот дам-ка…» Не смогу я этот тембр передать. Он как-то всегда так приоткашливался и немножко, вот такой вот, подзатягивал… «А вот-ка тогда тебе почитать. Это… Это… ммм…Это для тех, кто пресытился чтением и Набоковым, в том числе». И дал мне «Дар» набоковский. Да, это было потрясение для меня. Ну, вообще, там много было потрясений, чего бы он только ни зачитывал.

Игорь Сорокин: Это в изданном виде уже?

Сергей Филиппов: Да. Был…

Игорь Сорокин: Семидесятые годы?

Сергей Филиппов: Нет. Это уже было в восьмидесятые годы, потому что, ну, вот так моё знакомство с ним продолжалось довольно длительно…

Игорь Сорокин: А ведь Набоков-то вообще чуть ли не жив был, да, ещё?

Сергей Филиппов: Да, он умер только в 89-м, примерно,  году.

Женщины: А Бродского он любил?

Сергей Филиппов: Я не помню Бродского от него. Вообще не появлялся. Ну, во-первых, он тогда только-только уехал, он практически не издавался. Тогда-то он был знаком нам по Клячкину да по Мирзояну, по барду.

Женщины: И по самиздату.

Сергей Филиппов: Ну, в самиздате было, да.

Женщины: …по карточкам фотографическим.

Сергей Филиппов: Вот и…

Женщины: Кто у него любимый был поэт? Сложно сказать?  Или были какие-то, вот, в русской литературе?

Сергей Филиппов: Не возьмусь… Нет. Скорее, это всё-таки какие-то отдельные вещи. Он одинаково подносил как… Ну да. Это всегда подносилось как… ну, как нечто… подарок – не подарок, а что-то такое. Ну, я не знаю. Там, какой-нибудь «Пьяный корабль» Рембо и, я не знаю, там, Алексей Константинович Толстой или, хотя бы даже, Козьма Прутков, там… Какие-нибудь отдельные штучки. Они для него одинаково ценны были. Только в одном случае тут что-то одно, в другом – другое, но, скорее всего… ну, не скорее всего, а всегда – это неординарность. Это, вот, первый необходимый признак, который должен был быть. И не важно, в чём: ты там какой-то математик великий или ты поэт, или ты, там… я не знаю, кто ещё. Не важно. Или просто человек. Вот…

Кстати, да. Вот эпизодик я вспомнил про неординарность. Он какое-то время жил в Абрамцево, на даче у Делоне. Как звали его, «дед Делоне». Этот Делоне… ну, довольно известная личность. Ну, во всяком случае, в математике. Он занимался неэвклидовой геометрией… какая-то вот такая у него история. Он был членкор. И при этом он был прямым потомком того Делоне, которого единственного, по-моему, казнённого при взятии Бастилии. Он был комендантом Бастилии. И, со слов Ерофеева, с тех пор… ну, или не с тех пор… не с тех пор, конечно. Этот «дед Делоне» ненавидел все эти революции, все эти Бастилии, упоминания, и так далее. Вот. И мы, значит… Мне тоже довелось там как-то гостевать, на этой даче. Там Ерофеева что забавляло?.. Это же огромные… как они называются?.. Академические дачи. Огромные участки, просто куски леса, такие, отгороженные. Свой кусочек реки, там… Ну, не реки, речушки. Вот. И, значит… А Ерофеева… ну, знаете, такие вот приветы из детства. Как мы в детстве любили по чужим садам, там, за яблоками лазить, а он, значит, через загородку: «Смотри, какие у Грабарей подберёзовики! Полезли!» — и, значит, через загородку, через забор… А соседствовали с Грабарями. Там всё так у Грабарей… Там.. Ещё у кого-то, ещё у кого-то… И был Ерофеевский любимый рассказ… Дед этот очень много рассказывал. Дед – потрясающий совершенно человек. Он был едва ли не первым профессиональным альпинистом в России. Вот. И, там, то ли мастер спорта, то ли какой-то… с каким-то там парнем очень известным – не помню. И… Ну, и, в общем, много всякого такого разного.  И, значит, у Ерофеева был любимый рассказ деда Делоне о том, как Рыков и Бухарин ничего не понимали ни в луне, ни в Турции. Вот такой заголовок у рассказа. А рассказ заключался в следующем. Однажды Делоне со своим приятелем… Они… на Эльбрус или куда-то… Да, на Эльбрус, по-моему, делали восхождение и остановились где-то, ну, т, что называется «базовый лагерь», после которого начинается уже, собственно, восхождение. Остановились. Там какая-то кошара, ну, в общем, какой-то сарайчик, в котором они заночевать и рано утром вставать и двигаться, значит, на гору. И они там чуть ли уже не готовились ко сну. Вдруг, говорит, какие-то машины приезжают, люди в кожаных тужурках, там, с маузерами, то да сё… И начинают тут что-то расчищать. Нам говорят: «Давайте, выметайтесь отсюда!» — то да сё… Он говорить: «Ка выметайся? Куда выметайся?» Там привезли какую-то машину с какими-то этими народными танцорами. Ну, вот эти лезгинки всякие там. И так далее. И, пока там шёл весь этот сыр да бор, подъезжает уже легковая машина, из которой выходят Рыков и, значит, Бухарин. И кто-то из них говорит: «Ну, что же вы людей выгоняете? Они же первые приехали!» Ну, как-то, вот, справедливость, там, проявили. И остались. И, значит, вот они вечером… ну, там, был большой сабантуй какой-то… ну, они приехали просто отдохнуть. И, значит: «А вы что?» «А мы, вот, альпинисты». «А что это такое?» «Ну, вот, там, заходишь на гору… вот… просторы вокруг, вот. Смотришь с этой высоты на всё. И вот мы сейчас поднимемся на Эльбрус, и, если будет хорошая погода, даже Турцию можно увидеть через» — как его?

Женщины: Если будет луна.

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Нет. «…даже Турцию можно увидеть, если будет хорошая погода!» Ну, тут, говорит, Бухарин как захохотал: «Да как же это Турцию можно увидеть? До неё столько километров!»… то да сё. На что ему Делоне сказал: «А вы луну видите?» Тот: «Вижу». «А вы знаете, сколько до неё километров?» И Бухарин, значит, посрамлённый, там, ну, в общем, притих… хотя хохотнул, так, да… в общем, оценил и уселся. И, значит, они говорят тут: «Давайте завтра пойдём на съезд, там, запасные ботинки с трИканами, поднимемся на гору, посмотрите хоть раз в жизни, что это такое». И, вроде как, согласились. Согласились они. Говорят: «Ну, ладно. Мы тогда утром рано разбудим и, значит, пойдём». И они встали. Ну, там ещё, наверное, и солнце не всходило. И кто-то из них пошёл будить, значит, Бухарина. Именно Бухарин, по-моему, согласился с ними пойти. Вот. А его, как бы, перехватил Рыков, отвёл в сторонку и сказал: «Знаешь, не буди его, не надо». Тот говорит: «А что такое? Он же хотел пойти». Он говорит: «Понимаешь, щас время такое. Лучше, если вас кто-нибудь когда-нибудь спросит: «Знали ли вы лично Бухарина и Рыкова?» — вы бы могли ответить со спокойной душой: «Нет. Не знали». И действительно это был 34-й, что ли, год и буквально через год всех, там, значит, вот, под эти сталинские гусеницы, значит, туда… всех помели.

Вот. И вот, значит, этот рассказ назывался «Как Бухарин не понимал ничего ни в Турции, ни в луне». И это было, да, очень такое, приятное, интересное дела. А тогда уже, по-моему, в то время Вадим Делоне уже, по-моему, был во Франции, он уже эмигрировал. Или… Или он только выходил. Я уже сейчас не вспомню. Да. Серёжа Делоне, он, наверное, тоже жив. Шаров у него, по-моему, фамилия. По-настоящему даже так через чёрточку и пишется — «Шаров – Делоне». Это внук этого деда. Ну, мы тогда молодые были, в футбол играли. Что-то такое, там, за грибами бегали.

Игорь Сорокин: Ерофеев участвовал в этих играх?

Сергей Филиппов: В футбол?

Игорь Сорокин: Да. В футбол.

Сергей Филиппов: Нет. В футбол он не участвовал.

Игорь Сорокин: Он ходил по грибы в это время, да?

Сергей Филиппов: Ну, может быть, по грибы. Может быть, что-то читал.

Да. У него, кстати, да… Вот эти его знаменитые записные книжки, после того, как он побывал у нас в экспедиции, я помню, таскал ему… перетаскал не знаю, какое количество этих… Это такие полевые дневники нам выдавались, потому что мы там должны были записать, какую породу видел, там, как она из чего состояла, там, ну, в общем, всякое такое разное. И специально изданные, такие… ну, что-то вроде книжечки, такой блокнотик – не блокнотик. И они были очень удобные. Они такого карманного размера, вот, влезали. И вот он в них, там, понаписал и переписал чёрт его знает… Он, по-моему, записывал, просто, всё, что встречал. Вот, он где-то… И… да.

Я помню, там, из какого-то из дневников… Причём они как-то у него там были систематизированы. Была какая-то у него своя система, потому что, когда там о поэзии заходила речь, он шёл куда-то в одну сторону или, там, в один ящик стола. А когда что-то такое другое, там, — в другой ящик стола. И… человек, который умудрялся находить и юмор что ли, я не знаю. Ну, то есть, вот… Да, абсурд… Абсурд, да – это то, что, вот, смешно, но на чём строится, там, куча театров и всего прочего.

Вот, я помню, он однажды из такого дневника зачитывал просто, без всяких, там, интонаций. А он вообще мало интонировал, когда читал, но читал он потрясающе. То есть, там… Вот, один из примеров. Он зачитывает… Я сейчас, так, очень навскидку, просто хронологию Второй мировой войны. Хронологию… Пустая, вот, хронология, там. «Такого-то числа такого-то года, там, такая-то страна, ну, там, Германии объявила войну, там, такой-то. Такого-то числа, там, Англия и Франция объявили войну, там, Германии. Такого-то числа остров Пука-пука объявил войну Малой Полинезии. Полинезия, там…» И когда вот это читаешь, там на какой-то десятой строчке это… я не знаю, почему это становится смешным. Становилось смешным. То ли потому что он так читал, то ли потому что это какой-то, ну, действительно театр абсурда. Это какая-то, вот, чепуха запредельная. И…  вот, он умудрялся находить… то есть, в его устах, в его руках, в его мозгах смешным становилось то, что, казалось бы… ну, я не знаю, какая-нибудь передовица. Он мог тебе начать читать передовицу из «Правды» — и ты через пять минут катаешься под столом. И, причём, не оттого, что там какой-то юмор, а просто, вот, действительно… абсурдность всего вот этого. Абсурдность и сопостав… и соотношение этого с какой-то, ну, настоящей жизнью, с реальной жизнью. Или с субъективной жизнью. Или, как он, там, я помню, довольно: «А вот, иди-ка сюда! А вот я тебе щас!..». Открывает том Аристотеля и начинает читать. Наверное, это что-то было из «Логики» аристотелевской. Я потом пытался прочитать повторно, а, может, я ещё и до этого её читал, потому что я тоже тогда увлекался «Логикой». И у него там есть такой текст: «Если А не А, то тогда А это А» — и вот такие, вот, наслоения, когда, там, по 10 штук «не». Вот эти отрицания. Когда отрицание отрицания, отрицание положительного, положительное… Ну, тоже я там где-то на втором абзаце уже начал закатываться под стол, а он мне говорит: «Да я бы на месте Александра Македонского не то, что до Ганга, я бы ещё дальше убежал от такого учителя!» И вот, я не знаю, как, вот, всё это воспроизвести – передать. Действительно, очень мало каких-то конкретных вещей.  Это всё, вот… ну, какое-то, вот, общая атмосфера, что ли? Вот. Но я чего-то…

Женщины: А вы с ним общались до последних дней практически?

Сергей Филиппов: Нет. У меня был потом очень большой перерыв, и, я не помню… по-моему, это первый период  — это, наверное, года три-четыре, наверное, как-то я постоянно был, ну, может быть, с некоторыми какими-то такими отходами. А потом довольно долго я не появлялся. Был занят чем-то своим. А потом меня что-то шибануло в спину, и я поехал на его день рождения спустя, там, наверное, уже лет пять.

Женщины: Это когда он уже болел?

Сергей Филиппов: Это был уже его последний день рождения, да.

Женщины: Это уже со мной. Когда ты… ты же очень долго, когда уже были… была информация. И уже была информация в печати. Она уже доходила реально до нас, что он болен. И ты всё страдал: пойти – не пойти. Как же я пойду? Я так давно его бросил! Как я теперь ему  на глаза покажусь? Ты не помнишь? Это уже было при мне. И практически, ну… я себе эту заслугу ставлю, что я всё-таки заставила тебя пойти, потому что ты также опять ходил вокруг, и никак не мог, потому что… И ты говорил, как он был рад, и Галина была рада и говорила, чтобы ты сразу приходил, когда увидела…

Сергей Филиппов: Ну, да, да. Мы так…

Игорь Сорокин: Вы к ней вместе пошли?

Сергей Филиппов: Нет, мы, там…

Женщины: А я э его не знала. Я только… Я считала, что это нужно сделать.

Сергей Филиппов: Да. Отношения с Ерофеевым – это были, такие, да, сугубо личные. И я… ещё, вот, я помню такую вещь, ну, может быть, как какое-то такое завершение… Галина, когда уже он болел, и… да… И я это уже знал почему-то, я не помню.

Женщины: Но это было уже… Это уже муссировалось всё…

Сергей Филиппов: Да. Она сказала. Она говорила такие слова, что… Я не помню дословно. У неё примерно такого, вот: «Последний гений в стране умирает, как вы не понимаете?!». И… ну, я не могу сказать, что надеюсь, что не последний, что… что это был гений, но да… это, вот, в полном таком… в полновесном смысле этого слова.

Сергей Филиппов: Это, как правило, у людей расходятся… либо, там, чудесная память, но не очень…

Игорь Сорокин: С чувством юмора?

Сергей Филиппов: Нет. Не очень креативный мозг. А у этого было всё. У этого был и ум, и знание, и, в общем, чего там только не было! А причиной это было всё такое… эскапизм… ну, может…

Женщины: Ну, от «эскепа» — убегать. Бегство от действительности. Ну, есть такой термин, просто, психологический.

Сергей Филиппов: Ну, в общем, да. Ему это помогало, просто, вот…

Женщины: Ставить стенку.

Сергей Филиппов: Поставить стенку, да, между…

Игорь Сорокин: Седакова говорит, что у него будто как служение было такое. Ну, вот, да… служил Бахусу. Как… Как преодоление какое-то…

Женщины: Совсем не так это воспринималось.

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Нет. Нет. Вы знаете, это скорее, я, вот, сейчас немножко, там, увлёкшись какой-то китайщиной, там, поэзией и так далее. У них ведь тема вина, она тоже сквозная. Там все поэты, они, вот, как бы пьют, пьют и пьют. Но это… Это совершенно ничего, не имеет никакого отношения к русскому, вот… к русскому. Не был он пьяницей, Ерофеев, и уж тем более алкоголиком. Это был, ну… Есть такое очень удачное слово «выпивоха». Вот для него это питьё, оно не было… Это просто вход в какое-то определённое состояние, за которым легко прятаться. Вот, ты становишься людям понятным. Ты пьёшь, вот… да… там, это… власть не жалуешь? Не жалуешь. Ну, вот, ты свой. Хотя, и никогда он не был каким-то антисоветчиком, вот, диссидентом в этом смысле слова. А то, что он был инакомыслящий – да. Ему нравилось это слово. Кто? «Мыслитель». А это кто? «А это инакомыслящий». Вот. Но он был инакомыслящий по отношению, вообще, ну, к людям, которые вокруг. В принципе, вот к такому стандарту, что-то…

Женщины: Ну, он как бы, вот, вы говорите, он вас поставил с головы на ноги? Да? У него было такое ощущение какой-то внутренней за… себя и какого-то знания правды, какой-то уверенности  в своём опыте, да? То есть, вот, как бы… Он был, ну, вообще счастливый человек? Вот так вот. По ощущению, вот, это был человек счастливый?

Игорь Сорокин: Ну, вот, в этом смысле, я бы счастье с цельностью…

Женщины: Да. Но он был уверен как-то в себе?

Игорь Сорокин: Вот… цельный

Сергей Филиппов: Нет. Это был абсолютно цельный человек, и с… очень серьёзным. И это был… ну, глубоко умный человек и очень серьёзный человек. И, ну, например, такая вещь… Я не знаю, там, это где-то мелькало или нет? Одна из его целей, как он мне говорил, вот, дело, достойное жизни – переводы писем Томаса Манна.

Женщины: Он переводил?

Сергей Филиппов: Он пошёл язык учить. Ну, точнее, восстанавливать язык.

Женщины: И он очень ценил эти письма?

Сергей Филиппов: Он ценил, и он ставил перед собой цель – сделать перевод писем…

Игорь Сорокин: Ну, может быть, он поэтому и католицизм принял? Потому что ему нужно было войти в этот перевод?

Женщины: Почему католицизм?

Сергей Филиппов: Нет. Это я не знаю. Это я не знаю, поэтому это же по-моему, произошло совсем незадолго до смерти его уже… Вот. И тогда…

Женщины: А вот последнего дня рождения как он?..

Женщины: Надо бежать калачи есть.

Игорь Сорокин: У меня есть предложение ещё раз встретиться. Дело в том, что уже 15:15. Скоро стемнеет. Машина ждёт. Вот. И мы проговорили… Вы говорили, нам часа хватит, а мы проговорили полтора.

Женщины: И нам не хватило…

Игорь Сорокин: И нам не хватило.

Женщины: Может, мы ещё в темноте закончим?

Сергей Филиппов: Я имел в виду, часа хватит про Ерофеева. А я-то вам тут свои какие-то пространные…

Игорь Сорокин: А это всё про Ерофеева.

Женщины: Надеюсь, мы не зря приехали.

Игорь Сорокин: Давайте ещё встретимся, после калачной и пионеров?

Сергей Филиппов: Давайте. А я тогда посмотрю, чего я вам про Ерофеева не рассказал.

Игорь Сорокин: А вы ещё можете, ну, так бывает…  Просто взять и на листочек куда-нибудь записывать: ага, а вот это ещё не рассказал, вот это ещё хочу. Можно вот так?

Сергей Филиппов: Так я, Игорь, и сделал.

Женщины: Сергей же готовился.

Игорь Сорокин: я сейчас в процессе, вот…

Сергей Филиппов: Мы просто вернёмся. Я прочитаю: это сказал, это сказал…

Игорь Сорокин: Всё. Договорились.

Женщины: Олейников как-то в воспоминаниях Шварца, я так его помню, чисто, вот, фильм… И Шварц, вот, таким гадом выходит. В дневниках Шварца — Олейников. А я., вот, его как поэта совсем не знаю.

Сергей Филиппов: Они же все из одной компании…

Женщины: Сволочь такая вот. Ну, они все друзья, понятно.

Сергей Филиппов: Да. Помните: «Я влюблён в Генриетту Давыдовну, а она в меня, кажется, нет. Ею Шварцу квитанция выдана, мне ж квитанции, кажется, нет». Ну, и так далее.

СНОСКИ:
*  — Судя по всему, подразумевается прозаик Анатолий Ким (р. 15 июня 1939 года)
** — Николай Макарович Олейников не погиб в лагере, а был расстрелян 24 ноября 1937 г. в Ленинграде.

Часть 2.

Кафе «Намёки»

Игорь Сорокин: Какой у нас план? Сначала поесть – потом поговорить? Или начнём…

Женщина: Мне кажется, сразу…

Игорь Сорокин: Сразу, да?

Женщина: А то нам потом как врубят!..

Женщина: Вдруг кто-то придёт сейчас?

Женщина: А потом, можно же остановить…

Игорь Сорокин: Ну, да. Тогда всё. Включаем – и… Там много недосказанного?

Сергей Филиппов: Это… Это, всё-таки, крохи, как это, такие… Помните, какая болезнь, когда зелёнкой мажут, вот…

Женщины: Ветрянка.

Сергей Филиппов: Вот. Ветрянка. Это как ветрянка, да.

Женщина: Женщины знают, да. Стопроцентно!

Игорь Сорокин: А, вот… Я про рост. Метр девяносто пять – это…

Сергей Филиппов: …метр девяносто пять.

Игорь Сорокин: Это правда, да?

Сергей Филиппов: Да, абсолютная правда.

Игорь Сорокин: Я, вот, ну, как бы знаю, что он высокий был. А что метр девяносто пять – это же…

Сергей Филиппов: Но он не казался таким, вот, как бы…  стропилой… или, как там, — стоеросовый, или как-то ещё. Ну… Ну, действительно, как это… как я его вспоминаю – гармоничный, да вот. Стать – не стать, но он гармонично развитый такой.

Игорь Сорокин: А вот, вы сказали, что он на родину, да. Всё правильно… То есть, он родился, там, на Кольском полуострове, вроде как, даже говорил, что «Скользкий», да? Со… Со «Скользкого»… «Я со Скользкого».  Да, Скользкий полуостров. А корни-то у него волжские. Он об этом когда-нибудь вспоминал?

Сергей Филиппов: Да нет, наверное. Я боюсь, Игорь, мы практически, каких-то, вот, опять… я люблю это слово… «предметных» вещей, фактологических, ну, почти как-то и нет.

Игорь Сорокин: Мне просто интересно. Для меня было неожиданностью выяснить, что, оказывается, родители у него в 20-е годы зафрахтовались… В общем, поехали… Или в 30-е даже уже… Поехали на Кольский полуостров как раз, вот, с Волги, из-под Сызрани. И становятся понятными какие-то его вот эти мощные вещи, потому что у него с одной стороны были какие-то, в общем, бурлаки. Вот. С другой стороны батюшки, там. То есть вот с… скрестились такие…

Сергей Филиппов: Ну, я не этимолог. И… в смысле, не этот… Не этнограф, да. В том смысле, что, не знаю, я с этой стороны на него никогда не смотрел. И ещё раз… Это для меня-то был какой-то… Даже я не назову это «источник», понимаете? Я не использовал его. Я, вот, просто жил рядом и, вот, как-то вдыхал, вникал, вбирал… И Бог его знает… Не знаю. Это, я думаю, это лучше обратиться к каким-то там биографическим вещам и оттуда всё это такое вытаскивать. Вот. Я могу только, вот, вспоминать что-то о том, какой он был.

Игорь Сорокин: Да. Тогда я не буду сбивать своими вопросами.

Сергей Филиппов: Да. Но я вот так вот подглядел… Я ещё не сказал вам по поводу того, что он ко всему прочему был и достаточным знатоком и человеком, понимающим музыку. Классическую музыку, я имею в виду. И это было гораздо реже, чем чтение какой-то там поэзии-литературы, чего-то такого. Но время от времени он мне подсовывал разные вещи. Вот, я помню три эпизода, связанные с музыкой. Первый эпизод, когда… Ну, там, где-то курьёзный, где-то какие-то… Один… Я не в хронологии, а так, как в память приходит. Курьёзный, когда… Я не помню. То ли он… Нет. Он, наверное, не попросил. Он как-то упомянул или, так, вскользь где-то обронил, что «вот  фортепьянный концерт Чайковского», вроде как, у него нет. И я побежал искать! И, туда-сюда… Нашёл я фортепьянный концерт Чайковского и такой счастливый и довольный приношу ему, дарю. Значит, говорю: «Вот, я тебе нашёл… фортепьянный»…

Женщина: Первый?

Сергей Филиппов: Ну, конечно – па-па-па-па-па! Вот. Но, оказывается, маленькая неточность вкралась. Он имел в виду не Петра Ильича Чайковского, а Бориса Чайковского. И, кстати, этого композитора он очень чтил.

Женщина: Современный.

Сергей Филиппов: Он современный. Он, по-моему, двадцать пятого года рождения, но сейчас уже, естественно, почивший. И его этот фортепьянный концерт… Я потом нашёл его.

Игорь Сорокин: А он был записан, да?

Сергей Филиппов: Да, да, да, да, да.

Игорь Сорокин: То есть как… вот… на пластинке?

Сергей Филиппов: А он издавался где-то, ну… и… Ну, это надо послушать. Надо послушать, чтобы понять, чего ему хотелось. И сюда же ложится его попытка найти… Найти и приобрести Карла Орфа «Кармина Бурана». И когда слушаешь её первую вещь и вот этот концерт Чайковского и… А потом его любимый Шостакович. И ещё один любимый товарищ… товарищ Сибелиус. И, вот, скажем, Карл Орф, Сибелиус… Ещё… Да, Сибелиус — это…  Ну, Сибелиус – понятно. Может быть, это какие-то, там, уже корни родные: Финляндия, Карелия… Всё это близко, всё это… Да, это, вот, его такие пристрастия, а… Ну, это, вот, курьёз с этим Борисом Чайковским.

А, кстати, дядька очень интересный, действительно, композитор. Он, правда, конечно, тех времён. Вот, люди, жившие с той болью в этой советской среде, которую не выплеснешь. И это такая экспрессия. И у Шостаковича та же самая вот такая боль, крик постоянный. Я не знаю…

Женщина: А уж у Орфа-то…

Сергей Филиппов: Орф – это да… А у Орфа это, я бы сказал, квинтэссенция такая всего. Ну, особенно эта его первая… Первая песня из этой…

Женщина: «Колесо Фортуны».

Сергей Филиппов: Да, «Колесо»… «Колесо Фортуны»? Да, «Колесо Фортуны». Вот. А… Или, например… Как-то я прихожу. Он мне: «А иди-ка… А вот, иди-ка сюда! А вот послушай что. Любишь-поди?» У него такие  время от времени появляются какие-нибудь… ну, присказки, что ли… я не знаю. Ну, какие-то любимые словечки. И вот он… У него такое… У него длиннющие пальцы были. Ну, он сам длинный, и очень, такие, элегантные… аристократические руки. И вот он: «Хочешь-поди портвейна, индюшкин кот?!»

Игорь Сорокин: Что, что, что?

Сергей Филиппов: Индюшкин кот!

Игорь Сорокин: Не, а хочешь?

Сергей Филиппов: Портвейна, там.

Игорь Сорокин: Хочешь -поди…

Сергей Филиппов: Ну, он там: «Хочешь-поди портвейна, индюшкин кот?»

Игорь Сорокин: … и пальцем?..

Сергей Филиппов: …и так, это… Ну, он не дотрагивался, обычно, вот, там, водил… и вот это его «индюшкин кот»…

Игорь Сорокин: …ковырял пальцем как бы…

Сергей Филиппов: Палец так… Вот. И, значит, и… «Любишь-поди Шнитке, индюшкин кот?» — говорит он мне. И достаёт Шнитке. Слушаем мы минуты две. А это из каких-то, знаете, вот… Я не знаю даже, какого…

Женщины: Скрипучий?

Сергей Филиппов: Скрипучий ладно. Это… Это одно из таких произведений, когда… ну, люди через форму пытаются передать какое-то содержание, которого особо и нет. И это… Я не помню, что это  было за произведение, но там примерно так: «Тудум. Тудум. Тудум. Па-па-па-па-пам». Вот с такими паузами… Он – мне: «Правда, хорош Шнитке? Особенно в паузах!» [Смеются] Ну, вот, у него иногда такие бывали приговоры. Но, в общем, да, он особо никогда с людьми не… Или, как сказать? «С авторитетным человеком»  не считался. Уж что есть – то и выскажет. Вот. Поэтому… Ну, Шнитке большой композитор, но какие-то заскоки, наверное, у всех время от времени, там, происходили и происходят. Вот. Так что с музыкой, да, у него тоже была вполне такая, как сказать, — «подкованность»… Я не знаю, учился ли он где-то музыке, вообще-то… Вообще где-нибудь.

Игорь Сорокин: Да вряд ли…

Сергей Филиппов: У них было пианино в доме. Не знаю, чьё. А вряд ли его. Скорее всего это Галинино было. Но я его не помню за пианино. На пианино обычно, да, играла и пела Любчикова. Если я правильно сейчас вспоминаю все эти… по-моему, жена Вади Тихонова. У неё был очень хорошо поставленный голос. Думаю, она где-то профессионально училась вокалу. И вот она, там, себе подыгрывала и пела …очень громко.   Ну, и неплохо… так… Ну, всегда как-то… ну, я не знаю, как у кого, а, вот, у меня есть такая добрая зависть к людям, которые умеют делать что-то профессионально. Ну, так… в совершенстве. Вот. Это вот… А ещё что я хотел сказать или что-то про него упомянуть – не помню. Может быть…

Женщина: Вот, в каком-то интервью у него, там, спросили… Вот уже внешне прочла… Может быть это,  он просто принципиально не сказал. «Каких вы считаете из современных поэтов хорошими?» И он сказал, что, типа, «Обэриутов я считаю… После обэриутов не о ком говорить». Он действительно так считал или он просто?..

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Обэриуты, наверное, это просто такая, ну… квинтэссенция или что…  Ну, как-то, вот, сосредоточение. А, в принципе, он умудрялся найти что-то интересное и… У него не было, наверное, любимых поэтов-писателей. У него были конкретные вещи, которые ему нравились. И у него, кстати, один из проектов… тоже, не знаю, получил он какое-то там воплощение или хоть какие-то следы от него остались или нет… Он составлял антологию русской поэзии. Я не знаю, как это… есть специальный термин или нету …по дням, по календарным дням… по дням годА… года. И у него такой, вот… Он доставал какую-нибудь… Бог его знает… абсолютно мне неведомого поэта, зачитывал стихотворение… Ну, и так на меня смотрел: «Ну что?  Как ты считаешь, подходит это на 24-е марта?» [Смеются]. Я так на него поднимал глаза. Он: «Или на 7-е апреля?»

Игорь Сорокин: Он хотел календарь поэтический создать такой?

Сергей Филиппов: Ну, я… Это не календарь, это антология именно. Просто, на каждый день года своё стихотворение.

Игорь Сорокин: То есть, должно быть 365 стихотворений?

Сергей Филиппов: Да, 365 стихотворений. Вот такую антологию. Из антологии он очень… с большим уважением относился к… Была такая антология… Она, по-моему, где-то в сороковых годах выходила. Я точно её названия не помню. Она не просто «Антология русской поэзии», а чего-то там с веками… Что-то в названии… Это Ершов и…

О! Спасибо большое!

Составители Ершов и… вторая фамилия… не помню. Она очень известная антология. Вот её он считал одной из лучших антологий, существовавших на то время. Я не знаю, что бы он сейчас сказал  про антологию Евтушенко. А да. Он был… многотомным… Как-то он её назвал… чего-то… что-то там со словом «век».

Игорь Сорокин: «Поэзия двадцатого века»?

Женщина: «Поэзия двадцатого века» – это отдельно…

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Нет. Как-то «Антология»… Забыл. Что-то… Анонсировалась она как: «В начале было слово»… ну, в общем, ладно. Составляет Евтушенко антологию русской поэзии от X века и до наших дней. Первый том… Первый том вышел. Не знаю, может быть даже что-то дальше вышло – я не очень осведомлён.   Вот. Поэтому нет. Просто, хороших и нравившихся ему вещей больше всего было у обэриутов, конечно. И я не знал этого его высказывания. Это моё такое личное, ну, как бы, наблюдение, вывод, что именно эти ребята более всего ему пришлись по душе. И он обожал всё, что было там вокруг них. Был такой… ну, я знаю его как пародиста. Может быть, он был и… какие-то оригинальные произведения… ну, в смысле…

Женщины: Иванов?

Сергей Филиппов: Нет. Не Иванов. Такой… Раскин Александр… Не помню… Не помню, как его, Игорь. В общем, есть такой дядька…

Игорь Сорокин: Что это такое, интересно?

Сергей Филиппов: А это какая-то хрустящая штучка. А внутри карамель.

Так вот, у этого Раскина есть…

Женщина: Какой-то витьеватый край…

Сергей Филиппов: Да. …много всяких пародий и рассказов-воспоминаний, кстати, об обэриутах. Но точнее, может быть, даже не об обэриутах, а о том периоде, когда они работали у Маршака в этом детском…. Как он назывался…

Игорь Сорокин: «Чиж»?

Женщины: «Чиж»?

Сергей Филиппов: Ну, «Чиж», «Ёж», да, вот эти… вот этот период. Значит, там, Ерофеев совершенно в восторге был. И потом, я понимаю, он взял это просто на вооружение. Это, по-моему, в пародии на Симонова, на «Жди меня». Там эпизод, когда звонок в дверь, хозяин открывает – там стоит почтальон. Или хозяйка? Нет, хозяин – да. И почтальон говорит: «Вам телеграмм. С вас сто пятьдесят грамм!» Тот: «Подождите, какой… почему «телеграмм»? Телеграмма!» «Вам же хуже! Вам – телеграмма, с вас – сто пятьдесят два грамма!» [Смеются]. И вот эти граммы… И потом Ерофеев всё на них переводил, и он, там, мог считать и наливать. Вот: «Сколько ты мне строк, там, почитаешь из такого-то поэта, столько грамм я тебе налью». И, вот, всякие такие измерения граммами – это было его любимое занятие. А у Раскина такой эпизодик рассказывался, когда  эти ребята – ну, там, Олейников и прочие – затащили к себе Ираклия Андронникова и сказали: «Вот мы тебя сейчас запрём в комнате, пока не напишешь рассказ свой – а он уже был известен как рассказчик – то мы тебя не выпустим.

Женщина: А писать он не умел вообще. Только говорить умел.

Сергей Филиппов: Так вот… Едва ли не под  утро отперли, значит, эту дверь, вышел Андронников и сказал: «Я ничего не  написал. Не смог». И тут же появилась – ну, это, видимо, Олейников сказал… и тут же появилось четверостишье: «На вопрос удивлённый Ираклия: «Ну скажите, друзья, не дурак ли я?»  Отвечали хором друзья: «Этот факт отрицать нельзя!» [Смеются]. И это, вот, атмосфера, в которой они жили. И конечно это, вот, то, чем с удовольствием жил бы Ерофеев. Но вокруг была другая атмосфера, к сожалению. И вот варился парень в себе.

Игорь Сорокин: Мне кажется, они Андронникову специально сначала сочинили рифму «Ираклия – дурак ли я», а потом специально его заперли.

Женщина: Он известен был тем, что он не мог остановиться, когда он говорил. Вот его даже эти… Выступления, вот… Его монологи по телевизору всегда записывались «под это дело», потому что он говорил без, так сказать, подготовки, без черновиков, но он не мог ничего записать за собой.

Сергей Филиппов: Записать не мог, да?

Женщина: Угу. Не в состоянии…

Сергей Филиппов: Но, оказывается, письменная речь и вот такая устная речь – это совершенно разные вещи.

Женщина: Совершенно разные вещи – абсолютно!

Сергей Филиппов: И если взять и записать дословно рассказ какого-то человека, от которого ты сидел и, разинув рот, не мог оторваться, а, прочитав на бумаге, можешь быть сильно  удивлён.

Женщина: И… И наоборот бывает. Когда трудно с… Трудно…

Сергей Филиппов: Это да, совершенно разное восприятие. Это я в своё время был поражён, когда прочитал текст Высоцкого и увидел, что это серьёзная поэзия. Не просто вот эти песенки, которые мы, там, воспринимаем, а это, такая, вполне себе интересная, серьёзная поэзия.

Игорь Сорокин: А, вот, сам он, Ерофеев, стихов не писал?

Сергей Филиппов: Писал. У него даже… нет, но…

Игорь Сорокин: Просто, как бы, об этом никто особо не говорит.

Сергей Филиппов: Я думаю, что он в детстве, естественно, баловался много. И даже в его этом… «Записки психопата» есть какие-то кусочки… его стихов. Но знаете, в этом отношении, мне кажется, они… Опять я, вот… про Набокова. Они очень близки – Набоков и Ерофеев. Владеть языком, владеть словом до такого… Или как чувствовать это, как до какого-то анатомического уровня, и при этом не писать интересных стихов. Ну, или каких-то… Они очень… Очень, не то что механические, а видно, что это сделанное что-то. Вот, не выплеснутая какая-то эмоция, которая была записана подвернувшимися словами, а это продуманное нечто. Вот что-то мне кажется и… у них было близкое и общее в этом смысле. А потом… Да. Как он любил выражаться, вот… и по поводу этих обэриутов… А я такую же оценку слышал, когда он говорил: «После Шаляпина помалкивали бы в тряпочку лучше!» Я вполне предполагаю, что он просто не считал возможным…

Женщина: Зачитывать свои стихи.

Сергей Филиппов: Ну… Браться за то, что будет явно хуже, чем уже созданное.

Женщина: А вот ты про Галину лучше… про Галину: «И она шла, вот эта девка»…

Сергей Филиппов: Да, Галину он называл «девкой».

Женщина: А вообще Галина была ему всё-таки соратницей? Она понимала его как-то?

Сергей Филиппов: Знаете, Галина – это была его, как бы, это… ангел хранитель…

Женщина: Служила… Служила ему.

Сергей Филиппов: Это вот, да… Это декабристка или как там её назвать? Это человек, который посвятил всю свою жизнь этому человеку, который понимал, что она делает. При этом она была успешной учёной. Она была кандидат наук. Мы с ней даже в одном институте, оказывается, вместе… когда-то МЭСИ Экономико-статистический институт… И кончали вместе. И она потом там потом даже… То есть, я не кончал. Я не закончил, я там только учился. И она потом там работала, да.

Женщина: Но она, так, по… Я читала в этой книжке её воспоминания, да? Она как-то эти воспоминания… такой какой-то… простая женщина, так… Стилистика такая воспоминаний. Но она такой, как бы, не была, да? Вот она была достаточно сложный человек. Она очень просто написала воспоминания. Как бы, вот… Ну, чё там… «У всех, типа, в России мужья пили, ну и у меня мужик, там, выпивал, да? Ну, не каждый же день!» Но, то есть… Я не в смысле того, что это грубо, но это, вот как-то, как это вырисовывается… Вот, простая женщина. «Вот вошла… А когда Ерофеев вошёл в квартиру, я на него посмотрела – и поняла: ну всё! Это мой муж на ближайшие пять лет». Ну, то есть, вот, так вот. Она вообще, как бы, так вот…

Игорь Сорокин: А может быть, она их не писала, а кто-то записал?

Сергей Филиппов: Она не была утончённой натурой. Она ведь, вы же знаете, что она покончила жизнь самоубийством?

Женщина: Нет. Я не знала.

Игорь Сорокин: Да, она выбросилась из окна.

Сергей Филиппов: Она выбросилась из окна…

Женщина: А через много лет после его смерти?  Потому…

Сергей Филиппов: Нет. Не много…

Женщина: …что уже миссия выполнена, очевидно, была.

Сергей Филиппов: Да, в общем… Думаю, что да. Она просто без него уже не могла. А вот так чисто внешне и поведенчески…

Женщина: Ну вроде дети были, да, у них?

Сергей Филиппов: Нет, у них детей не было.

Женщина: Не было?..

Сергей Филиппов: Но она такую, да… ну… Может быть, это немножко грубовато, но такого, ну, не мужланского, а куда-то, вот, немножко…

Женщина: Брутального…

Сергей Филиппов: Да, такого…

Женщина: То есть, не «прекрасная незнакомка»?

Сергей Филиппов: Нет, нет. Она и не прекрасная незнакомка…

Женщина:: Но внешне красивая?

Сергей Филиппов: Нет, у неё такое довольно простое… укрупнённые такие черты лица, сама она, такая, по-моему, полноватенькая  была вполне. Вот. И…

Игорь Сорокин: В общем, основательный ангел-хранитель.

Сергей Филиппов: Ну, в общем, да. Да…

Женщина: Надежная.

Игорь Сорокин: Надёжная.

Женщина: Скажи, как он её называл.

Сергей Филиппов: А как он её называл?

Женщина: Ну, как ты говоришь: «Девка, поди-ка сюда!» Что-то такое… Как ты рассказывал…

Сергей Филиппов: Ну это…

Женщина: Рисовка такая, да? Игра такая…

Женщина: Ну, она, на сколько я знаю, была постоянная игра. Перманентная, да?

Сергей Филиппов: Ну, я не знаю. Почему-то он звал её «Девка». Но это не такое: «Эй, девка, поди сюда!» Это примерно такое, там: «Эээ, девка! Поди-ка, подика-сюда» — вот так вот… и что-нибудь ей показывает. И, там, «Девка, поди-ка, поди-ка»… Она там долго-долго идёт, он уже забыл, о чём… зачем её, там, звал, а она по…

И она, наконец, подходит откуда-то там и издалека, с кухни… Но это не очень-то так… цензурно…

Игорь Сорокин: Ну, ничего страшного.

Женщина: Да, мы не…

Сергей Филиппов: «Девка. Поди-ка сюда, поди-ка сюда!» Она, наконец, подходит, а он уже забыл, о чём… и… «Эээммм… Поди-ка, поди-ка…» Ну я ему подсказываю: «Поди-ка, вот, поди-ка куда-нибудь!» Он: «А, да! Поди-ка вот туда-то!» [Смеются]. Просто такая игра слов: «Пойди-ка, пойди-ка… А пойди-ка»…

Женщина: Вот какая-то последняя любовь, там… Наталья какая-то… Она так себя, во всяком случае, позиционировала. Последняя любовь Ерофеева.

Сергей Филиппов: Это Шмелькова, по-моему, такая…

Женщина: Да, да, да. У неё как раз воспоминания конкретней. А у Галины они такие вот… Они мне, кстати, очень нравятся. Они как-то, вот, совершенно без рисовки. Какие-то воспоминания такие…

Официантка: Ваше горячее блюдо будет готово в течение семи минут.

Сергей Филиппов: Спасибо большое! Я её видел один раз где-то в этом, как его… в Абрамцево мельком. Я только помню, что это всегда была такая напряженная тема. Галина очень переживала на эту тему. Она очень ревновала Ерофеева. И не только к ней. Там, видно, это был не единственный эпизод в их жизни. Но не обсуждавшийся публично.

Женщина: Ясно. А вот последний день рождения… вот, как… Вы когда пришли, он… Вот как у вас было ощущение, вот? Или это такой, может  быть, неправильный вопрос? Как он принимал… изменившуюся ситуацию, вот… там, болезнь и так далее?

Сергей Филиппов: Ну, с точки… Или как сказать…Да как будто ничего и не изменилось.

Женщина: Он вёл себя, как бы, естественно?

Сергей Филиппов: Да. Неудобно говорить, неудобно выпивать… Вот этот аппарат, который, там, трубка какая-то… Стояла…

Женщина:  Трахеастомы…

Сергей Филиппов: Да.

Игорь Сорокин: Как?

Женщина: Трахеастомы.

Игорь Сорокин: Трахеастомы, да?

Сергей Филиппов: Вот… Но при этом это всё тот же юмор…

Женщина: Доброжелательность такая.

Сергей Филиппов: Да.

Женщина: Достаточной свободы, как бы. Никакого напряжения внутреннего…

Сергей Филиппов: Нет, нет. Это не было какой-то вот… мрачные тучи…

Женщина: Это ещё было, что… как-то Галина отреагировала, когда ты пришёл, что «Вот я же сказала, он не мог не придти!» — что-то такое. Нет? Ну, ну… ты…

Сергей Филиппов: Ну, она там… Да нет… ну, там все эти встречи… Ну, не все, конечно… А та встреча – это… Ну, она да… я… Галина открыла, я пришёл, и Галина кричит там через две се…: «Ерофеев! Ерофеев! Смотри, кто пришёл! Я же говорила!..» — и там что-то такое: то ли «он придёт», то ли, там: «Не мог он не придти!» Ерофеев поднимает глаза, увидел меня и сказал: «У, ёб-твою-мать!» А у него всё время… Это… Знаете, у него был какой-то такой удивительный вот этот мат… Я бы сказал, какой-то интеллигентный очень. Он какой-то очень мягкий и… ну, как естественные слова. Абсолютно не… Это, вот, совершенно по-другому звучит в других устах. И даже знаете, я заметил, вот когда он просто общался и употреблял эту лексику… это слушается просто, вот, гладко и ровно, как обычная речь человека. А вот когда я натыкался у него на эти вставки, которые он брал откуда-нибудь из люмпенских, там, сред… Ну, например, по-моему, даже в «Петушках» у него есть что-то: «Пишет, как Лёва, а Лёва пишет, там очень плохо»… Помните такие поговорки?

Женщина: Угу…

Сергей Филиппов: Вот они режут слух. Это не его. А когда он пишет… ну, как бы, в своей естественной речи, это совершенно как-то гладко и… и даже благозвучно… да.

Женщина: И что он сказал?

Сергей Филиппов: Ну, вот он так и сказал: «Трам-тарарам»… Ну, там что-то выпили.

Женщина: И куча народа опять была, как всегда?

Сергей Филиппов: Да. И потом там пробиться к нему было невозможно. Он где-то там как обычно на диване, а вокруг, там, и на диване, и за диваном… Ну, я тоже, этот, вот, первый… Последний день рождения примерно как первый в том смысле, что долго я там не пребывал. Это… Просто… Ну с… Другие люди, там… Много шума… то да сё… Это… Ну это… как бы сказать-то… не мой Ерофеев. Вот в таких обстановках, когда кто-то что-то… ну, когда много вокруг, да…

Игорь Сорокин: Ну, то есть, это как бы индивидуальное такое… Ерофеев индивидуального разлива. Да? «Один на один» возможно только общение.

Сергей Филиппов: Ну да. Индивидуального пользования или как там, да… Ну, потому что не столько интересны те, кто вокруг, а там без сомнения было много интересных людей. И если б задаваться, ну, там, взять одну Ольгу Седакову… Ну, она, кстати, тоже так довольно часто у него бывала. Ну, я тогда как-то, вот, был на нём сосредоточен.

Игорь Сорокин: А как вообще происходил вот это вот… Ну, вот… ваш этот приход? Вы говорите, что четыре… Три-четыре года… Вы чуть ли не каждый день… Вы что, жили неподалёку или, наоборот?..

Сергей Филиппов: Я, во-первых, да, не очень далеко жил. Я… Я жил на Войковской, а это он на Речном вокзале. Это, там, одна остановка что ли на метро?

Игорь Сорокин: Ну, через одну, да.

Сергей Филиппов: Ну да, через одну. Вот. Это во-первых. А во-вторых, ну… Как там говорят в народе: «Для бешеной собаки пятьсот километров – не крюк», и когда чем-то…

Игорь Сорокин: Семь вёрст…

Сергей Филиппов: Семь вёрст – не крюк… там не важно… И когда ты чем-то увлечён, то как-то, вот, эти вещи, они особо и не замечаются. А я, конечно, был влюблён в этого человека просто. Но когда что-то интересное, тут уж…

Игорь Сорокин: Ну так вы заходили к нему как, в общем, запросто каждый день… Как это всё там… не знаю. Раньше не было же этого… домофонов. Не звонили вы ему по телефону: можно ли прийти? То есть, как вот это всё?..

Сергей Филиппов: Когда звонил, когда не звонил. Ну, во-первых, там, звонить не обязательно было, потому что почти наверняка он будет дома. Я помню, там, буквально какие-то три-четыре выхода его куда-то. Один раз мы вместе с ним – я его ездил провожать на какое-то сборище с участием Сахарова, где-то это в районе Динамо. Мы долго ходили по инструкции, там, кругами, замётывали следы. То есть, это всё отслеживали… Ну… что вы!..

Игорь Сорокин: А, то есть, это прямо…

Сергей Филиппов: И потом, его же тоже…

Игорь Сорокин: А Сахаров был в это время в каком статусе? Ну, то есть, он опальный… опальный…

Сергей Филиппов: Ну, он всегда был правозащитником, нет… Это он ещё до…

Женщины: Нет. Не всегда он… Он… После того, как… После водородной бомбы он только, так сказать, переменил свою… да он стал правозащитник…

Сергей Филиппов: Но для меня всегда это… На моей памяти…

Игорь Сорокин: Нет, после уже Нижнего Новгорода?

Женщина: До, до…

Игорь Сорокин: До?

Женщина: До, конечно.

Игорь Сорокин: И он жил где-то в районе Динамо или вы к нему домой ходили?

Сергей Филиппов: А я не понял, нет. Это скорее всего какая-нибудь там явка. Явочная квартира была. Какое-то полутайное такое. Ну понятно – те люди собирались тогда не… не… не это… не в Кремлёвском дворце.

Женщина: Он никогда не с… насколько я знаю… там это не на его квартире происходило… Вот, у меня отец был в… некоторое время в его окружении до его отъезда. В частности, у Лившица в  Столешниковом переулке, там, эта квартира близких, в то время близких Сахарову людей. Причём близких, спонтанно что ли близких… не… не близких друзей, а тех, кто вот в это время оказался рядом. Вот, использовалась эта квартира для каких-то таких вот сходок. Ну, наверное, и на Динамо тоже такая же была.

Сергей Филиппов: Ну да. Скорее всего, это просто то, что называется «оказия» — вот.

Игорь Сорокин: Так вы попали туда?

Сергей Филиппов: Нет. Я потом не… Я не пошёл. Значит, мы долго с ним решали: идти мне с ним или не идти. Но он поступил, как, этот, Рыков. Он сказал: «Знаешь что, тебе ходить туда не надо! Потому что…»

Игорь Сорокин: «…мне всё равно уже». Да? [Смеётся].

Сергей Филиппов: Да. Ну он был давным-давно на примете. И, как мне рассказывал… Я говорю: «А как ты там, чего, боишься – не боишься? Там, эти топтуны, которые ходят вокруг?»  То да сё… Он говорит: «Нет!» Там, а мне кто-то из его знакомых…

Официантка: Солянка, пожалуйста!

Сергей Филиппов: Спасибо!.. Я уж не знаю, каким образом, но там, в общем, разговор примерно следующий, что люди от этого КГБ спрашивают: «А что там Ерофеев?» «Ну что Ерофеев? Пьёт Ерофеев». «А. Ну пусть пьёт». То есть, им было тихо и спокойно, когда он себе пил и где-то  лежал, там, на диванчике и что-нибудь с дивана вещал, а не занимался какой-то это… А он-то вообще никогда к этому особо, по-моему, склонен-то и не был.

Женщина: Я даже где-то в воспоминаниях, вот, в этой книжке свежей «…Президент». Я её недавно же просматривала. Там как раз кто-то и пишет, что он не был никогда особенно диссидентом. Он как бы не… Этому жизнь не посвящал.

Сергей Филиппов: Так нет, я именно это и сказал, что он не был антисоветчиком, вот, как большинство диссидентов…

Женщина: Ну всё-таки ходил, вот, на эти квартиры-то. Всё же, мог бы не ходить.

Сергей Филиппов: Это его звали. Его звали, но он как-то там не задерживался особо, потому что он с диссидентами был тоже диссидентом. Он и с ними думал по-другому.

Женщина: Инакомыслящий.

Сергей Филиппов: Да. Я в этом смысле – именно инакомыслящий.

Игорь Сорокин: А чья это шутка про мыслителя? Его собственная или кто-то…

Сергей Филиппов: Не знаю. Я от него услышал… А..  Нет. Скорее всего где-нибудь подцепил, кто-нибудь ему рассказал.

Женщина: А может и сам…

Игорь Сорокин: Ну, это такое… ну, как бы, расх… Анекдот, да? То есть, он где-то роденовский «Мыслитель», который сидит, вот, а инакомыслящий – тот, у которого кулак под…

Сергей Филиппов: Загадка: вот, кто это? И все догадываются:

Игорь Сорокин: Мыслитель.

Сергей Филиппов: Мыслитель. А это? А, вот, диссидент.

Женщина: Инакомыслящий.

Сергей Филиппов: Инакомыслящий, да, обычно говорим. Нет, это очень, да, такая удачная была шутка тех времён. Ну, ещё раз… Вот это его мало интересовало. А было просто такое общее, глобальное инакомыслие по сравнению с обычными людьми.

Женщина: По отношению, вот…

Сергей Филиппов: По отношению… Я, наверное, всё, что знал – всё рассказал. А…

Игорь Сорокин: Можно, я под горячее тогда выпью?

Женщина: Да.

Сергей Филиппов: Это очень…

Игорь Сорокин: Спасибо!

Сергей Филиппов: Очень-очень… Да…

Женщина: И вам спасибо!

Официантка: Пожалуйста, горячее блюдо! «Вильям Баренц», «Пастель»…

Игорь Сорокин: Вильям Баренц – это тот, который первооткрыватель, да?

Официантка: Ооо…

Игорь Сорокин: Баренцев пролив, Баренцево море?

Официантка: Да…

Игорь Сорокин: Он Вильям был?

Женщина: По-моему, он был не Вильям…

Игорь Сорокин: Мне тоже кажется… Баренц…

Женщина: Баренц был какой-то другой…

Женщина: Значит, это какой-то революционер. У них же, по-моему, всё какое-то такое…

Женщина: Нет, ну вот «Пастель» совсем прям со… Кстати, очень симпатично выглядит.

Женщина: Нет. Ну, и действительно.

Женщины: Да, да…

Женщина: Ты ещё что-то хотел?

Сергей Филиппов: Какие-то я вот тут вспомнил… Однажды вышел его польский перевод «Москвы-Петушков», и он, значит, одно… Одна из забав его… ну, не забав, а таких, вот… Он всегда смотрел, если не знал язык, то спрашивал у тех, кто знает язык или же, там, сам лез и пытался разобраться, как… кто как переводит, вот эту всю лексику нецензурную.  И… да, с этим польским переводом, я помню, пришёл, а он – мне: «Иди сюда! Иди сюда! Вот смотри, какой…» — как-то он назвал: «ущербный народ» или «убогий народ»? Вот… Или «язык»? «…они даже не смогли перевести слово «мудак»! Вот смотри – написали «Моудак». Ну, в английской транскрипции. А, вот, англичане, говорит, переводили хорошо. Кто-то ему там, значит, рассказал, что там достойный был перевод.

Игорь Сорокин: Хотя, ну, мат практически не… не переводим.

Сергей Филиппов: У англичан, говорят, вот эти докеры, там что-то…

Игорь Сорокин: Довольно… да? Как?

Женщины: Изобретательны?

Сергей Филиппов: Да.  Где-то можно практически найти аналоги.

Женщина: Ну, вообще, конечно, вот эта, фактически, сакральная лексика, да? …приближенная к архетипам… она… она не должна быть транслируема никак, по идее, потому что это глубинное ощущение некоего… нации, социума, который, вот, здесь…

Сергей Филиппов: Ну, на этом каждый своя, но какие-то там аналогии-не аналогии или как там с… не синонимы… Аналоги, да. Что-то где-то какую-то близость найти можно. Вот. Хотя очень забавно мне доводилось. Но это, правда, не совсем иностранные языки… Я имею в виду какие-нибудь казахи, там, узбеки – и прочие.

Женщина: Ну как «не совсем»? Это иностранные языки.

Сергей Филиппов: Ну, всё-таки, знаешь, когда в одной стране живут, то там не очень и… И вот идёт речь, и среди неё такие вставки совершенно по-русски, вот, матерные…

Женщина: Да они и сейчас так разговаривают.

Сергей Филиппов: Они и сейчас, вон, так же разговаривают, да.

Женщина: Это если нужна экспрессия повышенная, то это будет по-русски. И тогда ты понимаешь, что это экспрессия.

Сергей Филиппов: Нет, тогда ты понимаешь, что велик и могуч русский язык.

Кстати, вспомнился анекдот, который очень Ерофееву нравился. От него же я его и услышал. По поводу… Значит… Ночной Петербург… Ну, это ещё какие-то, там, года. Мчится всадник по ночному Петербургу. Галопом. Там, через весь Петербург.  Влетает на крыльцо какого-то, там, дома. Всадник соскакивает, начинает стучать, там, громыхать в дверь. Ему открывают, в общем, там, пожар-не пожар. Он взбегает, ну, куда-то, там, на какой-то этаж. Это какой-то, оказывается, отель. Ну, или как тогда это называлось? Он взбегает на какой-то этаж, ломится, там, в какую-то дверь, ему открывает, этот, постоялец. Он падает на колени и начинает перед ним извиняться, что он не знает английского языка и не может быть его гидом по Петербургу. А оказывается, значит, постоялец просто дал объявление в газете, что ищет гида со знанием английского языка, который ему расскажет и покажет Петербург, а вот этот всадник – это Алексей Константинович Толстой. Вот, это в духе этих обэриутов. Это вообще дух этого Ерофеева. Вот, вот такие выходки – это его.  Выходки или как уж их назвать? Да. Или его очень умиляло, как эти же ребята кому-то, по-моему, кому-то наступили на ногу, а потом ходили и извинялись перед этим человеком, приносили ему свои извинения. Через каждые пять минут проходя, значит, что, вот: «Извините! Наступили вам!» — чем довели его вообще до белого каления! Да, это всё были…

Игорь Сорокин: А, вот, вы ещё с экспедиции разобрались: «ты»? «Вы»? Разница в возрасте всё-таки была довольно, ну, такая, внушительная.

Сергей Филиппов: Разница в возрасте, да, у нас пятнадцать лет… Я, честно говоря, не помню, Игорь, когда это произошло…

Игорь Сорокин: Ну, то есть, наверное, в этот самый, как он называется? Первый…

Сергей Филиппов: Ну, наверное. Ну то, что он ко мне сразу был на «ты» — это однозначно. А я думаю, что, наверное, как-то экспедиционная обстановка, она вот такая, там… по-простому всё. Скорее всего там же когда-то это всё и произошло. Хотя, не исключаю, что… что не сразу я преодолел этот барьер.

Игорь Сорокин: Вот про карты. Вы нам сказали, что он везде перерисовывал топографические карты, да?

Женщина: В экспедиции, наверное…

Сергей Филиппов: Мне тоже так кажется: не везде, а именно в экспедиции, да.

Игорь Сорокин: То есть у него был такой… не знаю… интерес к этому ко всему? Талант художника? Зачем он это всё делал? Это же… Он это делал не из профессиональных… то есть, это не его задание было? Он просто для себя это делал, да?

Сергей Филиппов: Ну это для себя, да. Я не знаю, может быть, это как-то перекликается с его привычкой, там, записывать – выписывать. У него же эти, блокноты его или записные книжки… это же, наверное, на три четверти цитаты. Он постоянно выписывал какой-то материал, который потом, там, использовал или предполагал использовать. Кстати говоря, они очень любопытны у него, эти записки. Если посмотреть на них… ну, или не посмотреть повнимательней… не знаю. По сути дела, каждая запись – это некоторый законченный, такой, микросюжетик. Строго говоря, её можно любую брать – и из неё раскручивать, там, рассказ, эссе – что угодно. Это опять… Вот, я не знаю, почему-то они у меня только сейчас стали перекликаться между собой. Я имею в виду Набокова и Ерофеева. Вот и когда читаешь Набокова, там тоже каждый абзац или даже, фактически, каждая фраза – это такой законченный сюжетик. И… Но который каким-то образом прицеплен ко всему остальному, и ты всё время пытаешься вот эту цепочку, весь этот узел, клубок, там, раскрутить – развязать, вытащить одну ниточку и, как правило, всегда затягиваешь где-то узелок. Ну, то есть… Ну он-то вообще… Ну ладно… Вечная игра кошки… в кошки-мышки, вот, у Набокова с читателем. Он вообще, конечно, это, совершенно издевательский человек.

Женщина: Ну да. Я вот этот холод… Я тоже совершенно, у меня был период, от него балдела. Но вот этот холод такой по отношению к читателю, он… Ну, он отстранённый очень. Мне кажется, Ерофеев менее отстранённый. Какой-то снобизм, такой, набоковский.

Сергей Филиппов: Я… Я бы не сказал, что это холод. Нет, это не холод. Это холод, мне кажется, возникает у нас, у тех, кто не владеет в такой степени материалом, о котором говорят. Ну, я не знаю, как прийти на лекцию или на защиту диссертации к какой-нибудь специально, там, медицинской или физической науки…

Женщина: Ну да  и тоже почувствуешь холод там.

Ты будешь сидеть и, как да… А они-то говорят на своём языке, они друг друга прекрасно понимают. И, вот, то же самое у…

Женщина: Ну может быть.

Сергей Филиппов: Я думаю, скорее так, да. А, просто, «кошки-мышки» у него другое. Он же… У него… Я про Набокова сейчас. Он же шахматист. Вот и его любимое занятие – это вот эти шахматные загадки всякие, вот эти задачки, где надо в два хода, там, поставить мат и при этом – совершенно неочевидным образом. То есть надо сначала сделать совершенно идиотский какой-то ход, из которого потом, там, выстраивается целая комбинация. И вот он вот такими вечными загогулинами… Я когда-то сформулировал для себя… Знаете, Набоков… Чтение Набокова – это как… Это не есть поглощение какого-то блюда, когда тебе надо насытиться, а это такое, как говорил Александр Бенуа: «гутирование», «смакование», когда ты очень такую сложную косточку так вот обгладываешь, языком туда, вот, залезаешь, сюда – и там не столько еды, сколько вкусненькие какие-то штучки, которые, вот, пытаешься выковырять и никак не выковыряешь, а там, оказывается, дальше ещё ход куда-то. Вот он такой. Вот, у него для того, чтобы как-то…

Игорь Сорокин: Ну а… да. Почему-то именно Набоков – Ерофеев… у вас такая…

Женщины: Он сам говорил о Набокове? Любил Набокова?

Игорь Сорокин: Да… Такая связка…

Сергей Филиппов: Да. Он к нему относился с очень большим пиететом, да. Он мне его и дал как такой, вот, буквально, дар.

Женщина: Ну, а там Пастернак, Цветаева, Мандельштам?.. У него были какие-то из этой троицы предпочтения?

Сергей Филиппов: Лен, я, вот, не могу вспомнить, чтобы были обсуждения каких-то персоналий.

Женщина: То есть он просто принимал как подарок, вот, как… что-то от каждого?

Игорь Сорокин: Не, он ну… как бы судьбу не рассматривал. Рассматривал произведения. В чистом виде вынимал?

Женщина: Вот, какой-нибудь Бродский говорит, там, что он считает, что «величайший поэт, там, нашего века – это Цветаева и Заболоцкий». Ну, к примеру… Что, вот, они занимались новой формой. Ну… он как-то не рассматривал вот это поколение, как бы, близких современников: сравнительному какому-то анализу или вообще, там, кого-то выделял для себя?

Сергей Филиппов: Нет, не знаю. Может быть, где-то и выделял. При мне – нет. Я ещё раз… Он, конечно, интересовался персоналиями в том смысле, чем интересует… что если, скажем, кто-то… ну, как, например, этот – Тихон Хренников, который обвинял Шостаковича с его «Девятой симфонией», что это произведение, выражающее сочувствие положению фашизма. Вот буквально обвинял человека за такие вещи. И вот такие факты из биографии он, конечно, себе держал в голове и они являлись для него ну, вот этими, координатами, что ли оценки человека. А ещё раз… Всё-таки, ну, какого поэта ни возьми… или какого, вообще, там, человека, творца ни возьми, у него есть что-то более удачное и что-то менее удачное. И нельзя всё одинаково любить.

Женщина: Ну, то есть он не говорил: «А Хармс…» а этот – говно? Это для него было не характерно… Там, Брюсов, там, говно, к примеру, там….

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Нет. Отнюдь. Потом… Нет. Брюсова как раз вполне себе он уважал. Брюсов… Бальмонт очень любил… С Бальмонтом меня познакомил, и за что благодарен и признателен ему. Действительно-таки… Но это опять… Это конкретные вещи из конкретных писателей. И вот там он тебе три-четыре стихотворения выделит, их он возьмёт в свою антологию, в эту писать, а остальное…

Женщина: Да, интересна вот эта идея антологии ерофеевской. По его знаниям её посмотреть вот щас вот целиком… Вот как бы он, вот, из русской литературы какие бы вещи выбрал? Это, конечно, интересно… Потому что действительно, там, того же Брюсова, там… я открываю книжку, попадаю на какие-то вещи, которые меня никак не цепляют, и я её закрываю, потому что книжка очень толстая. А вот когда тебе уже что-то дают как подарок – это, конечно, много значит.

Сергей Филиппов: Во всяком случае, я думаю, это гораздо интереснее, чем сто стихотворений  или сто поэтов. Дмитрия, как его?

Женщины: Быкова.

Сергей Филиппов: Быкова, да. Во всяком случае, для меня лично, несомненно, более авторитетен… Хоть Быков и большой… этот… знаток…

Женщина: Любитель русской словесности…

Женщина: А Быков тоже сделал так?

Женщина: Да, у него есть что-то типа своей антологии. И все, кого он приглашает, вот… Заставляет так или иначе участвовать в этой… Обычно он с этим, с Ефремовым.

Женщина: Вот с… Я его ужасно не люблю!

Женщина: Он, кстати, очень хорошо читает. Он очень хорошо читает! Он очень хорошо понимает, что он делает, вот…

Женщина: В смысле – прочитывает?

Женщина: Текст, да. Очень хорошо понимает текст. Но, как бы, Быков, конечно неоднозначен – что тут говорить? Но… Но я не считаю, что он безынтересен. А, вот, Сережа его не очень, Быкова, уважает. Ему не нравится ни его выбор, потому что он же предлагает, когда  хочет читать… Он же предлагает совершенно определённые вещи на свой выбор. Этот называет пять стихотворений. Это, ну также примерно. Но у него свой выбор. Это Серёжу совершенно  не устраивает своим выбором.

Сергей Филиппов: Ну, у меня бы выбор был и то лучше! Но это моё мнение. Как это называется? «Частное мнение» — да.

Женщина: Оценочное суждение.

Женщина: …я не фигурант дела. Чего же меня-то снимать? Я же… Я, на самом деле, не была даже с ним знакома. Я знакома только со своим мужем.

Сергей Филиппов: Ты же мне сняла камень с души тем, что всё-таки заставила меня дойти до него…

Женщина: Ну, это моя… Единственная моя роль, что я буквально заставила тебя…

Женщина: Заслуга Маши вообще…

Женщина: Да.

Женщина: Прийти…

Сергей Филиппов: Ну, знаете, это та заслуга, которая…

Женщина: Дорогого стоит…

Сергей Филиппов: Дорогого стоит.

Женщина: Ну, он не просился никогда. И поэтому я считаю, что я правильно поступила, потому что надо было поставить в этой истории точку обязательно.

Сергей Филиппов: Ну, точку – не точку, а какое-то…

Женщина: Ну, это надо было, да. Надо было отдать дань, вот, не дань, ну, не знаю, как это… Ну, вот это, собственно…

Женщина: Чтобы не осталось знака вопроса, как бы, чтобы всё было понятно.

Женщина: Чтобы не мучится нам всю жизнь.

Сергей Филиппов: Ну, я не знаю. Это, может быть, такое, ну… Такое молчаливое признание в любви и, вот, вся благодарность, которую я, там, в себе не то, что носил, а как-то, вот, она сформировалась. Вот надо было её отдать обязательно. И в этом смысле, конечно, я бы сказал, Маша спасла мне духовную жизнь  или как это назвать…

Женщина: Ну вообще, я сделала для тебя всё.

Сергей Филиппов: Ну, вообще – да. [Смеются].  Если б не… не Маша… как минимум, не сидели бы мы сейчас за этим столом все вместе, что, буквально так и есть.

Игорь Сорокин: Вот, вопрос, опять же, про эту первую экспедицию. Чем там занимался Ерофеев и чем вы? Ну, то есть, вы сказали, что все прилетали в одно место, а потом распределялись по, уже там, отрядам, вот. А функция какая? Что, вот, он копал там, рисовал? Вы что делали?

Сергей Филиппов: Ну, я тогда… Это какой был? Семьдесят шестой?

Игорь Сорокин: Семьдесят шестой.

Сергей Филиппов: Я тогда был студентом первого курса вечернего отделения геолого-разведочного института. То есть, я был техник или коллек… Техник, наверное, да. Техник-геолог. И я… Ну я-то да. Я там довольно быстро начал ходить в самостоятельные маршруты, поэтому все описания, составление карт, как геологических и так далее. Вот. А рабочие, они так и назывались «рабочими». Они выполняли всякую подсобную работу. Там, Слава Богу, копать им ничего толком не приходилось, а вот, таскать рюкзаки, чего-нибудь там, просеивать какие-нибудь пробы… Ну да, в основном рюкзаки таскать: идти за геологом, тащить рюкзак.

Женщина: То, есть им вникать в породы не надо было?

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Нет. Это вот…

Женщина: Ну, карты перерисовывать, чтоб понять…

Сергей Филиппов: Ну совершенно так… Я бы сказал даже «ишачья работа»: тебя грузят, а ты идёшь сзади – тащишь этот рюкзак. А, вот, он отбирает образцы, там, описывает, заворачивает – и тебе в рюкзак кладёт.

Игорь Сорокин: Ну, при этом всё… Ерофеев с его, такой, страстью классификации… Вот, он, наверное, мог и подсказать что-то? Увидеть закономерность какую-нибудь…

Сергей Филиппов: Нет, Игорь, он, естественно, как любой, там, человек, неравнодушный к жизни, любое, там, занятие или явление, которое проходит мимо него, оно, как-то, так или иначе цепляет. И он, что-нибудь… выучит два-три каких-нибудь слова, даже зарисует… А там же все ходили… «Мигматиты», там, какие-нибудь «очковые», там, «гнейсы кристаллические» или, там, ещё что-нибудь. Или, там, «Балтийский кристаллический щит». Это он обязательно выучит, там, несколько каких-нибудь слов, а потом где-нибудь так их вставит, что… что попадают все.

Женщина: То есть, у него такое чутьё было на слово, на литературу?

Сергей Филиппов: Эээээ… Ну, да…

Женщина: Вкус такой?

Сергей Филиппов: Ну, я говорю, это вот та порода людей, которая… у которых со словом какие-то совершенно определённые… ну, свои отношения, особенные отношения. И он мог просто соединить с лёгкой интонацией два-три слова самых обычных, а ты будешь лежать под столом от смеха. И в этом… И вроде бы нет ничего там, вот… если разобрать, просто положить – это будет хронология Второй мировой войны. А когда он тебе её зачитает, ты будешь лежать от смеха под столом. Причём без всякой клоунады. Да, чутьё слова. Чутьё и… Не чутьё даже, а осязание, вкус, понимание слова… Не понимание. Чувствование – да. Да, чутьё. Правильно, да. По кругу пройдёшься и к тому же и придёшь. Да… Но, в общем, конечно, это такая… Для меня это такая… я бы сказал даже, интимная история, интимная тема. И как её, там, словами пересказать, определить?

Женщина: История любви.

Сергей Филиппов: Ну, если хочешь – да. Это только вот эти бесконечные наши поздние сожаления, как мало взял, как много расплескал… не донёс, не сохранил. Хотя бы одну фотографию!

Игорь Сорокин: А, вот, знаете вот такое у него произведение – эссе «Василий Розанов».

Сергей Филиппов: Да, да, да, да, да.

Игорь Сорокин: Мне кажется, как раз, там просмотрены взаимоотношения учителя, там, воспитателя и ученика.

Сергей Филиппов: Я, Игорь, уже не помню. Естественно я читал все его произведения…

Игорь Сорокин: То есть, там как бы встречается старший с младшим, вот…

Сергей Филиппов: Про Розанова… Он у меня воспоминается только в одной связи: что его вот эти записные книжки – это довольно похожая, такая, вещь на розановские «Опавшие листы»…

Игорь Сорокин: Опавшие листья…

Сергей Филиппов: «Опавшие листья», да, да, да, да.

Игорь Сорокин: Ну, он работал точно также: он записывал… причём, у Розанова эта вот страсть коллекционера доходила до  того, что он подписывал, при каких обстоятельствах, в какой день, какая, там… в это время, там, что было… что происходило: «Шёл дождь», там… и так далее. То есть, он запишет мысль, да? И обязательно в скобочках напишет: «За разбором монет».  «Разбором монет», ну, был нумизматом, там, или там, вот… «Шёл по улице, то-то, то-то» — и все обстоятельства, при которых ему пришла эта мысль. То есть он был ещё и такой… так параллельно у него, такой, шёл анализ… анализ того, почему эта мысль у него родилась.

Сергей Филиппов: А вы знаете?.. Да, это, вот, какая-то такая скрупулёзная педантичность – я даже не знаю, как… и при этом ещё какая-то внутренняя невероятная организованность. Потому что взять те же записки, ну, блокноты Ерофеева, это же тоже невероятно систематизированная работа. А я сейчас ещё про… вспомнил про того же Фёдора Сологуба. От него же вообще люди с ума сходят и по сей день. У него же можно восстановит все че… У него… пишет… написано какое-то стихотворение, есть исправление, и они все пронумерованы, они все про… как сказать? Про…

Женщина: Датированы…

Сергей Филиппов: Продатированы. И не только. Что в период, что после. Можно всегда откатиться, как в компьютере… знаете, «отменить», «отменить»…

Женщина: Первоначальный… к первоначальному…

Сергей Филиппов: К первоначальному, да, какому-то варианту. И вот это… это даже… это не педантичность. Это уже какая-то…

Женщина: Клиника…

Сергей Филиппов: Болезнь, да. Вот, они почему-то… ну, они… я вот этих великих имею в виду… Как-то, вот, они почему-то вот такое…

Игорь Сорокин: Не, ну это психическое какое-то свойство: у одних так, у других так. У Хлебникова всё наоборот.

Женщина: Да. Ну, просто вообще это же обычные люди показаны. Вот Сергей, например, записывает и систематизирует всё, а я в жизни ни одного блокнота не смогла записать. Вообще ни одного. Вот, у меня даже… еженедельника не могла вести.

Игорь Сорокин: Ну, вот, у Ерофеева ведь похожая ситуация. У него с одной стороны полный порядок в голове, да, классификации?.. При этом абсолютная какая-то неприспособленность… и вообще… Вот.

Сергей Филиппов: А он просто никогда на это не обращал внимания, а, самое главное, у него была Галина. У него была Галина, и…

Игорь Сорокин: Ну, да, Галина, но он тоже как-то…

Сергей Филиппов: До Галины – ещё кто-то там… А до Галины и не требовалось этого ничего, потому что проблема…  как бы выживания или, там, «жизнеобеспечения», как теперь говорят… то есть, как раньше было…

Женщина: Как раньше говорили…

Сергей Филиппов: Да. Вот. Она же возникает только с определённого возраста. До какого-то возраста на неё не обращаешь вообще внимания. Ну, есть кусок хлеба – слопал и побежал дальше.

Женщина: И за состояние здоровья тоже.

Сергей Филиппов: Ну это… плюс состояние здоровья, да. Потом уже появляются какие-то, вот, странные обременения в жизни, когда о чём-то надо думать. И вот тогда появляется Галина. Вот. И это же… Это союзы, которые везде одинаковы, когда соединяются люди, нуждающиеся друг в друге: у одного есть одно, у другого – другое.

Женщина: У каждого есть своё.

Сергей Филиппов: Да. А у него в голове была абсолютная… Вот, я думаю, что он был бы неподражаем и, вот, совершенно на своём месте в качестве какого-то лектора. Вот, а-ля, как, там, скажем, этот… твой  Быков или кто-нибудь ещё. Вот и… Потому что… да. Рассказывать… И ему, главное, не надо было бы готовиться, у него там всё в голове это лежит, он бал…тон…

Женщина: На любую тему с любого места.

Сергей Филиппов: Да. Тоннами, там, процитирует кого угодно…

Женщина: Ну, вот у Розанова, у него, вот, есть какая-то… я тоже прочла вот в этой книжке, что он тоже, вроде бы, ценил Розанова и каким-то его таким своим братом каким-то старшим. Но от Розанова есть ощущение какой-то, всё-таки, истерии, такой, немножко женской, а от Ерофеева – нет. Он такой, всё-таки, мужчина. У него совершенно нет истеричности вот какой-то такой прямо.

Сергей Филиппов: Да ещё какой мужчина!

Игорь Сорокин: Ну, вот, кстати, Розанов… не знаю, каким был, там, ростом, но ощущение, что невысокого. Что он был каким-то, вот…

Сергей Филиппов: Женщины: Маленьким.

Игорь Сорокин: Каким-то субтильно… таким… Вообще вытворял какие-то потрясающие вещи. Он был, конечно, такой экспериментатор, естествоиспытатель… Вы знаете, пример, когда он, например, писал под разными именами, да… статьи с противных сторон.

Сергей Филиппов: Полемизирующие, да?

Игорь Сорокин: Да, да! Он вёл полемику сам с собой, да. Вставал на позицию одного – и громил. Потом – раз – на эту позицию – и здесь громил. И вот из этого выстраивал… получал гонорары и от левых, и от правых, вот. Потом, когда это всё это вскрылось, конечно, его выставили… Это же вообще… ну, полная беспринципность, свинство… Как мог?! Мы верили, да? Мы же, там… А он показал, что всё это вообще пустышка…

Сергей Филиппов: Ну люди же играют в шахматы сами с собой? Я, вот, до сих пор не могу этого понять…

Женщина: И играют в театре. То Отелло, то Яго.

Сергей Филиппов: А… да. Тоже.

Женщина: …и ничего. И всё это – игра.

Сергей Филиппов: Ну, в театре это всё-таки такая условность, о которой договариваются изначально, а вот в шахматы…

Игорь Сорокин: Ну, вот, про Набокова всё понятно. А, вот, про Достоевского? Вообще были у Ерофеева какие-нибудь с Достоевским отношения?

Сергей Филиппов: Да, конечно были. Я помню его определение, когда он сказал, что если бы Достоевский пожил ещё немножко и подольше, он стал бы религиозным писателем, проповедником, что ли, каким-то таким религиозным. Что он по всему своему тренду уходил туда. Вот… Ну да, это… Ну как? Ну, с уважением, как, не знаю, определить?.. Потому что, ещё раз, Игорь, ну не было у нас каких-то там литературоведческих или подобных, аналитических каких-то там, размышлений-обсуждений. Я подозреваю, у него была одна цель… ну… не то, что напичкать… ну открыть, познакомить, ввести, вот, в этот…

Игорь Сорокин: Но Набокова он давал читать, а Достоевского – нет?

Сергей Филиппов: Достоевского – нет… Я сейчас пытаюсь вспомнить… Я успел ли к тому времени… У меня был период… Сейчас, это был семьдесят девятый год… Это был семь.. ну, во-первых, я бы сказал так: я, конечно, не прошёл полный курс обучения у Ерофеева. И, вот, первые два-три года он, да, пытался так потихоньку меня куда-то туда ввести или чтобы я перестал бояться чего-то, как-то, вот… высказывать даже, хотя бы, просто собственное мнение. И, я думаю, что с Достоевским у меня сложилось бы, потому что даже к тому моменту, по его оценкам, я уже, вроде как, дозрел, я в это время как раз посвятил целый… помню лето… такому… ну, тотальному что ли прохождению через Достоевского… У меня как раз, там, тоже сложилось обстоятельство, что мне пришлось уволиться из одной экспедиции, и я поехал поваром в другую экспедицию, просто чтоб уехать из Москвы. И…

Игорь Сорокин: А почему поваром? Других, как бы, не было должностей?

Сергей Филиппов: А, нет. Я специально… Я, помню, не хотел ехать по специальности, а просто, вот, ну совершенно таким, оторванным от каких-то обязанностей человеком. И я посвятил, вот это всё лето… Я готовил какой-то там обед – ужин, что-то ещё, а остальное время я тратил на то, что читал Достоевского. Ну, я помню, да, это было лето Достоевского.

Игорь Сорокин: Но вы уже, как бы, не… не ходили в семьдесят девятом году, да? Уже это самостоятельное было погружение?

Сергей Филиппов: Да. Вот, как раз, был год-полтора, когда я реже ходил… ну, редко, так скажем, ходил. Это был период моего короткого первого за… женатства… как бы…

Игорь Сорокин: Женитьбы…

Сергей Филиппов: Женитьбы, да… В общем, замужества. И я был отвлечён тогда. А потом довольно быстро я разошёлся с женой и опять вернулся к Ерофееву. Вот. Опять вернулся к своим интересам. Но я за… к тому времени уже, да… немножко как-то, я бы сказал, подокреп, что ли? Подокреп и знаниями, там, и верой в се… в себя. Да. Но всё равно это продолжалось уже… Да, всё равно это продолжалось знакомство: «Вот Северянин, а вот Саша Чёрный, а вот Ходасевич»… Ну я просто вспоминаю какие-то такие, вот, специализированные что ли моменты…

Игорь Сорокин: Спецкурсы.

Сергей Филиппов: Да. С разных сторон он там… совершенно разного… вкуса что ли пищу для мозгов подавал, чтоб с разных сторон попробовать. Поэтому вот так получилось, что больше не столько Ерофеева, сколько о себе, да. Ну это обычная история…

Игорь Сорокин: А вы не пробовали, ну, записать?

Сергей Филиппов: Игорь, я искренне… я без лукавства каких-либо и кокетства говорю, что мне нечего записать. Это, вот, мы сейчас сидим долго разговариваем о том, о сём…

Игорь Сорокин: Но это может быть несколько страничек. Не обязательно книгу писать. Не обязательно, там, большую, разветвлённую… А это просто, ну как размышления. Всё-таки, ну, такой, интересный у вас опыт.

Сергей Филиппов: Ну, во всяком случае, не самый распространённый, что ли, ракурс взгляда на Ерофеева. Это да. Это верно. Но просто так сидеть и базироваться на своих каких-то воспоминаниях ощущений, я думаю, что не очень, а вот если сесть сейчас, проштудировать ещё раз им написанное…

Игорь Сорокин: Вот, кстати, очень интересно, потому что какие-то вещи вы сейчас можете, ну, понять, да? Прочитать и вспомнить, как… как… я не знаю, ну, или интерпретировать, как вы считаете, что это взялось отсюда, а это – отсюда, а может быть вот так вот.

Сергей Филиппов: Ну какие-то вещи да, потому что…

Игорь Сорокин: Ну, то есть, можно… небольшая такая преамбула, чтобы было понятно, в каком году, при каких обстоятельствах вы познакомились, как долго общались, с какими перерывами, и после этого вы уже… ну, вот, некий анализ, действительно… «Перечитывая Ерофеева», там… прочитывая. В каждом возрасте же прочитываешь…

Сергей Филиппов: По-своему…

Игорь Сорокин: …по-своему?

Сергей Филиппов: Бог его знает, Игорь! Ну, наверное, это было бы неплохо. Но этому надо посвятить время и, самое главное, собрать себя, настроить и… Хотя… Хотя… конечно… Чувство благодарности, пожалуй, может заставить это сделать.

Игорь Сорокин: Ну да. Вот приехали к нам – что-то всколыхнулось.

Сергей Филиппов: Ну да. Так скажем: «взбодрили»… или взбудоражили немножко память…

Игорь Сорокин: Ну, Коломну он вряд ли вспоминал, конечно, да?

Сергей Филиппов: Да что-то как-то… Ну это, понимаете? Это же никогда не были какие-то тематические рассказы. Это всегда были такие укольчики воспоминания о чём-то, которые К слову, К ситуации.

Игорь Сорокин: Ну, собственно, у нас, кроме упоминания о перечне его работ в его же биографии, что он там грузчиком в Коломне работал. Кроме документов, которые есть в пед. институте, да? О том, что он принят, о том, что ему материальную помощь оказали, вот, что он, значит, исключён, то, вот, кроме этих трёх приказов ничего такого нет. Это уже всё остальное мы же ведь… мы домыслили, да? То, что он работал именно в магазине «Огонёк», который на первом этаже, который под Арткоммуналкой и так далее… Ну, то есть, вроде как… Но документов-то нету! То есть, с позиции настоящих историков мы, вот, ну, придумщики. Потому что, скажут: «Где доказательства того, что он?..» «Да, мы, вот, с разными людьми говорили, которые даже работали в этом магазине. Говорит, ну студенты приходили, они просто подрабатывали там – и всё». Поэтому не знаю, сколько раз он, там, разгрузил и сколько машин, да? Вот. Но это позволило ему написать, что он работал грузчиком. Ему же нужно было доказывать, что он не… не асоциальный элемент, а всё-таки он трудился. Там… У него такой список колоссальный! В Средней Азии он, там, в экспедиции по изучению гнуса [Смеются]. Там ещё… вот.

Сергей Филиппов: Да. Ну, про учёбу я помню его рассказы, а…

Игорь Сорокин: Ну, он четыре раза пытался получить высшее образование.

Сергей Филиппов: Да, да, да. И все они примерно по одному сценарию… как у Жванецкого, помнишь? Там, в консерваторию, что-то  такое, тюрьма, а у него, там: «Лежу на диванчике, успеваемость «5», «5», «5», «5» — «отчислен». «5», «5», «5», «5» — «отчислен». Ну вот и, да… И при этом он, казалось бы, совершенно… ну, с его подачи… совершенно безобидная жизнь: «Вот лежу себе на диване, попиваю «портвейн», а вокруг какой-то народ сам кучкуется и чего-то такое, а потом – бах – отчислен! За что? Почему?» Ну… ну, в общем-то, понятно, да, конечно… Такие… личности совершенно… Они, может быть, и вписаться могут в любой интерьер, но вот в советский вписаться не смогли. Ну, собственно и не хотели никогда.

Игорь Сорокин: Ну вот нам один студент того времени, ну, рассказал, что была комната — где стояло восемь кроватей — огромная в общежитии. Можно было кататься на велосипеде по этой комнате – настолько она была просторная, что он… Его, кстати, здесь называли «Бэном». Вот такая была у него… Венедикт…

Сергей Филиппов: Кликуха?

Игорь Сорокин: Кликуха, да. «Бэн»… Что он действительно, да… Все уходили, там… кто на занятия, кто спортом, кто ещё чего-то, а он лежал на кровати и чего-то читал или думал, вот. И что, вот, из этого общежития… Мы можем, кстати, туда подойти. Вот. Есть, ну… Было бы у него три пути. Вот. Там, через дорогу пед. институт, вот, налево там Дом Колхозника, где разливное можно было выпить. Вот. А направо магазин водников, где тоже можно бутылку было купить. Вот. Он на распутье выходил.

Сергей Филиппов: Ну, в общем, да. С его памятью и аналитическими способностями, вот, конечно учиться человеку… Должен был попасться очень хороший учитель, который мог бы ему… чему-то его научить, а всё остальное он брал, просто читая… из книг и так далее. Хотя, при этом, да… никогда не был высокомерен. Это точно. У него, да… такое любимое слово было — «дурачок». А оно… Оно какое-то… не носило оттенок, там, обиды или, там, уничижения или такого, вот, снисхождения к маленькому ребёнку, и так далее… Ну, там: «Дурачок ты мой!»  Это такое очень милое, такое, ласковое… «Ну, дурачок». «А, да, это, там, дурачок». Вот, это было у него такое исчерпывающее такое определение и, пожалуй, одно из самых грубых слов, персонально обращённых к кому-нибудь. Хотя, конечно, мог и… назвать как-нибудь и покрепче.   Но это, если уж человек совсем, там, выдающийся.

Чёрт его знает? Как-то, вот, так память устроена, что ничего конкретного и почему-то там не застревает. Только какая-то ощущение… А с… да. И обидно, что и современников, практически, не осталось. Его-то современников вообще не осталось, наверное. Тридцать восемь…

Игорь Сорокин: Да нет, почему?

Сергей Филиппов: Хотя нет. Немножко должны ещё сохраниться.

Игорь Сорокин: Да, кстати. Может, кого-нибудь посоветуете, с кем ещё можно вот так вот… подружиться? Поговорить…

Сергей Филиппов: Вы знаете, я бы порекомендовал Ольгу Седакову.

Игорь Сорокин: Ну, Ольгу Седакову мы уже давно сюда пытаемся заманить. Но она с трудом заманивается.

Сергей Филиппов: Ну, она высокого полёта уже, да… дама такая… Ну, вот, её как женщину-интеллектуала он признавал, да. Он не многим женщинам даровывал это звание, а её считал вполне себе умной. Но она, да, любопытный человек. Хотя тоже со своими какими-то этими… как все мы.

Женщина: У меня как раз в книжке предисловие Оли Седаковой, поэтому я решила послушать.

Игорь Сорокин: Ну, Ерофеев, вот… Сергей говорит, что…

Сергей Филиппов: Да, да, да.

Игорь Сорокин: …он её…

Сергей Филиппов: С уважением к ней относился…

Игорь Сорокин: Ценил.

Женщина: Где-то я читала про похороны, что, когда были его похороны, она шла в стороне как бы, вот. То есть она внутренне не смогла не прийти, да вот?

Женщина: А Серёжа даже не пришёл.

Женщина: Но не смогла примкнуть… То есть это почти ваша позиция. Но вот, как бы, влиться в общее тоже не смогла. То есть, у них, видимо, такие серьёзные были отношения, чисто как у художников…

Сергей Филиппов: Она, конечно, особняком стояла среди этой… А, понимаете, в основном, народ-то случайный вокруг него крутился и мотался в этом доме. И народ, который, в основном, с какими-нибудь бутылками крался. Галина, бедная, с помелом их, поганых, пыталась разгонять, но это было почти невозможно. А Ольга Седакова… да, она совершенно такой отдельный был типаж от всей этой массы. Но она тогда совсем ещё была начинающей. Она тогда, по-моему, даже не публиковалась ещё  в то время. Ну или, может быть, какие-то совсем отдельные штучки-дрючки… И я не вспомню…

Игорь Сорокин: Мне кажется, в конце восьмидесятых у неё первая книжка вышла…

Сергей Филиппов: Да, я помню, она что-то читала вслух… Ну, вот, какие-то там две-три вещи, но поскольку у меня этот… Как это называется? Женофобство, да? Ну…

Женщина: Это когда любят женщин или не любят?

Сергей Филиппов: Нет, конечно,  не любят. Женофобство? Ну, в общем, я очень даже…

Игорь Сорокин: У жены спрашивает!  «Женофобство»? [Смеются].

Сергей Филиппов: Ну, я имею в виду в литературе. Для меня единственная женщина-литератор – это Цветаева, а, вот, всё остальное – это… Ну уже да… Да… Я в этом отношении, всё-таки, какой-то этот… ксенофоб. И я всегда вспоминаю эту набоковскую потрясающую фразу по поводу того, что «и вообще напрасно вы пытаетесь скрыться за мужским псевдонимом! У вас все фразу запахиваются налево». Да, это просто… Ну, это только у Набокова такие, там… «Из-под ног ПРЫСКАЛИ кузнечики» — и что-нибудь в этом духе. И вот… Не помню я, насколько там хороши были или дурны эти стихи, но Ерофеев слушал, не прерывал. Значит, наверное, вполне себе.

Женщина: Но учитывая, что полмира «запахивается налево», то…

Женщина: А я люблю женскую прозу.

Женщина: Я говорю, что есть читатели всё равно.

Игорь Сорокин: Да, кстати… А Ерофеев пел?

Сергей Филиппов: Вот я тоже сидел и пытался вспомнить: пел он или не пел? Нет, вряд ли… Что-то не могу припомнить. Ну, во всяком случае, явно. Хотя голос у него был очень… Я думаю, женщинам безумно нравился. Это, знаете, такой тембр очень густой, низкий… да…

Женщина: Он как-то говорил: «Женщинам нравился»?

Сергей Филиппов: Ну да.

Женщина: Как у тебя есть такое же представление?

Сергей Филиппов: Ну, я слышал от женщин, что им нравится… Что их начинает как-то резонировать, вибрировать такой тембр голоса. Нет? Ну, Маш, я не женщина… Я тут…

Женщина: Ну, как нет? Мне нравятся мужчины с низким голосом! Я же и продемонстрировала в своё время. Поэтому…

Сергей Филиппов: Ну, Маш, ну… Со мной нельзя брать пример.  Просто неотразим, поэтому ты не…

Женщина: Я о другом. Я просто хотела тебе… навести на мысль, что… намекнуть так аккуратно и скромно, что ты говорил, вроде, что, вот, эта сторона жизни у него была как-то… ну, присутствовала.

Сергей Филиппов: Присутствовала, да.

Женщина: Ну вот. Я вот про это хотела аккуратно сказать.

Игорь Сорокин: Женщины, в смысле?

Женщина: Да, да, да, да, да. Но как-то хотела…

Женщина: Положительное отношение к этому?

Женщина: Да, что это было.

Сергей Филиппов: У него по отношению к ним или у них?

Женщина: Взаимно.

Сергей Филиппов: Взаимно, я думаю, там была… полная взаимность, да. Но избирательная. Ну, в том смысле, что…

Женщина: Не подряд?

Сергей Филиппов: Да. Нет, совсем. Но хотя я точно не знаю. В подробностях этой стороной жизни не интересовался. Ну вот…

Игорь Сорокин: Ну вот. Да. Спасибо!

Женщина: Вам спасибо!

Игорь Сорокин: Вот мы бы ещё… Ещё полтора часа проговорили.

Сергей Филиппов: Да?

Игорь Сорокин: Да.

Женщина: А ты переживал, что тебя не хватит надолго. Видишь, как!

Сергей Филиппов: Да нет, ну…

Женщина: Рассказчик! Почти как Ираклий Андронников!

Женщина: Мы запирать не будем. Мы воспользуемся записью.

Сергей Филиппов: Ты не путай рассказчество и с болтовнёй.

Женщина: Нет, ты хорошо говорил. Мне понравилось.

Сергей Филиппов: Спасибо!

Игорь Сорокин: Сегодня 26 ноября четверг 2015 год. Мы беседуем с Виталием Васильевичем Тепляковым, полярником, а теперь уже подводником. Дорогой Виталий Васильевич, выдайте нам, пожалуйста, информацию про Коломну 60-х, про житье-бытье в коммуналках.

Виталий Васильевич Тепляков: Ну, вот здесь вы немножко промазали, поскольку жил-то я в 60-х в Коломне, а в коммуналке жить не довелось.

И.С.: Никогда?

В.Т.: Никогда, слава Богу.

И.С.: Ну в гостях бывали?

В.Т.: В гостях бывал. Даже вот в этом доме, правда, не помню в какой квартире. Жил у меня одноклассник мой – Морозов. Как зовут забыл. Ну, не важно… Помню, что Морозов. На втором этаже. Ну, где-то вот здесь. Ближе к углу… Ну, и в других коммуналках бывал. Ну, чё?…

И.С.: Нравилось?

В.Т.: Как тебе сказать? Веселее, конечно, чем одному с двумя сестрами. А тут, видишь, целый свод одноклассников, одногодков. Наверное, веселее. Ну, попробовать не пришлось. Так что ничего такого сказать не могу.

И.С.: Тогда остается Коломна 60-х. Вы, как человек творческий, обрисуйте нам ее. Живописуйте.

В.Т.: Ну, творческим я никогда не был. С чего ты взял, что я творческий?

И.С.: Ну как? Вы фотографируете, чертите отрезки, еще и пишете немножко рассказы в журнал

В.Т.: Это с твоей подачей, можно сказать.

И.С.: Как оно было тут? Классно жилось?

В.Т.: Ну, чё. Вот я и говорю…. В 60-е годы я учился в школе №3. Вот там у нас, которая стоит на Соборной площади, красное здание.

И.С.: Около Блюдечка.

В.Т.: Да, да. Вот, как раз на Блюдечке. В перемену бегали… весной и осенью. В 61-м я закончил школу и перешел в девятую. Это как в сторону Голутвина ехать, там не доезжая. Между Городской больницей и Дворцом Культуры Тепловозостроителей. Так что, вот 60-е годы-то прошли у меня: первая часть, первая половина, декабрь в Коломне, вторая половина, почти, в Венгрии. Служил я там  в армии три года.  Вот… Ну, что?..

И.С.: Ну раз школьные годы вы здесь проводили, как вы отдыхали?

В.Т.: Нууу… Отдыхали? По-разному. Н у, в школе отдыхали с друзьями во дворе, занимались Бог знает чем. Ааа! Да, вот. Поскольку мы жили на улице Зайцева у моста, ниже Пятницких ворот, к  мосту  как спускаешься, последний дом слева, двухэтажный. Ну, квартира небольшая, а нас много было народу, шестеро. У меня две сестрицы, мать с отцом и бабушка. Ну, зато двор был большой, там на два дома.  Сверстников пропасть! Уходил с утра, когда свободен. Приходил вечером, а если иногда и не приходил, то ругать некому было. Занятия? На улице в основном все происходило,  никаких гаджетов у нас тогда не было. Большую часть времени проводил на речке, летом. Зимой тоже на реке, на коньках катались, на лыжах. Ну, то есть… Все свободное время, в основном, на улице. Но в отличие от теперешней молодежи, очень хорошо знали друзей и соседей. Теперь вот они порой живут в одном доме и знать не знают друг друга… Ну, многоэтажки потому что. Вот. А тогда были дворы. Интересно было, конечно. У нас улица идет к мосту под горой, на задворках там гора такая, там когда то стояла стена крепостная, с башнями. Там Свиблова. И была другая – Застеночная. А по верху этой… Уже в самом кремле, на территории кремля улица Бобреневская, тогда называлась. Сейчас Исаева. Бобреневская проходила. И вот, мы с теми пацанами вечно что-то делили. Чё — мы до сих пор не знаем, но дрались иногда. Ну, такие драки то были мирные.

И.С.: До первой крови?

В.Т.:  Ругались, да. Кто-нибудь кого-нибудь заденет по носу, кровь пошла, все кончилось. Такие вот. Да. Вот, без злобы. Да.

И.С.: А вообще, действительно, были какие-нибудь четкие деления? Ну, там: «Мы кремлевские», «Мы посадские», «Мы запрудовские», «Мы…»

В.Т.: Ну… Вот у нас…

И.С.: Где граница проходила?

В.Т.:  Ну, по улицам, наверное. Мы, вот с этого отрезка Зайцевой. Вот, от Пятницких ворот до речки — там была одна команда. Ну, вот… Мои погодки там. Начиная… я с 45-го… Вот, начиная где-то с 43-го и по 48-й. Эти где-то пять лет. Вот… Мы все были сверстники, практически. И в общем-то… Нас много очень было.

И.С..:  Как вас называли там? Там «плошкутники»?..

В.Т.:Зайцевские.

И.С..: Зайцевские?

В.Т.: Да. А вот те, которые с Бобреневской улицы, те бобреневские. Не те бобреневские, которые в Бобреневе жили, а вот именно с Бобреневской улицы. Вот с ними у нас там…

Ну, я так понимаю, что это происходило из-за того, что на задворках у нас стояли сараи, а за сараями была помойка. Ну, там выгребные ямы… Туалеты стояли. Тогда канализации не было, как и сейчас в тех домах, по Зайцевой. Сейчас кое-где есть, правда. Вот. Так мы на этих задворках сделали себе площадку… Спортивную… Сами строили. Поле волейбольное. Там всё-всё-всё. Кольца повесили, перекладину украли из третей школы. Брусья. Которые зачем-то выкинули на улицу из спорт зала. Мы их быстренько раз — и перетащили к себе. Правда, потом пришлось тащить обратно. Кто-то нас это самое… Заложил Ну, в школе директор сказал: «Ты, ты и ты. Чтобы брусья стояли завтра на месте». Был такой у нас…Михаил Борисович. Он такой: «Ты, ты и ты. Брусья чтобы стояли!». У него такой палец был — раненный, он ветеран. Ну, чё? Притащили брусья обратно. А все остальное так и осталось. Спортивная площадка долго там существовала.

И.С.: Так. Из-за нее был сыр-бор какой-то?

В.Т.:  Да нет. Вот когда площадка уже была, у нас сыр-бор как раз таки уже кончился. А это было до того.

И.С.: Заняться было нечем.

В.Т.:  Да, видимо поэтому. Заняться было нечем, вот и делили помойку: чья она? Наша, ваша. А потом и эти ребята приходили к нам в волейбол играть. С удовольствием, без всяких проблем.

И.С.: Вообще какая-то спортивная очень Коломна. Вот послушаешь одного, второго, третьего: кто бегает, кто волейбол, кто что.

В.Т.:  Не знаю. Делать было больше нечего. Ну, так особо-то… Я, правда, еще в изо кружок ходил к Николаю Ивановичу Бодрягину. Ждал с нетерпением каждый четверг и воскресенье. Мне очень нравилось ходить рисовать. Вот Лешка Федоров, Толик Кузовкин, Мишка Бакумов. Сверстники мои. Все туда ходили.

И.С.: То есть и художники некоторые да? Вот Абакумов художником стал.

В.Т.:  Да.

И.С.: Кто еще?

В.Т.:  Кузовкин Анатолий Иванович. Есть у нас такой писатель. Он тоже художник. Алексей Федоров. Вот этот. Я тебе показывал фотографию. Ну, много было. Много. Не знаю, как-то вот сейчас… Ты спрашиваешь, а в голове у меня какие-то обрывки. Кусками. 60-е годы, начало 60-х – это школа. Сначала третья, потом девятая. Потом армия, три года. А потом ещё… Ну да, я в институт поступил. Из института меня в армию забрали. Потом пришел, опять учиться пошел.

И.С.: А были какие-нибудь молодежные мероприятия в городе? Проводились?

В.Т.:  Наверное, но, слава Богу, меня это не коснулось. Не люблю я эти все… Мероприятия. Ну… Никогда не тянуло в эти собрания. Патриотические. А они в то время только такие и были.

И.С.: А нам рассказывали, чтобыл какой-то день советской молодежи, когда собирались юноши и девушки в лесу за городом и играли в спортивные игры.

В.Т.:  Да, я слышал об этом. В Горошково где-то, но я ни разу туда не попал. Не знаю, почему. Но при всем при этом, достаточно много дел было и дома, поскольку семья большая. На мне, значит, на старшем ребенке, была забота о том, чтобы вода была всегда. Воду приходилось носить из бассейки. Ведрами. Сестрицы не могли. Младше были, поэтому пацану приходилось этим заниматься. В магазин за хлебом, кое-какие продукты. Там… Мама за маслом посылала всегда, говорила: «Рафинированное не бери». Такое нельзя есть. Сейчас почему-то все рафинированное едят. Так что… Не знаю… Учились, естественно, в школе. Ну, учился-то я так себе. Ну, по крайней мере, без проблем… четверки, пятерки.

И.С.: А какие учителя были в школе? Заинтересовывали они?

В.Т.:  Ну, разные. Как вот, например. Я вот сейчас до сих пор  встречаю, рядом со мной живет… Её как раз сегодня утром видел. Учительница моя по географии, которая поставила единственную тройку мне в аттестате. Ну, видно потому что, я лучше её знал географию и задавал неудобные вопросы. Ну, а сейчас чего мне… Она старше меня годов на 15, наверное. Значит ей сейчас годов 85. Очень интересно. Вот, встречаемся иногда. Даже здесь, в Пастиле встречались. Она когда-то жила там, где Москворецкая. На Посаде тоже. И вот, она тоже ходит…Учительница по географии. Ну, и учителя разные. Например, мне очень нравился учитель, вот, в восьмилетней школе, я восемь классов заканчивал в третей школе как раз. Вот там на Соборной которая стоит. Зимаков у нас был… Как же его? Алексей Матвеевич, по-моему. Учитель физики. Ну, он очень любил физику. И мы, естественно, вместе с ним, поскольку он очень хороший был учитель. Ну. До 90% учеников его любили. Но вот по географии как раз наоборот было.

И.С.: Не любили географа?

В.Т.:  Наоборот, она меня не любила. Сейчас любит зато. Мы тут встречаемся, здороваемся.

И.С.: А сколько ей уже лет?

В.Т.:  Ну, наверно 85. Ну, наверно, в районе того. Ну, мне было… Сколько? 15? А ей около 30.

И.С.: Ну да,  с возрастом выравнивается все.

В.Т.:  Да. Не. Сейчас мы друзья. Я говорю, она мне единственную тройку поставила в аттестат.

И.С.: Но вы всей жизнью своей доказали любовь к путешествиям.

В.Т.:  Так в том то и беда, что я и тогда лучше её знал географию. Наверно, поэтому. Ну, не то чтобы лучше, но по крайней мере у меня проблем не было с этим вопросом. Но вот… что-то я не так говорил. Самое интересное, что я потом еще, после института, уже правда в 70-е годы, учителем работал. Физику преподавал два года. Так же с пацанами, с девчонками… нормально все было. Нравилось там в школе работать.

И.С.: Виталий Васильевич, расскажите, как вы говорили, чем учитель физики от учителя геометрии отличается?

В.Т.:  Как отличить физика от математика, что ли?

И.С.: Да. Да. Да

В.Т.: Ну, надо просто спросить. 0,5 + 0,5 сколько будет? Ну, физик скажет — литр. А математик скажет — единица. Вот и все.

И.С.: А вы? 0,5 + 0,5 сколько?

В.Т.: Так это какие 0,5 ещё… Так что ничего не скажу.

И.С.: Так. Это вы про школу.

В.Т.:  Да, вот я говорю, 63 года это в основном… Ну да… Такая уже школа, почти взрослая. В 60-е годы я как раз в институт поступил. Наш, педагогический. Ну вот… Поскольку не прошел по конкурсу в Бауманское. Баллов не хватило на общагу. А без общаги чего-то родители меня не пустили. Туда жить. В Москве. Ну, а сюда пришел, меня взяли.

И.С.: А как это так в общагу..?

В.Т.:  То есть надо было 17 баллов, а у меня 16.

И.С.: То есть, вас приняли, но живи где хочешь.

В.Т.:  Да, живи, где хочешь. Родители сказали: «Где хочешь, жить не будешь. Будешь жить дома». Я пришел сюда к Георгию Ильичу.  Георгий Ильич —  был такой зам. декана у нас. Физмата. Говорю, вот такая история, а он: «нет проблем, давай».

И.С.: Это уже новый корпус был построен?

В.Т.:  Не, старый.

И.С.: Старый?

В.Т.:  Да. Это 64 год.

И.С.: То есть, прям вам никуда ходить не надо. Вы жили рядом.

В.Т.:  Да.

И.С.: Вышли, два шага и на месте.

В.Т.:  Да, рядом с домом. И мама у меня там работала А потом, когда туда перевели, мы переехали на Зеленую, тоже одна остановка. Так что, я и там учился рядом. После армии я пришел и уже учиться пошел туда.

И.С.: В каком году вы поступили значит?

В.Т.:  В 64-ом. А 2 ноября меня в армию забрали из института. А через полгода вышел указ не брать из институтов. Друзья прислали телеграмму: «Ура, ура! Вышел указ. Послужите, мы вас подождем». Сволочи какие. Ну что? Послужил.

И.С.: В каких войсках?

В.Т.:  В пехоте. Ну, правда я… Первый год, полгода, значит, в мотострелковой роте, потом 7 месяцев или 8, уж не помню. В Бердичеве, в медицинской роте. Стал санинструктором. И вернулся в часть, уже был санинструктором. Сначала. В батальоне. Ну, да. В батальоне санинструктором сразу.

И.С.: То есть, если что вы перебинтуете, наложите…

В.Т.: Да.

И.С.: …шину? Спасете. Вынесете из-под огня…

В.Т.:  Да. А если уж совсем плохо: больной перед смертью потел-потел. Хорошо.

И.С.: Виталий Васильевич, может, про игры какие-нибудь расскажете? Чем еще кроме спорта вы занимались? Были у вас какие-нибудь забавы детские?

В.Т.:  Ну, как то вот, особо-то забав и не было.

И.С.: Прятки, жмурки, наперегонки?

В.Т.:  Не, ну прятки, жмурки — всё это да. Все это не занимало какой-то там… Кусок большой в жизни… А просто в любое время, в любой день мы могли поиграть в это, в это или в это. Когда нам приспичило в прятки, мы спрятались где-то во дворе,  в сарае, не найдешь. Три дня искать будешь. То есть, это было совершенно запросто.

И.С.: Ну, у вас там антураж вообще такой…тут тебе крепость, тут тебе башня, тут тебе сарай.

В.Т.:  Ну, там раздолье было для пацанвы-то, что говорить. Река рядом. Летом я уходил с утра. Вот, особенно по м?ньшеству было. И на весь день. Потом только к вечеру… Уже… Загоняли. Домой.

И.С.: Ну а чем отличаются  речные пацаны? На чем вы там…

В.Т.:  Речные пацаны…

И.С.: Там… Льдины гоняли… Или как там?

В.Т.:  Начиналось все весной. Вода. Снег стаял. Речка разливалась. Ледоход. Все ждали этого момента. Ледоход. А у нас там же мост. Его выводили в сторону. То есть, его снимали с этого места и отводили в сторону, чтобы лед прошел, а его не унесло. Иначе, его сорвет льдом и не найдешь. Вот Его отводили в сторону, для этого там вырубали такие здоровые полыньи во льду Когда? В марте еще. В каком марте? В феврале где-то начинали. Лед вот так обрубали со всех сторон, льдину топили, и она уходила по течению. Образовалась такая полынья. Ну, часть льда забирали эти… «Лёдчики-подводники», которые лед на подводах возят. Увозили по магазинам, тогда еще лошади были. По магазинам ледники набивали, тогда еще не было промышленных холодильников. Вот. И вот в эти вот дырки во льду, выводили этот мост. В сторону. Там укрытие стоит. Вот они его… И когда начинался ледоход… У нас там, вот как идешь к мосту, слева, здоровый такой буквой «Г» стоял здоровый амбар. Назывался «Заготзерно». И в этом амбаре, когда вода приходила, она доходила обычно до наших ворот, в среднем. Чуть выше, чуть ниже, но первый дом этот двухэтажный, на улице Зайцева. То есть, амбар этот весь заливало. Там неглубоко было, но вода была. Мы, перед тем как этот… Подойдет вода… Снимали двери. Там здоровые амбарные-то двери. Кувалдой. Несколько кирпичей. Бревно под дверь. Четверо, на этой повисят… На палке-то. Рычагом — раз. Она с петель слетает и падает. В воду! Уже вода там почти по колено. У нас это плоты были. На этих плотах мы в амбаре внутри устраивали всякие сражения. Плавали на плотах, толкались, шестами, палками, веслами. Очень интересно было. Ну, плюс на льдинах катались. Кончалось обычно это воспалением легких. У меня. Я раз семь, наверное, болел в детстве воспалением легких.

И.С.: То есть, каждый год практически.

В.Т.:  Пока ледоходы были, да. А это где-то до конца 60-х годов речка замерзала. Тогда еще не было сбросов с химкомбината этого, с Воскресенского. В 70-е года она почти уже редко стала замерзать, в 80-е. А тогда замерзала. Все берега были голые. Деревьев не росло. Потому что каждую весну вода поднималась. Да? Тут же мороз ударял. Весенние вот эти ночные морозы. Да? Всё сковывало. И все эти кустики все счищало каждую весну с берегов. Это сейчас все заросло деревьями. Раньше такого не было. Берега голые были. Вот. И очень хорошо город просматривался с реки. И из города смотреть можно было. Там, я не знаю… И Бобренев монастырь… И всё… Пейзаж был другой совсем. Ну, вот… Ну, а на льдинах? Как? Всяко бывало. Катались.

И.С.: Никто не уплыл? Не утонул?

В.Т.:  Вот, за все мое детство у нас здесь в районе моста, в районе вот от одного моста и до Сандырей там где-то… Да? От железнодорожных. Вот здесь вот всех же знали пацанов-то, никто не утонул. Я, например, не помню и многие из нас, ровесники мои, не помнят, когда плавать научились. То есть, вот… Как то у речки все время. Раз-раз и поплыли. Сначала плавали, там плот стоял и куча песка. Там Жилдорконтора какая-то там. Вот. Каждый раз барж? приходила, краном выгружали здоровые кучи песка и пацанва… Вот… Которые на пляжи не ходила, пятилетние, она на этих кучах песка загорала, купалась. А плавать начинали — прыгали с плота. Где наши матери и бабки белье полоскали. Которые около моста стоял. Тут дамба была такая. И вот с этого плота, до берега. Ну, там плыть я не знаю сколько. 10-15 метров. Вот. Первое плавание было от плота до берега. Потом уже, когда мост разводят, Он так вот с берега отходил. С моста ныряли, с понтонов… Там… Как придётся. К берегу плыли. А потом уже через речку. Вот. Так что…

И.С.: Такие нормативы.

В.Т.:  Да. Нет. Это этапы. Скорее, это не нормативы. Никто никого не заставлял. Вот. Ну и когда пацаны только начинали плавать, обязательно рядом плыл кто-нибудь кто постарше и мог помочь. Просто так… Ну, были дураки, которые в одиночку плавали, но, слава Богу, не было таких случаев. Где-то там… Кто-то там, вот… Рассказывали… Что где-то там. В районе Северки что ли, кто-то утонул. Какой-то студент. Там, ещё чего-то… А здесь. Ничего такого.

И.С.: Купаться начинали в мае или в июне?

В.Т.:  От погоды зависело. В апреле иногда.

И.С.: Да ладно?

В.Т.:  Ну в апреле 30 градусов жара. Вода, правда, еще 15-16. Но нам-то все равно какая вода. Главное, что жарко. И мы купались. Там… Нырнул — вынырнул. Нормально. Так что это от погоды зависело. Но в мае это уже точно купались. В мае точно. После майских праздников. Где-то 9, тепло было, нормально. Зимой снегу больше было или мы меньше роста были, казалось. А летом… Вода была чистая в речке, хорошая. А у моего отца лодка была. Работал на этом же мосту. Ну, вот. Тогда в ручную крутили эти лебедки. Разводили – заводили. Электрических же тогда не было еще. Ну и там вот одна смена, вторая, третья. По сменам работали. Я уж не помню… Точно-то. И вот несколько человек. Четверо, по-моему, бригада была. И вот… Крутили эту штуку. Пароход идет, гудит, мы по гудкам все пароходы знали. Тогда ходили буксиры, таскали баржи вверх. Вниз, пассажирские пароходы. У них все гудки разные были. Вот. И мы знали какой гудит. Куда идет. Ну. И вот на этом мосту… Да… Он работал. Естественно у него лодка была. Поскольку, когда мост сломался, надо людей было перевозить через речку. Это дополнительный заработок был. Рубь стоил переезд до 61-го года, 10 копеек после. Вот. А в разлив… Ну, очень часто ночью кто-нибудь стучится, первый этаж у нас был, окошко около прям арки. Ворот. «Дядь Вась, перевези». Чё? Дядя Вася вставал и вез в Бобренево. А это вот так напрямую. Поскольку всё заливало…

И.С.: Прям до самого Бобренева?

В.Т.:  Да, напрямую.

И.С.: А лодка-то моторная или вёсельная?

В.Т.: Какой? На веслах. Тут километр всего. Да нет. я когда уже в 10-м классе… Мне тоже ничего не стоило туда смахать и обратно. По весне, когда сильный разлив, мы брали лодки с друзьями и в лес. В Хорошово туда… Между Хорошовым и Конев Бором… Приплывали.

И.С.: Через Бобренево?

В.Т.:  Напрямую, да. Обходишь Бобренево сверху. Ну, или как? Вот. Бобренево. Да? Ну, так вот Бобренево. То есть уходишь по фарватеру… Ну, мы ходили то вниз. Идешь вниз. Потом там ручеек. Тёк. И пруд был… Ой! Озеро. По этому… Ну, там поглубже. По этому озеру к Бобреневу. Потом за Бобренево и туда дальше в лес. А обратно уже с этой стороны идешь по течению. Вот. Так что, все нормально было. И на лодке мы очень много времени проводили.  В жару летом всякие баталии устраивали. Очень даже интересные. Кто чью лодку перевернёт.

И.С.: С воды или..?

В.Т.:  На воде.

И.С.: Нет. В смысле, переворачивали-то кто удержится в лодке или подплывали на абордаж брали?

В.Т.:  На абордаж брали, на борт вставали, переворачивали и в общем кто чью… Ну, вот надо было сначала распихать друзей в воду, а потом уже перевернуть лодку. А потом. У нас никакой спасательной службы такой систематической не было. А где-то уже в конце 60-х, наверное… Нет, в начале. Появились спасательные службы какие-то там вот. И вот к этой куче песка стала приходить лодочка. Два пацана, ну постарше нас. На этой лодке они, значит, наблюдали, чтобы мы не утонули. Но, поскольку нам это не нравилось, а они там вечно приставали, что на этих… На надувных, на баллонах плавать нельзя… ну, ничего нельзя. Отплывать нельзя. Ну, дело кончилось тем, что лодку притопили, пацанов прогнали. Ну, пока они побежали на спасалку, лодку вытащили и закопали в песок. Вытащили на берег. Вырыли яму. Туда. И зарыли. Пришёл начальник какой-то. Стал смотреть: «Где лодка?». «Утонула». «Как утонула? Она деревянная (вот такой ялик) утонуть не может». «Утонула и все». И какой-то… Ну, пацан… Ну, такой вот. Ему, наверное, года 3 или 4: «А ее вот здесь зарыли». Если бы он не выдал, так бы ее, наверное,  долго не нашли. Ну, чё?.. Пришли еще два пацана каких-то. Часа два откапывали лодку. Потом ее спустили. Но больше не стали там нас теребить.

И.С.: Это вот весенние, летние игры. А еще же нужно было дождаться, когда замерзнет. И там свое уже начиналось.

В.Т.: Ааа! Да. Вот, когда замерзала речка-то. Да? Ну, вот самое опасное было время, когда еще не вся она замерзла. А берега уже прихватило. И вот, в основном на коньках. И вот по этой забер?ге…

И.С.: Как?

В.Т.:  Забер?га. Ну, вот вдоль берега… Лёд. Образовался.

И.С.: Называется забер?га?

В.Т.:  Да. Вот. Мы по ней, значит, на коньках. И бывало так, что вот как сейчас мороз сильный уже. Ударял. А снега еще не было. Такого мощного. И лед прям как стекло…Такая красота! И по нему, прям, едешь, а под тобой водичка там плещется. А иногда щучки выходят греться на солнышке. Очень интересно было. Конь<ки>… А потом, когда речка замерзала. Мы расчищали на речке… Вот здесь как раз, как на мост смотреть. Слева обычно. Под мостом тут затиш?к. Нет такой дамбы и… Течения-то нет сильного. Расчищали площадку. Каток у нас там был. На коньках катались.

И.С.: В хоккей играли?

В.Т.:  Ну, не очень. Играли.., Но вообще-то… Не было каких-то команд специальных. Позже они появились. В моем детстве такого не было.

И.С.: Ну, да. 70-е, наверное.

В.Т.:  Нет. Ну, я помню 63-й год, мы смотрели. Наши играли с канадцами 3 марта. Проигрывали, наши выигрывали — 4:2. Канадцы отыгрывались. Нет. 4:0. Наши вели. Канадцы 2 штуки забыли за последние 4 или 3 минуты, что ли. Но, в общем, наши выиграли чемпионат мира. У соседа был. У приятеля. У Генки Абакумова. Телевизор был хороший. Большой. Мы у него сидели смотрели. Или у Пашки что ли… Не помню.

И.С.: Так значит в 63 году телевизор большой?

В.Т.:  Ну, такой. «Рекорд». Ну, у остальных-то «КВН-ы» были вот такие. Чё? Ну… Большой экран, в смысле. Такой…

И.С.: Без линзы.

В.Т.:  Без линзы. Да, без линзы. Эти все с линзами были. КВНы. Потом еще как-то назывались? «Рекорды», по-моему. Я помню телевизор, когда появился у дядь Вени Шишкова, соседа, так к нему вся улица ходила смотреть телевизор. Фигурное катание. Народу пропасть набивался. В комнату.

И.С.: Никогда не выставляли в окне телевизор?

В.Т.:  Нет, такого не было. Не помню такого.

И.С.: С улицы смотреть.

В.Т.:  А потом когда стали у многих появляться. Постепенно. Телевизоры-то.

И.С.: Расскажите нам, пожалуйста, про 12 апреля 61-го года. Где вы его встретили? Что вы чувствовали?

В.Т.:  О! Я не помню. Подробно-то.

И.С.: Ну, в Коломне? В Москве?

В.Т.:  В Коломне. Дома. Нет. Здесь. Дома. На улице Зайцева. В апреле 61-го.

И.С.: Ну, вот есть фотографии, где народ вываливает на улицу «Юра!», «Ура!», «Космос наш!».

В.Т.:  Что-то у меня такого ничего не запечатлелось. Да. Ну, была всеобщая радость, конечно. Это всё понятно. Но… Чтобы… Как-то я не любитель участвовать во всех этих мероприятиях.

И.С.: Не, ну когда такое происходит все…

В.Т.:  Это, конечно, заметно. Видно. Ну, вот… Что-то я такого в своей биографии не помню, чтобы я принимал участие в таких мероприятиях. Может чем-то другим занимался. Не знаю.

И.С.: Мы вот разговариваем с людьми и выясняется, что 60-е годы во многом…подъем технической мысли, совершенство. Много появилось фантастических романов и каких-то даже излишних уже механизмов. Вот мы узнали, что в Коломне был механизм: бросаешь монетку, и одеколоном можно было подушиться.

В.Т.:  Да. Была такая штука.

И.С.: Вы душились?

В.Т.:  Ну, разок, наверное, попробовал. Интересно. Но поскольку я не люблю одеколоном-то… И меня это не прельщало.

И.С.: Ну и… Народ шел в технические вузы…

В.Т.:  Да. Конкурс был. Да. И на физмат. И на всякие… И везде.

И.С.: Тогда же появилось деление на физиков и лириков.

В.Т.:  Да, да. Тогда появились…То был физмат просто, потом на физмате два потока математики и физики появились, как раз вот в начале 60-х.

И.С.: Это они, как раз, 0,5-то делили.

В.Т.:  Ну, да.

И.С.: Вернее, складывали.

В.Т.:  А еще, вот ты говоришь, чем занимался. Читал. Много… Всегда. Поскольку, мать у меня в институте работала, то она договорилась там с тетками… В этой… В библиотеке. А она была вот как раз. Общагу проходишь которой. Этот самый жил… Ерофеев-то.

И.С.: На углу Пушкинской и Яна Грунта.

В.Т.:  Да, туда. Вглубь двора. Упираешься вот в зда<ние>… Поперёк. Вот там была библиотека. И вот я ходил тут… Там рядом… Чё?..

И.С.: А что за библиотека?

В.Т.:  Институтская библиотека. Она для студентов и для всех.

И.С.: То есть может Ерофеев-то не ходил на занятия, потому что у него во дворе библиотека была?

В.Т.:  Может быть. Может быть. Запросто. Но я туда ходил Ну как? Через день, наверное, через два дня.

И.С.: Зачем слушать

В.Т.: Да, когда можно прочитать.

И.С.: …Неизвестно что, когда можешь прочитать каких-то умных мыслей.

В.Т.:  Очень даже запросто. Там был и читальный зал, и библиотека, и… Там все в порядке. Вот.

И.С.: А потом куда делось? Все перенесли?

В.Т.:  Все туда переехало, да. Вот. Ну, а пока там было… Нет! Ну, это еще я учился… Там, 6-7 класс. Одно время увлекался детективами. Потом понял, что все детективы… Ну, такие вот, которые там…Книжечки такие небольшие были… И полоса, как вот в полосе света там… Картинка какая-то. Да? Вот. Что-то их много перечитал. А потом понял. Что открываешь: вот это, вот это. Значит кончится вот этим. Так и есть. Закрываешь. Не надо читать. Когда и так понятно. Вот. Ну, вот… После детективов… Недолго я их читал, но интересно было сначала. Началось все с «Пионерской правды». Там публиковался роман… Не помню… Повесть. «Над Тисой» назывался. Про шпионов. Такая вот штука была. А потом вот эти вот книжечки детективные. Но потом я это дело бросил и стал читать фантастику.

И.С.: Для 60-х самое то – фантастика.

В.Т.:  Да. Вот фантастику… Ну, плюс… Ну, плюс… Всякие… Жюль Верны и прочее.

И.С.: А кто из писателей фантастов вам больше всего..?

В.Т.: Ну, Ефремов мне нравился. Потом. Уже там. А сначала-то… Все подряд нравилось. Что попадалось.

И.С.: Беляев, наверное. В 60-х самый популярный?

В.Т.:  Да. Беляев сначала… Нет. Жюль Верн, Беляев. Потом… Дальше там… П?рнов. Немцев… Кто ещё? Кто ещё уж не помню… Ну, много всякой было фантастики. Так и проходная была какая. Потом и зарубежная была фантастика. Издавалась небольшими книжечками. Ну, вот…

И.С.: Интересно, почему Беляев какая-то фигура такая… Все знают его произведения… Да? Никто не знает: как он выглядит, какая у него биография, где родился, сколько прожил.

В.Т.:  Я тоже не знаю. Вообще ничего не знаю. Ты-то знаешь?

И.С.: Нет.

В.Т.:  Как же так-то?

И.С.: Вот так.

В.Т.:  Я тоже не знаю.

И.С.: Какая-то у него фантастическая…

В.Т.:  Про Ефремова знаю, а вот про него нет.

И.С.: Фантастическая судьба, в этом смысле.

В.Т.:  Да, интересно. Правда. Я как-то не думал.

И.С.: Ну, все же знают как выглядит Пушкин. Чехов, Гоголь.

В.Т.:  Ну, якобы, да. Вот… Двенадцать <бьют часы на колокольне>. Смотри!

И.С.: Да. Почти. Вот еще скажите, во всей стране же было поветрие такое. Кончилось оно не кончилось? Голубятники?

И.С.: В.Т.:  Да, было у нас такое.

Было такое

В.Т.:  Да

И.С.: В какие годы?

В.Т.:  Ну это конец 50-х, 60-е.

И.С.: Ну, есть еще там, пару голубятен до сих пор стоит.

В.Т.: Да. Нет Ну, у нас в соседнем… У нас был четвертый дом… А рядом шестой. В шестом доме жил Васька Попов. Голубятник. Его Чилька звали.

И.С.: Как?

В.Т.:  Чиля. У него кличка была. Ну, он так голубей звал: «Чиль, чиль, чиль». Вот… Вот он и Чилей был. Потом, напротив, у моего друга Тольки Ермакова, отец был голубятник заядлый. Он до старости, по-моему, держал голубей. Вот. Это у него пятый дом по улице Зайцева. Там во дворе… Везде сараи были… Дворы. Там голубятня, нет проблем. Ну, у него там какие-то элитные голуби были. Он их там под замками держал. Постоянно воровали. Он их потом обратно возвращал.

И.С.: Воровали или приманивали?

В.Т.:  Крали. Взламывали замки, там. Разбирали стену. Там Бог знает чтобыло. Таскали этих голубей. Вот. Потом они взлетали где-то и прилетали домой. Вот. В общем, у дядь Лёши были вот такие интересные голуби. Ну, а у остальных, у многих были просто… Такие вот, знаешь… Он почти профессионально этим занимался. А… Вот… Чилька был… Он как раз таки занимался тем, что их воровал. Снова. И продавал. Но однажды он… Какого-то голубя, там… Ловил на крыше собственного двухэтажного дома и промазал. Тот сел на край, на воронку что ли трубы. Этот раз, за ним кинулся и свалился со второго… Ну, с крыши. Представляешь? Вскочил и дальше побежал за голубем. Ничего ему…Вообще ничего. Как так? Ну, вот странно. Ну, он такой был. Чуть повыше меня ростом. Сухенький пацан.

И.С.: Видно сам уже был голубем немного.

В.Т.:  Да, наверное. Как он там приземлился, не знаю. Но, по крайней мере, не пострадал совершенно. Ничего не поломалось у него. Вот такие голубятники были.

И.С.: Ну, вообще, Коломна-то она До сих пор, по-моему… Съезжаются сюда на рынок голубятники. Нет?

В.Т.:  Может быть. Я не знаю. Может и съезжаются. Где-то. Я ж не знаю… У меня еще занятие было…Я доски строгал. Ну, как-то так получилось, что… Какую-никакую мебель надо было сделать. Например, мне нужен был письменный стол. Комнатушка была. Где вот я… Сестра, та что постарше. Жили вместе. Вот. А между нашими кроватями было вот такое вот место. Туда большой стол не влазил. Чё-то надо было… А нам нужен был письменный стол. Мне пришлось самому сделать письменный стол. Вот. Но дело-то в чем. было. Надо было из чего-то делать. И чем-то. Вот чем-то меня соседи, мужики научили делать инструменты. А потом в школе нас очень хорошо учили пилить, строгать. Без проблем. На уроках труда. У нас Семен Семенович такой был. Ст?ляр. Классный мужик. Он всему нас научил. 6-7 класс, восьмой… Я уже сам себе делал… Эти рубанки…А материал каждый год весной по реке плывет все, что угодно, в том числе и тес, брус, доски.

И.С.: Где унесло случайно, да?

В.Т.:  На берегу лежало, вода пришла и все уплыло. Ну, это… А плывет-то от самой Москвы. И там до фиг? всего. То есть, у нас… На чердаке… Этих досок было… Ну, отец пока дежурит, поймает, 3-4 досочки принесет, на чердак бросит. Ну, и когда я з?нялся вот этим строганием — пилением, то у меня выбор был там: березовая досочка. Сосновая там. Кленовая, еще какая… Тогда вот… Все было запросто. Так что я сделал себе стол такой. С тумбочкой…Нормальный. Всё. Там всякие полочки — фиг?лочки. Так что вот мне нравилось строгать. А потом когда я стал в изо кружок ходить… Потом фотоаппарат появился… Как раз в 60-е годы. «Зенит». Тогда он «Кристалл» назывался. Я себе купил с первой получки. Которая у меня…

И.С.: «Зенит — Кристалл» или просто «Кристалл»?

В.Т.:  «Кристалл». Ну, это… Собственное название там было «Зенит-3», « Зенит-3М». А этот вот «Кристалл»  почему-то обозвали. Ну, это тот же «Зенит». Только вот почему-то «Кристалл». С первой получки я себе купил за бешенные деньги, за 67 рублей. Получка была 100, по-моему. Вот. Вот такой фотоаппарат. Зеркальный. Вот такие дела.

И.С.: А пленки-то у вас сохранились 60-х годов?

В.Т.:  Я до сих пор их сканирую.

И.С.: Да? Вы, пожалуйста, уж поделитесь.

В.Т.:  У меня есть хорошие фотографии, я на Пятницких воротах стою.

И.С.: На руках

В.Т.:  Нет. Это Пашка на руках стоял. Я не умел. Боялся. Друг мой… Пашка… Тот да… А мы с приятелем залезли туда и фотографировались наверху.

И.С.: Наверное, и сверху тоже фотографировали?

В.В: И сверху. Там окрестность несколько кадров.., Но плоховато… Там, понимаешь… Пленки. Как сейчас выяснилось, беда была в том, что я их плохо промывал. Поскольку водопровода не было. Было как? В бочок воды нальешь. Покрутишь — выльешь. Еще нальешь. Выльешь. Еще… А надо было ее промывать как следует. И сейчас вот этот гипосульфид несчастный… Он всю эту плёнку. Ну, он… Он гигроскопичен, влагу берет. Кристаллизуется… Ну, в общем… Портится пленка. А у меня тут казус был. Я посмотрел: ох! Пленка хорошая, всё. Но вот, непромытая. Я ее в ванну кинул… Думаю, она у меня сейчас в холодной водичке помокнет. Я ее высушу и… Всё уже. Можно будет отсканировать. Потом прихожу, смотрю, в ванной почему-то две плавает пленки. Думаю, как-так? Я одну кидал, почему две? А потом выяснилось: что одна пленка, а другая эмульсия. Отдельно. Отдельно эмульсия плавает. Отдельно пленка. Ну, чё? Пленку я выкинул. А эмульсия ушла туда…Вместе с водой. Поскольку ее никак обратно прикрепить было невозможно. Так что я теперь пленочку сканирую. Такой, какая она есть. Потом пытаюсь помыть. Ну, я режу на куски по четыре кадра, чтобы в конвертик уместилось. Чтоб можно было её… Как-то это… Потом сохранить. Ну… У меня сейчас хранятся они. По четыре кадра. Нарезаны. Там подписаны… Год там… «На картошке. Год  шестьдесят какой-то. 64-ый».

И.С.: Ну, может хоть вы сфотографировали поросят?

В.Т.:  Нет.

И.С.: Ну как же так? Может их вообще не было?

В.Т.:  Были. Я как сейчас помню. Стояли три поросенка.

И.С.: Все помнят, все рассказывают, никто не сфотографировал.

В.Т.:  Ну, кому это нужно было? Тебе нужно. А ты где-то шлялся в это время…

И.С.: Не знаю. Ну скажите, что они там..? Потому что версии абсолютно разные.

В.Т.:  Версий много, потому что они менялись.

И.С.: Менялись?

В.Т.:  Ну, конечно.

И.С.: Подрастали что ли?

В.Т.:  Да нет. Они то на подносе держали какое-то… Окорок. Ещё. Ну, нет… Ну, чего-то на подносе у них лежало. Одно, потом другое, потом третье. Понимаешь?

И.С.: Нет, а сами поросята-то? Какого они были роста? Из чего сделаны? Какого цвета?

В.Т.:  Цвет поросячий. И рост тоже. Они стояли вот так вот. Нормально… Как поросята.

И.С.: У каждого свой поднос в руках.

В.Т.:  Нет. Один на троих был. Я помню

И.С.: Один на троих?

В.Т.:  Да.

И.С.: Из чего они были сделаны?

В.Т.:  Ну, гипсовые они.

И.С.: Гипсовые?

В.Т.:  По-моему, гипсовые. Я не ковырял же. Они за стеклом были.

И.С.: Просто кто-то говорит, что они были легкие из папье-маше, кто-то говорит, что они были из глины.

В.Т.:  Ну, вот глина, гипс. Ну, то есть вот это какая такая… Это на мой взгляд. На самом деле, чтобыло, я не знаю. Ну, мне так… Ну, ты понимаешь, не было нужды приходить, разглядывать их. Интереса такого не было. Поэтому… Ну, прошел посмотрел. Ты ж понимаешь, они же каждый день стояли. И что на них смотреть? Ну, один раз посмотрел и все. Прошёл. Бог с ними. Поросята они и поросята. Где? У поросят. И всё.

И.С.: Вы сюда не ходили, в этот магазин.

В.Т.:  Почему? Ходил.

И.С.: А зачем вам? У вас там свой был.

В.Т.:  Водный-то?

И.С.: Да.

В.Т.:  Нет, там маленький ассортимент был. Бабка говорила: «Сходишь к Морозову, купишь батон, а к поросятам зайдешь, купишь масло». Или у Волкова, это вот, где сейчас…Там сейчас уже ничего нету. Это где авторынок. Там были остатки церкви. В ней магазин был. Там иногда давали муку. А мы вот…второй класс, третий… Ходили с бабками, в основном. Родители-то работали. За мукой в очереди стояли. Потом уже бабка купила. Уходишь. Тебя зовут: «Сынок, иди сюда. Вот со мной еще… Ну, давай два кило в руки». А если вдвоем, то четыре дадут. Понимаешь?

И.С.: Поэтому вы должны были там присутствовать?

В.Т.:  Да. А нам за это рубь давали. На мороженое. Так же мы там подрабатывали на мороженое.

И.С.: Так это свои..?

В.Т.:  Ну, знакомые. В основном. Конечно

И.С.:  Но рубль это еще по старым деньгам.

В.Т.:  Конечно. 10 копеек. Рубь десять мороженое стоило. «Эскимо». 11 копеек потом.

И.С.: Про мороженое мы давно не слышали рассказов. Говорят мороженое коломенское было прям уж…

В.Т.:  Супер. Сам вкус был сливочный, простой, за 13 копеек. Оно было самое простое и самое вкусное. На мой взгляд.

И.С.: Оно на палочке, в стаканчике?

В.Т.:  Нет, просто брикет с двумя вафельками. Вот такой брикетик. А вот на палочке это «Эскимо». Оно 11 копеек стоило. А это 13 или рубь тридцать.

И.С.: Эскимо в шоколаде?

В.Т.:  Да.

И.С.: В золотинке обернутое?

В.Т.:  Да, именно серебряная фольга. Круглое. Немножко на конус. На палочке. Ну, такая. Щепочка. Досочка. Вот такое «Эскимо» очень вкусное было.

И.С.: Это все в Коломне делали?

В.Т.:  Да. И вот на улице Пушкина, здесь был цех. А мы, иногда, помогали там что-то грузить, разгружать пацанами. Ну, просто мимо нас…

И.С.: А где это?

В.Т.:  Ну, напротив Пятницких ворот. Как выходишь. И чуть вправо. И вот с левой стороны. Где сейчас какой-то навес сделали. Вот в этих домах. Где-то…

И.С.: То есть, это с торца пединститута тоже, да?

В.Т.:  Ну, на Пушкина. Нет. Не пединститут. Вот здесь прям. У Пятницких ворот почти. Здесь, в подвале этом, делали мороженое. Его там развозили, грузили, мы помогали, нам по мороженому давали.

И.С.: У вас прям какое-то волшебное стратегическое место.

В.Т.:  Конечно.

И.С.: Речка и мороженое.

В.Т.:  Всё… Завод фруктовых вод… вот это вот. Он пивзавод у нас назывался.

И.С.: Где?

В.Т.: Тоже. Ну, как? Прям напротив калачной. Вот это… Где сейчас нарисованы на белом всякие рожи.

И.С.: Это и был завод?

В.Т.:  Это был пивзавод, да. Это завод фруктовых вод потом назывался. И вот там, значит, тоже… Мы ежели что-нибудь делали. Разное. Ну, тоже какая-то помощь. То там — бутылки лимонада.

И.С.: Это рядом было, да? С хладокомбинатом.

В.Т.:  Да. Тут вот прям рядышком. Ну, там какой-то цех небольшой. Какая-то… Я не знаю. Полукустарная какая-то штука. Но… Мороженое делали очень вкусное.

И.С.: А большой комбинат?

В.Т.:  Холодильник-то?

И.С.: Да.

В.Т.:  Ну… Там был… Я там не был никогда, не знаю, чё там.

И.С.: Ну, наверное, на Москву работал? Это на Коломну?

В.Т.:  Не, у нас там какой-то холодильник построили. Когда его только построили, он был самый большой в Европе. Представляешь? Туда прям состав загоняли. С этими… С тушами. И разгружали. Меняли стратегический запас. Какой-то. В общем это огромное помещение.

И.С.: И где оно стоит?

В.Т.: Ну, вот за Колычевым. Трамвай до конца идет, до холодильника… Седьмой номер. Там Сычево деревня. И вот рядом.

И.С.: А сейчас?

В.Т.:  Сейчас да. Он действует. Я, одно время, в больницу попал, не помню что… Аппендицит, что ли отрезали. Со мной парень лежал, который шофером работал и ездил с этого холодильника в Москву куда-то… В ЦК, МК возил там продукты всякие. Для больших начальников. Ну, и что-то разговорилась, он говорит: «Ой, ты чё? Если надо, ты скажи, я селедки этой…». Чё-то про селедку эту разговаривали. У меня тут день рождения, я ему звоню, говорю: «Юр, вот селедочки бы». Он: «Что ж ты раньше не сказал. Я вот только что… ну, у меня одна есть». Одна селедка, что там такое. Он говорит: «Бери, бери». Я прихожу, небольшая вот такая вот селедка. Как три или четыре, наверно, обычных. А вкусная, здоровая. Вот всякие селедки были.

И.С.: Зал?м, наверное.

В.Т.:  Зал?м или как-то еще, да. Вот. То есть на этом холодильнике очень много было интересных вещей.

И.С.: Это в 70-м уже построили такой?

В.Т.:  Да. Нет, в конце 60-х. 67-й, 68-й. Да. Потому что уже на первом курсе учились, ходили туда разгружать вагоны. И иногда туда приходило вино. В цистернах. Его надо было перекачивать в емкость. В танки. Через этот… Там… Пожарный рукав. Туда, сюда, включаешь, он перетекает.

И.С.: Через насос?

В.Т.:  Самотеком.

И.С.: То есть, это же нужно как?

В.Т.:  Ну, как? Он стоит наверху у тебя… Платформа-то на эстакаде. Тут рукав вниз. Туда в эту фигню и утекает куда-то. Ну вот есть горловина, куда подключаешь. И все.

И.С.: Снизу?

В.Т.:  Да, внизу.

И.С.: То есть, оно под давление уходит?

В.Т.:  Под собственным. Ну и когда говорят: «Все». Нам что главное? Вот это отцепить. И тут дырку заткнуть. Чтобы не убежало все туда. Тут же ее затыкаешь. Всё? Всё! Раз. Потом из этого шланга… Есть. Смотришь – одно ведро… Еще ведро… Полтора ведра вина. И в общагу вино пить. Вот. Всё.

И.С.: А вино откуда приходило?

В.Т.:  А кто ж его знает? Откуда оно приходило? По железной дороге вино приходило. Не… Иногда знали там… Как называется, откуда. Грузинское, не грузинское, со средней Азии, с Грузии. Ну, с Кавказа в основном.

И.С.: Виноградное?

В.Т.:  Ну, да. Ну, тогда как-то нормальные вина-то были. Пить можно было. Это сейчас неизвестно что… Люди дохнут. Так что, всяко бывало у студентов-то. Зимой на лыжах, прям вот от моста, собиралась компашка у нас. 5-7 человек. Иногда больше, иногда меньше. И напрямую. Через Бобренево, Хорошово и в Рождественку. Это по дороге на Егорьевское, есть там деревушка Рождественка. Там речка Вел?бушка течет. И такие склоны небольшие. Горочки.

И.С.: Вел?бушка?

В.Т.:  Вел?бушка. Ага! Только она сейчас засохла. Ну, она то есть, то нет. Тогда-то она более менее была… 50 лет-то назад. Вот. И туда, в хорошую погоду зимой съезжалось много лыжников. С Конебора, с Хорошово. Вот. Приезжали на электричке, выходили и туда. Там три или четыре километра. Ну, а нам эти десять километров промахать туда вообще ничего не стоило. И мы туда приезжали, на лыжах катались. В общем, проводили вот как вот воскресный день. Вот там да. Очень хорошо.

И.С.: Спасибо, Виталий Васильевич.

И.С.: Сегодня 14 октября 2015 года. Покров.

Е.Х.: С праздником! Меня зовут Елена Леонидовна Харитонова по мужу. Девичья фамилия у меня Хренова. Я проживала в старой части Коломны, это пригород считался – Щурово. Мы жили на реке, район Водный назывался. Родители все водные – работали на Водном, это порт Коломна сейчас называется, а раньше и затон, и Водный считались одним. Мы проживали на Набережной, улица так и называется, по сей день она существует, на самом деле она набережная, на берегу Оки находится – под мостом щуровским, как ехать в сторону Рязани с правой стороны, где сейчас «40-й меридиан» отель построили шикарный, там были наши двухэтажные дома.

Проживали там в коммунальной квартире, я с рождения, мама с папой жили давно. До 15 лет мы там проживали, потом получили новую квартиру.

И.С.: Это коммуналка какого времени?

Е.Х.: Послевоенная, в 1950-х была построена. Двухэтажное здание, всего на восемь квартир сама коммуналка была рассчитана. Мы проживали с соседями. У нас комната была 18 метров. У соседей было 14 метров, там бабушка с дедушкой жили. Практически мы сроднились все, одной семьёй жили. У меня самые тёплые воспоминания о коммуналке. Бабушка следила за нами, пока мы были маленькие, помогала по хозяйству, если что-то надо было сделать.

Дед был постарше, она у него третья жена была. Родители рассказывали: как умирала бабушка у него, ему сватовство устраивали, приводили ему подруг из посёлка, плюс-минус его возраста, и он ещё выбирал, какая больше глянется. Дедушка был интересный: в прошлом моряк, с таким голосом жёстким – если крикнет дед Петя, то все знали, кто кричит.

Во дворе семьи с детьми были, много. Воспоминания хорошие, когда с детьми собирались на общие праздники. Всегда стоял перед подъездом большой круглый стол. Напротив подъезда был сарай у каждого. Кто-то делал заготовки держал там, кто-то станок поставил ткацкий, соседка-бабушка плела половички самотканые. В детстве она нас приучила к труду и порядку, заставляла тряпочки резать на мелкие клубочки, мы сидели наматывали разноцветные клубочки. Бабушка называла тряпочки шабалы. Это значит то, что в одежде не носим. Соседи приносят: занавеска старая какая-то осталась, одежда, которую не носят, – она говорила: давай, на шабалы пойдёт. Значит, на эти половички. Мы помогали, как могли, с этим делом.

Другая соседка наша, баба Катя, держала скотину в этих сараях. У неё был поросёночек маленький. Когда время приходило к зиме, летом его растили, к зиме закалывали поросёночка, собирался весь дом. На кухне у неё собирали большие сковородки, помню, когда жарили кровь, когда сало делали.

Практически была одна семья. Когда говорят по фамилиям, кто что. Сейчас разъехались все, дом тоже постигла трагедия ― он сгорел 15 лет назад. Мы уехали в другие квартиры, а люди в одночасье остались без всего, без крова. У меня там от мамы осталась сестра родная, они на втором этаже жили. Во время пожара они вышли в валенках и ночнушке, что называется, потому что это рано утром случилось.

А так самые тёплые воспоминания. Деревянная лестница в доме была. В квартире находился подпол. Очень удобно было, потому что он находился в коридоре, а не в квартире, и если мамка прячет там яблоки, варенье, заготовки. В основном на своё жили, ходили в леса, отец рыбачил часто – у нас всегда солёная рыба в сарае была. В сарае всегда была заготовка: бочка капусты, бочка помидор, бочка огурцов, бочка рыбы солёной. Рыбу солили и ещё делали таранку – я помню эти крестами навешанные верёвки рыбы. Солили речную рыбу: лещи, окушки. Мелкую рыбу как рыбак он не очень признавал. Мастеровой такой мой папа был, он сам лодку сделал, с другом, мотор купили «Вихрь» – новинка в свою пору была. Они ездили на рыбалку, сетями, наверное, ловили. На Водном по-другому жить нельзя, там практически так делали все.

Мама работала сварщицей. Женщина-сварщица в порту Коломны была единственная. Долго она там проработала, ушла на заслуженный отдых, до сих пор в порту её многие знают, Зинаиду Георгиевну Хренову, она почётный работник там, много хорошего сделала. Когда катера, навигация открывается, закрывается, у неё свой отчёт: что она где варила.

Отец механик. Работал вначале в порту, потом ушёл на Вторчермет работать механиком. Простая рабочая семья, но находили возможность праздники какие-то делать. В Новый год всегда шли в лес. Там район Дубовая роща, санаторий, школа 29 находится, от нашего дома пять минут ходьбы. Мы ходили в Дубовую рощу, срубали ель или сосну, она подольше стоит. В маленькой квартире в угол ставили ёлку. Мама всегда находила возможность дарить подарочки – мелочь, хоть тряпочку, хоть зубную щётку, но подарок, по своей возможности.

У меня есть старший брат 1963 года рождения, старше меня на четыре года. Мы с ним сдавали пустые бутылки, чтобы маме на 8 марта что-то купить. Раньше было не очень принято выбрасывать бутылки, так что их не очень было много. Зелёные бутылки назывались «чебурашки», по 12 копеек сдавали. У нас деньги появляются – мы маме какой-нибудь кулончик купим.

И.С.: Бутылки мыть надо было?

Е.Х.: Они тогда были не такие загрязнённые.

В Водниках ещё прелесть района ― магазин «Водник». Снабжение было московское. Когда рассказывают: в голодные времена ездили в Москву… Мы в Москву не ездили никогда, а затаривались там. Кто в Водниках проживал, работал, у них были книжки водные, надо тебе песку, крупы, ещё что-то, по этим книжкам выдавалось в зачёт чего-то. Это своя бухгалтерия, магазин принадлежал порту, а порт к Москве, и снабжение было очень хорошее. А мама была народный контроль, и доступ тоже был к нормальным продуктам. Родственники иногда пользовались этим моментом, заказывали, приезжали, тётка мамина из Рязани, всегда сгущёнку, сыры, головки таскали на электричку до Рязани её грузили.

И.С.: Здесь на улице Зайцева магазин водников?..

Е.Х.: Нет. В Щурове другой. Но система была одна. Диспетчерская старая порта Коломна находилась как раз на улице Посадской, где сейчас плавучая гостиница. Диспетчерская была из дерева сделана полностью, она была на суше. И всегда, когда мероприятия какие-то проходили – демонстрации на 1 мая, на октябрь, – мы ходили всегда в эту диспетчерскую, были там празднества, давали плакаты, цветочки, шарики, конфетки детям работников, сотрудников. И мы выдвигались оттуда на площадь Советскую, потом шли на эту демонстрацию с родителям и детьми. Где «Белый дом» – это считалось центральное, потом по улице Октябрьской Революции, шли практически до Голутвина. На Посадской потом сдавали плакаты. Где Ленин, там была центральная трибуна, напротив гастронома.

И.С.: В том магазине водников могли отовариваться только водники?

Е.Х.: Простым коломенцам там был ограничен доступ по некоторым товарам. Хлеб можно было купить, а дефицитный товар был недоступен. Поэтому мне рассказывают, что в Москву ездили, а мы и не ездили, обходились. Изысков не было. Мама не баловала ничем таким, как сырокопчёной колбаской, мы этого не понимали и не знали. Я в зрелом возрасте поняла, что такое сырокопчёная колбаса, потому что мы её не покупали, для нас это, видимо, было дорого. Сейчас родителей нет, не спросишь, дорого или дешёво это было для семьи.

И.С.: Когда не хватает, выдумывают что-то. Может, вам рецепты какие-то запомнились?

Е.Х.: На кухне у нас стояла керосинка, это я помню. Мы с братом постоянно мучились – язычок вытаскивали, надо было, чтобы он был постоянно намочен керосином. Вечно мы её разбирали по частям, смотрели, хватает ли там этого керосина. Отец приносил бутылочки керосина, они в углу стояли. Помню эксперимент наш один неудачный. Хотели родителей накормить, но не знали, как сварить гречку. Мне было лет шесть, брат постарше, но был далёк совсем от кухни. Он решил её пожарить. Почему-то решил, что она уже готова, и что в сухом виде её пожарить на сковородке – и она будет как гречневая каша, как мама делает. Мы не знали, что её надо отварить. Когда мама пришла, сказала: «Что там сгорело, что есть будем?» Мы радостно сказали, что гречневую кашу. Поставили сковородку с гречневой кашей жареной. Она глубоко удивилась, потом сказала, что её надо отварить в начале. У нас в таком варианте всё проходило в детстве.

Мама любила ходить по грибы, по ягоды. Практически росли на всём своём. Земляники всегда у нас ведра два было наварено. Поскольку родня большая, как презент банку варенья им дать – это норма была. Я представляю, какой это титанический труд! Она нас с собой брала, я понимала, что мы просто идём поесть земляники, а сколько раз надо наклониться к ягоде, чтобы принести, как она приносила, сразу 4-5 литров, – это огромное количество. Я так не умею собирать. Она горстями собирала. Я всё присматривалась, спрашивала: «Мам, как у тебя это получается? Я пока за одной-двумя, а у тебя уже полна горсть этой земляники». Она очень любила лес по природе своей, говорила, что когда ходит в лес, отдыхает. Варили варенье с черникой, земляникой.

Грибов много солили, она приносила грузди, их вымачивали. Поскольку она сварщица, у нас были нержавеющие бочки по 40 литров. Когда отец собирался с мужиками, хочется что-то в выходной, чекушки ― 0,25 литров. Хватало троим взрослым мужчинам… С грибами, с ягодами, с вареньем – вот такое у нас всегда было застолье. А на праздники ещё рыба добавлялась, огурцы, помидоры.

Окрошку делала мама с солёной рыбой. Она отваривала, мясо делалось мягкое. Эту солёную рыбу утрамбовывали, а зимой, осенью доставали, отваривали, шкура отходила сразу, а мякоть оставалась. И вот она разделывала её, рыба была жестковата от соли. Окрошку делали с этой рыбой. Я своей дочке рассказывала, как мы раньше ели, сейчас вы не понимаете даже, что это такое. На тот период нам казалось это нормальным. Я сейчас даже этот вкус помню. Но у меня в семье сейчас не поймут, скажут, что не надо так.

Большие компании собирали, поскольку в Водном районе все друг друга знают, работают в одном месте. Мама и папа были общительными людьми, очень любили к нам приходить компаниями, устраивать творческие вечера. Нам было дозволено всё. Мы могли нарядиться, устроить спектакль маленький, импровизация полная была. Брат на баяне учился играть, когда настроение есть, он может много поиграть. Вот он играл. Мы с девчонками залезали в гардероб, надевали мамины платья, пальто, всё на себя напяливали, шапки меховые, береты – и выходили как Карлсон в мультфильме. Родители сидели за столом, все хохотали. Такое приятное воспоминание из детства.

На Новый год, вспоминаю… Маму выбирали депутатом городского совета нашего, посылали в Москву на учёбу. Из Москвы она первый раз нам привезла пайки. В пайках сырокопчёная колбаса импортная, мороженая клубника и мороженые томаты болгарского производства, мы такого никогда не видели, такая диковинка была для нас. Мы клубнику не растили. Мы долго разбирали клубнику, что с ней делать, куда мороженые томаты девать, давай в супы их попробуем, давай так попробуем…

Для детей была развлечение такое. Мама сварщик, и она сварила нам большие качели во дворе. Почти весь район наш тусовался во дворе. Тогда ЖЭУ не обустраивал, как сейчас, мы сами, как могли, обустраивали дворик. Сделали качели, лавочки, собирались. Естественно, шумно там. Зимой строили горки сами во дворе. В трёх-четырёх метрах от окна строили горку, носили снег, заливали её, вёдрами носили воду. Из удобств в доме были только свет и вода, инициатива была в наших руках. Мы брали вёдра с детворой, по разным квартирам бегали. Каждый к себе домой бежал с этим ведром. Были такие, кому не очень это нравилось. Одна бабулька жила, ей шум-гам не нравился. Она вылила помои зимой на горку. Мы утром вышли, а кататься на ней нельзя: там капуста, шелуха, это вмёрзло, ровности-то нет уже. Мы расстроились. Бабушка нас покорила, что мы шумим под окном, визжим, но потом остыла, к горке не подходила, разрешила, дала добро, можно кататься. Снова залили. Врезался этот момент в воспоминания.

Мы жили рядом с речкой и прокатывали горку до самой речки. От берега метров 100 отъезжали. Сейчас нет такого льда, как раньше был на речке. Сейчас опасно: может лёд провалиться, ещё что-то. А раньше не боялись. Промерзала почти вся река. Сидели рыбаки. Без боязни всё было. С ребятами вспоминаем, друзьями, подругами, ровесниками вспоминаем, как катались на горке. Катались до такой степени, что варежки, штаны колом встают. Пока не подойдешь к батарее, ничего не растает. Катались на фанерках. У отца брали бакелитовую фанеру, он из неё лодку делал, это вещь вечная. Она не сильно деформируется, но и не как оргалит. Мы садились 5-6 человек на этой фанере на большой, и с разгона нас тащило на середину реки. Бесстрашье! Сейчас подумаешь – страшно было бы. Но ничего с нами плохого не случилось на реке.

И.С.: Каток расчищали?

Е.Х.: Да. Наледь на реке. Заливаешь горочку под вечер, то раскатаешь, то зальёшь, а там чуть оттает, чуть замёрзнет, наледь образуется постоянно. Когда знаешь, что в одном месте наледь есть, магнитом туда тянешь, она с каждым разом дальше и дальше становится. В итоге к концу сезона накатывали хорошо, она блестит как надо. В праздники, на Новый год уже и взрослые идут кататься, знают, что там горка всегда есть.

И.С.: На речке жили – умели плавать?

Е.Х.: Умели плавать, учились в речке плавать. Меня никто не учил специально, брата не учил.

И.С.: Ока ― серьёзная река.

Е.Х.: В Водниках рядом с пляжем нашим, магазин рядом, баржи, катер причаливали, приезжали затариться в магазин. Там практически нет волн, течений сильных не было, побережье было ровное. Сейчас там застроили. На тот период песок возили, свежий песок с баржей на лето. Свои же водники работали, там кран, баржа с песком стоит – им ничего не стоит два раза песка насыпать на берег. С них ничего не спросят за это, и людям хорошо, и сам же приедет отдыхать.

И.С.: Братство такое?

Е.Х.: Да. В таком режиме всё проходило. Учились в школе, рядом интернат был. Сейчас он интернат для глухонемых, а тогда там просто здоровые дети учились по неделям. У нас своё тоже разделение было: интернатских и школьных, какое-то притирание своё.

И.С.: Интернатские без родителей?

Е.Х.: Кто-то лишён родителей, поскольку они там неделями жили. Мы считались щуровские, поскольку с посёлка Щурово, у нас трения были постоянные: кто на чью территория заходит, кто что сказал…

И.С.: В порту только грузовой транспорт?

Е.Х.: Нет, и пассажирский.

И.С.: Были капитаны, моряки, которые ходили в плавание, возвращались?

Е.Х.: Поскольку это гражданский судоходный флот, то они песок, гравий в Москву, Астрахань куда-то везут. Катера обычные, у них сообщение от Рязани до Москвы. Раньше ходили катера «Заря», сейчас их запретили. Раньше нам нравилось, что «Заря» проходит – и волна большая после неё. После неё хорошо купаться, у нас ощущение, как на море, когда волна идёт после «Зари». Мой дядька, мамин брат родной, на РТ катере, белый такой, речной транспорт, и «Ока» – баржа самоходная, работал на этих. Меня иногда брал в рейс. Самый дальний рейс у меня был в Астрахань. Возили песок, обратно что-то другое везли. В Касимов ездили, но это Рязань, не так долго. А в Астрахань много дней шли, через шлюза. Момент интересный, нравилось это.

И.С.: Вот вы сказали: шлюза. Может быть, запомнили слова особенные среди водников, поговорки, приметы какие-нибудь?

Е.Х.: Ходить ― мягко оговаривалось, что плавает не то, что думаете. Больше мужского матерного жаргона. Поскольку простые работяги работают.

По поводу Щуровского района. Приезжали к нам тряпичники, мы их так называли, на лошади с телегой. Он собирал тряпки, старые пальто – и давал детям взамен игрушки, на венгерских резиночках шарики прыгают. По посёлку говорят, когда тряпичник приедет, детвора сразу шуршит, у кого можно стащить тряпку, чтобы получить игрушку. Он был инвалид дедушка, без ноги, после войны. Он игрушки сам мастерил, делал свистульки, на резинках штучки. Ни о чём игрушки, но на тот период нам казалось, что это волшебство, что он там делает, казалось красивым.

И.С.: Это было распространено везде. Система была, организация сбора вторсырья.

Е.Х.: Возможно.

И.С.: Куда они это всё сдавали? Многие вспоминают. Я помню в детстве в Саратове. Даже хорошие вещи утаскивали, чтобы получить…

Е.Х.: Я тоже задумывалась, куда он это всё девает, что он с этим делает. Ответа не находилось. Щурово, наш край, такой богатый в то время был. Писался в почтовом адресе: «город Коломна, пригород Щурово». Я помню, на конвертах, на поздравительных открытках…

И.С.: Изначально это было село?

Е.Х.: Что-то типа села.

И.С.: Храм есть?

Е.Х.: Храм щуровский есть. Мост идёт на Рязань через Оку. Раньше разделялось Щурово-Водный и Щурово-Цемзавод. Это Щурово объединено, но разделялось ровно дорогой. Слева ближе к речки ― Водный, от речки в сторону ― Цемзавод. Говорили, что Щурово, но не Водники.

И.С.: Среди детей разграничение было?

Е.Х.: Особо не было, но поскольку районы разные, школы разные, мало кто пересекался. На дороге встречались.

И.С.: Через границу переходили?

Е.Х.: В Щурове есть стена, на ней было написано, мы когда ещё в школе учились, нас туда водили, что граница Рязанской губернии и Коломенской проходит по Щурову, по километру выверено. Но это чисто такое сделали, может быть, построили кирпичную стену небольшую, на ней сделали табличку, просто разграничение территориальное.

И.С.: Само слово Щурово древнее?

Е.Х.: Да.

И.С.: В детстве объясняли?

Е.Х.: Мама всегда смеялась, рассказывала, что, наверное, щурились все, поэтому Щурово. У меня такое объяснение было, наверное, что-то другое там было.

И.С.: Щур ― это ещё птичка береговая.

Е.Х.: Может быть, отсылка тоже. Нигде не видела, как объяснить, откуда пошло.

И.С.: С другой стороны, пращур.

Е.Х.: На отвлечённую тему. У меня у друзей дача, в деревне называет ВарИще, Озерский район. Мы тоже говорили, как это ВАрище, как сделать ударение, или вари щи. От кого вообще? Так же со Щуровым, история умалчивает.

Сейчас бы первоисточников послушать. Жалко, что в своё время мало брали от своих родителей такого.

И.С.: Про бабушек и дедушек.

Е.Х.: Они не с нами жили. Хотя у меня вся семья ― водники, работали и бабушки-дедушки тоже. Раньше не было жилья постоянного, они жили, зимовали на баржах. Куда причалит. Мама моя училась в семи-восьми школах нашего города: причалит на Москве-реке – вот она идёт в школу, которая рядом с Москвой-рекой, там первая школа находилась, причалит в Щурове – ходила сюда, в интернате училась. Если не было жилья постоянного, снимали квартиры на зиму, зимовали. Зимой плохо на барже, металлическое всё, холодно, буржуйка стояла, но всё-то не протопишь, если сильный мороз, носили уголь. В основном снимали жильё у частников, символические деньги какие-то платили, проживали. Бабушка с детьми на квартирах. Дед сторожил баржу.

Поэтому мама хорошо Коломну всю знает – училась, проживала рядом, особенно побережье, от Посадской.

И.С.: В районе, где Коломенка протекает, Блюдечко, затон, место такое.

Е.Х.: Это место, где ремонтируют эти баржи все, это тоже порт Коломна. У нас один, на Москве-реке, на Оке ― это всё порт Коломна. Протяжённость большая. Большой размах. В Пирочах ещё есть затон, в Коломне есть затон.

И.С.: Сегодня действующий?

Е.Х.: Да. ОАО «Порт Коломна», Алексеев начальник сейчас. Раньше они работали на Москву. Дороги строят ― песок весь коломенский, гравий весь коломенский. Мама говорила: навигация рано начинается. Навигация сейчас пассажирская закончилась в Москве, но грузоперевозки ещё не закончили. Пока можно ходить, река не замерзла, не убавилась, не прибавилось воды. Они пока ещё возят песок, гравий в Москву, на стройки. Она работала ещё на земснаряде, когда ушла на пенсию, пошла работать на земснаряд поваром. Они качают со дна песок, гравий, разные трубы в разные направления, она всегда говорила: золотой песок. В том плане, что Москва большие деньги платит за то. Если бы круглогодично работали, они бы до декабря месяца всё возили да возили. Так что практически Москва строится на коломенских песках и камнях.

И.С.: Каменоломни здесь тоже в старинные времена были… Водники, затон― предприятие так широко раскинуто на Оке и Москве…

Е.Х.: Сейчас они расстроились, построили гостиницу плавучую. Сейчас это всё частное стало. А изначально были интересные вещи: на Посадской улице мастерские были, диспетчерская. Диспетчерская сейчас более технично оборудована лучше, а раньше примитивно: обычная рация. И они должны были обязательно сообщить: стоять на приколе или двигаться туда, сюда.

И.С.: Там была и пристань?

Е.Х.: Пристань была – как причал, дебаркадер. Сама диспетчерская находилась на берегу. Одна в Щурове, а другая здесь, поскольку кому идти на Рязань, кому по Москве-реке, это разные направления, и диспетчера сидели и там и там, чтобы команды раздавать. Сейчас старую диспетчерскую снесли, там частный дом строят, землю продают частникам. В Щурове на этом месте поставили гостиницу, отель этот, огородили всё. Там сделали небольшой затон. Раньше всё было по-другому, детство-то я на речке провела, знала, как там что. В Щурове отель гостиничного типа, четыре звезды, он пользуется популярностью. Это принадлежит одним рукам ― начальнику порта Коломна и его семье, частный бизнес. Сподвигли его на это красивые места. Но нашёл средства, построил – тоже неплохо. Обидно, что не сможешь скоро к реке подойти, если всё там частным образом загородится.

Сардановский В.М.: В 56 году, когда я в пединститут ездил на уборку урожая, там есть фотографии… Интересно, я долго не мог понять, что они убирают. Оказывается, они убирали помидоры. В Коломенском районе были целые поля, занятые помидорами.

Игорь Сорокин: Хорошо, раз мы начали с темы колхоза, мы ей и продолжим. Но, для начала, сейчас мы должны технически. Всё, идёт у нас запись, да? Технически просто записать, чтобы не забыть, какого числа и с кем интервью.

Сардановский В.М.: А…

Игорь Сорокин: Значит, Владимир Михайлович Сардановский, 14 октября 2015 года, праздник Покрова Пресвятой Богородицы.

Сардановский В.М.: Музей «Арткоммуналка».

Игорь Сорокин: Праздник Покрова…  С праздником!

Сардановский В.М.: Так, нужно тогда представиться, кто ведет интервью.

Игорь Сорокин: Игорь Сорокин

Сардановский В.М.: Интервью ведёт Игорь Сорокин.

Игорь Сорокин: И Даниил Демидов.

Сардановский В.М.: Ну вот, видите, уже более ясно будет.

Игорь Сорокин: Да… Владимир Михайлович, начали раз мы уже тему колхоза, и… и такого  братания в колхозе… Вы учились в педагогическом институте, ездили в колхоз на уборку чего? Ну, и вообще эту тему давайте немножко…

Сардановский В.М.: Студентами мы чего только не убирали: и картошку, и черноплодку, и смородину, и клубнику.

Игорь Сорокин: То есть, вот здесь, для Коломны сады…

Сардановский В.М.: Да.

Игорь Сорокин: И…

Сардановский В.М.:…и совхозы, колхозы… На яблоки… ну… не посылали нас. Просто была возможность. Объявляли, например: «Никульский сад открыт для посещений.» То есть, можно было туда приехать, и оставшиеся яблоки собрать. А вообще у нас в Коломне в Речках до сих пор громадные холодильники, которые снабжают Москву и правительство Москвы свежими фруктами круглый год.

Игорь Сорокин: А что значит «в Речках»?

Сардановский В.М.: Называется так поселение, которое на Никульской горе, за… между Никульским и Непецино, с левой стороны. И сразу же за стеллой «Коломна», на въезде с московского… со стороны Москвы… И тут сады этого хозяйства. Яблоневые сады, где собирают яблоки, и убирают туда, в хранилище: яблоки, смородину, черноплодку, клубнику… Ну, как вам сказать… *смех* Вот гастроном — такого же, вот, размера холодильник. То есть, громаднейший цех, который сделан внутри… Загружаются в него ящики, и там поддерживается определенная температура.

Игорь Сорокин: Ну, не замораживаются, а просто прохладно там, да?

Сардановский В.М.:  Может, и замораживаются. Любая. Кстати, вспомнился анекдот, когда крестьянин приехал к Хрущеву и спрашивает: «Когда же у нас коммунизм будет построен?» Хрущев говорит: «Как тебе объяснить?.. Вон, видишь — моя машина стоит? Вот, когда твоя машина рядом с моей будет стоять, тогда у нас будет коммунизм.»
Ну, колхозник приехал домой, у него и спрашивают: «Ну? Что тебе Хрущев ответил?» Он говорит: «Ну как те сказать? Вон, видишь, говорит, мои лапти? Когда рядом лапти Хрущева будут стоять, тогда у нас будет коммунизм.» Вот так и… То есть, что мы только не убирали: черноплодку… Конечно надо было самое трудное — убирать, потому что ее убирали в последнюю очередь, уже чуть ли не по морозу. Ни разу не убирали черноплодку? Не видели, что это такое? Это кусты, примерно два с половиной метра высотой, на которую гроздья рябины черноплодной висят. Между прочим, тоже старый рецепт, для вас, наверное, будет интересный по «Арткоммуналке». Когда я рассказал своей сестре, как это готовить… В общем, нужно что сделать? Взять пятьдесят ягод черноплодки, раздавить её. Добавить четыреста грамм сахара… Ну, так… Потом дальше: сто листиков вишни. Залить литром воды. Довести до кипения и прокипятить пятнадцать минут, и когда уже… ну… перед окончанием, добавить, ну, столовую ложку лимонной кислоты. Получается сиропчик. И вот этот сироп, если его для женщин развести на литр водки по… На литр сиропа вот этого пол-литра водки, будет вино для женщин. Если для мужчин, — можно на литр — литр водки. Причём интересно что? Что когда пробуют это вино, начинают очень интересное… По цвету это, вот, ярко-рубинового цвета. Вкус сладко-кисло-вяжущий. Привкус земляники. Запах вишни. Очень интересное получается такое вино. Единственное, что сам сироп не хранится. Вино. То есть, наливка, которая получается из него, хранится очень долго. Причём, когда я сестре сказал рецепт, она не смогла найти вишнёвые листья – они все опали. Она наломала туда вишневых веточек. И результат получается тот же самый. То есть, от вина пахнет вишнями, послевкусие земляники остаётся. Кстати, говорю, для вас именно, для «Арткоммуналки», элементарно такое сделать, можно даже посетителям давать подегустировать *смех*

Игорь Сорокин: Отличная тема! Если вы нам ещё каких-нибудь рецептов расскажете… Мы  пустим в производство.

Сардановский В.М.: Рецепт есть ещё один. Когда я своей сестре… Я уже не знаю, откуда я его услышал? Рецепт… Называется «варенье для любимого». Что делается? Берётся крыжовник крупный – «Дамский пальчик» — это такой величины примерно крыжовник – продолговатый. Срезается крышечка, изнутри вычищаются зёрнышки. Берётся вишенка. Из вишенки вычищается зёрнышко. Вишенка кладётся внутрь крыжовника. А в серёдку вишни, вместо косточки, вставляется рябинка. Это за… Заливается сахарным сиропом и варится. Это называется «Варенье для любимого». Почему? Крыжовник – кислый, вишня – терпкая – это немножко вяжущая такая. И…

Игорь Сорокин: У меня, наоборот, кислая…

Сардановский В.М.: Ну… да, кислая. Ну, то есть три разных… И рябина горьковатая немножко. Три разных вкуса варенья «Для любимого». Но когда я сказал сестре этот рецепт, она попыталась это варенье сварить. Крыжовник она нашла, значит. Вишню тоже нашла, но чистить она их не стала, потому что рябина ещё не созрела. Не поспела. Она просто внутрь крыжовника положила рябинки. Залила сиропом и поставила варить. Как же она меня потом проклинала! Почему? Потому что эти вишни начали на полметра подпрыгивать над тазом, в котором варилось варенье, и подпрыгивали в разные стороны. *смеётся* И она должна была эти вишенки ловить. Конечно, она меня потом… До сих пор вспоминает.

Игорь Сорокин: А кто вам такой рецепт сказал?

Сардановский В.М.: Я не помню, где я его прочитал, этот рецепт, — в том-то и дело. А вот сказал я ей этот рецепт, рассказал, она мне, говорю, всю жизнь теперь вспоминает вот этот рецепт.

Игорь Сорокин: Точно крыжовник, а не виноград?

Сардановский В.М.: Нет. Понимаете, что… Ещё как раз… в чем секрет-то: крыжовник поспевает довольно-таки рано, а рябина поспевает очень поздно, и собрать их все вместе очень сложно. Это именно специально надо постараться для любимого. Вот видите, всё-таки я по плану, вот, вам… *смеётся* …Рассказываю план. Несколько помогает.

Игорь Сорокин: Может, вернемся в пору Вашей юности, в пединститут. Расскажите, может быть, какие-то особые… особенные воспоминания о пединституте?

Сардановский В.М.: Ну, во-первых, можно начать даже еще пораньше.

Игорь Сорокин: Да!

Сардановский В.М.: Ну, восемь классов особенно ничем… не было никаких достопримечательностей. А вот когда я поступил в девятый класс, в это время была, так сказать, профориентация. Были и школы с профориентацией. И я поступил в класс, у которого была профориентация «Старший пионервожатый».

У нас был класс, в котором учились старшие пионервожатые и воспитатели детских садов.  Первый год у нас ещё были ребята, которые учились на токарей там, по-моему. То есть, у нас был класс смешанный: девчонки и ребята. А в десятом классе получилось так, что всех токарей перевели в другие классы, а я один остался среди девчонок. Девчонки, правда, говорят: «Мы, — говорят – уже настолько к тебе привыкли, что даже и не замечали, что, — говорит – ты парень – говорит – уже. Спокойно – говорит – себя вели». Но достопримечательность в чём — что класс был на самоуправлении. Класс был, в котором в первом… Первый в Коломне организовал классный «Голубой огонёк», причём последствия, как бы сказать, этого классного «Голубого огонька», когда смотришь на фотографию общую, которая была сделана после этого «Голубого огонька», у всех девчонок… Ну, как вот это сказать? Ну… Выглядят, как будто они «поддавшие», пьяные. Настолько это пьянило настроение, которое было на этом «Голубом огоньке». Последующие «Голубые огоньки» уже не так это… Уже не так это было заметно, а вот на первом «Голубом огоньке» это было очень заметно. Причём, класс был – резерв бригады коммунистического труда. Ну, если вы можете потом посмотреть по энциклопедии, что это такое: «бригады коммунистического труда» и что это был за знак – «резерв бригады коммунистического труда». Но, по крайней мере, классный руководитель только направлял нас. Вместе и, вот, в Рождественку ездили, вместе и в колхоз, и в пионерский лагерь – в общем, коллектив был очень дружный. Настолько дружный, что по прошествии пятидесяти лет после окончания школы мы ещё встречались. Правда, уже… Сколько? Процентов тридцать, правда, уже оставалось. Потому что остальные разлетелись очень далеко или же отошли в мир иной.

Игорь Сорокин: Подождите – подождите, а Вы сказали про пятидесятилетие, можете уточнить…

Сардановский В.М.: Школа десятая. Школа № 10…

Игорь Сорокин:  Да… А уточнить, в какие же годы это было, если пятидесятилетие уже прошло?

Сардановский В.М.: Школа… Так… С шестьдесят первый-шестьдесят второй… В шестьдесят четвёртом году  10 школа была только что построена. Первый год, мы учились, и последний год — в шестьдесят пятом году мы её закончили. То есть, практически мы учились в этой школе один год.

Игорь Сорокин:  То есть, в этом году пятидесятилетие?

Сардановский В.М.: Нет. Путаю, наверное. Подожди!.. Шестьдесят третий, наверное… Потому что пятидесятилетие мы отмечали в том году, а… А, правильно, 63 год… В шестьдесят третьем году была, наверное, запущена…

Два года мы в ней учились. В прошлом… в позапрошлом году отмечалось пятидесятилетие школы.. и на следующий год наш выпуск отмечался. И до сих пор мы ещё, вот, так это… поддерживаем контакты. Правда, конечно, накладывает отпечаток то, что был класс пионервожатых, а ведь пионервожатые – это заводилы. Весь класс был заводной. И, в основном, директора школ, завучи, я не говорю просто уж о преподавателях и воспитателях детских садов.

Игорь Сорокин: Потом вы пошли в пединститут?

Сардановский В.М.: Нет. Потом я пошел на работу во ВНИКТИ. Через три года — заочный интитут ВЗПИ. И, как в дипломе написано: «Поступил в ВЗПИ и окончил полный курс КГПИ.»

Игорь Сорокин: То есть поступили на заочный, закончили… ВЗПИ – это что?

Сардановский В.М.: Закончил один курс ВЗПИ заочно, и перешёл на очный в пединститут на второй курс. Ну, правда, когда декан меня принимал, он говорит :»Ну, два предмета тебе досдать — педагокику и психологию. Ну, а когда я в сентябре пришел и когда он мне дал бегунок на 14 экзаменов…  *смеётся* Ну, так как уже был опыт учебы в заочном институте, до Нового Года я все эти 14 предметов благополучно сдал. Потому что там были… некоторые казусы были. Казусы в чём? Что мне, например, засчитали интегральные исчисления, а дифференциальные исчисления, которые я сдал, мне не засчитали. Ну, просто объяснились, где…

Игорь Сорокин: Этот факультет как назывался?

Сардановский В.М.: Индустриально-педагогический факультет преподавателей общетехнических дисциплин и физики. Работают преподавателями и физики наши выпускники. Ну, как сказать, в основном, конечно.

Игорь Сорокин: А сколько всего факультетов?

Сардановский В.М.: Уууу! Это я вам не могу сказать — считать надо.

Игорь Сорокин:  А дружили ли вы с другими факультетами? Или у вас был какой-то узкий?..

Сардановский В.М.: Нет, особенно не было такой связи у нас.

Игорь Сорокин: А учились вы уже в новом здании?

Сардановский В.М.: Да, сразу в новом здании.

Игорь Сорокин: А вы рассказывали о сестре, которая училась в старом здании, да?

Сардановский В.М.:  Да.

Игорь Сорокин: Вот, можете как-то развить эту тему, про старое здание рассказать?

Сардановский В.М.: Ну, про старое здание, после того, как оттуда вывели… Ну, во-первых, во-первых, вначале был учительский институт. Потом… Кстати, среди фотографий вы можете найти… Там есть фотографии выпуска учительского института, если не ошибаюсь, где-то 58-ой год. Потом это был педагогический институт, а потом уже педагогический институт переехал в новое здание. Вновь построенное здание.

Кстати, вот, ещё, пока вспомнилось… О фотографиях физмата на уборке помидор. Там будут фотографии, где студенты убирают помидоры на полях Коломны, как к ним в обед привозят молоко, которое тогда обычно… То есть, колхоз кормил студентов обедом. Или просто привозил молоко, или же привозили целиком, там, первое и второе. И как студенты жили дальше. Ночевали. Обычно выделялась какая-нибудь школа или, там, детский сад, которые летом не работали, на пол клали матрасы, и все целиком лежали.

Игорь Сорокин: А это были выезды надолго? Или это короткие всё-таки выезды были?

Сардановский В.М.: На месяц, примерно. Ну, так же, как и стройотряды.

Игорь Сорокин: А вот Коломна ассоциируется с садами, как «помидорный край» не ассоциируется.

Сардановский В.М.: Да, вот я о чем и говорю. Я тоже вначале не мог понять — что они убирают? Обычно у нас убирают картошку, а это — зеленые помидоры. Причём, они вот такой горкой вот насыпанные. На помидорные грядки один раз попал в Ейске. Знаете такой Ейск? Ейское авиационное училище? Вот там…

Игорь Сорокин: Это Азовское море…

Сардановский В.М.: Да. Вот там помидорные грядки до самого горизонта, и все красные. Но, правда, когда я посмотрел, как их убирают… Ну… Там по городу висели объявления, что приглашают на уборку помидоров ВСЕХ: и местных жителей, и пенсионеров, и отдыхающих, и школьников, и пионеров – всех. Четыре часа работы, оплата — 16 килограмм помидор. Я дня два, что-то, съездил. Посмотрел, что это такое. На обед взял себе тоже помидорку с хлебушком. Но когда идешь и смотришь — красный помидор – ой, вот это… Так и просится: «Съешь!» Вторую, третью, потом уже смотреть на них уже не можешь.

Мы собирали помидоры в ящики, а рядом шла механизированная уборка — трактор «Беларусь» с конвейером — вправо три метра конвейер, влево – три метра конвейер. С правой стороны идут трое,  с левой стороны – трое. Срывают помидоры, кладут на конвейер. Они собираются вместе, поднимаются — и в самосвал. У самосвала задний борт герметизированный резиновой прокладкой, чтобы сок не вытекал. Вот, набирают самосвал, такой, с горкой, — и поехал. У меня ещё… помню,  спросил: «Ну, их хоть моют?» «Да, говорят. — Которые целые, те помоют».

На томатную пасту, на сок на томатный…вот эти помидоры оттуда идут к нам. А вот чтобы у нас помидоры… Щас даже, вот, не знаю… Даже, вот, уже в теплицах трудно вывести помидор, чтоб они паршой не болели. А тогда помидоры росли у нас на полях.

Игорь Сорокин: Ну, это, наверное, такие особенные помидоры, которые выдавали в столовых в детских садах — маринованные зеленые помидоры?

Сардановский В.М.: Нет, ну вы знаете, что  у нас раньше в Коломне была «засолка» так называемая, которая осенью занималась заготовкой сельхозпродукции: квасили капусту, солили огурцы и помидоры, и, причем это в промышленных масштабах — большущие баки, которые… Эту капусту, помидоры, огурцы потом продавали в магазинах. Кстати, в том магазине, который под вами, тоже продавались огурцы и помидоры.

Игорь Сорокин: А это был местный масштаб или это на страну готовилось всё?

Сардановский В.М.: Ну нет, на Коломенский район, по крайней мере, да. Ну, щас уже этого ра… «засолки» этой нет. Вместо этой засолки — Новомалинский район.

Игорь Сорокин: А «засолка» — это такой… целый…

Сардановский В.М.: Было предприятие. Было предприятие, да…

Игорь Сорокин: Прямо так и называлось — «засолка»? Или это народное название?

Сардановский В.М.: Да, «засол». Ну, так и называлось – общенародное – «засолка». Как она точно называлась, я щас не помню. Просто… не смотрел на эту афишу… на этикетку ихнего предприятия. Занимало оно место примерно около гектара, наверное. Ну, если сейчас на его месте целый микрорайон построен. Ну, вы, наверное, не знаете?

Игорь Сорокин: Нет.

Сардановский В.М.: Когда я переехал на новое место жительства — это был 79 год. Это была окраина от наших… От наших… От наших ворот был виден краеведческий музей, Маринкина башня, Грановитая башня, а потом вокруг понастроили коттеджей. И когда я однокласснице показал, говорю: «Вот в этом районе я живу». Она посмотрела: «О! – говорит. — У вас – говорит, —  элитный район!» Я говорю: «Да, — говорю — Была окраина Коломны, а щас стал элитный район.»

Игорь Сорокин: Это речь об улице Ивановской, да?

Сардановский В.М.: Нет. Сейчас улица называется «Проезд Жуковского». Ну, не знаю…Отсюда, вот, если… ну, вот, тоже, вот, если смотреть на Церковь Михаила Архангела, и за ней как раз…

Игорь Сорокин: Ну, раньше назвалась «Ивановской» эта улица?

Сардановский В.М.: Нет.

Игорь Сорокин: Нет?

Сардановский В.М.: Я переехал… Я ж говорю же: в 79-ом году переехал на другую улицу. Причём, интересно то, что у нас очень часто уже забывать стали старину.  В каком смысле? Тут я в интернете один раз встретил интересное высказывание, что Коломенка раньше, видимо, была более полноводной, потому что она очень сильно разливалась и заливала… И  даже, там вот, в Городищах пруд заливала. Но просто, понимаете,  у нас это нигде не говорится, нигде не афишируется, и нигде не рассказывается, и только благо то, что я когда-то работал в краеведческом музее и видел там стенд, посвященный переписи… Всероссийской переписи, 18 -, по-моему, то ли 80-го, то ли 90 года — еще позапрошлого века. И там говорится, что в Коломне деревянные мосты через реку Коломенка и Чура. Я, знаешь, заинтересовался: «Как же так: Коломенка известна, а где Чура?» Хорошо — там же рядом план был. И, оказалось, что Коломенка раньше телка, вот, под этим мостом, который был деревянным, и текла она под Блюдечком. А река Чура брала свой исток в Городищенском пруду, текла почти… Вот… Ну, как вам сказать? Вот… Вы видели, как там разлив Коломенки, да? С правой стороны там еще как бы заливается туда. Вот, она там текла, и текла по теперешнему руслу Коломенки. И она тоже впадала в Москва-реку. Река Чура.

ИгорьСорокин: То есть они текли параллельно, не смыкаясь нигде?

Сардановский В.М.: Не смыкаясь, оба притока Москва-реки. Причем интересно ещё что? Что у Коломенки левый берег был очень крутой, обрывистый, и все время там ласточки-береговушки селились. Он весь этот обрыв был изрыт вот этими норками-гнездами, гнездовьями… Потом, вот, уже на месте пляжа этот обрывистый берег снесли, сгладили его и засыпали песком. И вот как раз там тоже фотографии — первый пляж. Так…

Игорь Сорокин: Еще вы коснулись магазина, который под нами. Может быть, расскажете нам? Нас он волнует.

Сардановский В.М.: К сожалению, я вам особенно не могу рассказать, но почему он называется «У поросят», вы знаете, наверное, да?

Игорь Сорокин: Ну, расскажите свою версию, потому что версий уже несколько мы слышали…

Сардановский В.М.: Нет, версий нет… Нет никаких версий. Просто из папье-маше в правой витрине от входа магазина стояли три поросенка, и пред ними были разложены продукты. Тоже, кстати, из папье-маше, которые можно было не обновлять. И поэтому магазин, хоть он и носил название «Огонек», все называли «У поросят». Точно так же, как магазин «У Ханзеля», знаете такой магазин?

Игорь Сорокин: Да.

Сардановский В.М.: Да, «Янтарь» который. А почему? Потому что раньше этот магазин принадлежал Ханзелю, и после революции он, так сказать, добровольно остался директором этого магазина. И очень долго был его директором. Поэтому, хоть магазин и носил другое название, а так в простонародье он так и назывался — «У Ханзеля».

Игорь Сорокин: И до какого же года он директорствовал, не помните?

Сардановский В.М.: Ой, не могу сказать. Это, по-моему, где-то Кузовкин описывает, в его путеводителе где-то есть. Или же, вот, может быть, у Самошина Сергея Ивановича «Путешествие в Старую Коломну» – всё-таки посмотрите как-нибудь эту книжку!

Но у нас, по-моему, в Коломне, коммунальных домов было немного.

Игорь Сорокин: Ну, вот, да. Расскажите о Ваших впечатлениях, если Вы бывали когда-нибудь в коммунальных квартирах, ну и вообще о Коломне «коммунальной».

Сардановский В.М.: Вы знает, о Коломне «коммунальной» я вряд ли смогу Вам что-нибудь рассказать, скорее всего просто о старой Коломне. Потому что коммунальных квартир, я говорю, у нас очень мало было, по крайней мере, я знаю мало.

Игорь Сорокин: То есть, в основном, Коломна — это частный сектор?

Сардановский В.М.: Да, в основном, частный сектор и редко когда квартиры. Так было, по крайней мере. Это сейчас, когда началось, это, вот, построили. По улице Ленина… Началось, точнее, это давно. Где-то с 25-го года первые были построены дома напротив гор.больницы, на другой стороне Октябрьской. Потом были построены дома по улице Гагарина, потом по улице Ленина… Раньше там сажали картошку. И наверху улицы Кирова, чуть пониже Зелёной, раньше стоял мясокомбинат, от которого запахи были по… по всему городу.

Там, кстати, тоже история интересная была. Интересная история чем? Что улица Кирова каждую весну перекрывалась — не разрешалось прохождение по ней тяжелого транспорта, потому что улица «сползала» от Зеленой до Ленина. В этом месте каждую весну ограничивалось движение.  В конце концов, видимо, городским властям это надоело, приехали военные, сняли весь верхний слой, сделали «подушку» из песка, потом миллиметров 150 железобетона положили… Представляете: от Зеленой до улицы Ленина целиком железобетон! И сверху положили асфальт. Всё! Больше никаких ограничений не было по этой улице. Но это, конечно, не везде так можно сделать.

Так… Я, наверное, нарушаю Ваш режим работы…

Игорь Сорокин: Ничего, ничего, раз у Вас есть свои правила…

Сардановский В.М.: Не, ну… свои правила…  Кстати потом спишите: там у меня есть интернетовские адреса… Интересно, нашлась в Интернете аэрофотосъемка немцев, которая была сделана на территории России. И там есть аэтофотосъёмка города Коломны. Немецкая. То есть, можно получить, как бы, вот эти фотографии аэрофотосъёмки 42 года, посмотреть, где что было, где что осталось и где что уже переменилось. Ну и то, что там сайты остальные: большой сайт «трамвайный», буквально каждый новый трамвай на этом сайте представлен. Вот сколько трамваев было, поступило, каждый трамвай там снят. Все остановки, можно сказать, там сняты, как образовывался трамвай. Потому что первый трамвай — была очень короткая линия. Линия была от церкви Михаила Архангела до улицы Кирова. И дальше, на место… на месте… ну, не доходя до «Горизонта», ну, практически, на месте «Горизонта» было разворотное кольцо. Трамвай разворачивался и шёл обратно.

Игорь Сорокин: То есть старый и новый город просто связали.

Сардановский В.М.: Ну, от Кирова до Краеведческого музея, как раньше было остановки, тамвай ходил, Потом трамвай продлился до Голутвина. И вот на месте магазинов — там палатки-ларьки, там, «Динамик», — вот, на этом месте было тоже разворотное кольцо. То есть, уже трамвай ходил до Голутвина. После этого уже сделали разворотное кольцо «Учебный комбинат», а потом уже пошло — кольцевая дорога по Зелкеной.

Игорь Сорокин: А, вот, скажите, Вы детство провели в этом районе?

Сардановский В.М.: Да.

Игорь Сорокин: Может быть Ваши ощущения детские от этого места… оно…  Коломзавод, город ушел, энергия ушла туда, в ту сторону, в сторону Голутвина. Как здесь ощущалось это? Действительно был какой-то такой заброшенный край или нет?

Сардановский В.М.: Ну, знаете, когда… нет, нельзя сказать, что он был заброшенный край. Например, первые мои ощущения — улица Ивановская была замощена булыжником. Машин было еще мало, по утрам громыхали целые колонны лошадей с бочками — вывозили содержимое выгребных ям на свалку. Вот по этой улице вереница, десять – двенадцать повозок — лошадь с бочкой. Потом…

Игорь Сорокин: То есть это были «золотари», настоящие классические «золотари»?

Сардановский В.М.: Да, да, да, да. Они как раз, вот, по улице Ивановской пролетали, потом там, на Толстикова поворачивали и свалка была тогда раньше наверху горы в Подлипках. Знаете, это,  — Подлипки?

Игорь Сорокин: Ну, слышал название…

Сардановский В.М.: Ну, отсюда вот она… Можно сказать, что это вот опять… на Михаила Архангела смотреть, вон, видите там верх, самый верх на горизонте, самый верх? Вот там как раз была свалка, и туда всё это свозилось.

Игорь Сорокин: Попадало в речку или нет

Сардановский В.М.: Нет. Нет. В речку не попадало. Там была яма и туда всё это сливалось. Это всё процеживалось через землю и уходило. Потом дальше. Сейчас не помню, в каком… Да? Ну, где-то в 60-е годы проложили канализацию по улице Ивановской, конечно, все это покрытие было взломано, булыжниковое. То, что ямы были, по крайней мере, трёхметровой глубины, и улица была заросшая вся травой. Ну как – заросшая травой?  В то время в городе и поросят держали, и кур держали, и коров держали — в самом городе держали. По улице Ивановской, по крайней мере, спокойно ходили куры.

В то время… Как сказать? Отец  у меня был инженером, получал он в 60-е годы 850 рублей. И на семью в четыре человека этого хватало. Ну, раз в месяц мясо, колбаса… Не в месяц, в неделю. Раз в неделю мясо-колбаса были. Сказать, чтобы мы голодали, не могу, но периодически или куры, или поросёнок, или кролики – периодически держали. Отопление было печное. Это уже потом, когда после канализаций, буквально года через 2-3 проложили газ, и уже потом, когда мы провели газ, тогда уже и дома стало теплее, и углы перерастали промерзать… Раньше углы промерзали. В  углах был лед на стенах, в углу, внизу. И изнутри, на окнах, лед замерзал тоже. Ну, правда, тоже… Всё-таки, вот, сейчас… Я не знаю, как сейчас строят. Ведь строительство — это тоже… Как-то прочитал я статью, что изучали особенности строительства русской избы. И, вот что, если по всем правилам построить избу, то семья из пяти человек может жить в доме совершенно без отопления. То есть дом как бы отапливается теплом, вот, пятерых человек. Там и особенности расположения бревен в срубе, и особенности построения полов… пола, и особенности построения фундамента, и особенности построения потолка. В доме я тоже один раз замечал, что, почему в одной комнате полы теплые? Вот если босиком идешь, в одной комнате полы холодные, а в другой комнате полы теплые. И никак я не мог это понять до тех пор, пока как-то, когда клали водопровод, в этой комнате не вскрыли полы. Во-первых полы — лежали доски 60 миллиметров толщиной – вот 60 миллиметров — и 40 сантиметров шириной, — вот. После полметра, примерно, расстояние и лежал второй пол из полу бревен. То есть бревно пополам распиленное, кверху плоскостью положенное на землю и  сверху залито 150 миллиметров известкового раствора. Вот в этой комнате полы были теплыми. В других комнатах просто были… доски лежали полметра и земля. В тех комнатах полы были холодные.

Современные дома, конечно, вот, действительно, как коммуналка, говорят, когда… Или как многоквартирные дома: утром просыпаешься — тихо, а сосед слева вверху проснулся, пошел в туалет, спустил, на кухне начал греметь посудой — все слышно. Потом глядь, минут через 15-20 – ага! — сосед снизу, с другой стороны, проснулся, тоже начал греметь посудой, туалет, вода жучит, -вот, в своем доме, конечно, было более тишин… более тихо. Но… Вот когда мы переехали на новый адрес, тоже было несколько неудобно. Как говорят «соловьи поют». Но когда соловей поет буквально перед открытой форточкой и всю ночь без перерыва — это тоже начинает надоедать.

Игорь Сорокин: Ну это все равно лучше, чем сосед слева, сосед справа…

Сардановский В.М.: Да, это, конечно, лучше, чем сосед слева и сосед справа. Но тоже, видите ли, как… Мне все-таки везло на компании обычно. Я практически все время был… всё время в одной компании юношеской. У нас даже доходило до чего? Что из школы, вот как раз на время переезда школы из старого здания в новое здание, я работал на радиоузле, когда учился в школе, обслуживал радиоузел, на летние каникулы приволок к себе из школы домой магнитофон «МАГ 8 М». Не видели такой ни разу?

Игорь Сорокин: Мне кажется, я знаю, что это такое. Большой такой.

Сардановский В.М.: Вот такой вот ширины ящик, такой высоты, вот. 60 килограмм веса, две пятисотметровые бобины становятся, однодорожечный. Вот такой магнитофон я на летние каникулы забрал из школы домой.  И вот мы каждое воскресенье… субботу-воскресенье носили его в соседний двор — это квартал почти, — то есть метров 150, там его включали, и соседи на нас не ругались. Ну, у нас собиралось в самые большие дни человек по сорок, хотя рядом был летний сад. Знаете, где тут был летний сад? Ну да… Да-да, там. За милицией. Раньше там был и летний кинотеатр, играл по выходным оркестр, танцы были. Ну вот, а к нам собиралось человек сорок примерно в самые лучшие дни.

Игорь Сорокин: А к кому… к ээээ… во двор вы ходили? Вы говорите «к нам». Это была какая-то компания?

Сардановский В.М.: Просто двор, свободный вход был. Ну, свободный вход. Включали музыку, вот этот вот магнитофон включали, — и танцевали под эту музыку, просто сидели, разговаривали.  И приходили не только наши компании, но и окружающие ребята приходили, девчонки приходили. Вот там мы вечера проводили, сидели вечерами…

Игорь Сорокин: Это был какой- то особенно просторный двор или что? Почему выбрали его? Не у вас во дворе, а в?..

Сардановский В.М.: Ну как просторный? Нет, у нас  во дворе было сложно – почему? И проход… Нужно было проходить там, вокруг, и двор был, там, заполненный сараями. Это, вот, как раз квартирный дом, в нём, в доме, двухэтажный дом, четыре.. Раз, два… Да, четыре квартиры в нём было. И двор, ну, 50 на 50 метров примерно. Солидный такой двор.

Игорь Сорокин: И какую же музыку Вы ставили? Вы были сегодняшним языком говоря — «диджеем», да?

*смеются*

Сардановский В.М.: Ну, Высоцкий и, вот, знаете, когда, если в санаторий Вы попадёте, там чаще всего эти музыка – примерно, вот, шестидесятых — семидесятых годов, как говорят, которая, ну… как этот… Выскочило из головы – как это называется?

Игорь Сорокин: Эстрада.

Сардановский В.М.: Да, эстрадная музыка. Ну вот тогда были какие: ансамбль «Филиппинки»- ну, это дочери Сергея Филиппова, знаете такого?

Игорь Сорокин: Сергея знаю, а ансамбль нет.

*смеются*

Игорь Сорокин: Ну, комик Сергей Филиппов, да?

Сардановский В.М.: Ну да, да. Он играл в… понимаете? В к… Ну, он… В «Карнавальной ночи» он играл. Звёзды на небе: одна звезда, две, три, пять…Ну, это шутка, конечно. «Филиппинки» были не его дочери, просто ансамбль назывался «Филиппинки», ну и приурочили к Сергею Филиппову. Вот. Потом что? На катке все время играла — «Серебряные гитары» — музыка, японские песни — «Каникулы любви», «Лепестки роз»  — это самые ходовые тогда были мелодии.

Игорь Сорокин: Это речь о шестидесятых, да?

Сардановский В.М.: Да.

Игорь Сорокин: Начало 60-х? Конец?

Сардановский В.М.: Это примерно… Я вам сейчас скажу…64-й… 63 год. 62-63 год.

Игорь Сорокин: То есть, это не только советская эстрада, но и зарубежная, получается?

Сардановский В.М.: Да, и, причем эти песни были и в исполнении японок, и в исполнении русских певиц. Ну а на катке все время, вот, играли «Серебряные гитары».

Игорь Сорокин: То есть это уже вокально-инструментальный ансамбль?

Сардановский В.М.: Да. Нет, «Серебряные гитары» — это именно мелодия называется, именно мелодия. А так еще какие: «Ландыши» – «Первого мая привет»… ну и танцы. Правда, когда один раз нам показывали, что из себя представляет вот этот «Твист», не тот, который пытались танцевать на танцплощадках, а именно настоящий «Твист»… Показывали девчонка с парнем, которые занимались в танцевальном кружке. Там что-то фигур девять у этого «Твиста» было. А так как помещение радиоузла было вот в половину этой кухни, и с одной стороны еще стояли столы с аппаратурой, то человек десять чуть не на эти столы залезли, освободили им место. И они нам показывали вот этот танец – «Твист», как его НАДО было танцевать на самом деле. Не так, как на танцплощадке — там просто дергались, а как должно было быть.

Игорь Сорокин: Ну это не преследовалось? «Твист» на танцплощадке?

Сардановский В.М.: На танцплощадках преследовалось. Ну, потому что это толком люди не знали, как его танцевать. А вот как…

Игорь Сорокин: А зарубежное, там, влияние?

Сардановский В.М.: Да, ну что Вы! Ну, вот, как раз 57-ой год, — моя сестра как раз была делегатом от Коломны на этом фестивале. Ей… персональная, так сказать, ей путевка на этот фестиваль была выделена как победительнице конкурса чтецов Чех… Конкурса Чехова. Она вот ездила сама и еще Лена Трунина. Вот двое девушек из Коломны были на фестивале.

Игорь Сорокин: А про Вашу сестру… Представьте её, пожалуйста, как её зовут. И можно ли с ней встретиться?

Сардановский В.М.: Встретиться с ней очень сложно — она в Черноголовке. Я ее все уговариваю, чтобы она написала автобиографию. Она изредка выдаёт мне. Она Маркелова Наталья Алексеевна, 37-го года рождения. То есть ей уже под 80 лет почти. Здоровье, конечно, не ахти, но память еще хорошая. Она как раз примерно, вот, по возрасту… и по возрасту с Кузовкиным, художником Фёдоровым, с Бодрягиным — это все, вот, были знакомые. Кстати, она, вот, как раз тоже… В каком?.. Сейчас я посмотрю…  Да, вот, как раз в 57-ом году на кафедре педагогики пединститута проводились радиопередачи. Раз в неделю проводилась радиопередача для родителей. У нас ведь как говорят вот: «Водить машину люди месяц учатся, а воспитывать детей совершенно не учат. Каждый воспитывает, как может».  И вот в 57-ом году была организована  передача еженедельная для родителей. Причём, это была по инициативе работника кафедры педагогики Нондельмана (?), музыкальное сопровождекние на аккордеоне Бодрягина, а диктором, вот, как раз была Маркелова. И оформление ещё, редактор была Людмилова Ольга Владимировна. Потом она [сестра] работала в Доме Пионеров методистом. Чуть не стала секретарем горкома, но вовремя вышла замуж.

Игорь Сорокин: И уехала в Черноголовку?

Сардановский В.М.: Да, и уехала в Черноголовку.

Игорь Сорокин: А вот про пионервожатых вы говорили, про праздники… Может быть, праздники вспомним? Как отмечались, как организовывалось всё?

Сардановский В.М.: Ну вот как раз Наталья Алексеевна и директор Дома Пионеров — а директором Дома Пионеров была Сорокина Алла — в 60-ом году  был организован в первый раз Праздник Знаний с шествием пионеров по улице Октябрьской, и играл при этом духовой оркестр артучилища под руководством Цимбалова. Он, кстати, тоже жил как раз на Ивановской улице,  снимал комнату. Ну, и традиции какие еще были? Организовывать совместные вечера пединститута и артучилища, чтобы не осложнять демографическую политику Партии и правительства, потому что артучилище — ребята, а пединститут в основном девчонки. И поэтому… как сказать?.. И преподаватели всё время были нужны. Тем более, если солдат, офицеров рассылали по всему… по всей России, то профессия учителя была нужная. Так, что ещё тут?..

Игорь Сорокин: А вот – демонстрации. А можно?.. Вы, наверное, свидетелем были, поскольку жили тут рядом… Демонстрации же по улице Октябрьской Революции проходили?

Сардановский В.М.: Да. Как раз, вот… Ну… были разные расположения трибун: одно время трибуны делали на памятнике «Борцам революций», — там же ведь трибуны есть, — другие разы ставили, вот как раз на месте этих ворот, уже потом, когда ворота снесли, на месте этих ворот ставили трибуны.

Собирались обычно на улице Кирова и на улице Октябрьской. От улицы Кирова — и туда, дальше, до гор. Больницы. Там колонной шло построение, и оттуда шли колонны по правой стороне улицы Октябрьской, от улицы Кирова, до Площади Двух Революций… Здесь дальше перед трибуной проходили,  разворачивались и шли обратно, постепенно рассеиваясь. Все улицы до Кирова почти были перегорожены грузовыми автомобилями, на которых стояли люди, которые смотрели на демонстрацию. Кстати, тоже был один из праздников, которые собирали всех жителей и жители знакомились как бы друг с другом. Потому что проходили… Одевались, соответственно, на демонстрацию, проходили через весь город, потом вечером играл духовой оркестр, а на Октябрьскую, — ещё, вот, за электротоварами, где сейчас Сбербанк, там раньше были электротовары — за ними натягивали холст, и на этом холсте показывали вечером кино. У меня сохранилось только еще впечатление, что мы ребятами соревновались: кто вечером вперёд  пересечет вот эту Площадь Двух Революций, потому что она была целиком запружена людьми.  А мы вот так, пригнувшись, между ног — «жиииик!» – туда, на ту сторону проскользнешь, — кто вперед проскользнёт. Это было лет как раз 10-12, наверное.

Игорь Сорокин: То есть, это была такая забава – пробежаться… пробежать сквозь толпу?

Сардановский В.М.: Да, пробежать сквозь толпу.

Игорь Сорокин: На скорость?

Сардановский В.М.: Да! *смеётся* На скорость. Конечно, на нас ругались, но ребята…

Игорь Сорокин: А запружена просто толпой, или это какой-то был…

Сардановский В.М.: Толпа, танцевали просто так стояли…

Игорь Сорокин: Танцевали под оркестр?

Сардановский В.М.: Да, оркестр играл.

Игорь Сорокин: А вот этот знаменитый дирижер, про которого вы рассказали, вы не общались никогда?

Сардановский В.М.: Цимбалов. Ооо… Я общался, в основном, с его сыном, потому что он был мой одногодок. Но, к сожалению, они уже все умерли: и сам Цимбалов, и сын его.

Игорь Сорокин: А оркестр продолжает существовать?

Сардановский В.М.: Не… Да нет уже, артучилища нет. Если б артучилище… Кстати, вот там… потом, если вам будет интересно… Даты Коломны… Там как раз описано, когда из Ленинграда перевели в Коломну артучилище, и к… ну… Перестало оно существовать буквально года 2-3 назад.

Ну, ладно. Наверное, тогда, нужно вам перекачать часть чего там вас будет интересовать, а ещё ведь, наверное, у вас ведь электронная почта есть.

Игорь Сорокин: Да, есть. И у «Арткоммуналки» есть почта. Всё мы вам оставим сейчас.

Сардановский В.М.: Ну, я тогда, наверное, вам просто на почту перекину эти оставшиеся  фотографии, которые я умудрился…

Игорь Сорокин: Забыть.

Сардановский В.М.:  Забыть — да. Благополучно… А там, вообще-то, для вас, конечно, было бы интересно. Ну, я думаю, что у вас есть фотографии «Студентами на уборке урожая»?

Игорь Сорокин: Ну… Посмотрим… Я, честно говоря, не помню. А фотографии демонстраций есть. Ещё, вот, интересные фотографии, которые мы посмотрели с вами, — с катков. До какого?.. С какое и по какое время, можете напомнить он был – каток? Кто его организовал?

Сардановский В.М.: Вы знаете… Нет, кто его организовал… Организовал каток вообще… инициатором организации катка был Шавырин. Он раньше тогда был, как сказать, ну…  директором почтового ящика. И его сын стал заниматься конькобежным спортом. И его инициац… с его инициативы и с его личными вкладами было… был построен вот это… открытая  ледовая дорожка, которая было, я не знаю, — или первая или второй в России. И она, примерно, — эта дорожка — существовала с сентября, примерно, по май-месяц каждого года.

Игорь Сорокин: Потом просто было уже очень сложно, да, в жару её поддерживать?

Сардановский В.М.: Там что?.. Там, в общем, каким образом?.. На земле лежала песчаная подушка, потом лежали трубы — железные, через которые прокачивался холодный соляной раствор. И рядом – вот там, на снимках как раз не видно… только крыша, если, видна…Эээ, вот эта, вот, компрессорная станция, которая охлаждала этот соляной раствор. Дальше просто не хватало мощности, чтобы летом делать эту дорожку работоспособной. А закрылась она… Почему  перестала работать? Потому что просто-напросто проржавели трубы, соляной раствор окончательно… соль разъедает. И поэтому она просто-напросто закрылась. И тогда начало…  Громов начал строительство вот этого стадиона.

Игорь Сорокин: А скажите, туда доступ «простым смертным» был или только?..

Сардановский В.М.: Элементарно. В выходные можно было кататься, и, причём… Ну, понимаете, что и даже, вот… И ледяная эта дорожка, и вот этот Дворец Спорта, который сейчас, — его содержание обходится очень дорого. Своими силами они просто не могут этого сделать. Поэтому сейчас что? При этом стадионе есть бассейн, есть сауна, — и они распространяют как бы путевки платные через профсоюзные комитеты Коломзавода, ВНИКТИ, почтового ящика, ЗТСа, спорткомитетов… И… То есть… Как бы, может быть, неполную стоимости… платят, но поддерживают этот Дворец спорта в рабочем состоянии.

Игорь Сорокин: А скажите, когда появилась эта дорожка? В какие годы?

Сардановский В.М.: Я… Я вам о чём и говорю, что сейчас я просто не помню, — боюсь напутать, а, вот, на сайте «Даты Коломны»…

Игорь Сорокин: Но в 60-е уже была.

Сардановский В.М.: Но вы видели – 62-ой, по-моему, год фотографии. В 60… Не… В 71-ом точно уже была, во всю действовала она.  А строительство этого стадиона… по-моему, тоже там  фотографии есть, где стройка есть. Видно, что строится за Маринкиной башней… Строится вот этот стадион.

Игорь Сорокин: Еще хочу спросить: вот, в начале разговора вы упоминали сотрудницу, которая жила в коммуналке, которая удивлялась…

Сардановский В.М.: Да.

Игорь Сорокин: Расскажите вот эту историю.

Сардановский В.М.: Ну, понимаете как…  что, вот…  люди, они, разные есть: одни легко ладят с людьми, другие не очень. Кто-то приспособлен к жизни в коммунальной квартире, кто-то не может жить в коммунальной квартире — его все раздражает. И вот… у нас… работал я с одной женщиной… Она сама  родилась в коммунальной квартире, все ее детство прошло в коммунальной квартире, и когда ей предоставили квартиру, она очень уж беспокоилась: «Как я буду жить одна в целой квартире? Ни к кому сходить, ничего… Ни за солью, ни за сахаром, ни просто поговорить нет… нес кем сходить.» И… Ну, я не знаю, как, вот… Там есть некоторые высказывания у меня тоже, из Интернета, как это: «Ничего – говорит – у нас не было. Когда мы уходили, мы ключ от комнаты клали под коврик – вдруг соседа… соседке нужна будет соль или спички? Или сестра придёт. Они зайдут, посидят пока, нас подождут». Такое было отношение. Это сейч… Ну, под коврик, довольно-таки очень долго клали ключи от квартиры. Ну сами, наверное, знаете, да? А раньше на Руси вообще стояла… стояла как? Если калитка подпёрта палкой снаружи – значит хозяев нет дома. Значит нужно или подождать, или прийти в другое время. Не было никаких ни замков – ничего. И вот эта палка, в основном она служила от диких животных. Точно так же, как в Сибири, в тайге, если на зимовье дверь подпёрта палкой, значит там никого нет, — чтоб ни медведь не зашёл, ни волки.

Игорь Сорокин: А вот еще… вы вспомнили словосочетание «лестничная клетка»…

Сардановский В.М.: Ну это… как сказать… это даже сейчас еще, ну, уже не во всех, конечно, а в деревнях раньше… Если попадаешь в деревню, то каждый встречный с тобой здоровается. Сейчас, к сожалению, уже не так. Все живут по квартирам, и хорошо, если знают соседей по лестничной площадке, то есть, квартиры, которые расположены на одном этаже – выходят на одну лестничную площадку. Редко когда знают соседей по всему подъезду, по лестничной клетке, то есть, на всех этажах. Ну, это бывает вообще уже редко. Точно так же, как на работе, когда, вот, на работе люди проходят и не всегда даже здороваются друг с дружкой. Но если ты встречаешь этого товарища где-то в другом городе, то обязательно встречают, как родственников – здороваются… Когда мы с женой были в Ленинграде, как-то по Невскому проспекту шли, я вдруг поздоровался со встречной женщиной, и жена меня спрашивает: «Это кто такое?» Я говорю: «Сотрудница, в командировке, в Ленинграде. Мы с тобой в отпуске, а она — в командировке».

Мне почему-то везло все время на компании, на работу. И даже на новом месте, когда поселились, у нас была соседка, участница войны, партизанка Брянских лесов. Она любила выпить, поддать. Выпьет — и на двор выйдет и начинает всех соседей поливать: такой, сякой, — но не матом, ничего. «Дурак! Партийный! В шляпе!» А ещё… Но потом как-то получилось так, что как-то мы с ней встретились… со мной по… поговорили мы с ней. Она рассказала о себе. И мы с тещей, которая была моей соседкой, исчезли из её лексикона. Только она вспоминала соседа, который «партийный и в шляпе». *смеётся*  Но, правда, это обошлось мне по-другому. Потому что она, когда выпьет, она стала приходить ко мне: «Володь, пойдем, — говорит — поговорим.» Сходим, полчасика, она душу отведет, расскажет, поговорит…

Игорь Сорокин: Ну, двор — это ведь тоже коммуналка своего рода?

Сардановский В.М.: Не только  двор, а целый квартал. Вот когда на Ивановской жили, меня иногда соседи специально даже просили. У меня антенна была: стоял восьмиметровый телеграфный столб. Я уж не помню, где мы его… В общем, где-то варили столбы, и вот этот сваленный столб притащили  к нам во двор. Рядом был механический завод, там металл лежал прямо на улице. Мы с ребятами сходили, швеллер один оттуда спёрли. Пополам разрезали, значит, к этому столбу прикрутили, поставили этот столб. (Ребята, это, уже лет 16-18). Поставили этот столб. И вот на этом столбе стоял динамик «Р-10», знаете такой – «Горшок»? Значит, вот такой — «Горшок»…

Игорь Сорокин: Колокольчик…

Сардановский В.М.: Колокольчик, да. Вот он подключался к обычному ламповому приемнику… Прямо с оно до лампы – и туда. И вот он на всю, на весь квартал потихоньку играл мелодии. И с… Если долго не включал, соседи иногда приходили: «Володь, что-то ты долго не включаешь.» То есть, никакого… никакой ругани у нас не было.

Игорь Сорокин: Сейчас-то наоборот — «Ты чего завел опять свою шарманку!» Да?

Сардановский В.М.: Вот я о чём и говорю — что у нас не было этого. Причем, ребятами мы шастали по всем садам напрямую. Причем у нас… наш квартал был связан местным телефоном.

Игорь Сорокин: Это как?

Сардановский В.М.: Ну как? Ставятся два телефонных аппарата, источник питания и коммутатор. Поднимаешь трубку, набираешь номер — связываешься…

Игорь Сорокин: Ну, это вы с каким-ты другом своим так связались или это городская сеть такая была?

Сардановский В.М.: Ну, как сказать… Не городская сеть. У нас доходило до десяти номеров. Провода протягивали через весь квартал.

Игорь Сорокин: Ну это Вы со своими друзьями сделали?

Сардановский В.М.: Да. Да, со своими друзьями.

Игорь Сорокин: Ну, это как «Тимур и его команда?»

Сардановский В.М.: Только у нас телефон был. Под конец была АТС. Автоматическая…

Игорь Сорокин: Ну расскажите! Это очень интересно, как это вообще работало?

Сардановский В.М.: Как работало!.. Вначале…

Игорь Сорокин: То есть вы… Вы просто, не обращаясь ни к каким, там, этим те…

Сардановский В.М.: Нет. Ничего. Ну, телефонные аппараты можно было найти…

Игорь Сорокин: Просто физики, да?

Сардановский В.М.: Да. Можно было найти телефонный аппарат, соединить его буквально.  И зажигалась лампочка, если на телефонном аппарате поднималась трубка. Вначале это было просто… нужно было на основном аппарате поднять трубку, спросить, с кем соединить, переключался выключатель — и всё соединялось. У товарища у другого звонил звонок, и они разговаривали.

Игорь Сорокин: А вы были управляющим этой… этим телефоном?

Сардановский В.М.: Ну да, основной у меня, был, потом я, правда, уже надоело мне, и я поставил АТС. То есть, автоматически уже нужно было набирать номер.

Игорь Сорокин: Ну, а КГБ не интересовалось такими коммуникациями незаконными?

Сардановский В.М.: Нет, ну, мы же не…  мы ж к сети к городской не подключались. К городской сети… У нас была своя сеть. Причем даже… Ну, сколько, вот, нас: раз, два, три – четыре квартала мы связывались. То есть, даже через улицы у нас были провода протянуты, причём, провода протянуты основательные. «Основательные» в каком отношении? Что две жилки нихрома, одна жилка медная. То есть провода нержавеющие. До сих пор эти провода сохранились пока — помидоры подвязываем, виноград подвязываем.

Игорь Сорокин: И столб стоит?

Сардановский В.М.: Нет, столб сгнил, к сожалению. *смеются* Потом еще к этому столбу как раз… только что построили Останкинскую башню — и пошло вещание телевизионное, и вот к этому столбу… Сосед один… Один парень из нашей компании, он сваркой занимался, он мне сварил антенну. То есть,  две шестиметровых трубы сварил, и на верх этой двенадцатиметровой трубы приварил антенну. И вот мы такую дуру с ним вдвоем притащили, потом вот к этому столбу телеграфному поставили, и еще подняли ее… То есть, телеграфный столб был восемь метров, и потом ещё, значит, метров семь кверху подняли, значит, — пятнадцать метров у нас была антенна телевизионная. Пока Останкино там работало — принимали. Ну, потом потихонечку столб начал гнить…

Так что раньше было более весело: и «Голубые огоньки» были, и КВНы были. Кстати, вот как раз с пединститутом я в первый раз познакомился даже еще до того, как я окончил школу, это еще в 64-ом году. Был КВН, который был во Дворце культуры «Тепловозостроителей». КВН был между Пединститутом и ВНИКТИ. Две команды: команда пединститута, команда ВНИКТИ. А я туда попал фотографом.

Игорь Сорокин: Как?

Сардановский В.М.:  Фотографом. Потому что я еще в школе… Ну, фотографией начал, как видите, заниматься рано. Как раз тоже 58-60 год.  Это первый был там ещё «Любитель». Отец занимался, у него был «Фотокор», а у меня был «Любитель», потом «Смена». Потом в школе — несколько «Смен». Ну, «Смена» имела обычно пластмассовый корпус, поэтому быстро ломалась. Потом «Старт»- зеркальный фотоаппарат, «Фэт»,»Чайка»- это полуформатный фотоаппарат. Между прочим, который очень удачный был фотоаппарат чем? Что у него была очень большая глубина резкости и позволяла снимать с полуметра до бесконечности без того, чтобы ставить расстояние.  То есть, практически как, вот, современный цифровой фотоаппарат с автоматической наводкой на резкость. Вынул, щелкнул и убрал — всё. Поэтому появлялись фотографии с лекций, на работе, с работы.

Игорь Сорокин: То есть там 64 кадра, да, получается?

Сардановский В.М.: 72.

Игорь Сорокин: 72. То есть, пополам делился кадр?

Сардановский В.М.: Да.

Игорь Сорокин: Можно было много щелкать…

Сардановский В.М.: Много щелкать… Причем он, мелаллический корпус, маленький, элементарно умещался в нагрудный даже карман. Можно было и снимать, и фотографии нормальные печатать можно было. Ну, и конечно, ну,вот… У вас, правда, ещё нет такого. У вас другой, у вас фотолаборатория в ванной, а у меня была фотолаборатория в комнате. Письменный стол. У письменного стола поднимаешь крышку, закрепляешь её, на ней закреплен увеличитель, красный фонарь и уже стоят ванночки с растворами. Поднял крышку, свет погасил, окно зашторил, — пошла работа… Печатать… Причем, интересно ещё, что печатать, что, когда сам эти пленки обрабатываешь, уже начинаешь пользоваться своими растворами. То есть, не покупаешь проявитель и закрепитель, а… И мне понравился тогда двухрастворный проявитель — хороший очень, несколько хитрый. Он очень сильно выравнивал чувствительность, и, если недодержка или  передержка — он выравнивал, и получались все равно хорошие кадры. Но у него как? У него нужно было 5 минут, по-моему… а, нет, вру — 12 минут подержать в первом растворе, потом на 5 минут — во второй раствор. И потом дальше промывку и фиксирование пленки.

И как раз… Учитель физкультуры у нас был в школе. Михаил Савватьич в 10 школе. Он был сам фронтовик, прошел войну фото- кинокорреспондентом…

Игорь Сорокин: А фамилия?

Сардановский В.М.: Нестеренко Михаил Савватьевич. Заслуженный учитель РСФСР. Сейчас его уже нет в живых, как раз мы отмечали  пятидесятилетие выпуска, двадцать лет с его смерти.  А  он, как раз, так как был военным, он работал, в основном, сверхбыстрыми проявителями, которые использовались для аэрофотосъёмки. Там буквально  минуту в одном растворе — проявление, промывка, закрепление.

И я ему посоветовал вот этот свой проявитель. Он, значит, составил этот раствор, — всё… Положил. 12 минут надо в первом растворе держать, а он: «А я – говорит – что-то книжку взял, зачитался, глянул на часы – ах, полчаса – говорит — уже прошло вместо 12-ти минут. Ну думал, ладно, нужно все-таки довести до конца. Ну, взял, перенес – говорит — во второй раствор, пять минут подержал, потом промыл…. Ты знаешь, — говорит – пленка – говорит — отличная получилась! Этот проявитель, просто он сильно выравнивающий, он не критичный такой, что передержал — всё черное стало. Нет, это был проявитель, такой, нормальный.

А то, что он, вот… этот учитель прошел всю войну фотокорресподентом, не многие знают. Но, я не знаю… как-то мне, вот… Мне он рассказывал, что единственная – говорит – была… была  боязнь — попасть под гусеницы собственного… нашего же танка. Потому что приходилось – говорит — идти в атаку на броне танка, снимать вот эту танковую атаку. И с фотоаппаратом, и с кинокамерой…

Игорь Сорокин: А известны его кадры какие-то? Сохранились? Или он… ну, как бы, он не владел  пленками, он их сдавал?

Сардановский В.М.: Ну, некоторые, вот… есть… Единственное, что есть, его фотографии, где он военный и именно с «Лейкой» — у него немецкая «Лейка» была.

Игорь Сорокин: Имеется в виду то, что ОН снимал.

Сардановский В.М.: Нет. Это я не знаю. Скорей всего, он сдавал. Потому что я не видел у него.

Игорь Сорокин: Интересно, интересно…

Сардановский В.М.: У него я не видел.

Интересно, потому, что ну, многое ж не знаем. У нас сейчас, вот, какие-нибудь такие теракты – это всё у нас – пожалуйста!

Я, вот, тут тоже недавно в санаторий ездил и вспомнил, как я в этом санатории  один раз в одном номере отдыхал с товарищем. Товарищ — он старше меня лет на шесть, наверное. Потом я в интернете набрал его фамилию-имя — и выскочило, что он сейчас активист какой-то партии – не помню. Он был… как это сказать? В отряде риска. Вообще был летчик, лётчик-испытатель. И через атомный гриб ему приходилось летать, и одному из первых ему делали пересадку костного мозга, и на «Белом лебеде» он летал в Атлантику, сопровождал американские авианосцы. Награду получил за это, за один из эпизодов, что он рассказывал. И рассказал, как один раз они отправились — хотели сделать беспосадочный кругосветный перелет. Взлетели они… так… у Саратова, в Энгельсе — аэродром военный.

Вы из какого города-то?

Игорь Сорокин: Из Саратова.

Сардановский В.М.: Вот они как раз с Энгельса взлетели оттуда, и где-то, у них за Байкалом должна была быть дозаправка на высоте 14 000 метров. Но получилось так, что заправщик пришел на несколько минут раньше, они, значит, состыковались, перекачали топливо, а там топлива что-то около 200 литров то ли в секунду, — вообще с бешенной скоростью перекачивается топливо. И получилось, что у них не сработал клапан переполнения бака – у них ещё топливо в баке оказалось. В общем, вот эта воронка отстрелилась, и ихний самолет прошел под заправщиком и хвостовым оперением пропахал брюхо заправщику. Всё брюхо и штурманскую кабину. Пилот погиб. Штурман  погиб. На 14 000 метров лёетчики там остались, а штурман погиб. А сам вот  этот самолет, на котором знакомый летал, он, значит, сорвался в штопор, и они стабилизировали полет только на высоте 4000 метров. Так как у них вертикальный руль снесло, и антенну снесло. Связь нужно держать как-то, радист выкинул в иллюминатор, значит, провод, связались они с Энгельсом, говорят: «Так и так. Такие-то, такие-то» — доложили обо всём. – «Стабилизировались на высоте 4 000 метров. Направление полёта – на север». Им, значит, отвечают: «Катапультируйтесь». А дело было осенью как раз. Штурман смотрит на карту, значит, — у него –«Избушка охотника такого-то — потом 300 км болот — избушка охотника такого-то». Куда катапультироваться? Летчик говорит: «Продолжаем полет». Им, значит, отвечают: «Стратегический бомбардировщик, за территорию России не вылетать!» Значит, что делать? Через некоторое время, значит, опять им запрос: «Сообщите ваши повреждения. Мы сообщили ваши повреждения в Жуковский, они сделали модель, поставили ее в аэродинамическую трубу, модель не летит. Как вы летите?» «Ну, как? – говорят – Вот так – говорит — и летим!» Ну потом, значит, пилот умудрился сделать небольшой крен у самолета, у него ведь элероны на больших крыльях тоже есть, то есть, он чуть-чуть накренился, — самолёт — и радист сообщает туда, значит: «Удалось войти в поворот, радиус поворота 600 километров. » Так они, говорит, и приземлились где-то у Астрахани, на полигонах там. Вот.

Он говорит: «Моя – говорит — жена до сих пор даже и не знает об этом, что я – говорит — где-то летал там, рисковал жизнью. Она в это время со вторым сыном в роддоме лежала.

В санатории делать нечего, вот он как раз и рассказывал такие вещи, которые – говорю – целый…  целую книгу можно написать!

Или как он награду получил. То, что «Мы – говорит – летали – говорит — на сопровождение американских авианосцев, когда первый раз мы над  американским авианосцем пролетели, матросы американские – говорит — береты в воздух бросали — говорит. Пока – говорит –развернулись, летим обратно – уже – говорит – всё – палуба чистая. Всё – говорит — с палубы убрали». А… Ну, он не раз вылетал на сопровождение американских авианосцев. «И каждый раз, — говорит – когда мы ещё только подлетаем. Ещё километров 1000 осталось – говорит — с Канады уже – говорит — взлетают американские истребители, сопровождают нас. Мы – говорит – сопровождаем авианосец, а истребители сопровождают нас». «И вот один раз – говорит — летим, — параллельно летит истребитель. Пилот истребителя, значит, вынимает маленькую кинокамеру и снимает, значит, наш самолет. А наш снимает… Им давали – говорит – в то время 35 -меллиметровые кинокамеры…» Представляете, что это такое – 35-меллиметровая камера? «Он, значит, поднимает – и снимает его, тот: «Ууу! Во – говорит – Во, у меня вишь какая, вот, маленькая? Тот ему объясняет: «У меня – говорит – самолёт во какой! А у тебя – говорит – маленький». Тот что-то задумался, потом говорит: «Щас, щас, щас, щас…» — полез куда-то что-то – и потом ему, значит, показывает планшет. Тот пытается прочитать, он: «Не, не, не! Снимай!» Тот снял, а когда прилете… прилетают, у них, значит, сразу эту камеру осабисты изымают – и он за это – говорит – получил награду, что снял, — там какие-то ценные сведения были.

Игорь Сорокин: Ясно. Ну, в общем, много вы всего можете рассказать. Может, книгу напишите?

Сардановский В.М.: Не… Я говорю: я, вот, никак сестру не уговорю, чтобы она свою автобиографию написала.

Игорь Сорокин: Ну, у вас тоже интересная автобиография.

Сардановский В.М.: Интересная…

Игорь Сорокин: Ну, вот эту штуку, вы рассказали про то, как вы с друзьями (кстати, вы их не назвали) организовали внутреннюю связь на 4 квартала: радио…

Сардановский В.М.: Нет, не радио, телефонный…

 Игорь Сорокин: …столб, телефонную связь, телевышку построили…

Сардановский В.М.: Нет, не телевышку — телеантенну…

Игорь Сорокин: Телеантенну, да… А что за друзья? Как их зовут? Может, они тоже нам что-нибудь интересное расскажут?

Сардановский В.М.: Ну, одного вы, скорее всего, знаете. Рубин Владимир Васильевич.

Игорь Сорокин: Нет.

Сардановский В.М.: Тренер конькобежного центра.

Игорь Сорокин: Угу… А еще?

Сардановский В.М.: Ай… Уже половины нет в живых, к сожалению. А, ну, может быть, еще знаете одного, художника — Муравлев Борис Николаевич.

Игорь Сорокин: Ну, все люди, такие, творческие? Художник, тренер… А кто еще?

Сардановский В.М.: Ну, девчонки, которые были с нами: преподаватели, домохозяйки. Ну, тоже уже, видите, возраст под 60 лет.

Игорь Сорокин: То есть, получается, у вас такая «коммуналка»…

Сардановский В.М.: Нет. Нет. Просто, мне везло, понимаете…

Игорь Сорокин: …в частном секторе?

Сардановский В.М.: Везло: и на компании, и на работу. Я практически, где бы я, вот, ни был, я ввсё работал. Даже уж на что – говорю, — когда, вот, нас командировали в Киев, на учебу, как раз приобрели новую вычислительную машину, «СМ-4», нас на три месяца послали в Киев на учёбу. Так, вот эти три месяца в первую смену мы на занятиях были, а во вторую смену мы работали на фабрике. Потому что один товарищ, такой — «ходок» — как раз нашёл фабрику, которая буквально чуть ли не рядом с Киево-Печерской Лаврой. Вот на этом же самом проспекте стояла старая фабрика, которая выпускала солдатскую обувь — кирзовые сапоги. Теперь я знаю, почему иногда кирзовые сапоги протекают. *смеётся*  Это интересно для вас?

Игорь Сорокин: Ну, расскажите, почему.

Сардановский В.М.: Ну, потому что, когда кирзовые сапоги шьют на конвейере. Вначале, там,  наточают голенище, носок формуют, это всё сшивают, а потом идет, вот как раз, сборка. Берут подметку резиновую, эту подметку… должна пройти она «шершавку», как называют это, то есть, это резиновый круг с вделанными в него стальной проволокой. Вот, то есть, он должен прокарябать на этой резиновой подмётке канавки, шершавой её сделать. После этого эта подмётка дальше кладется подметка на конвейер, на  нее наносится слой клея. Она должна пройти какое-то время, клей должен подсохнуть. Потом должен наноситься второй слой клея. Потом дальше эта подметка накладывается на сапог, и потом она пробивается гвоздями на специальном станке. Но, как правило, «шершавка» – вообще никого там не было. Первый раз клеем тоже никто не намазывал, и я стоял, намазывал второй раз клеем. Ну, я спросил: «А если не успею?» «Ну, не успеешь – говорит – пропустишь – и всё». Поэтому, я говорю, я уже знаю, что почему ре… солдатские сапоги иногда пропускают. Потому что я иногда не успевал *смеётся* намазать подошвы второй… один раз клеем, и она вообще без клея шла. А если б, конечно, кирзовые сапоги четь по чести промазывались и первый, и второй раз клеем, да ещё и «шершавку» проходили бы, ну, раз в месяц, там же, на этом конвейере и лайковые сапоги офицерские делали. С белым мехом внутри…

Игорь Сорокин: Как много вы всего знаете! Причём, с такой технологической ещё стороны: как что устроено! Вам можно не просто книгу воспоминаний, но ещё учебники писать!

Сардановский В.М.: Ну, почему? В краеведческом музее меня до сих пор ещё вспоминают. *смеётся*

Игорь Сорокин: Хорошим словом? Добрым?

Сардановский В.М.: Да. Ну, я там проработал 12 лет. Правда, жена на меня ругалась…

Игорь Сорокин: А давно проработали? Когда работали-то?

Сардановский В.М.: Примерно до 2006 года.

Игорь Сорокин: То есть, вот-вот, недавно?

Сардановский В.М.: Да. И даже проработал, как раз они, вот, только что переехали в новое здание. Там ещё года два проработал я. Нет, не два. Наверное, год… Год или два, может быть, так. Жена на меня ругалась, что я умудрялся работать на четырех работах. Причём, на всех четырёх — государственных предприятиях.  Он… Понимаете, когда я пришел к директору института… нуу, директору музея и спросил…

Игорь Сорокин: К Арзуманову?

Сардановский В.М.: Нет, Арзуманов – это сейчас. А раньше была жена ректора. Кто ректор-то в пединституте?

Игорь Сорокин: Ааа… Вылетело из головы. Но я по… Знаю. Историк.

Сардановский В.М.: А это его жена.

Игорь Сорокин: Историк.

Сардановский В.М.: А это его жена. Работала директором Краеведческого Музея. И когда я у нее спросил: «Что должен делать, вот, тот, на чью должность она меня принимает?» — она открыла книгу свою и говорит: «Вот. Специалист по обслуживанию помещения. Что он должен уметь? Должен уметь работать каменщиком, штукатуром, слесарем, столяром. То есть, если замок сломается — должен починить. Электриком — лампочки». Ну, я говорю: «Это только пенсионер у вас может работать.» А зарплата  была, соответственно, маленькая.

Но мы с ней договорились: я работал там. Правда, первый месяц я там, можно сказать, чуть ли не каждый день был. Почему? Потому что проводка была выполнена алюминиевым проводом, а все щиты, как правило, контакты медные. Разница в температурном расширении, — и поэту мне приходилось чуть ли не каждый день подкручивать эти соединения для того, чтобы они не подгорали. То, что вначале, перед этим было несколько подгораний. То есть, вообще обгорали провода, или отгорали провода, или вообще переставали…

*звонит телефон*

Сардановский В.М.: Так…

Игорь Сорокин: Видимо, это знак. *смеётся*

Сардановский В.М.: Да, что уже пора кончать, да?

Игорь Сорокин: Спасибо вам огромное!

Сардановский В.М.: Так, ну вы будете переписывать…

Игорь Сорокин: Да.

Сардановский В.М.: …или вам перес… потом переслать?

Игорь Сорокин: Ну, вы знаете, давайте, мы перепишем то, что есть. Ну, на самом деле, мы к…. работали. Спасибо вам огромное! Мы, конечно, с лихвой записали много всего, но выберем нужное и важное. Если вы что-то не договорили…

Сардановский В.М.: Ну, конечно! Всё ж… разве можно всё договорить?!

Игорь Сорокин: Да! Я думаю, что невозможно…

Сардановский В.М.: Всё договорить, по-моему, вообще никогда нельзя!

Игорь Сорокин: Вдруг вы вспомните что-то важное.

Сардановский В.М.: Нет, ну, важное…

Игорь Сорокин: Раз вы владеете электронной почтой, вы можете нам это всё скинуть… Ну, написать. Может, это ляжет в основу вашей книги воспоминаний.

Сардановский В.М.: Неет, что вы! Я, Слава Богу, ВСЕ ценные, которые у меня были, документы, я их сдал в Краеведческий Музей. Я говорю, они… ну, процентов на 90 почти они уже изданы, распечатаны. А то, что не издано, то почему-то уже пролетело в интернет…

Игорь Сорокин: Скажите, что мы здесь можем взять?

Сардановский В.М.: А вот, наверное,  «Коммуналка» – и всё.

Игорь Сорокин: Вот эту папку «Коммуналка», да?

Сардановский В.М.: Да. Там всё, что для вас может быть интересно… Посмотрите, там много… Это, кстати…

Игорь Сорокин: Вот это «коммуналка»?

Сардановский В.М.: Да-да, «Коммуналка». Посмотрите, там фото «Интернет», там много таких ссс… документов, которые, ну… как сказать?.. Может быть, они, просто, для вас будут интересны. В каком отношении? Например, там есть перевод английских документов  46-го года.

Игорь Сорокин: Угу.

Сардановский В.М.: Которые говорят о политике Далласа насчет России… России. И которая, можно сказать, сейчас только подошла, вот, к финальному концу.  То есть, она, эта политика, действует до сих пор. Об этом не говорят, но это на самом деле. Развалить промышленность, разъединить нации, развалить образования, развалить медицину.

Игорь Сорокин: 16 сентября 2015 года. Мы берем интервью у… представьтесь, пожалуйста.

Тамара Чермашенцева: Тамара Анатольевна

И.С.: Ага, а фамилия ваша?

Т.Ч.: Чермашенцева

И.С.: Чермашенцева Тамара Анатольевна. Вот. Тамара Анатольевна, нас интересуют 60-е годы. Нас интересует этот дом. И нас интересуют окрестности, то есть вот как выглядел в 60-е годы, а.. там кремль, это место, площадь… а… сквер там, ну в общем, ближайшие какие-то окрестности, двор. Вот. Может быть вы знаете людей, которые, а…, здесь жили. Может быть знаете людей, которые приходили там в магазин. Какие-то особенные, может быть, интересные люди. Вот расскажите нам пожалуйста.

Т.Ч.: Ну, есть конечно. Я работала здесь с 59 года, в «Огоньке» …

И.С.: Да? А он тогда уже Огонек был или он еще тогда…

Т.Ч.: Он… Я работала, когда был уже «Огонек», а раньше он был «Три поросенка». Вот. Потом их убрали и сделали «Огонек». И вот я с 59 года работала в этом магазине. В «Огоньке».

И.С.: И сколько лет вы проработали?

Т.Ч.: Я здесь проработала 36 лет.

И.С.: Ого!

Т.Ч.: В «Огоньке». Так. Потом, значит… Здесь жили, вот, здесь жили жильцы, здесь жили… Ну, конечно, по-фамильно, конечно, я их не знаю. Здесь вот Рая жила, она была парикмахерша. Она нас подстригала. Вот мы к ней поднимались сюда наверх, ходили. Сын у нее Володя был. В общем… Потом, значит, тут был художник. Я как по фамилии не знаю, так знаю я их, в магазин все ходили… Это… Потом там одна работала… В поликлинике работала, зубной. Они тоже к нам ходили в магазин. И вот этот во тот, вот эти все дома, вот внизу которые, вот там, по ней все, все они тоже у нас были, ходили и все также у нас там (неразборчиво) жила… Умерла потом. Она там тоже парикмахершей работала. Она сейчас умерла. Потом вот… Нина там, она, по-моему, и сейчас жива. У ней дочь Лида. Все они ходили к нам в магазин. Но это вот окрестности. И вот эти вот дома все, которые, здесь вот первый подъезд, ну там они одноэтажные. И они все, конечно, к нам ходили. А потом там был магазин. Обувной был магазин. И был магазин «Подарки». Назывался, шестнадцатый магазин был… Вот. Потом вот поработала, сколько вот я уже тут проработала вот в этом магазине… Раньше, конечно, были талоны были. Вас это интересует?

И.С.: Да, нас все интересует, если вы… а…

Т.Ч.: Были талоны. Мы обслуживали по талонам. Давали муку, колбасу, макаронные изделия, песок, в общем…всю… молочку. Колбасу, конечно, все эти продукты, сыр. И все обслуживали по талонам.

И.С.: Это до какого года?

Т.Ч.: Ну, когда вот ввели талоны… Где-нибудь уже… Сейчас я скажу в каком…, наверное, уже восьмидесятый, наверное, год вот уже был… восемьдесят второй…

И.С.: Ага…

Т.Ч.: Были талоны еще. Так вот мукой мы весной торговали. Там вот палатка была у нас посудная, вот там, где остановка, и там мы торговали мукой. Мука была в мешках, чтоб пыли в магазине не было такой, очередь была, конечно, там стояли на улице. Обслуживали по талонам, мукой, по талонам в палатке работали. Ну, сквер — вот здесь, как был он, так и есть. Что-то я не (неразборчиво) Ленин стоит?

И.С.: Ленин Стоит.

Т.Ч.: Вот Ленин стоял. Когда торговали колбасой, вот так вот, когда, после того, когда талоны стали, то очередь стояла до… до Ленина. И водка, когда водкой, когда торговали тоже… а водка, нам тогда сделали… Значит, нам вот тут была, внизу, у нас, рядом с нами был магазин «Посудный». Посудно-хозяйственный магазин был. Потом нам его отдали. И мы там сделали вино-водочный… отдел сделали.

И.С.: Это в каком году?

Т.Ч.: Это был уже, наверно, в 92 вот так 93 году. Потом значит… и очередь стояла вдоль Ленина. Когда торговали водкой.

И.С.: Шутки, наверное, были какие-нибудь, по любому?

Т.Ч.: Шутки там были… Разные шутки были. Ленин стоит… стоит Ленин последний с поднятой рукой… Это все это было уже… Это он последний вот стоит. За ним очередь занимайте. Вот. Так. Ну еще что сказать вам? Потом, значит это, «Огонек» продали. Наш магазин. Его продали. Нас перевели в этот вот в шестнадцатый магазин, вот, где «Подарки» были.

И.С.: Это ближе к углу туда?

Т.Ч.: Вот угловой вот был. Вот. Мы там работали. Мы там проработали… Это было в каком году… Сейчас скажу в каком году было… 2002… это вареное в две тысячи, наверное, было… в двухтысячном году, наверное, было или даже раньше было… не в двухтысячном… Сейчас скажу точно в каком году было… Потому что нас перевели уже оттуда… Там три года проработали, нас перевели в 14й магазин. Там тоже продали… И в 14м магазине я отработала еще 4 года. В 2002 году я рассчиталась. Здесь 14й магазин… Но я сломала шейку бедра и, в общем, рассчиталась. Так, а что вам еще сказать про это?

И.С.: А вот расскажите, как вы… м… пришли вот в этот магазин, вообще это ваше первое было место работы?

Т.Ч.: Нет, я работала до этого, я работала в восьмом магазине. Это восьмой вот по той улице где вот напротив был мебельный магазин… Там прям по той улице и угловой магазин, где сберкасса. Сберкасса на втором этаже вот, Сбербанк. Ну как вот едете поэтому, по улице по той, по Гражданской, ни Гражданская, она называется, как… Сейчас скажу, как она называется… Нет она называется не гражданская, сейчас скажу, не Убанская. Убанская там наверху… Красногвардейская. Вот. И вот угловой был. Восьмой был магазин. И я в этом магазине проработала. Потом я ушла в декрет. В декрет я ушла, а после декрета я вот в 59 году я пришла вот сюда. В «Огонек» работать. Сначала я работала на лотке. На лотке… на улице я работала.

И.С.: А что продавали?

Т.Ч.: А… Продавали мы на лотке, ну все продукты, которые были у нас в магазине. Давали там, ну и сахар там и фасованные все, фасованные мука там и в общем все это пряники и печенье… Все фасованное было. Вот. А потом уже торговали… уже когда вот овощи, фрукты были… Торговали овощами, фруктами… торговали виноградом, капустой, помидорами, яблоками… В общем, всем всем всем, до самых, до самых морозов торговали. А так еще лоток один ставили – молочные продукты. Потому что на молочные продукты было народу очень много. Рабочие… Текстильмаш работал, завод. Все шли и вот… В общем, когда молоко привозили, сразу на улице ставили кефир, молоко, сметану, сливки, творог, масса творожная… И все торговали на улице, чтобы в кассу народ не собирать. Вот. Этим и торговали. Капусту выгружали в подвал. Поскольку у нас совхозы же были и нас обязали, чтобы мы по несколько тонн капусты выгружали. Вот тут был у нас сарай у нас вот…

И.С.: А… это…

Т.Ч.: Арка была. Вот тут сейчас вот машины стали…

И.С.: Во дворе…

Т.Ч.: Во дворе. Этот вот… вот сейчас там кто-нибудь что-нибудь будет вот сейчас вот (неразборчиво). Это наша была. Это была арка, потом там заделали, заложили и это наш вот как склад. У нас там масло подсолнечное стояло в бочках, по две с лишним…. Потом у нас там были бочки с селедкой, с килькой, с тюлькой, с хамсой… Все вот было в этом…

И.С.: То есть здесь тоже была арка, которая на площадь выходила получается?

Т.Ч.: Да. Ее потом заложили. Потому что машины грузовые здесь не проезжали. Мы выгружали товар… Вот колбасу нам привозили, и мы вот там вон стояла машина, на этом (неразборчиво)

И.С.: (неразборчиво)

Т.Ч.:  На улице, по Октябрьской стояла машинка, и мы через эту вот арку носили ящики с колбасой… В общем все это… потому что машина, крытая была… она все, это, не проходила здесь. Она мешала. И потом вот заложили и потом машины стали ездить здесь. Грузовые, конечно, должны всегда выезжать сюда. И вот наш вот там был склад.

И.С.: Так, нет, я не понял, склад был… а… вот прям здесь, под нами?

Т.Ч.: И здесь был склад и под вами был склад и там был склад. Магазин был большой. Наш магазин был дежурный. Мы работали, до 12 часов ночи мы работали. Вот был гастроном и наш. Вот два магазина здесь вот были. Дежурные были магазины. У нас товара было… У нас в подвале все было. Курочку (неразборчиво) было негде.

И.С.: Чего курочку?

Т.Ч.: Клюнуть негде. Мест не было даже, места было негде. Потому что у нас было три секции было, отдел был. Вот бакалейно-кондитерский, рыбный и гастрономический и вот у каждого был этот… товар. Ни поставишь… вот сейчас вот торгуют… И порошок и это… Раньше даже вот рядом… нельзя положить было товар. Предположим там вот, положить колбасу и положить там овощи какие-то, нельзя было делать. У нас (неразборчиво) так же был. У нас было все разделено так вот клеткой, там была… Эта стоит кондитерские товары, стоят там у нас, ну там конфеты и все. Там, две камеры было у нас холодильных в подвале, большие две камеры. В одной была рыба, в другой было, там сыры были, и колбаса была. А здесь в общем все это свободное место, это были у нас овощи и фрукты: яблоки, капуста, картошка, свекла, морковь – все вот было вот здесь вот. В этом помещении. А там еще у нас был такой вот сделан отдельный такой вот он закрывался на ключ, там у нас были вот эти, коньяки стояли…

И.С.: Это которые…в подвале вашем?

Т.Ч.: Коньяки стояли которыми мы обслуживали белый дом. Вот сейчас красный вот этот дом. Мы обслуживали начальство. Ездили в Жуковск, заведующий ездил в Жуковск и к праздникам привозил: икру, крабы, коньяк, кофе растворимый. И вот мы к празднику их обслуживали.

И.С.: А говорят, что икра была…

Т.Ч.: Это раньше была икра…

И.С.: В 50е года.

Т.Ч.: В 50е годы была икра. Правильно, она была икра. Даже это. Даже она и позже она была, когда вот я еще работала. Икра стояла в подвале. Бочки такие были, небольшие бочки. Была красная икра и была черная икра. Вот мы каждый раз ходили, в соли марлечку мочили и прикрывали икру, чтобы она не высыхала. Так, брали немножко. А кто брал икру то? Колбаса висела на вешалах и окорока висели, а брали… по сто грамм, «порежьте сто грамм…» Это вот сейчас покупают… И топом после покупали килограммами это… а раньше брали только, конечно, у кого были денюжки. Колбасу копченую очень мало брали. Вот я говорю, дорогую там колбасу варено-копченую, сырокопченую, мало брали. Потом брали к празднику, когда там… и то не все брали. Так она у нас лежала, висела, в общем сохла. А такую брали, такую народ брал, конечно, подешевле все брал, колбасу там… а так икра была… И потом вот… стал дефицит икры… только обслуживание вот белого, красного дома…

И.С.: А скажите, а как располагались отделы? Они менялись местами или всегда были на своем месте?

Т.Ч.: На своем месте.

И.С.: Всегда?

Т.Ч.: Мы не менялись. Мы не менялись. Вот я как работала. Я была зав. секцией кондитерского отдела. Ну, кондитерский бакалея, где конфеты-пряники, макароны мука там, крупа. И так назывался отдел. Рыбный отдел… у нас вот кондитерский вот так отдел стоял, рыбный вот так, гастрономический вот так вот.

И.С.: То есть, ближе к Октябрьской революции был гастрономический?

Т.Ч.: Гастрономический вот так вот отдел был. В середине был рыбный. А это здесь потом наш бакалея-кондитерский был. А вино-водочный вот там вот совсем отдельно.

И.С.: А в 50е годы не было вино-водочного?

Т.Ч.: Почему были.

И.С.: Был тоже?

Т.Ч.: Был. Но они были все в этом отделе. Они в гастрономическом отделе были.

И.С.: То есть ближе к Октябрьской революции.

Т.Ч.: Все. Ну, там они были где колбаса, где сыр и там все было… Здесь вот, считай колбаса, сыр, а тут вот прям закуток… Ну, раньше столько не брали, в те годы… Четвертинки брали. Если продашь в день четвертинку, ящик четвертинок, это было…

И.С.: Да?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Вроде говорят, что хорошо выпивали.

Т.Ч.: А потом стали в каком-то рефрижераторе выгружать. Мы выгружали вино-водочных изделий в руки по 800 ящиков… в рефрижераторе… привозили нам. Как вот ставит рефрижератор во всю… и 800 ящиков. Где потом вот были бутылки такие тяжелые, называемые «колтуны» …

И.С.: Колтуны?

Т.Ч.: Да. Ну, сама бутылка такая тяжелая была, стеклянная. Она такая была… форма то у нее 800 граммовая, они были тяжелые сами по себе. Сейчас вот бутылки то они облегченные, а раньше такие были бутылки-то, ящик не поднимешь… В соломе принесут, так там по 9 штук этих бутылок-то вдвоем еле поднимали. У нас вот транспортер лента была, вот мы все спускали по этой ленте. И был у нас всего, за смену был один грузчик. И мы все помогали. Все погружали. А овощи, мы продавали, когда овощи, мы овощей привозили, вот с базы… Я сама сколько раз ходила на базу, когда вагоны там были… у нас база была овощная, (неразборчиво) и вот когда вагоны приходили и мы туда, значит, я уходила, ну я там еще там заместитель там или старший продавец и мы уходили туда и, значит, и ждали пока… там машины были… И вагон, когда выгружали с помидорами, все, мы помидор привозили, вот этих болгарских… мы по пять машин брали помидор. И все вот на улицу выгружали и все продавали.

И.С.: Даже на склад не заносили?

Т.Ч.: Нет, а куда там на склад-то? Народ, очередь за ними за помидорами. Ставим три лотка, и все, пока рабочие идут с завода, все, вот все помидоры, они болгарские, ящички такие маленькие были и не выгружали. И яблоки, когда были импортные яблоки, мы яблоки прям на улице выгружали и продавали. Ну много… у нас выручка была хорошая. Мы там работали… Ну, это платили, конечно, маленькие деньги. Что я отработала считай 48 лет в торговле отработала. У меня пенсия 9 тысяч. Зарплата была маленькая, 62 рубля была зарплата. Потом повысили 100 рублей 80, 90. А я как была зав. секцией у меня было 115 рублей оклад. Так что работали, очень тяжело работали. Тяжелый магазин был… Очень…

И.С.: Ясно. А можете нарисовать нам схему, как располагались вот эти все отделы в магазине? Можно мы вам дадим листочек…

Т.Ч.: Ну, давайте, я вам прям так вот начерчу, так вот и все.

И.С.: Ну да. Чтобы нам не перепутать.

Т.Ч.: У меня прям сейчас все в глазах. Я же отработала здесь 36 лет.

И.С.: А не знаете, а куда подевались эти вот поросята?

Т.Ч.: Ну их сняли, но куда они делись я не знаю.

И.С.: Нам чтобы не перепутать где Октябрьская революция, где что.

Т.Ч.: Вот кондитерский. И тут рыба. Это гастрономический.

И.С.: А где вход?

Т.Ч.: Вот вход.

И.С.: То есть, если войдешь, то…

Т.Ч.: Вход, вход, вот как войдете, и идете вот…

И.С.: Впереди будет рыба…

Т.Ч.: Вот будет прям рыба. Вы упретесь в рыбу.

И.С.: Ага. А там все и свежее и…

Т.Ч.: И свежее и копченое и в этом рыбном отделе были овощи и… овощи были: морковь, свекла, картошка, капуста – все было в рыбном отделе.

И.С.: А свежая рыба…  не торговали?

Т.Ч.: Торговали. Ну, свежая рыба, я имею ввиду…

И.С.: Прям в аквариуме, стояли…

Т.Ч.: Аквариум у нас, вот где был аквариум. Но потом его украли.

И.С.: А где был?

Т.Ч.: Вот, прям вот у входа здесь на улице стоял.

И.С.: На улице стоял?

Т.Ч.: Да, да.

И.С.: А как же… А зимой?

Т.Ч.: А зимой мы не торговали. Рыбу мы, значит это… Стоял аквариум здесь, воду, была подведена вода, то есть специально надо было делать и брали мы рыбу из «Осетра». Это вот там в этом… «Осетр» вы знаете где? Вот как на Москву ехать, там совхоз «Борец», в общем, это в ту сторону. И там рыбхоз «Осетр». Я сама ездила сколько раз за рыбой… Утром рано, в пять утра. Машина приезжала за мной, я ездила за рыбой. И там вот прям ловили ее, взвешивали и привозили. И прям в этот вот… туда ссыпали ее из этого… из машины… Ну, так, как молоко возят, так из этого, ковшом… И продавец уже стоял ждал там, предположим, она в магазине была, шла и там торговала… С ковшом в бачок и продавала эту рыбу. Карп, толстолобик был, амур. Вот торговали мы рыбой. Всю осень торговали, пока уже рыба не кончится. А потом мы торговали еще, пирожками здесь мы торговали с мясом. С мясокомбината. Пирожки были очень вкусные. Такие были пирожки и стоили 5 копеек в то время.

И.С.: Я вот вспоминаю…

Т.Ч.: Пять копеек. Да. И торговала у нас Галя. Не знаю вот, жива она не жива. Я ее… Вот… Только вот девочку я иногда вижу, вот Нину там, как-то вот встречались, а вот Галю, не знаю… Она здесь вот недалеко жила. Она утром приходила, привозили с мясокомбината, там ну к 10 часам предположим или к 9 там. Они привозили пирожки прям горячие. Вот она выходила и здесь торговала. Час и пирожков нету. Каждый день она приходила, торговала этими пирожками.

И.С.: А один завоз в день был или…

Т.Ч.: Пирожками один в день. Раз только было в день.

И.С.: То есть у нее короткий рабочий день был?

Т.Ч.: Короткий рабочий день был да. Она еще там работала, а тут немножко она подрабатывала. Пирожки продаст и все значит это, и… Потом у нас раньше были, палатки — вот здесь вот стояли, палатки здесь были.

И.С.: На этой стороне или на той? Где сейчас вот стоят палатки.

Т.Ч.: Ну вот… Это там, а это прям вот здесь. Напротив, вот были палаточки маленькие стояли. Прям вот здесь вот, рядом, вот.

И.С.: Ну, то есть рядом с Лениным?

Т.Ч.: Ну, нет не рядом с Лениным, чуть поближе. Ленин то вон где стоит, а это прям вот сюда. Сейчас здесь все благоустроили. Ну прям вот здесь вот, где сейчас дорога и прям на этой дороге стояли палатки. Небольшие такие. И там торговали, ну вот этими, ну всеми продуктами: мукой, крупой, в общем все здесь, палаточка такая была, торговали сахаром там, в этой палаточке торговали. Потом, торговали, у нас одна торговала квасом. Из бочки. Квас… Напротив гастронома торговала. Торговая точка. Квас. Лена. Ну, она, конечно, царствие небесное, умерла. Она торговала квасом. Она много лет торговала квасом. Ну там, здесь вот был, завод у нас, вот, там воду делали, в общем газированную и там, значит, делали квас. Она получала квас. Потом у нас вот здесь было… коровка делалась с помадкой.

И.С.: Во дворе?

Т.Ч.: Во дворе. Ну, она… ну, как… ну, во дворе считай, да. Ну, вот мы там ходили, брали. Там, карандаши вот эти были, помадка была, коровка была театральная, и вот эти карандаши потом стали, потом помадку такую стали делать, фруктовую делали помадку.

И.С.: А значит карандаши?

Т.Ч.: А карандаши – это сосалки такие вот, только они это… вот такие вот, как карандаш, и в такой бумажке красивой, в обертке. Ну, это были карандаши. На новый год там особенно брали, да и так дети брали карандаши, называются они карандаши. Вот мы ходили. Мы ходили на тележке. Пойдем там, нагрузим, там, сколько что нам надо…

И.С.: То есть они были самостоятельные и не один не вашего производства был?

Т.Ч.: Нет, нет, нет. Это они самостоятельные были все. Потом тут все сломали. Потом там, они открыли там. Там они стали выпускать макароны и помадку и это… Макароны отдельно там они… и сейчас они выпускают и помадку, все там они сейчас делают. А здесь все закрыли.

И.С.: А это где?

Т.Ч.: А это на Гражданской. На Гражданской, где краеведческий музей, и там почти недалеко на той стороне музей краеведческий, ну сейчас там церковь. Вот. А это там почти напротив здесь вот.

И.С.: Где вот тюрьма…

Т.Ч.: Да, да, да, да. Вот там большие цеха. Там макароны у них, вермишель, там у них все и там они делают коровку. Там все там делают. Здесь у них маленький был, здесь они вручную делали, а там у них машины делают. А тут они сидели вот, закручивали вручную.

И.С.: Ну и ну.

Т.Ч.: Да. Так. Еще что вам рассказать…

И.С.: А, вот вы сказали про газировку… Просто многие вспоминают, что здесь у нас еще газированная вода стояла…

Т.Ч.: А газировку у нас… Нет, сначала торговали газировкой так, стояла женщина торговала газировкой из колбы. С сиропом, без сиропа. Это было. Потом после этого все убрали, поставили автоматы. Автоматы. Витя обслуживал. Но Витя, вот, умер тоже, царствие ему небесное. Недавно умер. Мы с ним на дачу вместе, у нас там дача в Кудрявцеве, и мы с ним все время ездили, там все время встречались. А видишь, умер. Вот он обслуживал автоматы. Сломается – Витя, звонят, приходи автомат сломался. Вот автоматы были с газированной водой. Прям, вот здесь вот напротив стояли.

И.С.: Вдоль… а…

Т.Ч.: Вот так, вот так, все стояло. Вот так все было. Все стояло. Тут не одна палатка была, тут наша была, потом там столовая…

И.С.: А нарисуйте, как на площади это выглядело, где что стояло. Ну, то есть вот, магазин, Ленин…

Т.Ч.: Так. Ну вот, допустим вот так вот стоял. Вот предположим вот… Вот стоял здесь, писать, что? Палатка да?

И.С.: Ну, а где вход в магазин?

Т.Ч.: Ну в магазин вход…

И.С.: Не, не, не… вот нарисуйте на той стороне. Где вход в магазин. Чтобы по отношению к магазину…

Т.Ч.: Вот так вот будет вход в магазин, вот.

И.С.: Ага.

Т.Ч.: Вот Вход в магазин. И здесь будут палатки. Палатка стояла, вот, ну ладно вот здесь, здесь вот была бочка, написать рыба здесь чтоль была…

И.С.: Ну, давайте, да.

Т.Ч.: Вот, рыба. Бочка. Так бочка. Потом, тут стояла палатка. Так палатка была здесь. Так, здесь вот вода. Ну все это считай рядом почти. Вода была… газированная. Здесь были пирожки, торговала. Пирожки. Так, ну что еще. Квас, там торговала. Так, ну что вас еще интересует?

И.С.: Так, а где здесь… Здесь Октябрьской революции?

Т.Ч.: Октябрьской революции — вот она. Вот так она делается.

И.С.: То есть аквариум с рыбой стоял ближе туда к Октябрьской революции?

Т.Ч.: Да, вот сюда с этой стороны. Там стояла палатка с (неразборчиво) стояла, тут она стояла, пирожками торговала, и здесь стояли почти рядом вот эти… газированная вода автоматы, по этой… рыба и тут вода, газированная стояла. Это был магазин. Октябрьская вот считай по этой она стороне. Вот здесь вот.

И.С.: Ясно. А скажите про то, как выглядели эти три поросенка? Что они из себя представляли?

Т.Ч.: Ну какие-то такие вот… Ну такие большие… Ну они, наверное, сделаны были….

И.С.: Ну как в человеческий рост? Или маленькие…

Т.Ч.: Нет они не как человеческий рост. Они как… ну примерно они… Они наверху стояли… Ну примерно они…

И.С.: В витрине или снаружи?

Т.Ч.: Нет, они стояли снаружи. Ну, там, как вот типа вот выступа, был вот выступ, сделан такой… Ну типа окна, не окна, в общем наверху там был вот этот. Были стояли… Ну примерно вот такой величины были.

И.С.: А, небольшие.

Т.Ч.: Не, не большие. Ну не в рост, конечно, нет.

И.С.: Ну где-то полметра?

Т.Ч.: Полметра, да. Потому что они там наверху, и они там стояли вот три поросенка. В общем там они стояли.

И.С.: Они объемные были да?

Т.Ч.: Ну как обычно, ну форму та их какая там, ну не такие прям чтоб очень объемные, ну такие они были…

И.С.: Ну, не нарисованные?

Т.Ч.: Нет, нет, нет, не нарисованные, а они были вот сделаны ну как вот, не керамика, конечно, этот, ну из глины, из чего там делают, ну прям поросята.

И.С.: Ну они… а… разукрашенные были?

Т.Ч.: Ну, поросята какие бывают?

И.С.: Розовые…

Т.Ч.: Они не розовые, они белые, а там конечно сделали эти пипки все как положено, там они, как поросята бывают, красные эти носы, там все это.

И.С.: Ага. А они не были как в мультфильме одеты там как-то?

Т.Ч.: Не, не, не, не, не, нет. Они были не одеты, ничего не одеты.

И.С.: Просто три голеньких поросенка?

Т.Ч.: Три голеньких поросенка. И все.

И.С.: Ну, они танцевали, улыбались или просто….

Т.Ч.: Да, нет. Ну они просто как поставили там, сделали, так там и стоят ничего не плясали, не танцевали, все. Как стояли три поросенка, так три поросенка и стояли.

И.С.: Никаких там ни колпаков там…

Т.Ч.: Никаких. Ничего не было. Нет, нет. А потом их убрали, когда эти… потом их сняли.

И.С.: А можете нарисовать трех поросят?

Т.Ч.: Я не могу нарисовать, не умею.

И.С.: Но поросята обычно на четырех ногах стоят…

Т.Ч.: Да, они вот так… Они не так стояли, ну, чтоб вот так… Ну, они понимаешь, вот так стояли, как если три поросенка, предположим, три… Один вот так стоит, рядом стоит, и третий вот так стоит вот. Все они одного формата.

И.С.: Ясно. А на магазине что было написано? Просто продукты?

Т.Ч.: Продукты. Да, да. А вот когда стояли поросята вот эти, тогда назвали магазин «Три поросенка». И когда после сделали «Огонек», вот, сделали, сняли, сделали «Огонек», так и называли, пойдем к «трем поросятам». И он и сейчас вот так вот «Три поросенка».  Ни говорят вот там сейчас «Огонек». «А вот у трех поросят мы брали…»

И.С.: Ясно. А можно расписать, вот что относится… Ну, рыба, понятно, вы рассказали, а вот в вашем отделе в кондитерском, что там было? Ну, вот, вы говорите там пирожные пряники там, да?

Т.Ч.: Да. Пряники, пирожные, конфеты разных сортов, карамель – все это было…

И.С.: Все сладости.

Т.Ч.: Все сладости, да. Все. Как вот сейчас в магазинах…

И.С.: Щербет, халва…

Т.Ч.: Халва, щербет, все… Зефир, пастила, все было. Все, вот как сейчас есть в магазине, так вот все здесь и было у нас. Мы потом обслуживали… Мы делали подарки на Новый год. Заказы принимали. Детям на новый год подарки. Мы заказывали им. Мы ездили в Москву за кондитерскими изделиями, брали. Там привозили: «Мишку», «Красную шапочку», в общем все такие дорогие конфеты брали. Шоколада разного, все. Ездили на Красную фабрику. Потом ездили, значит, этот… на Ударницу. А Ударница – это там: пастила, зефир, мармелад, это на Ударнице в Москве. Вот. Потом мы ездили в Подольск. В Подольске брали. В Подольск. Мы там брали тоже, значит, и коровку брали, и помадку брали, и брали ириски брали всевозможные, там в Подольске. Вот. Ну, что там они выпускали, мы все брали. И фасованный ирис был и развесной был ирис. И был такой вот, этот… брикетами был. В общем, все мы там брали. И мы делали подарки. У нас был… Заказывали предприятия. Мы подарков делали очень много. Вот заказы были по 500 по 600 подарков. И вот мы специально вот становились, там вот, смена у нас кончалась в два часа, положим до полчетвертого мы должны работать. Другая смена приходила в два часа, в два часа за прилавок, а мы идем делать подарки. Вот на следующий день вначале они, этот… мы приходим, а они идут делать подарки. Вот заказы по сколько… «Текстильмашу» делали, да многим предприятиям мы делали вот эти подарки. Ну вот, наготовим все, они к нам приходят оплачивают, нам оплачивали в кассу деньги и забирали… товар.

И.С.: А хлебный отдел у вас же был?

Т.Ч.: У нас хлеба не было.

И.С.: Не было.

Т.Ч.: Нет. Хлебный был магазин, специальный там был хлебный магазин. У нас хлеба не было.

И.С.: Это у Мороза, да?

Т.Ч.: У Мороза, да. У нас не было в магазине, хлеба не было у нас. Вот.

И.С.: А вот в гастрономии что же было?

Т.Ч.: А в гастрономии было как обычно: колбаса, сыр, все колбасные изделия.

И.С.: Сыр, масло, молоко.

Т.Ч.: Масло, молоко. Вот все как есть вот, вот, торгуют вот сейчас вот в магазинах, такие вот и также было молоко, сыр, колбаса.

И.С.: А вот бакалея всякая?

Т.Ч.: А бакалея, там вот макаронные изделия и мука, крупа.

И.С.: Это у вас?

Т.Ч.: Это у нас все. Вот кондитерский и бакалея, вот здесь бакалея. Написать бакалея. Это у нас один был отдел. Все вместе было кондитерская и бакалея. Все было у нас.

И.С.: А винный значит получается… там, где гастроном?

Т.Ч.: А винный у нас был отдельно.

И.С.: В той стороне где гастроном, да? Или там, где…

Т.Ч.: Винный отдел, он отдельно считай был. Давайте вот здесь мы напишем винный отдел. Потому что вот эти палатки. Вот тут рядом стояли.

И.С.: То есть не рядом с Октябрьской революции он был, а…?

Т.Ч.: Вот сюда. Вот сюда, да.

И.С.: А вот сюда, ближе. Угу.

Т.Ч.: Его же магазин этот, мы считай, его это соединили с хозяйственным магазином-то.

И.С.: А в пятидесятые не было вина? Вообще не продавали его?

Т.Ч.: Почему? Продавали. В гастрономическом отделе торговали.

И.С.: У Вас, в Вашем отделе?

Т.Ч.: Нет, не в Вашем, а в гастрономическом, где колбаса и сыр, там было вино.

И.С.: То есть ближе…

Т.Ч.: Да, ближе в Октябрьской революции. Вот здесь вот было вино, вот. Считаем, что здесь вот было вино.

И.С.: А какие там особенности… Ну, то есть, а… менялись же там, вкусы… а… производители и так далее. Какое вино в 50е…?

Т.Ч.: Ой, вино было раньше, какого только вина не было, каких не было коньяков в то время. Вино было и мускат был и этот был, раньше мало пили в те года, это потом стали пить то. Потом стали пить то и солнца дар и все на свете… три семерки, хутуны(?). Вино ящиками, что там брали, самые дешевые вина. Столовое вино, в общем, виноградное, вот эти вот та столовые то были, дешевые вина, вот они-то «Солнца Дар» вот оно было, «Три семерки» было вино, в это все алкаши то все брали…

И.С.: Это при Брежневе?

Т.Ч.: Да. Да.

И.С.: А вот…а…

Т.Ч.: А в то-то время, конечно было… вина были болгарские, были вина. Привозили хорошие вина, сухие были вина. Марочные были вина. Их, конечно, их мало брали. Их мало покупали. Потом, денег в то время люди мало зарабатывали. И ни брали. Люди не покупали. Брали только когда к празднику, когда кто купит хорошее вино там. А так все полки были заставлены… У нас вот окорочка висели, колбаса висела на вешалах, люди брали сто грамм, двести грамм… в то время…

И.С.: Ну а водка была одна, да? 3,62, да и все. Потом 4,12 появилась.

Т.Ч.: Ну, как ну была 3,62 и была «Московская» водка, «Столичная» водка была.

И.С.: А она сколько стоила? 4,12?

Т.Ч.: 4,12 да. 4,12

И.С.: И «Пшеничная» тоже?

Т.Ч.: «Пшеничная». «Пшеничная» позже. Появилась позже «Пшеничная» водка. А так была «Столичная», «Московская», с медалями была водка 4,12.

И.С.: То есть получается обычна «Русская» 3,62, а все остальные по 4,12?

Т.Ч.: Да, по 4,12. По 4,12 была, да.

И.С.: А сигаретами не торговали или торговали?

Т.Ч.: Торговали в этом, в вино-водочном отделе.

И.С.: Угу.

Т.Ч.: Сигаретами. Вот когда этот, когда так, здесь вот был отдел, вот, вино-водочный, тут были сигареты. Вот сигареты. А потом в основном сигаретам у нас были, торговали. Потом, когда вино-водочный стал, они стали торговать, а в основном, когда палатка то у нас была по крайней мере, туда давали сигареты. Она три раза торговала сигаретами. У нее там все было такое, бакалея там, от колбасы ничего там не было, там, крупа, это, мука, и она там торговала сигаретами. У нее были сигареты. У нее еще было пшено, гречка она была, конечно, считай дефицит, перловка, манка, вот, ячневая крупа, мука там была у нее, значит, вот сахар был, песок. И она вот торговала еще сигаретами, да.

И.С.: А вы, наверное, и цены все помните? Сколько что стоило… Сколько селедка, сколько колбаса.

Т.Ч.: Все… Конечно. И колбаса была дешевая 3,63… Колбаса была 2,90 «Русская». «Любительская» была колбаса. 2,30 была колбаса «Докторская». Колбаса была «Новая» рублевая.

И.С.: «Новая»?

Т.Ч.: Да. Потом, значит, это «Ливерная» колбаса была. «Печеночная» была 64 копейки. А такая была, а такая была 58 копеек.

И.С.: «Ливерная»?

Т.Ч.: Да, «Ливерная». 2,20 колбаса была. Чайная была рубль семьдесят колбаса.

И.С.: А 2,20 какая?

Т.Ч.: «Отдельная»

И.С.: Отдельная? Так и называлась?

Т.Ч.: Отдельная называлась, да. А эта чайная колбаса. 3,70 был окорок «Тамбовский» назывался. Сыр был 3 рубля «Российский», «Пошехонский» — 2,60. «Костромской» — 2,60. Молоко покупали за 16 копеек.

И.С.: Такой треугольник?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Треугольником назывался?

Т.Ч.: Ага.

И.С.: А бутылки?

Т.Ч.: Бутылки стоили сливки 5,50, а 3 рубля стоило молоко. Пол литра.

И.С.: Не может быть. Вы уже перескочили на другие цены.

Т.Ч.: Какие?

И.С.: 30 копеек, наверное, стоило.

Т.Ч.: Ой, 30 копеек, ага, 30 копеек.

И.С.: 30 копеек молоко.

Т.Ч.: Да, да, да, 30 копеек. 16 копеек пакет был. Кефир был 30 копеек. 55 копеек сливки стоили.

И.С.: А у сливок было такое… белое с желтым…

Т.Ч.: Нет сливки были… сливки были в бутылках

И.С.: В бутылках, да. Так, но вот, а какого цвета? То есть снежок был сиреневый… или это ряженка сиреневая?

Т.Ч.: Ряженка, это ряженка, да ряженка.

И.С.: А «Снежок»? Зеленый да?

Т.Ч.: А мы «Снежок» не торговали.

И.С.: Нет?

Т.Ч.: Нет. Так мы получали с молокозавода с нашего, вот мы брали только вот… Ряженку брали мы и вот кефир и молоко. В бутылках. И сливки. И творог.

И.С.: А сливки полосатенькая бутылка была крышечка?

Т.Ч.: Да. Желтая с этим, да, да, да, да. И творог брали в этом. Творог был рублевым, считай. 18% жирности.

И.С.: Весовой или в брикетах?

Т.Ч.: Весовой, да, весовой. Сметана стоила рубль семьдесят. Ложка стояла. Нет ковш. (неразборчиво) Такая густая была за рубль семьдесят.

И.С.: Не приходилось разбавлять?

Т.Ч.: Нет. У нас такая была заведующая, царствие ей небесное, Галина Ивановна, что Виктор Мартынович был до этого, что Галина Ивановна. Они такие были строгие и сказали, чтобы все, никаких этих, никто ничем не занимался вот этим.

И.С.: А расскажите, как их звали… Значит Виктор Мартынович…

Т.Ч.: Виктор Мартынович – это был до этого заведующий. И Галина Ивановна.

И.С.: А фамилии не помните?

Т.Ч.: Галина Ивановна Барыкова, а этот Семенов. Виктор Мартынович Семенов. Барыкова Галина Ивановна. Вот. И они строгие были очень. Очень строгие. А что Галина Ивановна была вообще, она была очень строгая. У нас такой порядок был в магазине… В общем это… А вот это вот нам отдали помещение. Это ж было, жилой дом-то был, вот. Нам потом его отдали. Магазину. Это вот, мы значит это… Вот здесь переделали немножко.

И.С.: Ну, наверное, да.

Т.Ч.: Перестроили так где-то что-то. Ну а комната там сначала… А то у нас тут… там вот за угол… Ну не знаю… Нам отдали, помещение вот это вот когда отдали, и мы здесь хранили этот… табачный… сигареты, все здесь хранили. Они ж в коробках такие легкие все. И все и здесь мы и все хранили. Тут были стеллажи. В части помещения были. Стеллажи там стояли. И на стеллажах лежали у нас сигареты. И там еще в одной комнате мы хранили чай. Чаи были в этом, в коробках. И потом в коробках таких были, картонных и причем это ящики были такие большие. В ящиках. Мы все поднимали сюда. Здесь они у нас хранились. Вот там места было мало. И вот мы этот товар весь сюда… Который не портится… В общем здесь вот у нас, хранились вот в помещении. И тут вот как столовая здесь вот была. Мы здесь могли покушать, в общем.

И.С.: А чии-то дефицит был, да? Или это в разное время по-разному?

Т.Ч.: Это в разное время. В свое время был дефицит, как чай индийский был дефицит, а потом чая было завались, сколько хочешь. А то был дефицит. Сначала был дефицит.

И.С.: В какие годы он был дефицит, вообще?

Т.Ч.: В какие годы он был… Не знаю, как вам сказать в какие годы… Это, наверное, в общем, даже может быть и 50х годах он был… 58 вот в таких… Дефицит был… нет, наверное, позже. Позже был. Потому, что ведь я же когда работала чай был дефицит. Тогда может в 62ом, в 60х годах, наверное, был дефицит чай. А потом этого чая было…

И.С.: И развесной, и упакованный, и в металлических…

Т.Ч.: Ну развесной, мы развесным не торговали чаем… У нас были разные упаковки. Были металлические, были и в общем и такие были упаковки, и коробочки были, разные были чаи. Потом появились. Ну, конечно, чай больше славился индийский. Со слоном.

И.С.: А со слоном уже тоже разный да? Есть там…

Т.Ч.: Разные. Есть первый сорт. Высший сорт и второй сорт у нас был чай.

И.С.: А так, грузинский, да краснодарский да, в основном?

Т.Ч.: Грузинский, краснодарский, да, да.

И.С.: Цены не помните?

Т.Ч.: 48 копеек был второй сорт чая.

И.С.: Это индийский?

Т.Ч.: Индийский. нет, или высший сорт. А этот стоит 37 копеек. Индийский.

И.С.: Первый да?

Т.Ч.: Первый, да. Этот 48. А вот второй сорт стоял, по-моему, 32 чтоль, нет не 32… что-то 30 с чем-то копеек он стоял.

И.С.: Угу.

Т.Ч.: Вот так вот.

И.С.: А, фрукты всякие…ну вот эти где лимоны там, апельсины, это вот рядом с рыбой получается, да?

Т.Ч.: Да, это в рыбном отделе мы торговали. Нет, вот так, конечно, зимой торговали в рыбном отделе. А так торговали на улице.

И.С.: Угу.

Т.Ч.: На улице торговали. Вот до самых холодов виноградом, всем вот этим, всем, капустой, этим всем торговали на улице.

И.С.: И арбузы, и дыни, все торговали….

Т.Ч.: Арбузы, дыни – все торговали на улице.

И.С.: А ночью сторожить приходилось?

Т.Ч.: Нет, ну мы выносили, не все выносили. Мы выгружали вот в эту подсобку, а потом выносили на лоток, продавали, все. Вечером убирали все. Лоток брали, отчитывали, все взвешивали, все это, и она отчитывалась и уходила домой. Все. Отчитается и уходит, все. Через весы, через это. Все.

И.С.: А двор задействован у вас? Двор.

Т.Ч.: Как задействован?

И.С.: Ну, там ящики хранили, тару… Во дворе.

Т.Ч.: Вот мы вот во дворе сначала, во дворе хранили. А потом, когда нам разрешили тут арку то закрыть, там загородить, когда ее. Арка то сейчас все загорожено. Там сейчас что есть вот, в этой арке, кто там, кто ей пользуется?

И.С.: Это вот рядом с нашим входом, да?

Т.Ч.: Да, да.

И.С.: Ну, не знаю кто там.

Т.Ч.: Ну она вот не будет прям здесь вот, а вот там. Рядом. Она же была на Октябрьской революции был вход.

И.С.: А той арки не знаю. Я думал еще…

Т.Ч.: Она наша была арка вот эта. Это наша была арка. Вот у нас сейчас здесь хранили ящики. А есть же жильцы живут тут. Завтра они подошли, здесь вот девочка живет в третьем доме на Пионерской, девочка сгорела в этих ящиках…

И.С.: Это в это дворе?

Т.Ч.: Нет, там на следующем дворе. На Пионерской улице. Тоже там магазин есть на Пионерской, и они точно так же хранили на улице вот как мы тут хранили, вот здесь вот ящики все. А ящиков сколько было и яблочных, и вино-водочных и разных было ящиков, много. И там дети ходили, играли на Пионерской вот в этих ящиках. А какой-то был фильм и бабушки все смотрели кино. Вот. И там они подожгли. И девочка там в ящиках осталась и все ящики упали на нее. Только одни ноги остались. Она должна была идти в школу. А это было летом. И потом вот пожарные все это запретили, ящики хранить на улице. Чтобы ящики на улице не были, надо убирать. И потом вот нам арку закрыли, заделали ее. И мы всю тару хранили там. Там большое помещение. Вон какое там, там вообще. Мы там всю тару хранили, а тут вот с краюшку тут ставили селедку, масло подсолнечное в бочках ставили, потому что сначала… Это потом стали машины, а то вот масло подсолнечное возили на лошади. Бочки. Пустые бочки погрузим, три бочки и едем туда за маслом на склад, туда к хлебозаводу.

И.С.: А как же жители попадали во двор, если арку закрыли Вы?

Т.Ч.: А там, оттуда ход. Оттуда ход.

И.С.: С Яна Брота? То есть тогда убрали забор?

Т.Ч.: Там они, там они в общем это. А там забора не было. Там забора не было.

И.С.: Говорят, он вроде был.

Т.Ч.: Кто? Никакого забора там не было. А как тогда машины проезжали? Товары привозили во двор? Мы же колбасу там принимали, а не с улицы. Рыбу, колбасу — мы все принимали. Вот рыбу мы здесь принимали, потому что здесь юг. А колбасу, мы принимали там. Кондитерку, все там. Со двора машины приезжали.

И.С.: И какой ваш ход? Как попадали со двора в магазин? Со двора в магазин был прямой проход?

Т.Ч.: Нет.

И.С.: Не было?

Т.Ч.: Нет. К нам никто со двора не проходил.

И.С.: Нет, нет. Вы, там, грузчики могли пройти? Со двора попасть в магазин, сразу?

Т.Ч.: Нет. Грузчики приходили… Когда на работу?

И.С.: Нет. Чтобы разгрузить.

Т.Ч.: А, ну, грузчики у нас в магазине, а не во дворе. Пожалуйста, во дворе там.

И.С.: Тогда я не пойму, как попадали во двор ящики?

Т.Ч.: Ну, мы из магазина носили ящики во двор.

И.С.: То есть был выход из магазина во двор.

Т.Ч.: А как же. Ну нас… Ну, как бы я сейчас к вам пришла. У нас там вход. Так же как вам.

И.С.: То есть там, где сейчас вот как гараж…

Т.Ч.: Ну, как гараж. Но у нас то там вход же был. Там же был вход.

И.С.: Угу.

Т.Ч.: У нас вход… Ворота у нас большие там были. Закрывались, открывались вот там во дворе. Мы со двора, пожалуйста, мы товар поднимали. И там вход у нас, конечно, был. Как к вам я пришла, вот. Так я могу и сейчас, вот туда пойти и пройти, предположим, сюда в этот магазин.

И.С.: Мне кажется там теперь нет такого вот…

Т.Ч.: Ну, может там сейчас сделали, а так у нас же был вход. Ступеньки, ступеньки были все там у нас было. Две двери у нас там было.

И.С.: Угу. Ступеньки вниз?

Т.Ч.: Да. Ступеньки вниз, а как же? Мы товар поднимали же там все.

И.С.: В подвал…

Т.Ч.: В подвал то… У нас уже в той стороне подвал-то. Через магазин подвал-то у нас. Когда здесь вот со ступенек спускаемся вот. Вот, предположим, пришли вот… я пришла вот со ступенек спустилась, у нас значит… У нас здесь туалет был, это каптерка была, начальство там сидело, там у нас газовая плита, там разогревали варили кушать себе там, предположим… а потом тут у нас была дверь. Здесь была дверь в кондитерский отдел, туда проходишь… тут у нас товар лежал в подсобке. В подсобке все здесь у нас было… там… мешки с крупой, с мукой там лежали все. Вот тут вот проходишь, идешь, тут гастрономический отдел, туда рыбный отдел. Как вот какие подсобки, все там… Здесь у нас подъемник стоял. Значит… из подвала поднимали товар. Не на себе носили. А там в подвале… Спускались в подвал, лесенка у нас там. У нас там двери старинные эти, как раньше были на засовах такие были тяжелые такие небольшие. Там низкие потолки-то. Там не были?

И.С.: Нет.

Т.Ч.: Мм… Сейчас там, что сделали не знаю. Ну там они вот низкие такие потолки… Как зайдешь, так и дверь такая уууу… открывается. Такой металлический… (неразборчиво) такая. Ну, старинное все это было. Дом-то сто лет в обед. Не так уж у нас там… У нас все время там было открыто. У нас сетка, лето – у нас сетка была. Мы открывали чтоб это… ну, там, когда жарко, лето… На сетку повесим замок там и сетка открыта у нас. И две двери у нас. Одна дверь, вторая дверь…

И.С.: А сколько всего сотрудников было?

Т.Ч.: У нас много было сотрудников сначала в магазине…

И.С.: Ну, в 50е годы много было?

Т.Ч.: Много, много…

И.С.: Две смены да?

Т.Ч.: Да, две смены у нас было. А потом у нас же были лотки… Еще был… Считай был на лотках были вот… торговали и в магазине. Даже вот у нас в отделе вот в гастрономическом там… два продавца в одну смену. Еще два… Четыре. Ну… ну много… Тридцать нас с лишним было.

И.С.: Ну, вот праздник, когда отмечали за одним столом могли поместиться?

Т.Ч.: А мы никогда праздники не отмечали.

И.С.: Не отмечали?

Т.Ч.: Нет.

И.С.: В праздники самая работа у вас была?

Т.Ч.: Самая работа у нас была, и такая была заведующая строгая, никаких праздников мы не отмечали. Нет. Так вот она… Когда праздник, предположим, вот там праздник… она поздравит она. Я ничего не скажу, она нас поздравит, все. Но, вот так вот, чтобы застолье собирали – нет. А у нас не получалось. Когда-застолье-то? Новый год мы… нам часы продляли. Под новый год там тоже так же. Все праздники. У нас самая работа. У нас то подарки делают, то в общем это, то народу сколько к празднику. Это вот сейчас как-то… а вот раньше-то… Мы рыбы выгружали по сто коробок одного минтая. Вот минтай сто коробок привезут. Мы на горбушке перетаскаем его в подвал, в холодильник положить. Потом там треска, потом значит, хек, камбала… рыба… скумбрия, салака… Еще там всех возможных это… То этот был… тунец, навага, килька каспийская свежемороженая, килька балтийская свежемороженая. Вот, это все привозили и все разбирали, все продавали. Минтай брали пластами. 58 копеек минтай стоил.

И.С.: Тогда все это в пакеты, ой, в эти в кульки заворачивали…

Т.Ч.: В кульки заворачивали. Да.

И.С.: А кульки-то бумага нужно было рвать.

Т.Ч.: Бумага. Не рвать. Вот мы на смену, смену, когда…

И.С.: Резали?

Т.Ч.: Резали, да. И бумагу нам давали с… с этого… на выдачу бумагу давали. На вес, по разнарядке. Вот положено нашему магазину «Огоньку» значит, значит «Огонек». Ну у нас магазин назывался. Какой еще магазин назывался…

И.С.: «40»

Т.Ч.: «40» да. Я сама ездила за бумагой на склад. Сказали, надо поехать, на лошади, значит, привезти бумагу по разнарядке. Вот там дадут пергаменту там, сколько там… 50 килограмм пергамента.

И.С.: Пергамент это для масла…

Т.Ч.: Для масла. Только для масла. Масло, маргарин был единственное. Вот. И такую бумагу нам давали. Вот бумагу привезем. А привезем бумагу вот это вот…

И.С.: Бабину?

Т.Ч.: Бабину. Катушку. Вот мы ее пилой во дворе пилим. Все по очереди. И рабочие и мы там по очереди все хором распилили, и мы ее всю на три части поделили. На вес. Бакалее, кондитерскому и рыбному отделу. Эту всю бумагу поделили. И вот когда, смена, когда приходила, и, значит, мы вот между этими сменами, значит, они работают, а мы идем в подвал и эту бумагу там режем. Режешь там… ну на десять грамм режешь. Знаешь, какой формат. Там на 300 грамм, на полкило, на килограмм. Ну, на макаронные изделия режут упаковщики там. И все это там…

И.С.: И сколько всего форматов было?

Т.Ч.: Ну, сколько надо было… Считай вот на сто грамм, конечно, мы не делали, а вот на 200 грамм, на полкило, ну самое на килограмм, а на макаронные изделия уже делали чуть побольше. Уже на этот…

И.С.: Ну, потому что они легкие.

Т.Ч.: Ну, они легкие и нужен побольше, чтоб этот объем макарон, значит. Вот все нарезали, этот вот, бумагу готовили на смену. А потом нам…

И.С.: Четыре вида было да получатся?

Т.Ч.: Да. А потом нам еще давали пакеты. Пакеты нам давали.

И.С.: Бумажные?

Т.Ч.: Да, бумажные пакеты давали. Ну, бумажные пакеты нам давали, значит, на полкило, на килограмм и на два килограмма. Могли муки завесить два килограмма. Крупы можно насыпать, там, два килограмма. И на килограмм там, песок, там. Ну, крупы килограмм. Все нам давали.

И.С.: А как система была… а… сначала завешиваешь, пишешь на бумажке идут в кассу оплачивают, возвращаются с чеком?

Т.Ч.: Нет, нет, нет. Ну, так и так иногда было. Там скажем, мне завесили, та, посчитаешь, пойдет заплатит в кассу. А то, прям пробивали, ну Цена то была же, каждый раз. Ну, там на две килограмм макарон, она подошла уже с чеком: «Мне завесить килограмм макарон». Я завешу. Ну, конечно, когда конфет там набирали, конфеты, то, конечно там, берут там, предположим, этих сто грамм, этих там, сто грамм, этих набирают. Ну, вот там, завесишь и напишешь, дашь бумажку там, на 30 рублей себе оставить бумажку и отдаешь покупателю бумажку. Она идет в кассу, пробивает и дает мне чек с этой бумажкой. Я ей возвращаю ей ее товар. Так же рыбу. Рыбу они знаете сколько там рыба весит. Так же рыбу делали.  Рыбу надо… завесишь там и эту бумажку положишь на рыбу на эту, предположим, и… а колбасу, вот там вешали… Это уже они… Подходит покупатель: «Мне колбаски завесьте». Сколько там колбаски, ну полкило там, сто грамм. Ну, там, сделает, завесит. Ведь раньше ведь довески давали. А сейчас, чуть… Скажешь 200 грамм, она тебе отфигачит полкило, да мне не надо полкило-то… Ну, как-то раньше делали там… Пусть она возьмет, там без довесков, пусть она не хочет. А то вот хочет, там, сделай так как мне надо. Вот так скажет. Полкило мне завесьте. Довесок положишь там, кусочек, чтобы было полкило как раз ей.

И.С.: Ясно.

Т.Ч.: Вот так мы работали.

И.С.: Что-то еще хочется спросить.

Т.Ч.: Давайте, давайте.

И.С.: А, другие магазины. В чем отличие было? Зачем два магазина рядом? А…. Вот через площадь «Универмаг» … ой… «Гастроном»? «Гастроном» он назывался?

Т.Ч.: Ну, народу-то сколько. Чего ты… В окрестности ведь два магазина таких было.

И.С.: А еще же говорят вот там молочный был если идти…

Т.Ч.: Молочный вон где там был то, молочный. Молочный он работал, во-первых, … там Госснаб был. Там в этом молочном брали на больницу, на детские сады брали: молоко, творог, там они обслуживали…  Сменату. Там все брали. И они работали до шести часов вечера. А мы-то работали до 11 до 12.

И.С.: В разное время до 11 и до 12? Или как-то это регламентировано было? Там, в праздники до 12?

Т.Ч.: Ну, мы… Если мы работаем, это… Вот сначала мы… Вот раньше мы работали до 12 часов. Потом у нас сделали до 11 часов, работать. А потом уже стали мы до десяти работать. А уж когда, это, праздник, то мы работаем уже до одиннадцати.

И.С.: А вот в…

Т.Ч.: А так продуктовый магазин здесь, практически, вот «Гастроном» и мы, а так, один наш магазин, что-то…, здесь вообще было бы смятение. Так здесь… Тридцатый магазин (неразборчиво) был. Здесь только хлебный магазин был. И потом вот открыли здесь вот «Подарки». А «Подарки» там что купи можно было? Там одни были конфеты, торты, пирожные – все. Что еще было. А так-то не колбасы, не рыбы. Вот «Восьмой» магазин был, он вон где был магазин «Восьмой». Он был колбасный магазин. Он московский был магазин. Вот от Москвы.

И.С.: От Москвы?

Т.Ч.: Да. Он московский товар получал, но не здесь. Это потом они стали вот немного брать… Им стали давать. Наших коломенских. А то, они все с Москвы получали.

И.С.: Так он дороже получается был или нет?

Т.Ч.: Нет. А Цены у нас были одинаковые. Раньше как, цена была одинаковая.

И.С.: Но все-таки вести нужно…

Т.Ч.: Это потом… Это потом вот стали вести вот это все. А раньше как-то было… Вот колбаса была по 2.20. И у них была 2.20 и у нас была такая колбаса. Цена была одинаковая, колбаса.

И.С.: То есть. У одних одно закончилось, у других другое. Туда зайдут, сюда зайдут?

Т.Ч.: Да, да, да. Это потом вот сейчас стали. Вот сейчас вот магазины. В одном такая цена, в другом такая цена. А раньше все было… Что песок был 90 копеек там, то и был здесь он 90 копеек. Сахар был рубль, так он и был рубль.

И.С.: Сахар, в смысле, а… растворимый?

Т.Ч.: Да, ну такой вот…

И.С.: В коробочке?

Т.Ч.: Ну, в коробочке он был по рубль четыре.

И.С.: Мм…

Т.Ч.: А этот был рубль. Развесной, в мешках. Рафинад, да. А, так… А «Десятый» магазин, «Десятый» был уже у пруда. Так он вон как далеко.

И.С.: Угу…

Т.Ч.: А раньше, когда… Это вот сейчас ходит транспорт. А раньше как? У нас вот тогда не работала сигнализация, мы работали допоздна. И автобус уже ушел в Калычево. Я живу в Калычеве. На чем ехать-то? Берешь четвертинку в магазине, и милиционер дежурит… Ну, что ж, отвезут за четвертинку. Отвезут в Калычево. А тут еще на чем добираться? Пешком не пойдешь туда.

И.С.: А как милиционер дежурит? В смысле?

Т.Ч.: Ну, раньше, ну, раньше есть тут ходил. Это сейчас милиции не найдешь днем с огнем. Раньше они вот ходили здесь вот по площади, здесь ходят, дежурят.

И.С.: Так…

Т.Ч.: Вот выйдешь, закроешь… А вот стоишь и не… Это сейчас вот «Автолайн» ходит, можно уехать, на чем хочешь можно уехать. И такси. А раньше такси было только… (неразборчиво) такси было… А такси то оно это… И телефонов таких не было сотовых.

И.С.: Четвертинка кому доставалась милиционеру или водителю?

Т.Ч.: Ну, а кому же? А милиционер-то водитель.

И.С.: А… В смысле он….

Т.Ч.: Он на машине… дежурят-то они. На казенке обычно всегда это… И вот, попросишь это… довезут. Иногда возьмут, иногда не возьмут они четвертинку. Скажут: «Ладно, давай довезем.» А потом стали, когда, вот сигнализация не стала у нас срабатывать, нас стали домой развозить. Приедут, подремонтируют и нас домой уже.

И.С.: А сигнализация, это когда уже началось? Еще в пятидесятые была сигнализация? Или не было тогда ее?

Т.Ч.: Нет, не было. Тогда не было сигнализации. Это уж когда было. А то ее не было сигнализации. Так, лампочку. Лампочку включали там, свет дежурная и все. Больше ничего не было. Это потом уж сделали сигнализацию-то. А так не было.

И.С.: А вот еще магазины были, вспоминают, а… рядом с мостом, под ним…

Т.Ч.: Это был этот… Там был магазин, да… Ну, они были как от Сельпо. Не Сельпо… Сельпо – это вот был (неразборчиво) был. А, там они были…

И.С.: Магазин водников?

Т.Ч.: Водники, да. Водники магазин. Но они были от этого. От порта чтоль вот там этих, от них был. Они там получали товар. Они вот здесь у нас не брали товар. Они свое, свой завозили, продукты, свои.

И.С.: Ну, бывают (неразборчиво) Водников.

Т.Ч.: Ну, вроде. Ну, они так, как, вот эти… Ну, не порт, раньше порта ведь не было… А оттуда они это… Они оттуда товар привозили…

И.С.: Речпорт может быть?

Т.Ч.: Ну, Речпорт был да… Вот они оттуда товар брали, поставляли, в общем это, и они здесь у нас ничего не брали. У них свое там все было. Там даже иногда, что-то было, дешевле у них было, и этот…. Был товар, который привозили… потом подешевле тут стал. А так им привозили… Мы иногда, вот здесь вот нету, а нужно, то тушенка, то это, в общем… Потом были, перепадали у них там. Ну, как продавали. Они привозили. Многие туда ходили в тот магазинчик.

И.С.: А рынок не соперник был магазинам?

Т.Ч.: А что там на рынке было-то? Рынок какой там был то? Овощи, да это… там торговали…фрукты. Там частники продавали. Приходили бабули там и продавали на этом рынке.

И.С.: Ну, сметану, молоко там…

Т.Ч.: А там не торговали ни сметаной, ни молоком. Не торговали. На этом рынке только были вот эти овощи, вот там продавали, вот там бабули, яблоки там, это, в общем, груши там приносили.

И.С.: А у колхозника помните там…

Т.Ч.: Да, да. Дом приезжих.

И.С.: Дом приезжих он был?

Т.Ч.: Да.

И.С.: То есть это вот то что на рынок привозили, они там могли остановится?

Т.Ч.: Да, они там останавливались.

И.С.: Ну, там и кафе было какое-то?

Т.Ч.: Да. Там было, типа столовая там была.

И.С.: Вино разливали?

Т.Ч.: Ну, а что ж, все разливали. И у нас разливали.

И.С.: В магазине у вас разливали?

Т.Ч.: Это потом уже разливали.

И.С.: В какие годы?

Т.Ч.: Да вот в 2002 году.

И.С.: А… Я думал в советской время.

Т.Ч.: Нет, это было в 2002 году. Разливали. Было вино в разлив. Там торговали, когда, тоже у нас был один, разливали. Тут магазинчик маленький был. А вино разливали. Водку, вино. В «Четырнадцатом», когда я работала, там тоже разливали. Ну, там отдельно было, закуток.

И.С.: А вообще, большой был отдел для вино-водочных здесь у вас?

Т.Ч.: Большой. Да.

И.С.: Ну, там…м…

Т.Ч.: Ну, водку давали по талонам.

И.С.: Нет, это в советское время.

Т.Ч.: Это в советское время, да. А так, этот, в общем, большой был этот, и шампанское и коньяки, и вино и разных сортов и водка, и пиво и вода – все там было.

И.С.: А у каждого отдела свой….

Т.Ч.: Соки были…

И.С.: А, и соки были? Конусы были вот эти?

Т.Ч.: Нет, этого не было.

И.С.: На разлив нет?

Т.Ч.: Нет, нет. Это, когда у нас вот в бакалейном отделе, у нас вот тогда были, вот, колбы, соками торговали, а потом сняли. Не стали торговать.

И.С.: Почему?

Т.Ч.: Ну, чего-то запретили, не стали торговать. А было, конечно, хорошо было. Сок и томатный, и персики, и абрикосы, и виноградный, в общем, торговали соком. Были трех литровые банки, привозили соки. Наливали в колбу и это сливали, в общем, потом запретили. Не разрешили торговать.

И.С.: А скажите у каждого отдела свой был…а… грузчик, или один грузчик на все?

Т.Ч.: Нее… У нас вот в магазине было… Ну, у нас было там два грузчика, у нас было. И грузчики были женщины в основном.  Женщины. Вот не знаю, вот там у нас это… Одна там у нас конечно умерла грузчица. Вот Вера не знаю жива не жива. Пять операций сделали, рак груди был. Вот. Она работала. Такие грузчики были. Один был, да у нас мужчина грузчик. Вот. В основном, конечно, женщины грузчики были. И мы все грузчики были. Помогали. Потом у нас еще были вот эти… Мы брали, ну, подрабатывали у нас студенты. Они учились в институте, и они у нас подрабатывали. Вот, Коля, я знаю, в общем, Коля вот жив. Борис, вот я на даче вижу. Он это тоже ездит. Ну, сейчас уже он на пенсии…

И.С.: Они подрабатывали, когда студентами были?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Или и потом еще?

Т.Ч.: Нет. Они учились, когда вот в институте учились они и они подрабатывали у нас. Время было – подрабатывали. А потом у нас, это вот после работали некоторые, работали на Чермете, работали. Туда, Чермет, сейчас закрыли его. Работали они посменно работали в Чермете. И после работы приходили там на три, на сколько часов, подрабатывали. Тоже ребята.

И.С.: А много можно было подработать? Сколько платили? За ящик или как?

Т.Ч.: Ну, там… Не за ящик там, как, платила там как за часы там она, потом оплачивали им, но не за ящик платила. Это все было оформлено в торге и им платили уже как зарплату. Там оформляли. Они как тут временно, давала Галина Ивановна сведения — вот там, что принимала их на работу и давала сведения. Ну, они конечно не оформлялись они там. Чего грузчикам там, пишешь заявление и это, она отнесет, там оформит и они получали как зарплату у нас там. (неразборчиво) часов она им ставила рабочих, за это они и получали зарплату. Вот они приходили и, конечно, нам помогали. Там, кто мог прийти с утра, предположим, на работу, а кто придет во вторую на работу, а то приходилось с первой смены отрабатывать, во вторую приходил. И вот мы вот этими рабочими то и … Нам они помогали, конечно хорошо.

И.С.: А у нас вот есть, ну такое предание, что Бенедикт Ерофеев тоже тут подрабатывал, когда был студентом?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Вы помните?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Что за персонаж был?

Т.Ч.: Ну, я так просто его, хорошо так, конечно не знаю его. Так, ну, знаю, что он подрабатывал. А так, общения то с ним…. У нас много было вот этих ребят. Я не знаю. Вот и Коля у нас и Витя был, и Борис был. И потом еще этот был у нас, и Сережа у нас был… У нас кто тут только не был из этих грузчиков и уборщиц. И всех не запомнишь, наверное.

И.С.: Ну, он не долго был. Может вы его запомнили. Он такой был вроде видный парень.

Т.Ч.: А у нас все были видные. Особенно студенты, которые были у нас – это вообще ребята были…

И.С.: Ну, они не выпивали?

Т.Ч.: Нет, нет. Что нет, то нет. (неразборчиво) Вот, я Колю как-то видела… Ну, я в город-то редко езжу. Они там живут-то на этом на Кировской живет вот Коля, а Борис, вот мы с ним часто встречаемся. На Качуре… У нас в Кудрявцеве участок, вот мы с ним встречаемся. Ну, я спрашиваю: «Борис, ну как там Николай? Как там этот…Витя, как там этот…» Ну, спросишь там…. Все нормально, все… Ну, сейчас они все женаты, все… У них там и дети и все в общем.

И.С.: А в 60-е не помните, они уже были эти ребята? Подрабатывали?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Да?

Т.Ч.: Да, да.

И.С.: А, может быть, можно их спросить? Может вы уже… К вам…

Т.Ч.: Ну, где там они живут-то…

И.С.: Нет, ну вот встретите вы… Поедите на дачу…

Т.Ч.: Надо спросить вот этого Бориса. Бориса встретить там…

И.С.: Да. Спросите его. Телефон возьмите у него, чтобы мы могли позвонить. Вот. Скажите, что вот нам интересно. Вдруг он вместе с этим нашим героем Бенедиктом… Ну и вообще есть ли какие-нибудь особенности этого труда грузчика? Как правильно взять на плечо…

Т.Ч.: Да ну, как взять на плечо, да, да… Ну, какие там особенности?

И.С.: Ну, не знаю…чтоб грыжу не заработать, не надорваться…

Т.Ч.: Ой, да ладно, они работали как… все заработали грыжу, все ноги, какие у нас в венах, да в этих рышаках. Рышаки. Ворочили, вообще за свою жизнь не. Дураки, неверное были. Работали так. Сейчас вспоминаю и говорю, что так ишачили. Все в первых рядах. Зато получила ветерана труда. Ударником мученического труда. Всегда на первом месте, а где благодарность у меня? На хорошем счету все время работала. Ну, конечно поездила я много, поездила.

И.С.: Куда?

Т.Ч.: Я была… И в Болгарии я была…

И.С.: Это вы вина закупали или отдыхали там?

Т.Ч.: Отдыхать ездили. Путевки давали бесплатные. В Болгарии была. В Ленинграде два раза была. В Сухуми была. Ну, вот. Потом еще была… На теплоходе была Москва-Астрахань.

И.С.: То есть это все награды были?

Т.Ч.: Это все награды были. Да. Это все были награды.

И.С.: Ну, так что, оплачивали ваш труд.

Т.Ч.: Да, да. Труд мне, конечно, оплачивали, ничего не скажу. Все оплачивали. Потом я была еще… Путевку мне давали… этот, вот здесь место… В Кашире я была, в санатории в Кашире я была. Тоже путевку давали. Потом в санатории Мисхор. Там была в санатории. Так что. Ну, в Ташкент, я сама ездила. У меня там брат жил. Сейчас в Электростали живет продал все. Здесь сыну купил квартиру. Сейчас в Электростали живет. А так вот, конечно, путевки давали, ничего не скажу. За хорошую работу.

И.С.: А вот еще про праздники мы начали говорить… А, когда демонстрация, ваш магазин работал или закрывался?

Т.Ч.: Закрывался.

И.С.: Закрывался, да?

Т.Ч.: Но, закрывался не навсегда. Пока здесь была демонстрация, мы приходили на работу. Мы с утра приходили на работу, ну там мы свои дела делали, там… Под праздник там шуром-буром все не поймёшь, чего… Порядка-то не было. Народу много, лето, все… и в общем, все…и начинали убираться. Все привести в порядок там, все разложить, положить, там товар принести, все… И там, когда кончалась демонстрация, мы открывали и работали. А, пока кончится, а здесь это, толпа уже стоит на улице. Чуть ли дверь не… Ломились, это я не знаю… И стекла разбивали и, в общем, все на свете было… За вино.

И.С.: Ну, это какие-годы-то? 60-е тоже?

Т.Ч.: Так вот конечно, когда пили, когда. Праздник. Потом торговали. Раньше водкой торговали с 11 до это…

И.С.: И до скольки?

Т.Ч.: До семи. Это сейчас с восьми утра начали опять торговать. То вроде, с 11 торговали, а сейчас вот с (неразборчиво) торгуют. А что ж они… И все ломились за вином.

И.С.: Ну, да…

Т.Ч.: На парад. До этого все закрыты магазины были. И они, в общем, после этого, и…

И.С.: То есть, на демонстрацию вы сами не ходили?

Т.Ч.: Нет, кто выходной был, давали кому выходной… Давали выходной кому обязывали, что называется и сама заведующая там была, всегда на демонстрации. Всегда отмечала. Но, мы все..

И.С.: Было… Была прям колонна…

Т.Ч.: Да, да, да. И мы приходили. И вот она скажем там: «Я ходила». Когда она выходной-то давала. И я ходила на демонстрацию. Обязательно. А как не пойдешь-то? Пойдешь. Ходили. Интересно было. У меня даже фотография есть как мы на этой демонстрации стояли… Цела или не цела…

И.С.: Ну, было бы интересно… Солоницына это кто?

Т.Ч.: А?

И.С.: Вы говорите Солоницына?

Т.Ч.: Нет. Я говорю, это на демонстрацию ходили, я говорю, это… Галина Ивановна, наша заведующая. Мы ходили на демонстрацию, у меня там фотография есть. Там все это… с кем я работала вместе. Ну, сейчас уже этой Веры нет, она умерла… Этой Веры тоже нету, умерла. А вторая вот у меня есть (неразборчиво) на демонстрации были…

И.С.: А еще фотографии такие вот, в магазине, не делали, нет?

Т.Ч.: Есть, вот я на фотографии есть вот капусту мою стою, свеклу мою. Я хотела сегодня взять, что-то я не взяла, я не знаю.

И.С.: А вы принесете нам?

Т.Ч.: А вам надо?

И.С.: Надо. Мы перефотографируем. Вам вернем.

Т.Ч.: Да, могу принести.

И.С.: Да. Надо, надо, надо.

Т.Ч.: Вот надо Лене сказать. Лена, может возьмет это, как передаст. У меня там есть вотография-то магазина и это все. Я там в халате черном мою. Это… в колпаке. Потом, Галина Ивановна, заведующая, нам читает эту… газету. Там нам читает она… Есть. И вот на демонстрации мы были там… У меня там есть фотографии там, где-то…

И.С.: Да, обязательно. Еще может расскажите, кто там изображен.

Т.Ч.: Да.

И.С.: Чтоб нам подписать. Чтобы знать. Ладно, хорошо, договорились.

Т.Ч.: Да. Надо мне это. Я посмотрю. Ну, у меня есть, есть. Я в тот раз даже хотела, когда было Торгу 55 лет, мы ходили вот в (неразборчиво), нас приглашали. Праздник был. Вот. И до этого собирали там все эти фотографии. Еще говорит (неразборчиво) Анатольевна, нет там у тебя это… фотографий то… А я и нашла, я потом это, ну ладно, нашли. Там я капусту укладываю на лотке на улице. Потом там мою свеклу, мою для витрины.

И.С.: А витрины-то выкладывали всякие разные?

Т.Ч.: А как же. Крутили, вертели. Все фантики с конфет… Вот это вот сейчас… Чтоб вазу наложить, это надо было сколько простоять-то?

И.С.: Вот так должна быть, да?

Т.Ч.: Вот всю вазу надо уложить вот так вот все, чтоб эти фантики, вот так все стояло. А вазы такие высокие были, вазы то эти… и вот все конфеты — вот так вот мы укладывали в вазу. Это сколько надо крутить-то? Сейчас руки уже не такие, а раньше-то по моложе были, жик-жик, накрутишь, все наставишь на витрину. Все каждый раз, все что-то умудрялись, чтобы красиво было. Что-то надо поставить хорошо. Витрину-то уложить, чтобы вид был.

И.С.: Витрины и внутри украшались? И еще витринные окна снаружи к празднику?

Т.Ч.: И снаружи украшались. Вот витрина, которая у нас за стеклом, есть вот витрина, тут, вот, мы там, вазы… Конфет раньше сколько было… Много конфет, все сладости ставишь. Какие, ставили, какие подороже мы их вниз ставили вазы, какие подешевле, так вот второй ряд этот… Карамель… Карамель мы в пакет насыпали. Потому что там вазам мест не было. Пакет насыпали и ставили сзади тут карамель. А потом там надо чаи поставить. Там надо и кофе поставить. Там надо и какао поставить. Все надо поставить вот… Все это в одной витрине. А в бакалеи, там были раньше и супы, и каши – концентраты. Это были все вот пакетики-то. Надо тоже уставить. (неразборчиво)

И.С.: Еще многие все вспоминают брикеты кофе, (неразборчиво) какао…

Т.Ч.: Я про то и говорю. Кофе. Семь копеек было. Да. Кисели. В общем, разные там были… Вот кофе, какао… Маленькие были (неразборчиво). В общем вот так.

И.С.: Сколько они стоят?

Т.Ч.: Семь копеек стояли, да.

И.С.: У вас память потрясающая. То есть, можете, наверное, все написать, сколько стоило, да?

Т.Ч.: Ну, отработай столько лет. 48 лет отработать. Ну, может я что и забыла, но так. Вот.

Ведущий Сорокин Игорь Владимирович

Дата интервью 15 сентября 2015

Игорь Соколов: Сегодня 15 сентября 2015 года. Интервью. Представьтесь, пожалуйста.

Светлана Владимировна Равинская: Равинская Светлана Владимировна.

И.С.: Светлана Владимировна. Вы жили прям и родились, да?

С.В.: Я родилась здесь, в этом доме. Да. И прожила здесь до третьего класса школы, а потом переехала через дорогу. Нам дали комнату, тоже в коммуналке, с мамой. Мы переехали на улицу Труда, такое название. Сейчас, наверное, другое. Вот такой двухэтажный серый кирпичный дом. Вот там у нас была комнатка. Ну, здесь два шага. А все время мы проводили здесь, потому что здесь жила моя бабушка и мои две тети. Поэтому мы здесь вот. Тетя – это мама моего двоюродного брата и еще одна тетя моя. Все мамины сестры. Вот. И в Днепропетровске у меня была еще одна тетя. И сюда еще один брат двоюродный приезжал. И вот здесь мы проводили все время… Во дворе и в этом доме. Необыкновенном. Если бы вернуть то время. Не вернуть. Так бы я уж сейчас все оставила так и оставила… Но те времена… Сейчас это уж… Совсем другое все. Люди, самое главное, другие. А тогда были … Люди — все личности были. Что самое интересное. Несмотря на их образование, они были личности. А сейчас…

И.С.: Можете поквартирно или по возрастам рассказать?

С.В.: Так. Значит. Наша квартира была №7. Это вот по этому коридору как раз. Вот. Так? А первая квартира была Китина такая. Теть Нюра. Интересная женщина. Она была невероятно хорошая портниха. Шила всему городу. Очень хорошо. И научила шить мою маму. Она к ней ходила. Она ей давала какую-то подсобную работу. И обучала ее. Маму. И мама начала шить. Мама стала тоже замечательной портнихой. У теть Нюры было двое детей. Дочь… Валя. И сын… Забыла. Военный. Он как поступил в военное училище, потом уехал. А с Валей мы даже дружили. Она старше меня. Ходили на каток, помню. Это через стенку. Да? Затем наша была квартира — седьмая. Потом в восьмой квартире жили Пехтеревы… Лазаревы. Ну… Это дедушка с бабушкой Лазаревы. А дочь уже Пехтерева. Вот здесь со своей семьей она здесь жила. Так, Татьяна. Это дочь Пехтеровой, теть Тамара умерла уже давно. Она чуть постарше меня. Вот. А сын ее жив…Леша. Я его видела как-то. Недавно. У него была багетная мастерская своя. Вот. Дальше была квартира Невских. У них была бабушка тетя Сима. У нас было две теть Симы. И по квартирам их звали: это теть Сима была девятая, потому что девятая квартира, а еще теть Сима была пятая. Так вот их и называли. Теть Сима была примечательна тем, что она все время сидела на кухне, на стульчике. В какой-то такой телогреечке-душегреечке. И вот там она все время сидела. И мой двоюродный брат из Днепропетровска придумал загадку и спросил: «Скажите мне загадку, отгадайте. Зимой и летом одним цветом.». Мы говорим: «Елка». Он говорит: «Нет, Сима девятая». Мы все: «Почему?». А он говорит: «А потому что она зимой и летом сидит в одной и той же одежде». Вот. У нее были дети. Дочь у нее была во время войны снайпером. Теть Леля. Вот. Ещё какой-то сын был… Еще сын такой был – Женька, так называемый. Он был вор-карманник. Виртуоз. Совершенный. Но дома – избави Бог! Он никогда ни у кого ничего. На нашей территории — это было табу. Здесь все всегда было ценное, все ложки, вилки, все на месте было. Хороший, нормальный человек для нас. Дальше была квартира… Сначала там жила… Другая семья… А Шиловы жили с другой стороны этого дома оказывается. А потом они переехали сюда. И стали жить здесь. Это была вообще изумительнейшая семья. Мы вспоминаем их до сих пор. Даже моя дочь их застала чуть-чуть и до сих пор помнит. Этого невероятного Гурия Алексеевича. Он был художник. Гурий Алексеевич. Ну, естественно, он воевал. Это знаете, его брат Шилов, улица Шилова, это его родной брат. Вот. Он был такой импозантный, красивый, всегда одет. И Валентина Семеновна – его жена. Врач. Зубной. Тоже прошла фронт. Она прошла фронт с этим нашим каким-то… С этим нашим с каким-то… Генералом. Знаменитым. В этой армии она служила. Забыла. Школа девятая называется в честь него. Часто они встречались… В этом… В полку этом… И еще их друзьями был Балашов. Знаете диктора такого. Балашов не вылезал из этого дома. Он всегда на праздники приезжал. И Гурий Алексеевич  в белоснежной нейлоновой рубахе, завернув рукава, готовил на этой общей кухни. Это было что-то. Вот. А еще я помню, как он идет. У нас же «Поросята» был магазин. «Три поросенка». Это магазин был, потому что в витринах, сейчас потеряли этот магазин, это вообще… Не знаю… Стояли три поросенка. Прям в настоящую величину. Такие вот. Ну… Как в сказке. И у них на подносах лежали всякие невероятные вещи. Магазин назывался «Поросята». Вот. И вот я спускаюсь, например, по лестнице на площадь. Зачем-нибудь меня  послали в магазин. А он поднимается. У него… В руках. Там, например, виноград. Что-то еще… Причем, так целое… Это — икры банка. И вот он поднимается. Значит у них что-то там… Какая-то…  Какое-то… Торжественная часть.

Валентина Семеновна была прекрасным врачом. И она никогда… Бывало, зуб заболел — к Валентине Семеновне. Она тут же что-то сделает. Всё. Прекрасно. Никогда не отказывала ни в чем. Никогда. Вот. А Гурий Алексеевич… Они разрисовывали «Гастроном», я помню. Магазин. Потолок был разрисован. Так что вот он занимался этим. Вывески всякие. Вот это была такая интересная семья. Очень! Яркая. Ну и дальше, конечно, Пасмоны. Это еврейская семья. Которые в отличие от других никогда этого не скрывали. Дед сам. Илья Семенович. Был адвокат. Тех времен. Дореволюционных. Настоящий. По виду адвокат, с палочкой. Такой… Спокойный, рассудительный. И жена его, Розалия Иосифовна, она была врач…санитарный врач. Курировала детские сады. И вот тоже была очень замечательная женщина. У них был сын. Семен. Семен был ровесник моей мамы. С 26-го года рождения. Умер уже давно, жалко очень. И Семен вел такой… очень своеобразный образ жизни. Он очень любил погулять. Вот. Ему покупали все время всякие машины. Вот какие только появлялись там какие-то «Москвичи», «Победы»…я не помню. «Победу» я помню. Вот. А он их всегда почему-то разбивал. Они всегда валялись у нас во дворе…эти машины. Вот. Но он был очень образованным человеком. По-моему закончил…я не помню…по-моему он закончил МГУ. Вот. И еще чой-то он закончил. Вот. Он работал вообще на Коломзаводе. Вот дизайнером по станкам. Вот по всем этим. Не, на Коломзаводе — на ЗТС. Ездил он в командировку и в Америку, и везде. Очень умный. Талантливый, невероятный человек. Ой… Потом он женился. На Зине. Красавица была Зина. Вот. Но она… Не знаю… Чень <что-нибудь  — С.П.>… Невзлюбила, наверное, его родителей. Вот. И… Она ведь запрет дверь — их не пускает. А они под ручку возьмутся. А коридор-то длинный. И ходят взад-вперёд. Никого не беспокоят. Они просто ходят. А у нас здесь жила Райка такая. Прям напротив Шиловых квартиры. Тоже! Необыкновенный… представитель. Вот. И… Она их спрашивает: «Вы чё здесь ходите-то? Зинка что ли не пускает?». Вот так она разговаривала. «Ну что вы, Раечка. Мы просто прогуливаемся». «Да знаю я, прогуливаетесь как вы». Придет значит — колотит: «Зинка, открывай. Зачем евреев обижаешь? Открывай дверь немедленно». Вот. Вот она достучится и туда запустит. Вот. А Илья Семенович придет на кухню и скажет: «Женщины! Угостите меня вашими русскими щами». Ну, тут же всё нальют, Всё его угостят. Накормят, напоют. И всё. Вот. Или, например… Это самое… Розалия Осиповна очень меня почему-то любила. Я маленькая была. А мест тогда в детских садах достать невозможно было. И она меня устроила в детский сад. Вот здесь вот было. В монастыре — детский сад. Вот я туда ходила, в этот прекрасный детский садик. И она всегда идет по коридору и меня: «Светик! Котик! Светик! Котик!». Так она меня звала. Вот… Теперь… Илья Семенович придет к маме и скажет: «Шурочка, у меня пуговица оторвалась у пальто». Мама говорит: «Ну, в чем дело, Илья Семенович? Давайте я вам пришью». Вот. Пришьет пуговицу, и он довольный пойдет. Вот. Но затооо! Мы к ним всегда ходили смотреть телевизор. У них был ПЕРВЫЙ телевизор. Вообще. Я не знаю… Может быть, даже в Коломне. Таким… Ещё с линзой. Вот мы всем домом там приходили. Нам выстраивали стулья. Мы садились. Смотрели что-то там. Видимость была никудышней. И самое интересное – это появился первый пылесос у них. Нас всех собрали со всего дома…я помню, меня почему-то на кровать посадили. И вот они нарвали бумагу и стали собирать пылесосом. Это было что-то. Это было невероятно. Это были какие-то… Пятьдесят… Ну, я маленькая еще совсем была… Может 55-ый — 56-ой год. Вот… Вот такие явления были. У них была шикарная библиотека. По тем временам. Очень хорошая. Вот… Так что было очень интересно со всеми этими людьми жить. Там в углу, напротив Пасмонов, жили Глазуновы. Большая очень семья. Тоже своеобразные очень люди. Вот… И дальше вот эта вот Райка. Вот как мама моя рассказывала, не знаю правда это или нет… Вообще-то здесь были номера. В этом доме. До революции. Якобы. Вот. И вот она была в номерах. А потом она вышла замуж. Муж у нее был таксист. Такой положительный очень человек. Она была великолепнейшая жена и хозяйка, таких поискать, никогда не найдешь. Вот… Что она делала? Она во-первых, водила свиней. В нашем углу здесь сараи. Вот она всегда водила свиней. Вот… Месила им эту всякую… Тюлю. Сидела там вот. Место у нее было такое. Но что самое интересное, что бы она не делали, у нее все до единого пальца были в золотых невероятных кольцах. Золотые кольца… И вот, этими золотыми кольцами она все это месит. Такие бусы у нее были… По-моему, гранатовые. Необыкновенные. На шее. Она очень добрый была человек и она вот. У нас же одни магазины сплошные. И вот когда… Как раз вот сейчас осень. Привозили эти самые… Как их зовут-то?.. Помидоры. И плохие выкидывали вместе с ящиками. Ну, во двор выставляли. Вот она соберет. Там, какие-то выберет. Все это промоет. Всё. И наваривала она этой вот… Пасты томатной. Огромную железную банку и ставила на кухню, на окно. И вот все люди, которые здесь жили, пользовались всю зиму этой томатной пастой. Ложка там была, кому надо в щи или куда-то – раз! И… Ну, кухня это было вообще место необыкновенное. Я еще очень смутно запомнила, когда здесь были печки. Печное было отопление. Но это очень давно… Это, я говорю… Совсем смутно… Я совсем маленькая была. А потом нам в первую… Первыми в городе провели газ. И поставили газовые уже печки. Вот. Посреди кухни стояли огромные такие столы, где все готовили. И вот газовая плита была на несколько квартир. И звонили в эти квартиры. Люди, которые жили в этих квартирах, обязаны были содержать все это в частоте и порядке, что все и делали. Кухню убирали, запирали. Никто не уклонялся, все это выполняли очень даже хорошо. И… Особенно было интересно перед Пасхой, когда пекли куличи. Вот. Все занимали очередь. Кто за кем пёк. И вот… Моей бабушке почему-то всегда доставалось ночью. И вот я маленькая жду, жду, жду… Когда же она испечет… Невероятно красивые эти куличи. И так я усну — не дождусь. Только утром проснусь, уже стоят на столе эти красивые куличи. Вот. Накрашенные яйца лежат. И мы начинали яйца эти катать. В коридоре. Вот. Все собирались. Ну… Это вот наш… Отсек. А потом пошел ещё другой отсек. Такой закуток был: там несколько квартир. И следующий кабинет, буквой «Г»… Ой, не кабинет, а коридор. Вот. Там тоже жили замечательные люди. Ну, вот, мне было ближе здесь. Ну и двор. Где мы все гуляли. Вот, например, мы гуляли: я, потом у меня была подруга Наташа, Так. Потом Александрóвы два брата, Сашка и Колька. Белов Колька. И Невский Сашка. Вот. Мы гуляли. Вместе. На речку ходили купаться, на Блюдечко. Летом. Мой брат еще двоюродный приезжал Сашка. Вот мы все. Славка, он помоложе меня. На семь лет. Поэтому он вот… С Пасмоном. Они вот ровесники. Там еще ребята. Из другого двора. Вот. А мы где-то вот, примерно ровесники. Вот. Мы играли… В мяч. Игры раньше были… Соловьи-разбойники. Лапты. Чего только не было. Играли мы с утра и до ночи. Во дворе. Только прибежишь домой поесть. Тебя загонят. Иногда даже скажешь: «Нет, я играю. Некогда». Ну, было необыкновенно. А когда были праздники. Первомайские и октябрьские. Ведь это ж прям вот площадь. Здесь же демонстрация. И всегда был оркестр военный, который играл. А дирижировал такой Цимбал был. Знаменитый в Коломне. Дирижер военный. Вот. Особенно октябрьские. Это было уже холодно всегда. А они еще почему-то были всегда в летнем  обмундировании… Эти… Военные… Играли… Которые играли… И всегда они замерзнут. И вот, у нас на кухне накрыт стол. Все же готовились. Всегда обязательно гуся. Например, бабушка всегда покупала гуся живого. Сажала его в сарай, в корзину. Его откармливали. Вот, его откормят. И потом его зарежут к празднику. И вот с этим гусем там чего только не наделают. Пироги необыкновенные. И так каждый. И вот стол накрыт. И эти солдатики прибегут. Им нальют. Выпить и закусить. Они потом погреются. И опять играть идут. Вот. Бабина… Наташа… Бабина — это моя подруга была. У нее отец был аккордеонист. Очень хорошо играл. Вот. Он с аккордеоном выходил на эту кухню. Ну, и там все садились за этот стол, как одна семья. И вот… Праздновали. Прекрасно. То есть, в горе — в радости все очень объединялись раньше. Все помогали друг другу. У нас умер дедушка, так весь дом здесь… Ну, я не знаю… Готовили все вместе. И я не з… И… Гостей всех, кто приезжал к нам на похороны… Всех расселяли… У себя и везде. То есть, проблем никаких не было. То есть, люди откликались. Им не нужно было ничего говорить. Они тут же откликались и делали все, что было нужно. Жили все небогато, естественно. В принципе, одинаково. Ну, там кто немного побогаче, кто победнее. Но очень были отзывчивые, добрые, очень хорошие люди. В отличие от теперешнего времени. Вот. Что ещё — не знаю. Таким образом, мы жили. Да и ностальгия страшная. Я вот, когда здесь прохожу… Посмотрю… Думаю, лучше бы я не смотрела. Не ходила. Все это вспоминается. И очень как то становится… А сейчас всего полно. Квартиры, дома, машины. Все есть! — Радости никакой! Абсолютно! Ну, ведь ничего не… А раньше хоть какие-то чулки и то радовали. Это была радость. Как будто платье. Это было вообще: к празднику новое платье! Я не знаю… Ну, вообще-то менталитет наш сохранился. Я посмотрела «Бессмертный полк» когда пошёл на Девятое мая. То есть это живо где-то. Глубоко очень. Очень испоганили, конечно, нашу нацию. Всю её истребили. Недавно. В Крым приезжал потомок Трубецкого. На него только посмотришь и видно, что это нормальный человек. Вот таких всех людей… Весь генофонд-то истребили. Поэтому, естественно, осталось то, что осталось. Ну и, естественно, теперешнее воспитание и образование. Это доконало всех. Телефоны. И особенно интернет. Совершенно дебильная всё это. Офсайт. Чтобы там что-то найти, надо иметь хорошее образование. Хорошее воспитание. Так далее. А то что всякие идут в чаты – это, конечно, помойка

И.С.: А скажите, телефон был в доме, кстати?

С.В.: Те-ле-фон? По-моему, телефонов не было.

И.С.: Не было?

С.В.: Неа! Автоматы были у нас рядом под окнами. Зачем нам телефон. У нас же под окнами чо только не было. У нас здесь прям около парадного, у нас всегда были мороженные. Стояла такая мороженица. Прям у парадного. Щас это испоганили парадное, чо только понастроили! Не знаю я!. Сюда все выходили и стояли вечером или сидели на ящиках из-под этого мороженного. Вот. Прекраснейшее мороженное, необыкновенное. Пломбир и эскимо на палочке 10 копеек. Вот. А потом привозили невероятные пирожки. Это сказка была. С ливером настоящим. Ничего туда не добавляли. Никакие… Никакую сою и так далее…красители. Все то, что сейчас есть нельзя. Вот. Горячие. Прям раз! Пирожки привезли. С окна увидели, пошли купили пирожков. Горячие, зажаристые. Вот. Напротив были телефоны. Автоматы, Пожалуйста! Сколько  там? Две копейки. Напротив же здесь были, эти самые, автоматы, попить газированной воды. А какой был сквер?! Это же была сказка. Он же был весь огороженный. Не то, что сейчас какие-то обрывки… А вот ворота с этой стороны, они же были изумительные… Тех времён… Сталинская какая-то архитектура. И вот с одной стороны был павильончик, там продавали мороженное, с другой стороны, это летом, естественно, продавали газированную воду. Из таких… Вы не помните… Наливали… Сироп  и потом с другого наливали, хочешь без сиропа пей 1 копейка, с сиропом 3 копейки. Вот. И входишь в этот сквер. Там все гуляли. Необыкновенные дорожки были, посыпанные битым кирпичом. Цветов море. Календарь из цветов… Стоял вот у тех ворот, где сейчас палатки. Вот. И там вечером все гуляли. И мы с мамой всегда туда ходили. Сидели, гуляли. Фонтан… Нет. Фонтан потом в сквере… Не было фонтана. Цветов было много. У меня даже есть фотография, я сфотографирована вот здесь вот, стою нюхаю табак. Вот. Вот такая жизнь была. И летом все шли… Всем домом шли на Блюдечко купаться. Всем домом собирались вечером все с роботы приходили: «Купаться?» — «Купаться!» А Блюдечко здесь рядом. Раз – на Блюдечко. Сейчас там все заросло. Искупаемся, придем. Назад.

И.С.: А фотографии вы нам дадите?

С.В.: Я найду, да. У меня какие-то есть фотографии.

И.С.: А кто фотографировал?

С.В.: А я не помню. Кто-то фотографировал.

И.С.: У кого-то же, наверное, был фотоаппарат?

С.В.: Да, естественно. Кто-то фотографировал. Фотографии были. И на Блюдечке я сфотографирована, помню. Есть у меня такая фотография. Вот. Там гусей пасли всегда. На этом лужке. Перед водой. Как же там?..

И.С.: А вот вы сказали про парадное, где оно было конкретно?

С.В.: Вот где входят в какую-то контору. Вот это — парадная.

И.С.: Там магазин игрушек сейчас?

С.В.: Там магазина нет. Там парадная. Там вход. Вот какая контора за вашей стеной? Что это такое здесь? БТИ или что? Вот наша квартира и какая-то контора. И вот туда входят через наши парадные. Видели какая там лестница?

И.С.: Ни разу.

С.В.: Вот посмотрите, какая там лестница. Еще у нас была необыкновенная личность. Это бывший танкист, который горел в танке. Забыла как его зовут. А потом он спился. Белов. Это Кольки Белова отец. Да. Герой мы его звали. Я не помню его фамилии, потому что его звали Герой. И он спился до такой степени… Он всегда валялся в этом парадном, в луже. А надо, куда-нибудь пошлют… За молоком или ещё… И так страшно идти. Через него надо перешагивать же. И вот он валялся, валялся и довалялся до того, что сказал: «Господи, что же я такой дурак-то? Что же я себя до такой степени опустил?».  И потом он взял себя в руки, стал прекрасным человеком. Ему… Значит… Он нашел какие-то всё это документы, чего-то, значит. Звезда героя у него была. Ему все эти льготы возвратили и все, все, все. Он женился потом второй раз. И долго и счастливо, прекрасно жил. Мы его встречали, он говорил: «Господи, какой же я был дурак?! Что же я творил!? Почему я так себя вел?!». Он был весь обгоревший. Все лицо у него обгоревшее. Вот. Такой человек был.

И.С.: То есть, он герой Советского Союза?

С.В.: Герой Советского Союза. Это Кольки Белова отец.

И.С.: А Колька Белов с ним жил?

С.В.: У них была семья, да. У них такая была непутевая мать. Я думаю, что из-за нее он так спился-то. Вот. Много у них было детей. И потом, вот, он ушел. Ну, дети уже взрослые были. Относительно. И вот он потом ушел и женился второй раз. У него была прекрасная жена. И они, вот, жили. Им где-то квартиру дали. Ему квартиру дали. Вот. В Колычево или… Я не помню где. Ну, то есть, вот его встречали иногда. И он долго прожил уже. Наверное, еще полжизни он прожил в здравом нормальном уме. Вот такой был у нас персонаж. Ну, то есть здесь… Я не знаю… Здесь такой фильм можно создать. Что уж… Должен быть талантливый режиссер какой-то. Типа Никиты Михалкова.

И.С.: Мне кажется еще талантливей.

С.В.: Еще талантливей? Не знаю.

И.С.: А скажите, где была кухня?

С.В.: Кухня была прям напротив… Щас скажу… Так. Это, значит, Шилова квартира. Дальше пошла квартира Невских.

И.С.: Мы сейчас сидим в квартире Шиловых.

С.В.: В квартире Шиловых.

И.С.: И здесь был тупик?

С.В.: А Пасмонов? А Пасмонов где квартира? Ну, там же дальше эта стена?

И.С.: Дальше стена.

С.В.: Значит, мы сидим в квартире Пасмонов. Квартира Шиловых дальше. Здесь вот я, когда шла… Здесь же вот, смотрите.. Раз-два три – это вот квартира Пасмонов. В три окна. А у Шиловых, вот, большое окно и вот такие маленькие. Это вот Шилова квартира. И после Шиловой квартиры были Невские. И вот, прям, против квартиры Невских была кухня. Она была огромная. Вы сходите, пожалуйста, в эту контору. Посмотрите лестницу. Посмотрите, какая она огромная. С.В.: А потом, когда вы войдёте, то налево

И.С.: И сколько квартир было прикреплено к этой кухне?

С.В.: К этой кухне был весь дом прикреплен сначала.

И.С.: То есть, коридорная система шла еще по октябрьской революции буквой «Г».

С.В.: Да, да, да.

И.С.: И до каких пор?

С.В.: До следующего дома. А кончалось наше здание детским миром. Сюда выходила задняя часть детского мира. Здесь же был необыкновенный детский мир. Там были такие росписи. Поскольку у меня дочь художник, вот она недавно расписала магазин обувной детский, она не помнит еще, я ей рассказывала какие здесь были росписи, в этом детском мире, необыкновенные. Мы туда ходили, когда я была маленькая, ходила, смотрела. Я одну роспись просто помню вот до сих пор. Какой-то зимний пейзаж, собаки, сани, сидит кает с палкой и их догоняют волки. И один волк уже запрыгивает вот эту повозку. И я всегда стояла и фантазировала, вот он сейчас запрыгнет, сожрет этого, может они сейчас еще уедут. И вот так было интересно стоять, смотреть и фантазировать. Детские игрушки елочные продавали. Ой, а Ханзель был.

И.С.: Ханзель?

С.В.: Да. Вот где магазин, где сейчас запчасти и fix price, там был Ханзель по имени хозяина, директора. Ой, какой там был магазин. Этот Ханзель выходил к покупателям.

И.С.: Он немец был или еврей?

С.В.: Он еврей, естественно. А жил он рядышком, напротив почты. Фроловы у нас были. Вот сейчас дочь еще жива. Они переехали вместе с моей бабушкой и живут на Зеленой улице в одном доме. Я к ней хожу часто, поскольку она мне берет квитанции. Бабушка умерла и завещала квартиру моей дочери. И она там пустая просто стоит. И она берет нам квитанции. Позвонит всегда, когда принесли. Я хожу. А у нее была мама, необыкновенная красавица. Фигура, я такой вообще никогда не видела. Пучок такой и она работала на почте. Всегда в окно глянешь и она идет на обед. Вот эта красавица идет на обед. Всегда в таком костюме. У нас же подоконники-то широкие и мы них пиджак всегда постелем, откроем окна и бежим смотрим. А здесь же не такая была пустота, здесь же было полно народу. Здесь у каждого было свое место. Молодые люди всякие собирались кучками. Все знали, что и как. Вечером шли из сада с танцем, здесь полно народу было. то есть, здесь жизнь была такая оживленная, невероятно. Самый центр был. Здесь все всегда собирались. В кинотеатр. Сначала один был маленький кинотеатр у нас. А потом построили Восток.  Кинотеатр с двумя залами. Голубой и розовый. Мы туда ходили. Там мороженное вкусное продавали. Наверху мультфильмы показывали. Очень было здорово. Очень красивый был. А раньше там пустырь был, я помню. У меня на Кремлевской жила подружка моя школьная, я в третей школе училась, которая сейчас у церкви у самой, а она там на Кремлевской рядом жила. И вот через этот пустырь было так страшно ходить. Все такое заросшее было, особенно к осени. А там еще ходил какой-то бешенный мужчина, хромой. Его почему-то звали Пыхта. И вот он всегда, может он шутил, я не знаю, он всегда был полупьяный, и когда идешь, если он идет,  он как будто начинает за тобой бежать. Ты бежишь от туда сломя голову. А потом там построили этот кинотеатр уже. И там был сквер, второй уже. Там был фонтан, рынок напротив, в котором продуктов очень много всяких продавали…мясо, продукты, все. Я помню, раньше холодильников-то не было, поэтому все покупали на один раз. Кусочек мяса купишь, суп сваришь, съешь, все. В следующий раз покупаешь. Семечки там продавали. Бегали за семечками. Там были маленькие магазинчики. теперь там все снесло. Там один был такой кондитерский магазин. Там были конфеты у которых были невероятные фантики. Я их собирала.  И вот мама даст денег, туда сбегаю, куплю конфеты, съем и фантики собирала. Тогда было такое. Мы собирали все фантики.

И.С.: Коллекция не осталась фантиков?

С.В.: Нет, куда-то делось все. Переезжали потом еще два раза и все выбросили видимо. Зря. Есть что вспомнить. Лера вспоминает этот дом, потому что моя бабушка с ней сидела, остальные все работали и она с ней сидела. Часто ее сюда приводила. Здесь старшая мамина сестра жила и работала она в издательстве. Она ей взяла какие-то отходы бумаги и принесет сюда. Она здесь рисует сидит в большой комнате всегда. На обед придет, ей бумаге принесет и она рисует. Она так любила этот дом. А потом же здесь невероятные подвалы. Здесь же были поросята, а у них подвалы. Они забивались льдом раньше и так хранилась продукция, а потом туда уже поставили огромные морозильные установки. И вот все это пропадает. Если бы был какой-то хозяин, который бы купил вот это все вместе и сделал здесь вот тот магазин. По-моему, сюда бы люди ходили. Я предлагала все дочери, поскольку у нее по отцовской линии потомки были Равинские такие. А вот здесь был же рынок раньше, до революции и вот они держали здесь лавку колбасную. У меня, кстати, есть вся информация, я собирала в свое время. И фотографии даже есть. А есть большая фотография на Лажечникова. Я говорю: «Слушай, у тебя же тоже ровинская колбаса. Колбасу то можно делать». Она говорит: «так надо найти рецепт колбасы. Это надо где-то в архивах копаться». Она начала копаться в наших архивах, а там очень отрывочно. Там нет ничего, очень многие провалы. Что-то там она разыскала, что было их два брата. Вот который из них брат ее, не знаю. Вот один каким-то кондитерским делом занимался, а второй вот колбасник. Дом она свой разыскала, недалеко. И там до последнего времени был колбасный цех. Уже и при советской власти, до перестройки там был колбасный цех. И вот она ходила в этот дом, смотрела. Большой, огромный дом, но в запущенном совершенно состоянии находится. Очень жалко мне этот магазин. А мы потом, у нас же тут тоже были подвалы, там к магазину относилась часть подвала, а часть к нам относилась и всегда раньше, так интересно было, подвал, а вот вход был вот от сюда, по этой лестнице… как идешь, спускаешься по лестнице, направо, там наши подвалы были. У каждого был свой закуток, а наверху была такая площадка, вот лестница спускается, площадка, а потом уже вниз, и на этой площадке каждая квартира ставила бочку в которой квасили капусту. Вот бочки стояли. Никто никогда не хулиганил, ничего. Они же открытые бочки. И вот каждый приходил потом и брал свою капусту. Она там стояла, потому что там ни холодно и ни тепло, как раз то что надо, она там прекрасно хранилась. А еще мы все туда ходили маленькие, когда у нас зубы выпадали, мы туда ходили и туда бросали зубы, говорили: «Мышка, мышка поиграй и назад отдай». Это у нас была такая традиция. Туда все свои зубы молочные бросали.

И.С.: А что хранили там? Продукты?

С.В.: Мы хранили там картошку. Там внизу все хранили картошку. А вверху выставляли бочки. У всех обязательно большие бочки. А поскольку дед был прекрасным бондарем.  Он был бандарем-ивальщиком. Это мой дед по маминой линии, а вообще в свое время у него был свой хутор в рязанской губернии, столыпинский отрубок. Им отрубили огромную часть леса. И бабушка, совсем молоденькая. Он со своим братом поехал. У них был дом на двоих и вот эта огромная часть леса. Потом поля у них были, потом они естественно там сеяли все, потом было огромное, огромное хозяйство: и лошади свои, все свое. Единственное, нельзя было водить, бабушка рассказывала, овец, поскольку волки резали все время. Невозможно было. Остальное все. И всегда еще, она интересно рассказывала, летом приходил цыганский табор и просил разрешения остановится, лес-то частный. Она разрешала. И вот они стояли и, у нас было столько продукции, что мы не знали куда девать, вроде свинью зарежешь, потом ее в бочке, в сметане как-то там делали, а есть-то народу мало еще и вот говорит, я всегда яиц лукошко наберу и вот этим цыганам давала. И одна цыганка очень добрая говорит, дай я тебе погадаю. Вот она ей погадала и все точно. Бабушка до смерти вспоминала, как она ей все точно предсказала, всю ее судьбу. А рядом был хутор, жили Шитовы. А потом когда их раскулачили всех, то поскольку моего деда сестра жила в Коломне, она здесь приютила. Они бежали, поскольку забрали всех их в колхоз и в общем там началось страшное дело. Они боялись, сто убьют и они бежали. А Шитовы бежали под Москву куда-то и жили где-то в землянках. Потом он устроились в Москве. Я помню до сих пор, они всегда присылали на Рождество открытку. С Рождеством они всегда поздравляли, потому что Новый год раньше не праздновали. Бабушка говорит, он же был впереди Рождества, поэтому пост шел. А Рождество праздновали, очень готовились. А потом у Шитовых в Купавне была дача. Шикарную они построили себе дачу и каждое лето обязательно нас с бабушкой они приглашали 10 лет туда на дачу. Ну, это была дача, не город какой-то, это был сосновый лес и березовый, там стоял двухэтажный дом, весь резной, несколько грядок клубники, качели и рядом было озеро. Вот там все по расписанию было. Вставал, чай, потом обед, потом тихий час обязательно, все отдыхали, потом мы шли купаться на озеро, а потом вечером мы пили чай с клубникой. Как то у них все было здорово, здорово. И вот мы с бабушкой, они все время знались, всегда до последнего, пока еще живы были. Они переписывались, когда уже совсем старые стали. Все равно к Рождеству всегда была открытка от Шитовых. Вот такие интересные всякие традиции. А бабушкина сестра жила в Москве и мы всегда ездили с бабушкой, маленькую она меня всегда возила везде: в цирк, в уголок Дурова, в зоопарк, это каждое лето. В каникулы мы обязательно ездили к ее сестре, там жили несколько дней и посещали всякие там интересные места в Москве. А еще у нас там жила родственница, у нас от нее осталось икона. Дело в том, что бабушкина мать, моей бабушки мать, они из рязанской губернии, служила, там помещик был Арефьев, бабушка рассказывала все это. А у этого помещика не было детей, а бабушкина мать служила там горничной, а отец все время почему-то был на войнах, ее муж, войны были и его забирали, но между прочем платили тогда очень хорошо, бабушка рассказывала. Я что помню, им платили все время серебром, за то что он был. И вот эта помещица была очень добрая и всегда к празднику она всю свою прислугу одаривала золотыми вещами какими-то. Бабушка во время войны, когда дедушку забрали, у него было приличное количество золота, она все продала, потому что четверо у нее было детей. Единственное, она пожалела вот это кольцо и на свадьбу мне вот это кольцо досталось наследственно. И вот значит у Арефьевых не было детей и потом, бабушка говорит, как я поняла, потому что когда началась революция, то они стали уезжать и они на коленях умоляли ее мать, что бы она эту Татьяну отдала им с собой, во Францию они уезжали, но они собирались вообще-то вернуться, они думали, что они вернуться. Я так поняла, что эта Татьяна, мне бабушка рассказала, была видимо внебрачной дочерью этого помещика, потому что у нее было еще четверо братьев и сестер, но бабушка была…она вообще ни на кого, во-первых, не была похожа, она была очень красивая. И во-вторых, она по своим совершенно всем манерам, вот она воспитала мою дочь. Она очень отличалась. Ну, не отдали, естественно, Татьяну во Францию везти. Татьяна осталась здесь. Такая судьба, видимо. А брат этого помещика, он почему-то в Москве остался. И вот, какая-то родня вышла за него замуж. То есть, я к чему клоню, у нас икона эта Арефьевская теперь есть, в серебряном оплате, а память о этих помещиках хранится наша семейная реликвия. Так что, так все переплетено в этой жизни.

И.С.: Можно вернуться во двор? Скажите, пожалуйста, а на месте Спортмастера что было?

С.В.: Ресторан «Маяк».

И.С.: «Маяк» или «Коломна»?

С.В.: Ресторан «Маяк». «Коломна» это потом. У нас «Маяк» был ресторан. Дедушка всегда туда ходил покупать папиросы, в буфет. Прекрасный ресторан был, зачем его отсюда убрали, не знаю.

И.С.: Это вообще его снесли получается.

С.В.: Нет, его перестроили, получается. А может и снесли, не знаю. Он прям в плотную примыкал к Пасмонам.

И.С.: А арка была какая-то?

С.В.: Нет. Ничего не было. здесь вся улица была магазином. Наверху все жили, а внизу это все сплошные магазинчики. Магазина, магазинчики всякие были.

И.? А можете их прям воспроизвести в памяти?

С.В.: Я не помню. Помню, молочный был, я туда всегда ходила. Меня с бетончиком всегда туда посылали за молоком и там были такие мерные…алюминиевые, как цилиндр. На литр, на пол литра, сколько тебе надо, тебе наливали. Я ходила. Кондитерский был магазин. Вот напротив, где огромный тополь, были курсы кройки и шитья. Я помню, что там с ночи занимали, с вечера занимали очередь, потом ночевали, что бы записаться на эти курсы кройки и шитья. А дальше был прекрасный обувной магазин и тоже была роспись. Очень красивая, но я ее не помню. Там был очень хороший магазин обувной. Вот это я помню хорошо. И дальше овощной был магазин, во дворе была фабрика, где конфеты делали.

И.С.: Конфетная фабрика?

С.В.: Да. Я не знаю про эти конфеты. Это мальчишки там… они же все облазают, все эти если конфеты. Я только единственное помню, что эти конфеты, какие-то женщины, которые там работали, продавали и у нас всегда был мешочек вот этих конфет или помадки кругленькой, или «Коровки» и еще какие-то «Петушки». Даже помню рисунок на оберточке: зеленая обложечка и там петух нарисован.

И.С.: На палочке петух?

С.В.: Нет. Просто конфетка такая. Мы всегда ели эти конфеты. Нам всегда приносили от туда, как у нас на Руси заведено.

И.С.: А интересно, зачем же повторение, там маленькие магазинчики, а потом в «Трех поросятах» еще тоже самое продается, но уже в собранном виде?

С.В.: Не знаю. Очень хорошо было. А еще Гастроном напротив огромный был, там тоже все продавалось. А здесь продавалась всегда, вот я помню, как вот здесь, как входишь в магазин и направо, там продавалась икра черная, в огромных железных банках она стояла в витрине, а еще в маленьких стеклянных баночках была икра черная, а поскольку у меня отец был летчиком, то мама мне всегда покупала, он велел покупать, что бы я всегда ела эту икру. А еще в таких маленьких баночках майонезных был настоящий виноградный сок. Я помню, у нас полный сарай был этих банок из-под этой икры, потом их выбросили, и из-под этого сока виноградного.

И.С.: А еще какие отделы? И где вход был по отношению к вашему парадному?

С.В.: Рядом прям. Парадная и следующая дверь был вход в магазин.

И.С.: Ближе к Октябрьской революции, да?

С.В.: Нет, наоборот слева. Если стоять лицом к парадному,  то слева был вход в магазин поросят. А справа был еще магазин. Справа был магазин, где всегда какие-то вещи продавали. А потом его один раз сделали самообслуживанием. Весь наш дом, и вообще все люди,  они входили, проходили, все посмотрели и выходили. Так интересно было. дальше шел магазин «Динамо». Уже по Октябрьской революции. Это на повороте был магазин, такой маленький. Дальше шел магазин «Динамо». Там все спорт товары продавались. Что там только не продавалось. Всегда к физкультуре все мама мне там покупала. Дальше «Детский мир». Все, наш дом заканчивался.

И.С.: А книжный разве не ваш?

С.В.: Нет, книжный следующий, не наш.  напротив был «Мадис». Меня всегда туда бабушка за клеем посылала, потому что раньше когда стирали белье, кипятили, бабушка добавляла канцелярский клей и соду, и белье было белоснежное. Она вывешивала во дворе сушить белье, все же белое было раньше, все было белоснежным. А во дворе, у нас как из черного входа выходишь, здесь стоял железный налево шарабар, где магазин «Три поросенка», какие-то ящики туда ставил что ли. Потом был Маяк и по стенке маяка сараи шли, потом помойка была, потом еще сараи шли, где как раз Райка со своими свиньями, а потом наши сараи шли. Я ещё помню, когда все на лошадях привозили, не на машинах. Сейчас все заложили, а у нас же были ворота, въезд во двор, со стороны Октябрьской революции ворота были.

И.С.: А там заложили?

С.В.: Конечно. Там какой-то магазин сделали. И там были такие ворота. Там всегда была грязь по колено, не пройти, не проехать. И вот лошади завизжали, привозили всякие товары. И стояли лошади, мы их кормили. Что-нибудь вынесешь и покормишь лошадь. Интересно. А потом я помню, приходила еще…точил ножи, с такой точилой. Приходил во двор, кричал, все выходили, все точили, что нужно. Потом приезжал старьевщик на лошади, собирал сырье, а нам за это давал тряпки, такие шарики на резинке. И вот мы все с этими шариками или со свистульками ходили по двору. Это дошкольного возраста было.

И.С.: То есть, это какие годы?

С.В.: Если я родилась в 50-ом, то это где-то до 60-х.

И.С.: Получается, вы имели выход и на Октябрьскую революцию через черный ход и..?

С.В.: Естественно. А вот который по Октябрьской революции часть дома, там же было еще одна парадная. Вот сейчас оно целое. Там какое-то учреждение находится. Мы могли войти в свой дом с двух сторон. Мы могли войти с площади, мы могли войти с Октябрьской революции, мы могли войти через эту подворотню во двор. И во дворе еще было два черных входа. Вот тот который сейчас и напротив того, который на Октябрьской революции и еще один черный вход. Вот сколько было всего.

И.С.: А где же граница была миров внутри? На самом углу вот в этой квартире или..?

С.В.: А границы не было. Это потом, когда был капитальный ремонт этого дома уже сделали еще кухню одну. Одну кухню здесь оставили и там сделали свою кухню. Там были туалеты с незапамятных времен, а там сделали кухню. Вот в туалет мы ходили в то крыло, а они на кухню ходили в наше крыло.

И.С.: То есть, это была встречное движение.

С.В.: Да. И самое главное, что мы всегда катались там на таких маленьких велосипедах и гоняли в догонячки по всему этому, а люди шли с кастрюлями горячими, которые они на кухне сварили и всегда боялись, что они нас ошпарят. Всегда шли и кричали, что бы мы на них не наехали, не налетели, гурьба огромная маленьких детей носилась по этому коридору. Никогда там не было загорожено, там всегда проход был. А особенно когда демонстрация, здесь же все загораживали, на демонстрацию со школы сходишь и тебя сюда не пускают. Я говорю, я здесь живу, а тебя не пускают. И ты домой не попадешь, пока не кончалась демонстрация. Приходилось идти на Яна Грунта, на улицу Труда. Там какими-то дворами и там стояла стена огромная, перпендикулярна Маяку стена была кирпичная. Мы зализали на эту стену, потом прыгали на помойку, попадали в наш двор и тогда только домой можно было проникнуть. Это была каторга. Никогда не пускали домой.

И.С.: А вот вы говорите, было время когда забегали оркестранты полным оркестром греться. Значит можно было?

С.В.: А как? Не пускали. Перекрыта была улица начиная от Яна Грунта. Там стояли милиционеры. И уже на этот кусок улицы, на тротуар не пускали. Вот до этого доходили куска тротуара, Октябрьская революция и Яна Грунта и здесь милиция стояла. Я говорю милиции, что я здесь живу. Все здесь живут. И никак ты не мог проникнуть. И здесь все было тоже милицией отцеплено. Потому что же демонстрация шла.

И.С.: Получается окно кухни выходили во двор.

С.В.: Да, окна кухни во двор выходили.

И.С.: А были такие места где все собирались?

С.В.: На кухне. Только на кухне. А где же еще собираться?

И.С.: Ну, может у кого-то была большая квартира.

С.В.: Нет, в квартирах не собирались. Помню только день рождения у Юрки Шилова, еще когда он жил в том крыле. У них там огромная рояль стояла. Большая очень комната не перегороженная была, стояла у окна рояль огромный, был накрыт стол и нас всех детей собрали Валентина Семеновна и Гурий Алексеевич и вот мы праздновали. Сколько Юрке было, не знаю, совсем маленькие были. Праздновали день рождение его. А так, по квартирам не принято было собираться. Все это происходило на кухне.

И.С.: Это вот его дедушка расписал…?

С.В.: Отец. Дедушку я его не знаю.

И.С.: Его звали Гурий Алексеевич. А вы так сказали, улица Шилова, его брат. Это здесь, в Коломне?

С.В.: Конечно.

И.С.: А кто он?

С.В.: Герой, по-моему. В газете к 9 маю была огромная статья про него. Это его родной брат. улица Константина Шилова. Наша школа как раз, четырнадцатая, стоит на этой улице. Это его брат.

И.С.: А кто был автором Трех поросят не знаете?

С.В.: Нет. кто был автором не знаю. Это была изумительная вещь.

И.С.: Фотографий не сохранилось?

С.В.: Нет, к сожалению. Ну, кто знал, что этого никогда не будет больше.

И.С.: А когда его уничтожили?

С.В.: Потом его переименовали, как он стал называться, я не помню. Мы всегда его звали поросята. А потом он как то по другому стал называться. «Огонек». В перестройку все уничтожилось. Тракторист, он же все уничтожил. И все. Я Славку один раз чуть в фонтане не утопила. Мы пошли осенью, была осень, он был в пальтишке таком, туда, на тот сквер гулять. А теть Катя, это его мать, куда-то отошла что ли, а он на краю фонтана стоял, стоял, стоял. Она сказала, посмотри за ним, Свет. И все, и уронила в фонтан. А он же весь одет: в шапке, в пальто. Она подбежала, его выхватила, принесла, чуть меня не убила.

И.С.: Вы случайно?

С.В.: Случайно, не нарочно же. Что я, садист? Ну, я была маленькая. Если ему было годика три, даже меньше, может быть, он только научился ходить, то мне было на семь лет больше. Где-то около десяти.

И.С.: Мы как то остановились, последовательность от отделов в Огоньке.

С.В.: Последовательность отделов.

И.С.: Вы же сказала, что справа, ближе к Октябрьской революции, икра была, рыба.

С.В.: И винный отдел был: коньяки, водка.

И.С.: Это ближе к углу получается?

С.В.: Да. Вот если войти, то это направо. Налево кондитерский отдел был, со всякими конфетами, зефирами, мармеладами, шоколадами. А прямо был отдел где рыба была, капуста провансаль, помню покупали всегда. Вот такой вот отдел был. А к окну был что-то типа лоточного отдела, там всегда продавалось, к слову, 10 копеек, бутерброд с икрой с черной. Только не зернистой, а спаечной. Знаете что такое спаечная? Это слипшееся. И бутерброд стоял 10 копеек. И всякие соки там были. Наливали их из конусов. Сок томатный, стоял в баночках с солью и разные другие соки. И Морозов еще был магазин, хлебный. Где сейчас часы продают.

И.С.: Это на Яна Грунта угол?

С.В.: Угол. Со стороны Октябрьской революции часы, а со стороны там какой-то винный теперь. а это был Морозов. по имени владельца видимо. вот Там был хлебный прекрасный магазин и кондитерский большой отдел. И, между прочим, эти магазины, как они есть, они мне снятся во сне очень часто. Те времена, как я туда иду и вхожу в магазин. И здесь был отличный посудный магазин, за Поросятами к Маяку ближе, был посудный. В нашем же доме.

И.С.: А посуда жестяная или керамическая?

С.В.: Всякая была посуда. Я помню даже, кружка была такая красивая. Мы здесь ее покупали. Так что у нас что только не было и мы самое главное знали, что привезли, потому что привозили-то во двор и мы сразу идем в магазин. Пока еще очереди нет, мы уже знаем.

И.С.: Да, выгодное стратегическое местоположение.

С.В.: Необыкновенное было положение. Все мы видели и все мы знали.

И.С.: А вот в подвал мы с вами мысленно слазали, а вот на чердак нет. вы бывали когда-нибудь на чердаке?

С.В.: На чердаке я не была. Но рассказывали люди, что якобы во время войны здесь какая-то банда, типа Черной кошки, прятала все украденное. И всегда боялись мы этих черных кошек. Но это бабушка говорила. Что здесь во время войны они воровали и здесь прятали, у нас на чердаке, а уж насколько это правда, я не знаю.

И.С.: А. кстати, про этого парнишку, который был карманник-виртуоз.

С.В.: Он не парнишка был, мужчина.

И.С.: Мужчина?

С.В.: Да.

И.С.: Все знали, что он промышляет?

С.В.: Естественно.

И.С.: И в милицию никто не сообщал?

С.В.: Да вы что? Нет, конечно не сообщали. А зачем? Он уже отсидел. Он сидел в тюрьме.

И.С.: То есть, он завязал, перестал этим заниматься?

С.В.: Я не знаю, завязал он, не завязал. Может быть и подворовывал где-то. Во всяком случае, у нас он ничего не воровал.

И.С.: Это настолько разнообразный был мир: тут ученые, тут врачи, тут уроки.

С.В.: Балашов.

И.С.: Балашов, вот. Скажите, пожалуйста, наверное во время демонстрации можно было услышать его голос и подумать что..?

С.В.: Не знаю, но здесь он часто бывал.

И.С.: Вы с ним общались?

С.В.: Я не общалась, просто видела.

И.С.: Ну, он такой крупный, такие у него седые легкие волосы, крупное лицо и потрясающий такой бас.

С.В.: Да, да, да. Это  есть Балашов. Когда он только проходил и все.

И.С.: Он дружил с кем?

С.В.: С Шиловыми.

И.С.: А связь, история, почему, как? Воевали вместе?

С.В.: Я не знаю. Наверное это по линии Валентины Семеновны,  матери Юрки. Они, наверное, воевали в одном полку. Скорее всего.

И.С.: Потому что он фронтовик.

С.В.: Да, да, да. Потому что именно Валентина Семеновна эта компания, не Гурий Алексеевич.

И.С.: И он приезжал часто?

С.В.: На праздники он приезжал.

И.С.: Как же? Он на праздники должен был комментировать демонстрацию.

С.В.: Не знаю. Когда может он не комментировал. Может кто-то другой комментировал, там еще Игорь, Кирилл был. Может когда тот комментировал. Но здесь он бывал.

И.С.: А еще какие-то известные люди бывали?

С.В.: Нет. приписали сюда какого-то.

И.С.: Бенедикта Ерофеева?

С.В.: Да. Никогда его здесь не было. это все вранье. Никогда он здесь никем не работал. Мы же во дворе без конца были, мы же знали. У нас же была сначала еще кочегарка, дом отдельно отапливался углем и вот там была кочегарка во дворе, если выйти из подъезда, направо, там была дверь. Мы туда еще ходили за горячей водой. Там был кочегар известный всем нам. А вот этого, я не знаю когда он был здесь. Может в перестройку он здесь обитал?

И.С.: Нет, в перестройку его здесь уже не было. он здесь учился в 62-ом году.

С.В.: Не было его здесь в 62-ом году. Точно, абсолютно.

И.С.: Вы же могли не запомнить.

С.В.: Нет, а где он здесь был-то?

И.С.: Он работал грузчиком в магазине.

С.В.: Грузчиком в магазине?

И.С.: Нет, он не жил.

С.В.: Ну, вот. Может он какое-то время грузчиком и работал в магазине.

И.С.: А этот винный отдел, он что из себя представлял?

С.В.: Понятия не имею. Я же тогда не интересовалась.

И.С.: Не запомнили.

С.В.: Нет. просто винный отдел.

И.С.: А близость его не грозила тем, что тут рядом выпивали во дворах?

С.В.: Ничего не грозило. Может и выпивали, но это ничего. Все было в норме как-то. У нас был один, Герой который, потом за ум взялся и еще Дима Сапожник. Вот он регулярно пил, но он был прекрасным сапожником. Пил и за своей женой бегал по коридору нашему, но никогда никого не поранил, естественно. Это было редко, в остальное время он сидел, обувь чинил.

И.С.: У себя в квартире?

С.В.: В квартире, наверное, или в сарае где-то у него было. да, наверное, в сарае летом он чинил. Мы все у него обувь чинили. То есть, у нас всякие люди были. А еще Райка что делала? Она еще завивала всех и маникюр делала. То есть, в наш дом пришел, одежду пошил, маникюр сделал, завился, обувь починил.

И.С.: А шил кто?

С.В.: А шила теть Нюра. Я с нее и начала. А потом наша квартира. Ее шестая, наша седьмая.

И.С.: Она подрабатывала этим или она профессионально где-то работала?

С.В.: Нет, она вообще нигде не работала, она только шила дома и поэтому она никогда никому не открывала. А когда надо было маме прийти, в стенку постучит, это значит мама идет, она ей открывает. Потому что раньше шить было нельзя, тогда налоги никакие не платил никто. А еще у нас, это я была совсем маленькая, на постой еще пускали,  у нас жил офицер из КАУ на постое в нашей квартире. Распределяли как раньше в сванские времена и у нас на постое жил офицер.

И.С.: Это была такая обязанность?

С.В.: Да.

И.С.: Денег не платили за это?

С.В.: Я не знаю. Наверное, не платили. Вот такая была обязанность.

И.С.: А КАУ это что?

С.В.: Это у нас было Коломенское Арт Училище. Наше знаменитое Арт Училище, которое почему-то разогнали все теперь. Это же из покон века было это училище.

И.С.: И у других тоже жили?

С.В.: Я не знаю про других, но про него знаю, что он у нас жил.

И.С.: Долго?

С.В.: Может год. Хотя у нас была огромная семья, тем не менее его поселили и он жил. Никто  не возмущался.

И.С.: А у вас была одна комната или две?

С.В.: Там огромнейшее помещение с двумя окнами. Потом оно, естественно, было разгорожено. Раз, два, три и еще такая маленькая ниша, как альков. Там была спальня. Вот четыре получалось и  прихожая.

И.С.: Прихожая уже общая?

С.В.: Нет. Прихожая. Ты входишь, прихожая, где висит вешалка, стоит умывальник, где мы умывались и дальше уже пошла комната, она без окон, а потом уже из нее две двери и по одному окну. Одна комната, вторая комната. И ниша, вот сюда к кухне. Две кровати стояли и штора была, которая загораживает. Все почему-то помещались и никто не жаловался.

И.С.: А в гости ходили к друг другу?

С.В.: Конечно. К нам на праздник все приходили, потом уже мамины, бабушкины все переженились, повыходили замуж по очереди. И вот со всей родней. Вся родня собиралась вот в этой гостиной, которая без окон. Там накрывали огромный стол, гуся всякого, пирогов, там были свои блюда. Все садились, праздновали и все прекрасно проходило.

И.С.: Я имею ввиду, пускали в соседние квартиры? Вот у Пасмонов вы смотрели телевизор, у тети Нюры шили.

С.В.: Тетя Степанова куда переехала, потом Шиловы в ее квартиру. Тут тесть Степанова жила, тоже портниха. А потом она поменялась с Шиловыми. Она уехала в дальнюю угловую, а они переехали сюда.

И.С.: Дальнюю угловую, то есть, соседний дом, да?

С.В.: Не в соседний дом, а последняя квартира нашего дома, который выходит на Октябрьскую революцию. Там раньше жили Шиловы, а потом они переехали сюда, а она уехала туда.

И.С.: А туалетов, вы сказали, несколько было, да?

С.В.: Мужской и женский. Это было в том крыле, который по Октябрьской революции. Там входишь, налево были умывальники, две штуки, а потом три кабинки. Туалетов вы таких не помните, какие тогда были туалеты. Из какого-то серо-зеленого камня, все это выложено с какими-то вот для ног.

И.С.: Было дежурство, мыли полы по очереди?

С.В.: Я не знаю. Туалеты люди не мыли, там, наверное. Уборщица какая-то мыла. Я не знаю, кто мыл туалет, но я знаю, что жильцы туалет не мыли.

И.С.: А общий коридор?

С.В.: А общий коридор жильцы мыли. Мы свой коридор по очереди мыли.

И.С.: То есть, были установлены какие-то дежурства?

С.В.: Да. Вот дежурит квартира. Ты должен кухню убрать, там все привести в порядок, свою плиту, каждый свою плиту убирал сам, и коридор раз в неделю мыли, каждый день подметали, и кухню на ночь запереть. В двенадцать часов кухня запиралась на ключ.

И.С.: Зачем?

С.В.: Что бы никто с улицы не зашел. Раньше никаких домофонов не было. заходи, пожалуйста, с улицы. А у нас же здесь вообще проходной двор.

И.С.: Парадная не запиралась?

С.В.: Нет. его как-то пробовали запирать, но что-то из этого ничего не вышло. Обычно его на зиму забивали и ходили через двор, к в собачьем сердце.

И.С.: А на зиму, чтобы не заходили, не грелись?

С.В.: Наверное. Не знаю. Почему-то на зиму это закрывалось.

И.С.: Или может быть из-за экономии тепла.

С.В.: Не знаю по каким причинам, но на зиму запирали, закрывали, забивали и ходили мы через подворотню, через эту страшную. И здесь было страшно ходить, потому что здесь же еще и чердак был…лестница на чердак была.

И.С.: А там черная кошка.

С.В.: А там черная кошка. А еще у Райки была собака. Немецкая овчарка.

И.С.: Многие держали питомцев?

С.В.: Нет. вот только она одна держала. Однажды я шла и собака, я так думаю она просто от радости на меня бросилась, а я маленькая была и я упала. И после этого Райку заставили ее аннулировать. И собаку больше никто не заводил.

И.С.: А кошки?

С.В.: Я не знаю. Что-то раньше люди не занимались этим. Кошки может и были. Я не помню.

И.С.: Может они жили своей жизнью? Подкармливали вы их да и все.

С.В.: Не подкармливали никого. Во дворе у нас никаких кошек не шаталось. Не было кошек. Наверное, никто не держал. Тараканы были. Огромные ходили по коридору.

И.С.: Коричневые?

С.В.: Прусаки. И крысы из магазина прогрызали полы. Потом дед как-то сделал. Он набил стекла и цемента, это вокруг трубы они обычно прогрызали. Все это сделал и прекратилось хождение. Это они уже прогрызть не могли.

И.С.: А расскажите еще про ледяные палатки.

С.В.: Зимой к Новому году здесь строили такую горку, перед памятником Ленина, типа голова что ли. Из нее катались и по правой и левой стороне памятника, стояли ледяные палаточки, ларечки и в них книги продавали, еще что-то. Я помню книги продавали и вот там я купила книжку, она до сих пор у меня цела. Очень было интересно.

И.С.: А кто сооружал?

С.В.: Это я не знаю.

И.С.: А какие там фигуры были? Дед Мороз, Снегурочка?

С.В.: Дед Мороз, наверное, Снегурочка.

И.С.: Они светились или нет?

С.В.: Нет. По-моему, они не светились.

И.С.: Сейчас делают такие скульптуры изнутри светятся.

С.В.: Они были какие-то попроще, мне кажется, но для нас это было очень интересно.

И.С.: Интересно то, что книжные палатки в ледяных домах.

С.В.: Да, да, да.

И.С.: С Лажечниковым это никак не вязалось?

С.В.: Может кто это делал, так и задумывал, но я не знаю.

И.С.: Какое-то чудо. Ледяной дом. Помните же?

С.В.: Помню, конечно.

И.С.: Может, прям напротив дома Лажечникова поэтому и строили?

С.В.: Мне кажется, это было ни с чем не связано. Просто так вот сделали и все.

И.С.: Спасибо, вам, огромное.

Роза Леонидовна: Ну, родилась я в Коломне, в 47 году. Тогда мои родители жили на частной квартире. Вот. Ну в 3 года нас дают эту комнату в коммунальной квартире, и находилась она на рабочем поселке. Был рабочий поселок, около городской больницы. Было..Было выстроено несколько домов, где жили, в основном, рабочие Коломн-завода. И что самое, конечно..страшное, что нам дали ордер на эту комнату, как мама рассказывала, в этот же день умер у меня папа. Он пришел с войны с ранением. Он был летчиком-испытателем, и в 50-м году он умирает. И в этот же, в один и тот же день, нам дают ордер на эту комнату. И она говорит: тут бы радоваться, потому что вот скитались по этим…частным квартирам и такое горе одновременно…очень…как говорится…тяжело было пережить, что он все-таки не дожил, что семья была.

Игорь Сорокин: То есть это внезапная смерть была? Да?

Р.Л.: Нет, но он пришел с ранением, а это ранение…значит перешло в стадию раковой опухоли. И…он…болел продолжительно. Болезнь очень быстро развивалась. У него был рак. Поэтому…она очень быстро и он быстро ушел…в 38 лет…Вот, ну я, значит, я уже помню осознанно эту жизнь… В этой квартире мы получили эту комнату, размером она была где-то 16 метров, на 1 этаже жили 3 семьи, семьи были большие, в одной семье, ну как сказать…относительно большие. Тогда же все-таки много было детей, значит 30 человек и еще в одной комнате, вот нас было трое, у меня еще брат, старше меня на 10 лет. В этой комнате жил. И соседи, у них была побольше комната, но там их жило 6 человек, четверо детей и родители. Вот и …конечно, кухня, где-то была метров 11, коридор метров 8. Ну…мало. Мы еще приехали, и я застала, не было газового снабжения, печки топили и стояли титаны для нагрева, чтобы мылись люди. Ну вот потом была большая радость, когда подключили газ, поставили газовые плиты, а я то еще помню эти керосинки, каждый на своем столе это готовил. Это что-то было впечатляющее, когда варилось все это очень долго, три хозяйки одновременно, на этой небольшой кухне, конечно…не очень…сладко приходилось родителям, но тогда, когда люди были готовы к такой жизни и радовались, что вот есть свой угол, что вот есть где-то такое. Конечно, не всегда это было, так сказать, дружно, потому что, когда много народу и то ванна бесконечно занята, то туалет бесконечно занят. Ну конечно были трения, были, конечно, не совсем хорошие взаимоотношения. Ну…как казалось, что все так живут, по-другому никто не жил, и всех все это не очень напрягало. Другого выхода не было у людей, о чем говорить. Вот…и…я, конечно, значит, училась в 18 школе, на трамвае, потому что мама у меня работала целый день, значит она работала с 7 утра до 9-10 вечера. И я после школы ходила к бабушке, она жала там рядом с вокзалом, улица в Галутвене, Глуховская улица была, такая вот, я была у бабушки в 5 классе я училась в 9 школе, такая у нас старая школа, она очень хорошо котировалась, там были хорошие педагоги и в общем школа была очень хорошая. Вот и я доучилась, но…дальше я хотела, очень мечтала быть врачом-стоматологом. Но так как мама растила нас одна, с моим братом, она сказала нам так: дорогие мои, я вам дам в руки кусок хлеба, а захотите вы учиться дальше или не захотите, это вы решаете сами, я вас не могу учить долго. Ну в общем, брата он, ему очень нравилось часовых дел мастера, выучился на часового мастера, а мне она, так как она работала кассиром в парикмахерской, она выучила меня женского парикмахера. И…конечно, это не стыковалось с моей мечтой, но выбора у меня не было. Вот…И я поступив учиться, я еще, как сказать, большим-большим трудом, потому что мне было всего 15 лет, а брали учиться на мастера с 16 лет. Набиралась группа и нас отправили, был такой учебный комбинат в Голицыне, нас всех отправили туда, в количестве 9-ти человек. И вот попасть тоже было сложно на эту профессию, так как она котировалась и пользовалась спросом. Ну, так как мама очень много лет работала в этой сфере, она значит, ей пошли навстречу – меня взяли. Так она бегала в паспортный стол, умоляла, чтоб мне дали на месяц раньше паспорт, иначе я не попадала в эту группу. Меня бы не зачислили. Вот, ну вот я закончила эти курсы и вот я 52 года отработала женским парикмахером. Вошла туда и все, и больше…

И.С.: Прям в одной и той же парикмахерской?

Р.Л.: Нет, парикмахерские менялись. Почему? Потому что где-то меня ставили бригадиром, где-то меня ставили заведующей, где-то что-то потом я была очень много лет секретарем партийной организации в конторе парикмахерского хозяйства. Вот. И очень я работала и в старой Коломне, вот на Красногвардейской была парикмахерская. И у дворца работала, т.е. много коллективов пришлось, это самое, поменять. Ну иногда это была производственная необходимость. Например, там что-то с заведующей было не так, надо было срочно, ну…идите налаживать, там это самое, работайте. Вот. Иногда просто по собственному желанию я проработала, когда на Красногвардейской улице много лет, потом, значит, подруга мне говорит: ну, а здесь контингент клиентуры, в основном деревня, вот, то, что мы с автобусов приезжали, деревень…

И.С.; Здесь каменща была, да?

Р.Л.: Да, здесь была автостанция, и как-то вот здесь было очень много народу. Ну такой, народ попроще. Подумали, ну что мы здесь работаем. Клиентура такая не перспективная, нет, как говорится, роста производства, так..ну..в профессии – давай перейдем в другое место? Мы перешли, в этот сад Дворца, там работали, уже в общежитие, Коломн-завод открыли, парикмахерскую, вот там работали. Многое пришлось, конечно, поменять потом. Дело в том, что количество парикмахерских было тогда одинаково. Это не как сейчас, в каждом доме по 2-2 парикмахерских, но все равно контора была где-то 350 человек работающих. А в новой мы были воссоединены с фотографами, сапожниками, была такая партия «Спартак».

И.С.: Ох, ты.

Р.Л.: Да, была партия «Спартак». И вот она объединяла всю сферу обслуживания: часовые мастера, фотографы, банно-прачечные комбинаты, парикмахерские. Все это было в одной сфере.

И.С.: Почему «Спартак»?

Р.Л.: Не знаю, так называлась партия «Спартак». И потом, значит, все это разъединили по кустам, образовалась такая служба, как бытовое обслуживание, туда перевели ателье, часовых, всех этих профессий. Парикмахерская контора осталась отдельно особняком, она существовала отдельно. Ну вот 350 человек работающих и такое собственно…производство, которое тоже требовало, ну как говорится, глаз да глаз, потому что план выдавался приличный нам. План выдавался приличный нам, было его выполнять, тогда же был планы у нас в хозяйстве, у всех был план и у нас тоже. Но тем не менее, вот работали, старались. Ну и так я не скажу более. Я вот смотрю на сегодняшнюю молодежь, я вот буквально в мае месяце этого года закончила работать, у меня вот проблема стала со здоровьем. А так как работала в 50 лет, вспоминая те, то отношение людей и теперешнее, конечно, те люди были более, как сказать, дисциплинированы, ответственны, щас молодежь относится так легко и просто.

И.С.: Вы имеете ввиду сотрудников парикмахеров или людей, которые приходят, садятся в кресло?

Р.Л.: Нет, сотрудников.

И.С.: Сотрудников.

Р.Л.: Те, которые садятся в кресло, нам не подвластны. Человек пришел, какой пришел, такой пришел.

И.С.: Но ведь все-таки со временем тоже меняются люди.

Р.Л.: Ну, конечно, меняются взгляды, меняются желания, меняются направления, в моде, требования людей становятся другим. Это не то, что, как мы начинали, все было гораздо проще и примитивнее, так скажем.

И. С.: Ну да, ножницы, расческа. Расческа, щипцы, ну машинка всегда была, вот, так что…те люди, они были как-то более ответственны, ну а потом может быть сказывалось то время, это еще были люди того времени, когда помнили жесткую дисциплину, при Сталине. Понимали, что…ну..заработать не так просто кусок хлеба, а сейчас, ну не так, развернулась и ушла, до свидания. Как то дорожили, больше дорожили своей, своим местом, репутацией, так скажем. А щас…на это не очень обращают внимание, хотя, я считаю, это неправильно. Стоя на этом месте, репутация превыше всего.

И. С.: Если 52 года отсчитать, то вы приступили к работе в шестьдесят.

Р.Л.: Третьем.

И.С.: Третьем году, как раз.

Р.Л.: Да.

И.С.: Может Венедикт Ерофеев заходил к вам как раз стричься?

Р.Л.: А может быть, может быть, мне надо визуально смотреть.

И.С.: А вот, как вообще общение с клиентом происходит? Есть разговорчивые, есть угрюмые, есть приветливые.

Р.Л.: Ну конечно все люди разные.

И.С.: Ну поговорить то вот, много историй наверно узнали за это.

Р.Л.: Очень много историй, и причем у меня было очень много клиентов и они проходили династиями, то есть пришла мама, потом дочка, потом ее дочка, вот, потом иногда я, ну у нас раньше запрещалось в женском зале стричь мужчин. Ну мы стригли в конце рабочего дня , а были клиенты мужчины, которые не любили прически, как очень коротко, раньше ведь полубокс, он очень короткий, некоторые как хотели подлиннее, вот они любили ходить в женский зал, обслуживаемые вечерами, в конце рабочего дня. Ну и вообще мастер это конечно психолог, когда к нему приходит клиент, ты узнаешь о его настроении, ты тут же по нему видишь, если она такая колючая, ершистая и не очень. И.С.: Воды или чая?

Р.Л.: Воды, и вот такая ершистая и ты уже понимаешь, что надо своей работой помочь ей, чтобы ее иголочки убрались ты начинаешь с ней говорить, что-то советовать, и по ходу она уже тебе может и рассказать, почему она пришла не в том настроении, и что у нее какая то проблема, это ее желание человек захочет, расскажет. Когда она тебя уже посвятила в какие то тайны, то ты как то уже по-другому относишься к человеку, как-то соприкоснулась к его тайнам и очень много людей, когда именно плохое настроение и хочется вот что-то именно поменять, исправить что-то, и вот тогда они идут к нам. И ты смотришь, как этот человек, если ему действительно понравилась твоя работа, все твои предложения, и он с ними согласен то конечно ты видишь, как у человека появляется совершенно другое настроение, совершенно другое расположение и тебя это радует.

И.С.: То есть это в какой-то степени психотерапия…

Р.Л.: Психотерапевт, потому что парикмахер должен быть психотерапевтом. Вот, потому что у меня получалось так, что девочки, ну мастера все разные, есть тоже, не очень, как сказать, покладистый характер у самого человека и она вот там начинает, она и говорит, та не очень ей нравится мастеру, ей не хочется вступать в этот диалог и она вот как бы недовольна. Вот этого нельзя делать, потому что надо дать возможность человеку высказаться, что она почувствовала, что в этих руках ей стало лучше. Что она приобрела как бы хорошего собеседника, ее выслушали. Это очень непростая профессия и характеры людей ты тоже должна распознать. Когда обычно приходил капризный клиент, а его уже знали, он приходил не первый раз допустим, то всегда.. как-то старались мне подсунуть этих клиентов. Они говорят, Роза, это твой подарок пришел, называли их подарком. И мне пришлось сажать этого человека и как то вот так, эти все углы сглаживать. Так что очень интересно. Я вот поступила в 1 шесть лет, тут же пошла учиться в школу рабочей молодежи, закончила школу рабочей молодежи и конечно я подумывала о высшем образовании, я не могу сказать, что я не думала что потом, когда меня избирали много лет секретарем партийной организации, мне предлагали и руководство всей конторы, но я отказывалась, потому что я говорила, что я не, ну бухгалтерию плохо знаю, а я считаю, что, если человек недостаточно профессионально знает бухгалтерию, он не должен идти, быть хозяйственником, потому что это чревато последствиями. Все это не так просто. Но тем не менее, если поступать в пед институт…как бы мне не очень нравилось, ну я уже настолько приросла вот к этой профессии, я в другой себя не видела и поэтому я решила, что я останусь здесь.

И.С.: А вот скажите, какая первая ваша была парикмахерская, в каком месте вы работали, самая первая?

Р.Л.: Самая первая парикмахерская, вот, когда мы выучились в этом комбинате и приезжали это как раз называется время года сезон весна, и нас всех отучившихся посылают в парикмахерскую, она находится по улице Ленина и вот перекресток Авгана, Авганскго рынка вверх вот сюда. И.С.: Прямо, где станция?

Р.Л.: Нет, нет, нет, не станция. Улица Ленина идет и от Авганского рынка, Авганский рынок, вверх подымаешься, там щас парикмахерская «Шоколад». Вот, там было большое помещение, нам его отдали и мы значит с тали работать в этой парикмахерской. Но так как нас оставили, как сказать то, без присмотра старших мастеров, мы все только что выучились и считали себя ууух, но мы ууух токо теорию. Вот по теории мы ууух, а когда мы столкнулись с работой, то было много слез пролито, было очень много казусов, которые, если бы нас они распределили по разным точкам, то могло бы меньше быть.

И.С.: Какие казусы, например?

Р.Л.: Ну, тогда была завивка там, перманент, она очень капризная была эта завивка и в этой завивке надо знать один из секретов, мы его не знали конечно, мы его не знали, но начали делать, мы сегодня завиваем, а через день женщина идет опять, здравствуйте, у меня ниче нет или где то что то передержали, сожгли, тоже нет. И вот тут бы нас, если бы распределили по разному, нам бы мастера бы помогли бы старшие, которые уже много лет отработали. А так нам спросить некого, доходили своим…

И.С.: А в чем секрет то оказался?

Р.Л.: А секрет, надо было узнавать на запах, там должен быть своеобразный запах и потом, когда я не выдержала, я первая ушла из этой парикмахерской, где вся молодежь, я поняла, что здесь ошибка, что нельзя нам быть одним вот так, работать, это никуда не приведет. Я попросилась, чтоб меня поставили работать в то место, где уже есть мастера со стажем. И вот у нас был один мастер мужчина, когда он увидел, сколько слез я пролила, уже будучи вон там стоять, они же не сразу выдадут тебе тонкости всего. Сначала посмотрели, как я хорошо плачу, как я хорошо переживаю, а потом тогда он мне сказал, когда посадил клиента, значит вроде все делаешь так, у тебя не получается, когда сделала, он сказал подойти сюда, я подошла и он выдал этот секрет.

И.С.: И чем же там пахнет?

Р.Л.: Ну там вот варили состав сами раньше и надо передать вот запах чуть-чуть как бы костра, то есть волос начал припекаться и вот уловить вот этот момент. Если ты не додержишь, ничего не будет, если передержишь, то тоже ничего не будет. И вот этот момент надо было поймать. И вот в общем он мне показал такую изюминку, ну и тогда у меня уже все, как говорится, более менее начало вставать на свое место , потом ты видишь, как работают другие мастера, более старые уже, это хорошая школа,, конечно тут уже другое дело.

И.С.: И вот вторая, куда вы перешли, где находилась парикмахерская?

Р.Л.: Вторая парикмахерская находилась у хлеб-завода, была такая небольшая парикмахерская, там дом стоит, он немножко вглубь от тратуара. Построенный хлебо комбинатом. И там было помещение не очень большое, но там работало вот шесть мастеров. И вот, так как их было мало парикмахерских, нас нашли клиенты и вот туда ходили. Но конечно борьба за каждого человека. Она велась каждый день, и вот те старые мастера, они, как говорится, приучили говорить, не говорить, нельзя клиенту говорить слово «Нет». Я вот так хочу — пожалуйста, а так хочу, пожалуйста, а у нас ведь как щас, мы это не делаем, до свидания. Идите в салон. Щас потому что очень много появилось разных прибамбасов. Кто-то учится, кто-то уже не учится, так как это затратное дело, стоит очень больших денег, а учение в Москве и вот отсылают. А у нас нет, была жесткая борьба за человека, чтоб он пришел еще раз, именно к тебе.

И.С.: А вот еще же есть такой момент технического оснащения, то есть вот где-то в шестидесятые наверно в семидесятые годы появились вот эти вот сушильные аппараты.

Р.Л.: Да, да Сначала были такие вот ну не очень качественные сушильные аппараты, но ничего, областное управление, к которому мы примыкали, ну относились в Москве, оно, как говорится, снабжало, я не могу сказать, что было очень хорошее снабжение, но тем не менее неплохо снабжали. Щас то все просто, щас ты хочешь встать работать, да, пожалуйста, купи себе и вставай. Тебе дадут кресло, за которое ты будешь платить аренду, только за это место. Все остальное должно быть твое. Только твое, и у мастера не да бог даже вот ножницы кто-то возьмет, ими поработает, допустим, твоя напарница сегодня забыла ножницы и она говорит, да я твоими поработаю. Все, ты потом ими не сможешь работать. И человек привыкает к инструменту и инструмент к нему. В общем, такая тонкая вещь.

И.С.: А раньше такого не было, раньше пришел, подстриг, оставил эти ножницы, другой пришел, ими же подстриг или Всегда так было?

Р.Л.: Всегда! Всегда! Инструмент всегда был личного мастера. Вот все это заказывалось. Все эти расчески и те заказывали на Каломн-заводе. Были специальные мастера, которые знали, какие именно расчески нам надо сделать. И у кого-то мы покупали постоянно, а у кого-то вообще не брали, потому что они не годились. Все было..

И.С.: Металлические?

Р.Л.: Да, металлические, начинали мы все с металлических.

И.С.: Ну я помню вот это в детстве ужасные ощущения, когда холодная вата в расческу вставленная.

Р.Л.: Да, смачивает, все было не так. Ну вот и вот я прожила в этой коммуналке до замужества до того, как в 21 год я вышла замуж и потом уже свекровь жила по стене Маринкиной башне стояли дома, покосившиеся, такие старенькие. У нее была там своя комната и вот ее должны были снести и вот теперь из за этой реконструкции.

И.С.: Но это уже 70 тые ?

Р.Л.: Это уже 70 тые. 74 год мы получили квартиру.

И.С.: То есть вы пожили, какое-то время здесь в Маринкиной башне?

Р.Л.: Нет, я у свекрови не жила, я так и осталась жить в коммунальной квартире, потом мы пошли в частную немного пожили и вскоре нам значит от этого сноса ветхих домишек дали квартиру. Все было конечно не просто, потому что распределили на предприятии. Предприятии должны были предоставлять квартиры, где например, кто где работал. Муж мой работал на канатной фабрике и обязались чтоб предприятие выдало людям квартиру, но предприятие, конечно, не очень хотело, квартиры были нужны и они хотели, чтобы исполком давал. Ну, много было перетерто всяких речей чтобы этого добиться, но в конце концов дали нам эту квартиру. И вот мы со свекровью жили уже здесь, но до замужества я жила в этой квартире и еще дочь у меня родилась в этой коммунальной квартире Это было так замечательно впечатляюще, что мыли мы ее в комнате, комната эта 15 метров вот здесь вот квадратик, вот ставилась ванночка, тут же мыли и тут же мы это самое и обедали и завтракали, все в 15 ти метрах. Ничего, считали, что более менее. Но на частную уже пошли потом, потому что уже ребенок начал ходить, а ходить негде. Ему нужен был простор. Ну конечно люди того поколения могли жить в коммуналках. Теперешняя молодежь не смогла бы жить в коммуналках. Просто не смогла бы, потому что характер поменялся в целом у народа. Люди были более терпимы, более сговорчивей, война прошедшая и такая жизнь ну такая, как бы сказать, ничего нет, это как бы воспитывало людей. Они привыкали к тому, что надо чем-то жертвовать, а нынешняя молодежь. Хочу сегодня, чтоб было.

И.С.: Да нет. Мне вот кажется в Питере так много коммуналок, что и сейчас молодежь спокойно к этому относится, как к естественному.

Р.Л.: Ну понятно, а куда деваться. Я была у подруги в Питере, у нее 12 коммунальных комнат, там огромный дом вот. Ей дали комнату, она поменяла Коломну на Питер. Она мечтала жить в Питере. Комната 33 кв метра, огромная комната. Это огромный коридор, столько народу это что то невообразимое. Да там конечно, Питер.

И.С.: Молодежи весело.

Р.Л.: Да, да. Но очень много, конечно, сложностей, бытовые стычки, там конечно происходят. Я там была, но она, конечно, потом решила этот вопрос с квартирой, чтобы как-то не жить в этой коммуналке.

И.С.: А вот нам вчера рассказали чудесную историю, оказывается, были такие аппараты, где можно было бросить монету и надушиться одеколоном.

Р.Л.: Были. И.С.: Но это было совершенно неожиданно.

Р.Л.: Но в Коломне их было один по моему стоял, это вот здесь была в центре мужская парикмахерская, но почему то он простоял не так долго. Не знаю почему. А в основном эти аппараты, я когда только начала работать, я ездила часто в Москву, смотрела как там мастера работают, училась там это. И вот я ездила, там была парикмахерская на Калининском проспекте «Чародейка». И вот там я впервые увидела этот аппарат, потом я рассказала, что вот есть вот такой аппарат, давайте вот это самое суда, ну поставили один, но у нас очень мало он, да, как типа газ вода, только это распыляет этот самый одеколон. Но в Коломне он был один и очень мало простоял, чет там.

И.С.: А как там ароматы можно выбирать или один.

Р.Л.: Нет, один, один.

И.С.: Шипр.

Р.Л.: Да, да, был один аромат. Не то, что там выбор какой-то и ты мог.

И.С.: А вот с ароматами, это же очень тонкая вещь, что подходит, кому.

Р.Л.Да, конечно, конечно, но во-первых их было не так много, там че то кармен, шипр, тройной одеколон, кто на какие деньги был это самое.

И.С.: И как распределялось? Что дороже, что дешевле?

Р.Л.: Ну, да конечно, в стоимость оплаты за работу уже входила, каким одеколоном дорогим или дешевым спрашивали человека и его значит рызгали, вот и потом взымали.

И.С.: А вот не помните, сколько стоили шипр, тройной?

Р.Л.: Ой, нет, нет, это, потому что, я не помню. Потому что я работала в основном в женском зале. У нас этого не было.

И.С.: А какой дорогой? Шипр или тройной?

Р.Л.: Шипр. И.С.: Шипр дорогой да? А тройной самый дешевый?

Р.Л.: А тройной самый дешевый считается. Вот, а я только по женскому залу помню, вот у нас стрижка стоила 40 копеек.

И.С: Любая?

Р.Л.: Простая.

И.С.: Простая.

Р.Л.: А потом в семидесятых, да, в 70-х появились модельные стрижки. Выучили стричь их модельной стрижке, стоили они рубль 70. Это считалось очень дорого и очень круто, модельная стрижка.

И.С.: А завивка?

Р.Л.: А завивка вот отошла уже, шестимесячная постепенно стала уходить и пришла химическая завивка.

И.С.: А перманент это шестимесячная?

Р.Л.: Да, это шестимесячная и вот она уже стала отходить и больше уже стали делать химическую завивку. Потому что она более красива была, потом она практичнее была, дольше держалась, там были свои преимущества, поэтому шестимесячная, перманент быстро отошел. Так что очереди были, это вообще, мы начинали работать в 7 утра и до 10 вечера мы работали и причем, в две смены

И.С.: но это показатель хорошей жизни.

Р.Л.: Да! Да! А теперь очень мало народу, меньше ходит, ну правда, если суммировать, если раньше было меньше 10 парикмахерских на Коломну, а сейчас то их где то 150, может быть и не меньше, просто так вот распределились теперь и уже нет этих очередей, выстаиваний, никто, как говорится, не будет тебе стоять часами, щас каждый дорожит временем, кто себе может позволить стоять по 2, 3 часа, как раньше. Или занимать очередь в 5 утра, это было такое время.

И.С.: Это вот когда такое время, когда такая мода на прически пошла

Р.Л.: Да, потому что женщины очень за собой следили, я хотела сказать. Щас не так следят за собой, а раньше начинался понедельник и все хотели прийти на работу, достойно выглядев. Делали завивку, делали укладку, чтобы всю неделю она держалась и всю неделю она ходила нормально, с нормальной головой, как говорится. Красиво смотрелось, а щас вот длинные волосы, раз, смахнула, причесала, не очень много времени уделяют. Хотя очень много щас препаратов не сравнить с тем, что было раньше, тогда же тоже ничего не было. Наши женщины были не очень то избалованы, вот они делали то, что можно было себе позволить по мнимому, чтоб достойно выглядеть, а щас уже конечно совершенно другое отношение, эти салоны, эти спа салоны, это все, при желании, при наличии денег можно потрясающе выглядеть.

И.С.: Вот скажите, глядя фильмы, на фотографию, сразу определяете время у прически?

Р.Л.: Да. Чтобы я не смотрела, фильм, спектакль, первое, что я обращаю внимание, прическа, примерно какой возраст, качество, как она сделана, обязательно отмечу про себя так, конечно, я и смолоду в основном ходили смотреть. Вот начинают демонстрировать фильм, людям понравилась стрижка. А вот вы этот фильм смотрели, я вот хочу вот так, так что ты должна была быть в курсе событий. Она придет, попросит эту стрижку.

И.С.: То есть вам нужно было вовремя посмотреть

Р.Л.: Да, да, посмотреть, быть в курсе, а не так абы кабы. И вот также щас вот я смотрю по телевизору там, ну дочь у меня тоже парикмахер, она вообще то музыкант по профессии, но она не работает по музыку, потому что она закончила в 90 е годы училище и устроиться было невозможно, когда у нас все консерваторские поехали с челноками и тряпками, никому не нужны были музыканты. И так вот неудачное стечение обстоятельств, и она очень мало поработала и тогда она сказала, так я прихожу и работаю с тобой и мы открыли вот эту парикмахерскую у хлеба завода, которая давно была там, а потом ее закрыли и никто не хотел там работать. Мы ее открыли и мы с ней работали там. У нас было прилично количество клиентов, потому что у меня быль большой багаж клиентуры вот, я когда работала в другой парикмахерской, они говорят, господи, ты б шла куда-нибудь работать, твои сидят тебя ждут, ну люди заходят, в ожидалке сидят ждут. А люди убегают, они пугаются, когда народу много, долго ждать,а эти сидят ко мне ждут, допустим, и я говорю, девчонки, я уйду. Открыла эту парикмахерскую у хлеба завода и мы с ней там работали. Как раз тут и она сказала, что она с музыкой завязывает, потому что она ездила по району, преподавала музыку, а тогда еще была проблема, люди не могли позволить инструмент, а без фортепиано, она говорит, ну а что я им говорю, а где им дома учить уроки, тренироваться инструмента то нет и я говорит в пустую, нет, говорит, это не дело. Вот, очень и очень было тяжелое время. И вот она тоже стала парикмахером работать. Проработала 20 с лишним лет.

И.С: А вот расскажите, изменение моды в прическе. Мне кажется, у меня сестра, когда война и мир фильм вышел, она сразу стала завивать вот эти вот кудряки.

Р.Л.: Да, обычно вот, когда фильм покажут, да. Как то ведь, вы помните, те 70-е и 80-е годы даже еще были такие прически, женщины у нас ходили с такими халами, начесами, прическа делалась на неделю и она была спокойна. Надевала платочек и спала.

И.С.: Хала это называется?

Р.Л.: Да, да. Делалось, там много разновидностей, она плелась в виде косы в пучок, одна прическа. Другая прическа, например, делалась вечерняя, это более красивее делалось, чтобы это смотрелось. Очень много было разновидностей причесок. И мы то мастера, вот с этими прическами позаработали себе аллергию на лак, потому что там очень много брызгалось лака. Вот заходишь в парикмахерскую, стоит такая дымка, все фиксируют лаком, лачниц не было, их стеклодува выдували нам на на заказ.

И.С.: Что значит лачница?

Р.Л.: Лачница это такой был значит, но мы получали жидкий, фабрика «Свобода» выпускала жидкий лак. И вот так , надо же его распылить и мы получали в пузырьках распылить, кто то там стеклодувы, дельные мастера делали стеклянные нам такие колбочки, на них покупали клизму и ее обрезали и надевали на эту колбочку и такой пульверизатор получался. Если обычный пульверизатор получался, то он засорялся, так как в этот лак входила канифоль. И вот эти вот колбочки, мы покупали эти лачницы, заходили люди, а там дымка стоит. Все лачат, эти прически делают.

И.С.: То есть получается, выдували в клизму?

Р.Л.: Да, вот эта вот груша и она распыляла. Вот там 2 трубочки были. Одна значит с дырочкой, вторая тоже с дырчкой, но как-то было вот так вот устроено и тем воздухом и распылялся вот этот самый, приносили, уже мужчины наловчились, приносили.

И.С.: На заводе делали?

Р.Л.: Да, где то на заводе делали. Придут, нам чемодан откроют и кто там какую берите, кто поменьше, кто побольше. Ну обычно они все брали, чтоб было. Очень сложно работали, потому что требование народа росло, а особо очень мало было таких вот прибамбасов. Когда я первый раз поехала заграницу в Финляндию, люди покупали тряпки, а я покупала инструмент, я из Финляндии везла инструмент. Я как там пришла и увидела, у меня глаза открылись, рот открылся. Я говорю, начала, мне это надо, это надо. То есть вот где бы не была, потом в Болгарии тоже, смотришь вот щетки, расчески. Кто-то за тряпьем, а ты все за инструментом бегаешь. Вот чтобы привести такое, чего у нас еще не было, а там было.

И.С.: А вот скажите, когда вот эти вот прически меняются, да, ну люди же тоже переживают. Они уже нашли свой облик и вдруг другая мода. Кто-то ведь застревает в своем времени, еще можно и сейчас встретить какую-нибудь даму с шиньонами или мужчину с бакенбардами.

Р.Л.: Да, да, просто у человека, у каждого человека свой вкус и ему кажется, порой даже не убедишь, она пришла к тебе и носит допустим стрижку которая не очень ей хорошо. Говоришь, а вот вы сделаете это. Нет, нет я привыкла ее укладывать, она привыкла видеть себя в таком образе. Это очень сложно бывает переубедить, ну тогда говоришь, хорошо, я сделаю то, что вы просите. А есть люди хорошо вот соглашаются, да, да хотела бы поменять, может вот это вот будет лучше. Начинается там все зависит от человека

И.С.: А вот шиньоны когда они появились?

Р.Л.: Ой шиньоны появились вот в 70-е, пришел расцвет, шестидесятые еще не очень, не очень. А вот в 70-е да, тут начали мастера делать их. Ну мода длинные волосы, высокие прически, эти шиньоны, эти вот косы всевозможные делались и подставлялись, их укладывали, так же накручивали.

И.С.: Нам рассказывали, что чуть ли не банки вставляли, чтобы повыше было.

Р.Л.: Ну банки не банки, но просто посредством начеса мы делали.

И.С.: То есть никаких приспособлений там не вставлялось?

Р.Л.: Нет, были прядочки такие, где можно было подколоть или допустим делали свадебные прически, прядочки накручивали, локон, чтобы как то длинно и красиво. Изощрялись, хотели себя украсить, но это в основном 70 е годы, женщины изощрялись.

И.С.: А по профессии не ударили парики, тоже ведь была мода сумасшедшая

Р.Л.: Да по-началу многие люди, особенно ну что скажешь практично. Купил, одел, пошел, но во первых в них тяжело, потому что жарко, есть парики синтетические, это более дешевы, есть из натурального волоса, более дешевые конечно многие на них позарились, они по началу смотрятся естественно и так вроде ничего, а в процессе носки они ухудшаются, это волокно становится уже не таким красивым, естественным и уже можно сказать да да парик, но когда зимой и осенью прохладно, можно как говорится носить, то летом в нем очень жарко, это очень тяжелое испытание для женщины. А по-началу да. Ну и щас вот даже к шубам натуральным очень любят парик не нужен, шапку, красиво смотрится и тепло. Щас очень как говорится, там например женщина не может вырастить себе волосы, купила там длинное карэ, какие ты хочешь, пристегнула, походила какое-то время, да это имеет место. Пожилые люди, у которых качество волос с годами лучше не становится, ухудшается, они тоже к этому прибегают, но опять же это в основном зима, осень, тяжело. Есть вообще даже, что можешь потерять свои волосы, это очень сложно, мы не советуем. То есть один раз одеть, да, сходил, а если постоянно очень тяжело. Вот, так что, но первое время я вот, отработав 53 года, я очень тяжело переживаю уход с работы, потому что я настолько привыкла общаться с людьми, настолько я любила свою профессию, я даже когда я начала я не думала, что будет такая любовь. Я бы не сказала, что прям любовь, просто я по натуре очень ответственный человек и я подходила по началу очень ответственно, что ты стоишь работаешь, надо это делать хорошо, а потом уже в процессе появился другой интерес, хотелось больше уметь, больше знать и совершенствоваться, че то познавать новое.

И.С.: Может надо маме спасибо сказать, что она эту профессию

Р.Л.: Да, потом я ей сказала спасибо, потому что когда люди не могли заработать я могла заработать столько, сколько я хотела. Если ты не ленишься, то тогда в этой профессии можно было заработать очень хорошо. Если ты ленишься, то вопрос другой. Вот, и когда я, ну уже вышла замуж и когда получили квартиру, я могла позволить себе купить допустим гарнитур в жилую комнату, не все этого могли, я могла, да я пахала, но я это купила, я хотела и потом я ей стала благодарна, что я не познала бедственных ситуаций в финансовом вопросе, они были не шикарными, но они были достойными жизни.

И.С.: Скажите, а дома вы не практиковали стричь?

Р.Л.: Дома я когда была помоложе у нас шестиподъездный дом, все эти шесть подъездов ходили ко мне домой. После работ, там одна придет, ой мне надо срочно, не могла бы ты. Где то по дороге встретишь, в магазине. Ну приходили, ну приходили, кому я могла отказать, всех было жалко, вот и дома делали и выезжала допустим свадьба, вы могли бы причесать прическу, ну невесту, да могла бы, а там надо маму еще причесать. Гостья какая то приехала, тоже причесать, то есть получалось что ты причесываешь целую свадьбу. Да, и такое было. У меня был специальный сушуар стационарный, как сказать то, домашний. Он значит, такое небольшое сооружение, им высушиваешь.

И.С.: Это сушуар называется?

Р.Л.: Ну, он назывался фен, он, значит, как сушуар работал, как в парикмахерской, станционарный, а дома домашний.

И.С.: То есть это вот называется сушуар?

Р.Л.: Да, это сушуар, а у меня дома маленький такой, стационарный был, которым я значит пользовалась дома. Вот, наш выпуск локоны и желающие., кто там накручивался, можно было высушить и вот я так делала прически почти все свадьбы, причесывала. Все это было как казалось не тяжело, и даже сейчас вот есть соседки, которые уже состарились, мы все состарились, они не выходят из дома, они мне позвонят, приди подстриги, ну не выходит человек из дома. Сложная ситуация, я сейчас сама не очень хорошая, но так как это в одном доме, ни куда то идти, пойдешь и сделаешь. Вот, просто за столько лет, настолько привыкли.

И.С.: Ну нам вот рассказывали про эту квартиру, что здесь, ну была такая взаимовыручка. Здесь жил артист, здесь жил врач, здесь жил парикмахер.

Р.Л.: Ага.

И.С.: Вот и если стричься в эту квартиру, если зуб заболел у кого записываешься, то есть вот такая вот взаимовыручка.

Р.Л.: Да, да, это было, конечно, но в нашей квартире были в основном пенсионеры,так не очень это было, но так как, ну дом огромный, народу много, я там когда жила на рабочем поселке, там мы проходили как парикмахеры медосмотр, каждые три месяца, раз в год флюорографию. И вот у нас жила в рентген кабинете, конечно я приду, мне нужно флюорографию пройти, да да да, конечно. Придешь там, без очереди, она быстренько тебе сделает флюорографию. Так что, конечно, все люди очень тесно общались, вот сейчас это как то разрозненно, вот сейчас ты можешь даже не знать, вот прожила я с соседями напротив 40 лет, их не стало, они продали квартиру, вот щас заехали молодые, и я даже не могу сказать как зовут жену, вот муж потому что он там, мы как то соприкоснулись, он замок менял, сказал, что его зовут Павел. Вот, а жену я даже не знаю, как зовут. А раньше такого не было, здесь 2 девочки напротив жили, они там уже играют, тут вот другие соседи там тоже как то общались, конечно, были более как бы сказать люди проще и шли на контакт. Щас так на контакт не идут люди, щас очень осторожно, обособленно и сто раз подумают, заговорить или нет или лучше помолчать. А раньше как то все про всех знали, кто, где работает, кто чем дышит, кто что.

И.С.:А вот еще особенность профессии, наверное, там, когда праздник, когда люди все отдыхают, у вас наоборот, самое напряженное.

Р.Л.: Я очень не любила праздники. А почему я их не любила? До степени устаешь, но дом то остается дома, тебе тоже нужно приготовить убрать, то се, к тебе тоже придут люди, а ты приходишь уже просто никакая.

И.С.: Восьмое марта.

Р.Л.: Восьмое марта это что то, новый год, мы уходили с работы под новый год и в дороге встречали, мы не успевали даже добраться до дома, потому что всех жалко, всем сделать надо и ты не успеваешь оглянуться, что вот щас новый год настанет, а ты еще пути. Всякое бывало, я конечно праздники не очень любила, потому что я очень уставала пере праздниками, это издержки нашей профессии. Конечно, ты же не скажешь человеку, вы знаете, я устала. Сделаем, сделаем, все будет хорошо, щас все сделаем. Конечно, это все не просто, труд тяжелый, но во всяком случае ты сразу видишь результаты своего труда, что мне нравится. И по выражению лица ты уже понимаешь, нравится или нет. А если еще скажут, а вы не могли бы дать визитку, то тогда мне очень понравилось. Ну, тут конечно ты таешь от этих слов, человеку понравилось. Это теперь даешь визитки, а раньше и телефонов не было, ничего. Скажешь там режим как работаешь и считали люди. У меня была одна клиентка, она ходила много много лет. У нее были прекрасные волосы, делала она только стрижку. Ей надо было куда то уехать, а я была в отпуске и она послужилась у другого мастера, она приходит домой и муж ей говорит, Ниночка, что то мне сегодня не нравится, ты не у Розы была? Она говорит, понимаешь, она в отпуске. Как сейчас, я раньше брала путевки горячие и пользовалась, ездила отдыхать. Поэтому так получилось. Она говорит, вот она в отпуске, мне пришлось изменить ей. Он говорит: лучше бы ты изменила ей, было бы не так заметно. Ах-ах-ах.

И.С.: Ах-ах-ах.

Р.Л.: И мы, у нас поговорка стала как нарицательной. После этого мы стали говорить: лучше изменить мужу, чем парикмахеру. И.С.: Вот так рождаются афоризмы.

Р.Л.: Да, да. И она была причем, однажды я стою, работаю, вдруг приходит моя Нина Григорьевна с тортом. Я к ней вышла, говорю: вы спешите? Идете на день рождения? Она говорит, нет, Роза Леонидовна, я не спешу, я пришла вас поздравить. Меня? Я 10 лет как у вас обслуживаюсь и дает мне этот торт. Надо же помнить, с какого времени вы обслуживаетесь, так что всякое было, всякое такое, воспоминания такие.

И.С.: Ну вот интересно, смотрите у кого-нибудь фотографии и видите, ага, я делала прическу.

Р.Л.: Я первое время, у меня было очень много подруг, много подруг, первое время, рука не набита. Я после смены оставалась и причесывала бесплатно своих подруг, чтобы набить руку, чтоб вот повысить свою квалификацию, я их причесывала после смены я еще оставалась и стригла или прически делала. Они все до сих пор вспоминают, висят фотографии, будто ты меня на свадьбу причесывала. Однажды я сделала прическу невесте, на свадьбу, она была из Луховиц. И потом года через 2. Она родила, у нее ребенок появился, года через два она пришла ком не и говорит, Роз фотография теперь висит в ЗАГСЕ. А я ее украсила живыми цветами, прическу сделала и сочетала эту прическу с живыми цветами. Говорит, эта фотография у нас висит в Луховицах в ЗАГСЕ. Вот какую красивую прическу вы сделали.

И.С.:Я как раз хотел спросить, а допускали ли вы какие нибудь собственные изобретения?

Р.Л.: Ну конечно, ты уже, например, приходит девочка на выпускной, ей надо причесаться, ты спрашиваешь, какое у нее платье, какой цвет. Это она предварительно пришла с тобой договориться, что ей надо причесаться. Ты это спросила и уже думаешь, а чем можно украсить прическу, и ты ей предлагаешь, а может быть вот это вам сделать, а может это. Вот, а может быть цветок приколоть, а может бант суда такой вот небольшой сделаем. А может мы сделаем там какую то красивую заколку в виде броши, чтобы она смотрелась. То есть ты уже начинаешь вот так вот как то участвовать в этом процессе, чтобы это сочеталось, чтобы это было красиво.

И.С.: Ну это уже другая немножко профессия, дизайнер модельер.

Р.Л.: Да, да, ты должна, это вот, как говорится, прочувствовать, так одна как то говорит, нет, мне ничего не надо, я хочу поскромнее, ну сначала попробуешь ей вколоть, а она хочет что-то скромненькое, жемчужинки пробуешь, ой как красиво, ой как красиво. Ну вот видите, а вы не хотели, говорили, что не нужно вас украшение. Так что, конечно, это очень, мне лично доставляло удовольствие. Причем я любила, как девчонки надо мной смеялись, ты любишь занудных. Я люблю капризных клиентов, я не люблю, когда человек сидит безразличный и ему все равно, бывают и такие, ну как пострижете. Ну вы как хотите, как вам хочется, вам же ходить с этой прической. Да я, как хотите. А я вообще люблю, когда человек что то просит, неординарное, что то такое ему хотелось. А многие мастера не любят это, потому что нужно мне вот это, заморачиваться, что она хочет.

И.С.: Сейчас вообще красят в самые невозможные цвета, дреды плетут, че только не вытворяют.

Р.Л.: Да, да.

И.С.: Это вы не освоили еще?

Р.Л.: Нет, дреды я не плела, я нет, потому что я даже, это уже появилось, когда у меня такой возраст, хороший наступил, осень как говорится и у меня уже проблемы начались с ногам, я не могла поехать, а это надо было поехать учиться в Москву. Нет, это я уже говорю, молодежь, косы плетите, дреды крутите, без меняю. Я уже не хочу, потому что все, ресурс выработан, слишком в молодости не жалел себя, как говорится. Может по-другому относилась, был бы может другой результат, а щас вот, ну все равно как говорится, возраст никуда не денешь, не одно так другое. У меня всегда, я завидовала соседке, она работала в голотвене кассиром, я говорю ей, как я тебе завидую, ты всю смену сидишь. И что? От того что она сидела, она вообще не могла ходить, коленки у нее были в таком состоянии. Казалось бы, сидел человек. Я говорю, ты еще горы можешь свернуть дома, а я уже никакая. Вот пожалуйста, никто ничего не знает, что лучше, где найдешь, где потеряешь. Ну конечно вот это щас вот очень много мужчин парикмахеров, потому что….у нас, заграницей всегда было много. В послевоенное время мама у меня работала кассиром, у них тоже было много мужчин, в послевоенное время. Это была сугубо женская профессия, а заграницей были и мужчины, потому что это не так просто. А потом и женщины многие любят, когда мужчина обслуживает. Считают, что может быть видит он по-другому, лучше сделает, предложит что-нибудь. Все люди разные. Абсолютно, все непредсказуемы. Вот, так что.

И.С.: Спасибо вам. Мы забыли сказать, что сегодня 24 ноября четверг, Роза Леонидовна Робинович. Спасибо, Роза Леонидовна, очень интересно бывает погружаться в совершенно такие глубины. Нет, любая профессия мы берем интервью у разных людей и такое узнаем. Например, нам рассказали про магазин огонек, тонкости, хитрости, как там работали, как бумагу резали, сколько стандартов, кулек на 100 грамм, кулек на 200.

Р.Л.: Я помню это, 24 магазин, где я жила, придешь, они разрезают бумагу эти ножом. Такая толстая, всегда удивлялась, это так тяжело, как это все подготовить.

И.С.:И открываются прям объемные картины мира.

Р.Л.: Да, да. Думаешь, что все не так сложно, оказывается, если ты грузишься в это, то это требует серьезного подхода. Не так просто. В жизни ничего нет простого оказывается. На первый взгляд только кажется.

И.С.: Интересно было бы с вами полистать какие нибудь журналы. Мне кажется вы бы сразу реагировали на какие то.

Р.Л.: Вот я не догадалась взять журналы причесок то, у меня сохранились эти журналы причесок, ну тогда вот, когда я только начинала. Очень много моделей показано, как делать. Это самое.

И.С.: Может вам как уникальному специалисту перейти в музейную сферу работать?

Р.Л.: Так у нас если создавать музей парикмахерского искусства, то это надо очень много такого инструмента достать, которого уже почти не достанешь.

И.С.: Как вы называете вот эти? Лачница.

Р.Л.: Лачница, вот этого вот всего уже не достанешь или такие вот у меня были, когда мы учились, мы вот начали с классики, как говорится. У нас был старый преподаватель парикмахер в училище и он начал нам показывать холодную укладку волос, это когда волнами уложенные. Это вот как щас показывают иногда, 20 е годы, 30 е. У женщины выложено волнами и кажется так просто, а это такой труд. И вот сейчас мода вернулась, многие на телевидении я смотрю, делают, это называется холодная укладка волос. Руками ее укладывают, не умеют делать, я говорю, я же вижу, я же смотрю. Это была настолько классика, настолько мурыжили, а мы еще думали, зачем нам эти щипцы, ну мы что локоны крутить, когда учились. А это классика, от нее никуда не денешься. Если ты будешь уметь это, то все остальное для тебя как говорится как хлеб по маслу.

И.С.: Ну у вас вот здесь помню, процветает город музей, поэтому, вот скажем мы в коммуналке, здесь мода шестидесятые, семидесятые. Ну, может быть, снимают фильмы, кстати. Здесь уже два фильма снималось про те времена.

Р.Л.: Да? И.С.: Да, ну например может быть вы щас глянете, там на мониторе есть фильм, скажите, неет, не подходит эта прическа из того времени, эта прическа такого времени. Это уже тонкости, которые считывает только специалист или вот барышни в кринолинах в музее пастилы, свое должно быть. Своя укладка, свои какие-то хитрости.

Р.Л.: Да, да.

И.С.: Вы уже как специалист экстра-класса, со стажем, могли бы консультировать и показывать хитрости, Р.Л.: Конечно, можно.

И.С.: Поговорите с девчонками. Мне кажется это очень даже. Да, может быть актуально. Будут специально приезжать на вас из других городов. Хочу в тридцатых, пятидесятых, в девяностых.

Р.Л.: Да, да, да интересная мысль. Жаль, шо голова уже не тем забита. Здоровье, которое проявляется с годами, перекрывает все.

И.С.: Ну так, вы же энергию свою будоражите, когда творчество включается.

Р.Л.: Это понятно, конечно. Ты совершенно по-другому начинаешь ощущать.

И.С.: Вы же не из тех людей, которые сядут у подъезда на лавочке.

Р.Л.: Нет, конечно. Хотелось бы, но никогда не знаешь, что жизнь тебе преподнесет. Кто ж знает, что придется сесть на лавочку, потому что я, если я когда то с осуждением смотрела, кстати, щас почти уже никто не сидит.

И.С.: Щас лавочки убирают, чтобы на них не распевали.

Р.Л.: Да и сейчас далеко пойти и не пойдешь. А воздухом подышать хочется, может быть, придется на лавочку у подъезда. Так что жизнь она такая непредсказуемая, что когда-то ты думал: нет нет-нет, со мной этого не будет. Получите.

И.С.: Да, это самостоятельность у бабушки у подъезда. Они все знаю, что происходит.

Р.Л.: Нет, щас уже сложнее. Много квартир сдается, они не успевают за этими событиями. Щас ведь как, сегодня сдают этому, завтра эти уезжают, щас уже тоже. Это раньше знали, что варится в каждой квартире, мясо или картошка пустая, как говорится, кто как живет. Это все знали. Щас это конечно не так. А потом щас, раньше то телевизоров не было, а щас мы можем, бабушки сядут и как начнут эти сериалы. Они утром начинаются про здоровье и до вечера.

И.С.: Теряют квалификацию.

Р.Л.: Да, теряют, это понятно, теряют квалификацию. Ну я не знаю конечно, может быть стоило бы подумать, но если раньше я стоко как сказать старых вещей и инструмента аннулировала просто негде хранить и все это захламляется и все это конечно.

И.С.: Ну может быть начать с того, что ну какую-нибудь встречу тематическую придумать и вы пообщаетесь на предмет причесок шестидесятых. Такая вот лекция с практическим выходом, дочка вам поможет. Потом следующая какая то, мне кажется, очень интересно, народ пойдет с удовольствием.

Р.Л.: Думаете?

И.С.: Да, мы встречаемся с разными людьми, специалистами и конечно такой необычный разворот. Все же это в памяти, я вот это холодную расческу никогда не забуду.

Р.Л.: Да, да,.

И.С.: Как клали доску, как жужжала на ухом машинка, как мурашки шли от этой холодной. Это же навсегда, эти ощущения. Я не любил в детстве стричься, сидишь, все тебя придушили этой и над тобой занесли уже жужжащую машинку.

Р.Л.: Это щас вот такие приспособления в детских парикмахерских, и кресла то сделаны как ежик, например. Ребенок сидит, он под впечатлением. Или на лошадке, даже кресла такие делают необычные для детей, для детского зала. Вот, где уж там ему плакать или что-то такое. Он забыл, он рад до смерти, что…Щас настолько это все продвинулось, даже удивляешься, как хорошо, что это придумали.

И.С.:А вот интересно мода на длинные волосы, когда парни там начали носить в 70-е были какие-нибудь истории с эти связанные?

Р.Л.: Ну конечно были, они приходили стричься и вот они до трясучки ради бога только, чтобы это не коротко, вот, ну и ты ему говоришь, ну давайте облагородим и сделаем это более, как говорится, чтоб это красиво было. Нет, только не уменьшайте. Ну, многие самодеятельностью занимались. Считали, что, если длинные волосы, то можно их подрезать и абсолютно неважно как они легли. Так что, теперь все налысину стригутся. Есть и хорошие волосы, ой говорит, как удобно, это же так удобно. Особенно когда лето начинается, вот это вот убрать, убрать. Налысину. Так что…

И.С.: Наверно вы могли бы еще вывести какую-нибудь закономерность, характер человека, характер волос и ершистые, не уложишь. Есть нежные, тонкие волосы.

Р.Л.: Послушные, да.

И.С.: Как это вообще?

Р.Л.: Да, да, раньше вообще говорят, о характере судили по волосам.

И.С.: Да?

Р.Л.: Да, вот есть такое в народе человека, что о характере человека судят по волосам, потому что, если волос мягкий, значит характер мягкий, податливый. Если жесткий, значит он жесткий, упрямый такой. В народе это ходили.

И.С.: Ну слово ершистый наверно не случайно?

Р.Л.: Наверно, да, от этого, где то что. Вот так.

И.С.: Торчком, не уложишь.

Р.Л.: Да, если вот растут сзади вверх, они будут стоять. Так что много очень нюансов и все люди разные, чем хорошо, что люди разные, тем интереснее профессия А потом уже, когда много лет работаешь, к тебе начинают ходить постоянные клиенты и ты уже знаешь, у кого, что спросить. Ты уже настолько знаешь сын, дочь, там как кто или она садится и сама начинает тебе рассказывать, она знает, что ты в курсе всех событий. Так что, да, интересно, интересно.

И.С.: Интересная с вами получилась беседа. Мне кажется надо продолжать вот эту тему музейную.

Р.Л.: Музейную?

И.С.: Да, парикмахерского дела.

Р.Л.: Ну не знаю, не знаю. Так это…

И.С.: Вчера нам показывали фотографию как раз коллектива магазина.

Р.Л.: Я когда то там знала всех.

И.С.: Я просто вопрос встал, я посмотрел первым делом все таки на моду, на одежду

Р.Л.: Да.

И.С.: Там барышни были в таких вот на резинках у них

Р.Л.: Фонарики.

И.С.: Фонарики, да.

Р.Л.: Рукав фонарик.

И.С.: А вот прически не посмотрел. Вот если бы до этого с вами встретился, я бы может по прическе что то, как там уложено. Вы бы наверно безошибочно сказали бы год.

Р.Л.: Конечно, конечно.

И.С.: Да, пасиба.

Р.Л.: Пожалуйста.

И.С.: Чайку?

Р.Л.: Нет, щас я разойдусь.

И.В.: Сегодня у нас 15, да? Или 16? 16.. Сегодня у нас 16 октября 2015 года, и мы разговариваем с Виктором Викторовичем Перовым, жителем коммуналки.

В.В.: Жителем коммуналки с 56-го года.

И.В.: Да, и года Вашего рождения.

В.В.: Да, я здесь родился.

И.В.: Ну, в роддоме или прямо здесь?

В.В.: Нет, ну естественно, нет, конечно, в роддоме (смеётся). Роддом, кстати, вот находился на улице Комсомольской. Он и сейчас присутствует, вот, напротив Протекса. Как он, «Протекс» называется, да? Не знаю. По-моему, напротив здания это был роддом – вот я там родился, на Комсомольской.

И.В.: И какие у Вас первые впечатления от этой квартиры? Первые восп.. Что вы помните?

В.В.: Ммм, кислоту, конечно. Вы имеете в виду вот эту квартиру прямо? Вы о ней говорите?

И.В.: Ну да, да.

В.В.: Нет, ну как, я тут был уже в более таком возрасте, старшем. А когда я родился, мы жили вшестером, нас там было шестеро: две бабушки, сестра и мама с папой.

И.В.: А где? В каком-то частном доме?

В.В.: Нет, зачем? Вот я же Вам показал, где я проп… где мы жили.

И.В.: Ну, вот, в угловой?

В.В.: Да, в угловой квартире. В самой угловой квартире. Вот там была коммуналка.

И.В.: Ну, тогда, в общем, рассказывайте всё, что помните.

В.В.: Конечно, да. Сюда я только заходил в гости довольно-таки часто, в эту семью, она была такая гостеприимная довольно-таки, вот и всё. Нас угощали, ну короче, было свободно. Раньше замков не было, зам.. вернее они были, но они никак не закрывались, я вот помню, что у нас была защёлочка на дверь, ну на ночь, может быть, мы закрывали, а так в течение дня никогда ничего не закрывалось, так же как и здесь тоже – свободно, заходили, ходили.

И.В.: Ну вообще как была устроена, вот Вы со двора заходили или с улицы?

В.В.: Не, вот центральный вход был, где сейчас вот вход в регистрационную палату , вот эта лестница, гранитная или как там она, каменная..

И.В.: Мраморная

В.В.: Ну мраморная, да, каменная лестница. Вот это был главный вход.

И.В.: Она не изменилась вообще?

В.В.: Не изменилась вообще, да. Ну, перила, я не помню, может быть, а сама лестница как была так и осталась. Вот как раз, мои детские впечатления, когда в магазин в  отец однажды послал меня за лимонадом (лимонад тогда был такой напиток, самый такой востребованный), вот, я на радостях бежал с двумя бутылками по этой лестнице и поскользнулся, и упал, вот прям двумя руками вот так на эти бутылки. Вот тут у меня есть воспоминания об этом два шрама (показывает на внутреннюю сторону предплечья). Возили в больницу, зашивали, вот, впечатления об этой лестнице. Крутая, да, тогда это была крутая лестница, а сейчас..

И.В.: Но для ребёнка это вообще крутая.

В.В.: Да, да, да, а радость какая была – две бутылки газировки несли домой, вот так, вот это первое впечатление детства.

И.В.: И если подняться, то Ваша квартира направо, да?

В.В.: Направо, да. Наша квартира направо, и там ещё: раз, два, три, четыре..пять квартир. Там ещё был… Вернее пять комнат, так скажем. Каких квартир? О квартире там понятия не было.

И.В.: Это по Октябрьской революции уже получается ?

В.В: Она угловая: окна выходили и на ту сторону, и на ту, и парк Октябрьской революции сюда. Два окна, я помню, сюда выходили, на площадь, вот, и два..три окна туда, на улицу Октябрьской революции, да.

И.В.: Ну, а Вы нам начертите как инженер-конструктор расположение всех этих?

В.В.: Запросто, я сейчас могу расположение всех этих комнат нарисовать, расположение всех комнат, и даже написать, кто держит. Я помню всех по фамилиям, может по именам не очень, а по фамилиям я всех помню отлично.

И.В.: Ну всё, отлично, тогда сейчас поговорим чуть-чуть, потом дадим Вам в руки карандаш.

В.В.: Да, да, да, я помню во дом, половину, который по Октябрьской революции, потому что там было перегорожено, там был такой закуток такой, был вход закрыт на замок, кстати, он редко открывался, может быть по праздникам.

И.В.: А у них свой вход был?

В.В.: И у них свой вход, вот сейчас тоже там же та же лестница сохранилась, не знаю, там, как там , что-то,  какая-то там организация находится наверху, но лестница там то же самое, такая же, как и здесь, она сохранилась, та же самая лестница. Да, у них был отдельный там вход, но был перегорожен, вот именно вот тут вот лестница, тут перегородочка такая, и там уже что-то хранилось, сейчас не помню, но что-то там было тоже под замком стояло. Вот, поэтому я там, я там знаю людей, но меньше намного: Беловы там жили, Александровы жили, ну, по фамилиям, может быть, вспомню, а вот так, подробности уже вряд ли. А здесь да, здесь-то всё время бывали, бегали. Вот коридор, кстати, вот, вот этот, вот он шёл до самого конца туда, вот там наша квартира как раз. Вот мы по нему бегали, играли.

И.В.: А квартира была, получается, если по коридору бежать, направо?

В.В.: В самом конце, в самом конце, да, прям башкой упираешься. Там был закуточек такой ещё, и вот там как раз была наша квартира. Вот. Вот я и говорю, но она, ну может быть, сравним, была, ну вот с эту, только ещё была перегородка, мы там жили вот вшестером: мама, папа, сестра и две бабушки.

И.В.: Две бабушки мамины и папины?

В.В.: Нет, ну как, я их называю бабушками, одну звали Бабуля, а другую Бабуся – Анна Трифоновна и Матрёна Трифоновна, это её сестра, вот так получилось, что они сюда приехали уже вдвоём, а потом уже моя мама вышла замуж, и они стали вместе жить, вот, так. Отсюда меня водили в детский сад, что, кстати, вот если говорить о районе об этом, то вот сейчас где Маринкина башня, и там теннисные корты такие есть, может видели, там был детский сад, там, вот туда ходил в детский сад.

И.В.: Ну и вообще стены-то не было?

В.В: Как? Стена была. Была разрушена, да. Стена-то была всё равно. Была разрушена, да, потом её восстановили.

И.В.: И домов было много.

В.В.: Домов прям… это всё были дома одни. Вот это всё, что идёт к реке, вот всё были вот так сплошные дома слева и справа. Туда мы бегали, вот тоже воспоминание детства, там под мостом стоял плот, где женщины полоскали бельё, вот это было место нашего купания, мы там купались. Потом там уже плотину сделали, туда ходить стали. И Блюдечко, знаете «Блюдечко» название? Вот туда. Приходишь на Блюдечко, переплываешь на ту сторону Москвы-реки, там был шикарный пляж, я отлично помню, такой мелкий отличный песочек, там был пляж, рядом спасалка, вот там, вот это всё место, где мы, так сказать, молодость, юность вся наша прошла.

И.В.: По крепостям лазили?

В.В.: Нет, я не лазил по крепости, я помню всё, что было это мы заходили в пятиглавый собор, мы его так называем, «пятиглавка», сейчас Успенский собор который, и вот этот… ворота, Пятницкие ворота, вот там. Конечно, состояние церкви было просто ужасное, кошмар, всё, сплошное разорение, вообще ужас, и Пятницкая тоже башня… сейчас, конечно, всё по-другому.

И.В.: Клады Вы искали?

В.В.: Нет, кладов не искали (смеётся).

И.В.: В кого играли?

В.В.: Играли мы вот в основном во дворе, тут у нас во дворе, вот я уже Вам рассказывал. Миша Белов был наш предводитель, так скажем, был штаб под его командованием, нам всем выписывались документы, кто кем был: кто там майор, кто капитан, вот. Было много оружия, ну как, вот такого, как Вы показывали, да, самодельного. Миша Белов, Михаил, как его по отчеству-то… Отец у него танкист, воевал войну, обожжённое лицо, худощавый такой. Забыл, как его звать, вот, и вот Михаил, он так был этим увлечён, ну отлично делал вот эти все пистолеты, я говорю, это же было просто заглядение: покрашенный в чёрный цвет, прямо настоящий, не отличишь. «Шмайсер» был, ну как вот эта часть, основная – две ручки было просто приделано. Всё  это приносилось с этого самого, вторчермет, вот тут вот, на станции Коломна, туда же после войны свозили вот это всё оружие, вот оттуда, и вот туда мы ходили, и там подороже всё доставалось, так сказать. Ну, бралось.

И.В.: То есть можно было найти в металлоломе?

В.В.: Да, ну вот этот «Шмайсер» вот там был и найден, вот эта вот часть его вся, а к нему уже ручки мы сами приделали, так было. Ну я что-то вот, этот вот ППШ-то: «Что-нибудь-то есть своё, родное», я говорю: «Нет, всё сделано». А мне кажется, что-то было у нас тоже, то ли ствол вот этот сам, к которому мы всё приделывали, что-то такое было. Ну, я говорю, у него было книжка специальная такая, где описывалось всё оружие, он очень любил это, очень. И вот он прям, не отличишь: «Вальтер», «ТТ», «Наган» был, ну всё было (смеётся). Вот бегали, играли. Двор у нас был, вот тут сарай был, очень много, сарай, вот по сараям мы тут носились, да, шарабан стоял, слово «шарабан», да?

И.В.: Что это?

В.В.:  Это был такой, ну, как бы  железный такой гараж, из железа сделан, и там вот из магазина хранили, ну, разную тару, там, может, какие-то продукты в начале, потом уже одна тара там была. И вот, по нему, по крышам. Вообще вот из ю… из вот из детства очень много разных выражений, не выражений, а названий, которые сейчас, наверно, уже не применяются. Вот у нас, кстати, там, где я жил, был чулан, сейчас, наверное, такого и не услышишь, «чулан», да?

И.В.: Почему?

В.В.: Бывают, да? Потом у нас был прогал, вот это вот, между сараями и вот тут была Котельня, вот, между сараем и вот этой стеной, Котельня, вот, и прогал у нас там, шарабан. Вот такие были достопримечательности.

И.В.: Ну, прогал только для пацанов, наверное?

В.В.: Да, да, это мы пошли в прогал, мы там стреляли, тоже делали оружие такое, своеобразное, стреляли, да.

И.В.: А в чём своеобразие?

В.В.: Оружия? Объяснять?

И.В.: Да.

В.В.: (Смеётся). Ну раньше гильзы было много, вот мы делали такой вот ствол, вот такой ствол, в нём отверстие прям под размер гильзы, вот, брали вот эту, ну делали ручку специальную, ствол такой толстый, отверстие поменьше — вот такого размера где-то. Вот берёшь эту гильзу, наматываешь туда плёнку фотографическую, она горела, поджигаешь, она горит, пока она горит, в этот ствол запихнёшь, так об стенку его придавишь, чтоб она туда поглубже вошла, и ждёшь, когда выстрел произойдёт (газ скапливается там), и эта гильза пробивала  железо, вот такие были тоже игры у нас. Очень много было оружия. Сабли были у нас. Ой, чего только не было, у нас здорово, здорово было! Сейчас таких дворов, наверное, уже не осталось.

И.В: Можете перечислить команду Вашу? Отряд?

В.В.: Ой, команду. Ну, вот я говорю, всё это Миша Белов, Михаил Белов возглавлял всё это дело.

И.В.: Он старше был?

В.В.: Да, да, он старше! Ну, я думаю, лет на 5 он меня старше, да, ну, так где-то в среднем. Ну, кто был, Заев Слава был, я был, потом ребята – Анатолий Банов такой вот был с этого дома, чуть-чуть пониже, там, где молочный магазин, вот, ну кто, Володька Смирнов из 7 дома правда уже . Много нас было. Кстати, двор, он объединял как-то все дворы, во-первых, потом вот уже все эти загородки сломали, но он был общим, как сейчас, вот, а до этого сюда вот, вот фотография тоже, где вот они стоят, вот эта бригада, там нас всего три человека, а остальное всех, вот, других, со всей округи здесь были.

И.В.: Это вот про это?

В.В.: Да, да, да. Вот нас там трое, вернее меня там нет, а трое жильцов, которые, вот, Саша Невский, вот кстати Невский, вот, Невский, Заев и вот Смирнов. Ну, много, много, тут было очень много ребят.

И.В.: А фотографией кто увлекался? Чей фотоаппарат?

В.В.: Вот это я не могу сказать, может быть, отец мой фотографировал, у него был фотоаппарат, не знаю, а раньше фотографией все увлекались, у всех были фотоаппараты. Были такие смены..

И.В.: Пленки не осталось?

В.В.: Пленка в смысле? Негативы? Негативы? Может, и осталась, лежат.

И.В.: Посмотрите, вдруг там много чего про двор как раз.

В.В.: Я, вот, в основном, когда шёл к Вам, фотографии просто смотрел, перебирал, а, может быть, у меня вот фотография осталась, мы на крышу туда лазили, загорали всё время, вот, у меня осталась. Там была фотография, вот, Смирнов, я и Славка Заев, мне кажется. Вот, они потерялись, я их чего-то не нашёл. А так вот крыша… Кстати, вот там тоже, где вот идёт демонстрация, посмотрите там на крыше человек стоит, видите?

И.В.: Да, вижу.

В.В.: Так что вот крыша, она была обитаемой там, туда постоянно лазили.

И.В.: Ну а что было, подвал или крыша более такое пацанское место?

В.В.: Подвал, не… Подвал был..  Подвал был… Подвал, вот подвал, кстати, спускаешься с этой лестницы, и дверь эта была вела в подвал. Там всё время было темно. Чтоб туда зайти, нужно было включить выключатель, он был такой весь изломанный, что провода все, значит, наружу вывернуты были, и у нас был такой прикол, можно сказать, «иди там свет включи». Идёшь, там надо пощупать было, и било током в этот момент, ну, так легко, не очень, вот был такой. И в подвал, в подвале хранились продукты, я помню, картошку, вот это всё, капусту, чего там только не было, все банки там были. Нам доступ туда был запрещён, там было темно, я вот сейчас вспоминаю: с фонарём там идти было страшно даже! В те времена-то, конечно! Поэтому в подвал нет. Крыша, да, по крышам бегали. Здесь везде, всё в округе по крышам.

И.В.: А тут можно перебежать с одного дома на другой?

В.В.: А что, тут всё соединяется вот так с самого конца, до 209 дома

И.В.: Понятно, а ту сторону нет?

В.В.: В ту сторону нет. Он кончался вот здесь. Вот за ним было, это самое, ресторан «Маяк». Она же была, называлась Пьяной улицей вот эта Зайцева. Она сейчас, кстати, такая же (смеётся). Тут одни пивные заведения были: пивной бар, ресторан «Маяк», ну и всё было, вот. А туда уже да, не пробежишь.

И.В.: А ресторан «Маяк» стоял точно на месте, где сейчас стоит магазин «Спортмастер» или как-то он подвинулся?

В.В.: Да, «Спортмастер» тоже сделали сначала ресторан «Коломна», а сейчас всё. Нет, то же самое, да, мне кажется. Появился фасад, а так на том же самом месте.

И.В.: Ну, мне кажется, он как-то из красной линии выбивается. То есть во двор задвинут.

В.В.: Ну да, да, да.

И.В.: А арки въездные были?

В.В.: Были.

И.В.: Две или одна?

В.В.: Арки… Одна, мне кажется, одна. Арка была одна.

И.В.: Со стороны…

В.В.: Да со стороны, здесь не было вообще никаких арок.

И.В.: Со стороны Октябрьской революции?

В.В.: Да, со стороны Октябрьской революции были ворота такие. Такая большая арка.  Вот через эту арку продукты привозили, я помню, ещё на лошадях. Извозчик привозил продукты вот в «Огонёк». Тут был магазин «Огонёк», тут был посудный магазин, какой-то я помню, соломы очень много от него было во дворе, в неё прыгали с крыш, вот. «Огонёк» магазин, уже «Три поросёнка» я тоже как-то уже не застал, «Огонёк», спортивный вот этот магазин и какая-то галантерея, мне кажется, был ещё магазин, галантерея. Вход на углу как раз – вот на фотографии видно тоже. Вот это была галантерея , вот такой магазин, потом «Синтетика» стала, потом «Энтузиаст» стал, а сейчас уже там что-то серебро, золото, всё меняется.

И.В.: Мне кажется, строительный какой-то.

В.В.: Был, «Энтузиаст», а сейчас уже там другой. Я говорю, меняется прям на глазах всё (смеётся). Вот, да.

И.В.: А «Огонёк» когда стал называться?

В.В.: Ну, вот в мою бытность уже «Огонёк» был, я уже не помню «Три поросёнка».

И.В.: А в витрине не помните этих поросят?

В.В.: Ну что-то как-то может быть с трудом, потому что я говорю, мы уже совсем были, ну, может быть, маленькие, что первое, ну, такое впечатление, ну, три поросёнка таких весёлых стояли. Ну, что-то так. А вот уже досконально я не помню. Уже я магазин «Огонёк» помню, а не «Три поросёнка».

И.В.: Ну это был какой-то особенный магазин или обычный?

В.В.: Ну, для нас он был обычным магазином, ничего особенного там не было: кондитерка, винный отдел. Вот Вы говорите, что винный отдел какой-то достопримечательный был, мне кажется, нет. Обычный винный отдел, «Гастроном» даже был лучше. А самый лучший винный отдел вот это был магазин «Вольники», назывался. Знаете, где «Вольники»?

И.В.: Знаю, это если вниз на Зайцева?

В.В.: Вниз, туда к речке, вот с левой стороны магазинчик такой большой – вот это был магазин «Вольники», он снабжался от Москвы, вот там разнообразие было. Если нам что-то нужно было: ликёры, наливки, там, ром – всё, шли только туда.

И.В.: В каком же возрасте?

В.В.: Ну, это уже попозже, когда я уже учился в школе (смеётся).

И.В.: С какого класса начали?

В.В.: Когда я первый раз выпил, я отлично помню. Это было именно здесь, я прекрасно помню этот момент. А раньше вот здесь в коммуналке дружные люди были-то всё-таки в конце концов, хотя было и так и так, и по-разному, и ругались, и всё,  но в конце-то концов дружили: и поминки, свадьбы. Собирались все вместе, так и было. Про свадьбу я помню одно-единственное, когда Володька Ермаков женился, я вот её только помню, а поминок-то было достаточно много. И вот на одних из поминок мы… Сначала взрослые сидели за большим столом, а потом сажали детей, вот, сели, вот тут вот Оля Белова, сестра Миши, она сидела напротив, ну и раз втихаря мне красненького плеснула. Вот это была первая самая выпивка. Я не помню, сколько мне было, но я был довольно-таки маленьким. Ну, было весело.

И.В.: Ну 5 лет, 10?

В.В.: Ну да, наверное, около 10 лет, где-то вот так, но не 5, вот. Было весело. Мы потом ходили по улице, вот это первая была выпивка. А потом мы выпивали и ходили, а, значит, вот Яна Грунта, сейчас да, улица? За ней вот сейчас этот «Золото» магазин, а потом там маленький такой вот магазинчик, вот. Там не магазинчик, а какая-то топография, что-ли, сейчас вот. Он такой немножечко углублён, такой маленький, небольшой. Там разливали вино грузинское, вот, и я даже знаю, кто там разливал. Это был отец моей одноклассницы. Мелкадзе его была фамилия, вот, он там разливал красное вино. Туда вот в 8 классе уже, мне было уже побольше лет, мы туда ходили,  он нам наливал всё время. Бутылку грузинского красного винца. Кстати, с Валишевым распивали (смеётся).  Потом шли на танцы. А что такое танцы были! Вообще супер! Вот они рядом тут были. Бегом бежали туда.

И.В.:  Это что за танцы? Танцплощадка?

В.В.: Ну, да, это был городской такой, да, парк, ну так это можно назвать, и там танцы. Сначала там духовой оркестр, я помню, когда мы были совсем маленькими,  а потом ВИА, да кстати, вот этот Невский Александр, ну, он такой любитель музыки, меломан такой, он там играл даже, вот, у него образование было музыкальное,  и он играл там в одном из ВИА, потом он в оркестре играл в духовом в этом училище, вот такой был, музыкальный, очень любил музыку. Кстати, он недавно здесь был, в Коломне.

И.В.: А он где живёт, в Москве?

В.В.:  Сейчас в Москве, да. Приезжал сюда. Вот они дружат, вот, с Володькой Смирновым, и так они всё время контактируют, но не более, наверное, того. Вот, а схему я могу составить, кто где жил, прям запросто. Отлично, я отлично помню, кто, где жил.

И.В.: Хорошо, сейчас мы ещё прогуляемся по улице чуть-чуть, да, чтобы нам как-то уже, прежде чем внутрь зайти. Вот, Вы помните здесь какие-то особенности вот этой Пьяной улицы? Тут же всё изменилось очень сильно

В.В.: Да, да. Нет, сама улица-то, она не поменялась: как дома были, они такие и есть, они так в очередность такую идут, они даже ничем не поменялись дома, а вот сама площадь, да, поменялась. Тут была такая огромная арка, я помню, вход в этот парк, вот, скамеечки стояли, мы всё время там с бабушкой. У меня фотография даже есть: мы с бабушкой на скамеечке на этой сидим, вот. Тут всегда вечером было очень много народу, все выходили на улицу. Почему-то раньше выходили на улицу, сейчас, мне кажется, вот как-то идёшь по этому району, пустынно как-то – никого нет. А раньше тут было очень много народу, вот. Потом ещё попозже сделали такие два… такие две доски почёта, так можно назвать, с одной стороны и с другой. Там фотографии висели передовиков этих, коммунистов коммунистических времён советских. Да, вот тут берёзка, их было две. Она как была, так и осталась, вот эта береза. Ну, всё.

И.В.: Она была перед аркой или как?

В.В.: Нет, арка была вот с этой стороны…

И.В.: То есть арка была ближе к березе?

В.В.: Арка была вот, вот на этом уровне, наверное, на уровне окна даже, вот так, ну чуть-чуть, может, сюда сдвинута. Вот, на уровне окна была вот эта арка, большая. У меня, кстати, есть и арки фотография, я что-то тоже не нашёл: мы с мамой стоим – я, сестра, мама — и вот, это, на фоне этой арки. Есть, всё есть, надо только поискать.

И.В.: Будем ждать, будем ждать.

В.В.:  Может, даже в негативе, где, правда, надо поискать. В негативе было много, ну надо искать. Сейчас, кстати, с негативов очень хорошо делают цифру, я сдавал, вот.

И.В.: Ну, даже лучше, если это будет в электронном виде, не в распечатанном.

В.В.: Угу. Ну а так, ничего тут особого не изменилось. «Гастроном», всё как было, так и осталось.

И.В.: Переход подземный всегда был?

В.В.: Нет, Вы что? Не было никаких переходов. Да раньше машин-то не было. Тут ходили, я не знаю, как хочешь, так и ходили. Даже пешеходных переходов не было. Переходили улицу Октябрьскую, переходили в любом месте. Сейчас как-то стали просто из-за потока, из-за машин. А раньше-то какие-то… проедут две каких-нибудь легковушки, два грузовичка. Такого не было. Кстати, улицу Октябрьскую называли Большухой почему-то всё время.

И.В.: Большуха?

В.В.: Да, «пойдём на Большуху». Да, мы не звали никогда Октябрьской революции.