Рассказчик: Елена Васильевна Ломакина.
Собеседник: Екатерина Ойнас.
Дата интервью: 2023 года.
Дата публикации: 18 мая 2025 года.
«Меня воспитывали на солнечной стороне улицы»
Елена Васильевна, спасибо, что пришли к нам сегодня в Арткоммуналку. Мы хотели поговорить с вами о городе, ваших личных воспоминаниях, о вашей жизни. Давайте начнём с самого начала. Как и чем жила ваша семья, когда вы родились, где жила ваша семья? О самых ранних воспоминаниях. Что взрослые рассказывали вам об этом времени?
Родилась я на самом берегу Москвы-реки. На том месте, где когда-то стояла Свиблова башня в Коломне, около Бобреневского моста. Я была третьим ребёнком в семье. Когда я родилась, соседка спросила отца, когда он вывез меня на первую прогулку: «Ну, а теперь кто?» Он сказал: «Теперь Елена Васильевна». Поэтому я всегда поясняю, что Елена Васильевна ― это не имя и отчество, а как звание, кличка! Полное имя моё. Так меня зовут с детства. Даже внучка говорит, что у неё две бабушки ― бабушка Таня и бабушка Елена Васильевна. В детстве говорила. Поэтому я к этому привыкла.
На берегу Москвы-реки мы жили в самом первом двухэтажном доме, перед нами был ещё один частный дом, около Бобреневского моста.
Какой номер дома?
Четыре. Отец работал на мосту, потом он работал на Текстильмаше. Семья была большая. Отец был инвалидом войны первой группы, потому что прошёл, начиная с Финской, все последующие события, участвовал в них до 1943 года, когда был комиссован и приехал в Коломну. Где стоит гаубица у нас, там формировали полк. Он ходил туда на работу каждое утро, а на постое он стоял в Сандырях, где остановка «Магазин» ― и пешком туда ходил. Обедать тоже ходил в Сандыри. Ему мамина сестра, моя тётушка, моя крёстная, готовила вот такую сковородку картошки (больше-то нечего было есть ― картошка, капуста), он всё это съедал, ещё в обед успевал паёк употребить, и шёл обратно на работу. Там он встретил маму мою, нашу. С той поры он переселился в Коломну. Вообще он уроженец Санкт-Петербурга, родился на Васильевском острове.
«Мне какой палец ни уколи, одинаково больно»
Я третий ребёнок в семье. Сказать: любимый ― я не могу, и не любимый ― не могу. У нас все в семье были любимые, ко всем относились одинаково. Когда я маму спрашивала: «Ты Витальку любишь больше или Веру?» ― она говорила: «Мне какой палец ни уколи, одинаково больно». Она так объясняла, что все мы равны. Семья была заботами обременена о жизни, кормлении детей. С нами ещё жила бабушка, мамина мама, ещё приходили из Сандырей три наши двоюродные сестры, которые работали на Текстильмаше, пообедать. У бабушки была маленькая пенсия, кормил их наш отец, и они для него были всё равно что наши вторые дети. Всё это было дружно, всё это было… обычно.
Зимой катание с гор на лыжах, на реке на коньках. Потом на Текстильмаш ходили на стадион, на каток, с шести лет я каталась на коньках. Туда идёшь ― ещё силы есть, а переобуваться почему-то не хотелось, чтобы времени не тратить, оттуда ― чуть ли не на четвереньках, силы уже кончались. Приходили домой, было дружно, весело. Конечно, ссорились и мирились. Ссоры проходящие ― сказал и не обратил внимания, незначительные, по пустякам.
Расскажите о маме.
Мама работала в педагогическом институте, на заочном отделении всю свою жизнь. Надежда Тимофеевна Теплякова её звали. Она была методистом филологического факультета, а уже перед выходом на пенсию она стала заведующей учебно-консультационным пунктом в пединституте. Тогда заочное отделение находилось на Пушкина, 5. Мама там с Клавдией Ивановной Можаевой и Борисом Ивановичем Выжгиным работали для заочников, принимали там контрольные работы и всё такое прочее. Пединститут в ту пору находился на Зайцева, маме до работы было очень недалеко от дома. Перед тем, как поступить на работу, сначала она дома сидела. Родив меня, через некоторое время она вышла на работу. До самого последнего дня работала пединституте, когда он уже переехал на Зелёную.
Мама уроженка Коломны?
Мама ― уроженка Коломны, всю жизнь проживала в Коломне. Образование получала в учительском институте. Есть фотография выпускная её в учительском институте ― это наш педагогический, который сначала был учительский. У неё филологический факультет и исторический ― историко-филологический он был в ту пору. Когда её отправили по распределению в Нальчик после института, она там преподавала русский, литературу и немецкий. Какой уж был немецкий, я не знаю, но в ту пору так получалось, у неё, видимо, знаний хватало, она была человеком способным. Там она прожила недолго, отец за ней приехал, женился и привёз её сюда.
Это в каком году?
Это было в 1943 году, когда он её увидел. Она уехала от соблазнов туда, сказала: «Надо будет ― меня найдут». Вот он за ней приехал и увёз сюда. В 1945-м уже брат родился, первый ребёнок в семье.
Держали корову.
Во дворе?
Почему? У нас шикарные сараи были, и с погребами. Эта часть жизни была замечательная! В летнюю пору мальчишки ночевали в сараях, с танцев приходили, им было оборудовано место, они там ночевали.
Это уже подростками?
С танцев ― подростками, конечно, перед армией. Это была отдельная часть жизни, когда все дети во дворе свою жизнь вели, а мальчики выделились, и с этими сараями у них была связана целая часть жизни. Они все были почти одного возраста, несколько человек, им было весело и интересно.
Где же держали скот?
Это было после того, как коровы не стало: в 1956-м где-то была корова, а мальчики выросли позже, в 1960-е. Корова была недолго, но она помогла выкормить семью.
«Когда было половодье, у нас дома собирались люди помолиться»
В 1956-м или 1958-м бабушка воевала с отцом, он очень хотел провести газ, а она говорила, что это от лукавого! Бабушка была человеком набожным, была человеком старой веры. Когда у нас было половодье, когда в Бобренево нельзя была попасть в молельный дом, у нас дома собирались люди, которые приходили помолиться. У нас была большая икона «Вход в Иерусалим». Это было нечасто, от случая к случаю, когда половодье наступало, когда нашу квартиру ещё не заливало водой. Но по мосткам ходили. Не как на фото, на лодке, когда нас детей эвакуировали, а мама достирывала половички в подполе. Такие половодья у нас были.
То есть бабушка была набожная?..
Нельзя сказать, что набожная. Но всегда на ночь нас крестила. И она нам всегда говорила: «Вам жить в другой вере, вас покрестили в новую веру». То есть мы крещённые не в старообрядчестве. Бабушка была человеком очень мудрым. Братец её звал «бабка», никак иначе.
Как её звали?
Александра Родионовна Фадеева, уроженка Сычёва.
Немного про её биографию.
Что я помню, она была девочкой, которая росла с мачехой, и эта мачеха была её ровесница. Мария Елисеевна, которая похоронила мужа после войны, получала на Коломзаводе за него пенсию. Елисевна, как мы её называли, трамваев не признавала, транспорта не признавала, ходила только пешком. Она ходила из села Сычёво на Коломзавод получать пенсию за мужа раз в месяц.
Муж ― это ваш прадедушка?
Да, прадед. Она ходила получать пенсию за него. И «по пути» (!) к Бобреневскому мосту заходила чайку попить к моей бабушке. Это мачеха её приходила к нам.
Она дружили, общались?
Да. И мы к ним в Сычёво ездили в гости. Когда Елесевна погибла, около 90 с чем-то ей было, патологоанатом сказал: «Сердцу этой бабушки позавидует любой молодой». Она же транспортом не пользовалась, везде ходила пешком. Жили впроголодь, не переедали, не накапливали, поэтому Елесевна у нас была бойкая старушка. Самое ужасное, что она оглохла и не услышала трамвая… Если бы не трамвай, она 100 лет бы прожила. Она попала под трамвай.
Вообще мы из рода долгожителей. Мой отец говорил: «Я буду жить как мой прадед». А прадед прожил 106 лет. Я надеюсь, что наследственность не подведёт! Отец умер в 94 года. У него было семь ранений, в Финскую была разбита голова ― всё это наложило отпечатки.
После войны папа чем занимался?
Он на мосту работал.
Что значит на мосту?
Разводили и сводили, а в остальное время играли в шахматы! Ждали, когда загудит, тогда они пойдут разводить и сводить. Ему трудно было работать на чем-то другом, поскольку у него были ранение и инвалидность. По части того, что работать-то трудно, а сила была невероятная ― есть такой случай, когда лед шёл… У нас в детстве глыбы льда стояли перед нашим домом, они были ростом с меня! По весне Райпотребсоюз вырубал лёд для своих ледников, чтобы набить подвалы. Лёд пока стоял два-три дня, мы на него смотрели ходили ― красота невероятная! Радужные льдины: где натекло глины ― там желтоватое, где-то рыбка попадётся, если чистая струя ― она замёрзла голубым. Один товарищ сказал, что не может быть такой большой лёд. Он был с меня ростом, а мне было 10 лет ― это всё равно больше по сравнению с тем, что сейчас. На санях ездили через Москву-реку, а мы уж на лыжах проходили.
«Кто прыгал с конька, тот герой»
Расскажите про свою детскую компанию.
Компании у нас были, мы играли, бегали со двора. Было замечательное развлечение с риском для жизни. Вдоль реки, где сейчас променад, набережная, все места были застроены амбарами. Они были с высотой с двухэтажный дом: конёк крыши был на уровне второго этажа. Амбары были Райпотребсоюза, назывались они «Заготзерно». У меня где-то есть фотография этих амбаров. Меня ещё в «Коломенской правде» просили найти. Я нашла, но потом с переезда (я три года назад переехала) ещё не разбирала книги и фотографии.
Так вот, у нас была замечательная забава ― на эти амбары забираться и прыгать в сугробы. Кто прыгал с конька, тот герой. Я прыгала с конька, и ещё кто-то из девочек прыгал, ещё прыгал мальчик, который потом стал генералом, и не просто генералом, а тайным, его нельзя показывать по телевизору, но мы знаем, что он у нас боевой генерал!
Расскажите о своих чувствах, когда вы забрались на конёк и нужно спрыгнуть!
Самое главное, что прыгали с этой крыши в огороды, которые разбили за домами. Каменную стену разобрать пытались: там культурный слой приличный, вроде как земля, а копнёшь поглубже ― там стена кремлёвская. Поэтому там насыпали, привозили из леса землю наши старшие ― родители, товарищи, братья. Кто как мог восстанавливал свой огород. В этом огороде рос крыжовник и прочие кусты. Они были огорожены такой штукой ― квадратиками.
Доской.
Нет. На четырёх палках стояли планки, чтобы крыжовник не так разваливался. Тогда же не было, того, как сейчас, в магазинах продают. Наши родители колышки забивали, на них планки ставили. Главное ― не сесть в этот куст. А снег-то был огромный, куста не было видно. Думаешь: где у нас здесь куст!?
Анализировали!
С риском для жизни почему: крыша была ветхая, в дырку бы не поспасть, туда пролететь было ― не самый приятный момент. А самое главное, что там тётя Клава ходила с ружьём, сторожиха, как она у нас называлась. Тётя Клава ходила, высокая женщина с ружьём. Она боялась за нас, теперь-то мы это понимаем, а тогда казалось, что она не даёт нам развлекаться. Вот мы прыгали с этой крыши, хулиганили иногда, делали стукалочки: палочка, к ней привязывается длинная верёвочка, как бикфордов шнур, но не поджигается, палочка устанавливается на окне на картофелину так, что, когда её дёргаешь, она стучит в окно. Соседка выбегает ― там нет никого! Пока она разглядит картофелину с палочкой… потом она бежит за нами…
Как вам доставалось?
По-разному. Доставалась всем. Весело жилось! Родители с нами справлялись своими силами, как могли. Не только увещевания были, по-разному было.
Вы чувствовали, что родители строгие, справедливые?
И строгие, и справедливые. Я всю жизнь вспоминаю в качестве характеристики того, как я была воспитана, когда я в четырнадцать почти лет уходила из дома. А это был тот редкий день, когда было застолье у нас, обычно застолий не было в доме. У нас застолье ― это когда с лыжных прогулок пришли с друзьями, мама тут же горячий обед ставила, пироги с черникой, мочёная брусника, всё это вкусно и замечательно. У мамы всегда были пироги, когда кто-то приезжал в гости, а гости постоянно ― друзей много. И вот собрались гости, а мне что со взрослыми за столом сидеть ― мы с подругами уходили куда-то. Отец мне вслед что-то сказал, а я ему ответила с вызовом: «Да ты что!» Сейчас бы внимания не обратили, а тогда я не знала, как я вернусь домой. Вот строгие или не строгие родители? До сих пор меня оторопь берёт: я не представляю, как я могла отцу так сказать!
При этом сказать, что мы боялись родителей ― нет. Когда сам что-то сделаешь, то за себя стыдно и страшно. А что накажут несправедливо ― нет, всё шло по справедливости.
«Валенки летали из одной комнаты в другую»
У вас была отдельная квартира. Как она была устроена?
Она была устроена замечательно. Она была двухкомнатной. Причём одна комната была тёмная проходная, потом в этой комнате прорезали окно. Вторая комната выходила на улицу Зайцева, что сейчас спускается к Москве-реке, как и тогда. Эти два окна достаточно освещали эту комнату, она была довольно большой. И большая довольно кухня ― метров 15–18. Водопровода не было, все удобства были во дворе. Воду приносили с бассейки, как она у нас называлась.
С Молочной площади?
Нет, у теперешней «Калачной» бассейка была, перед Пятницкими воротами. Туда ходили за водой. А ещё я помню момент, когда я выхожу из дома на пляж. Лето ― какое развлечение? На Пьяной луке пляж. Сашка Буханов везёт Теплякова на мотоцикле (тогда «Явы» у ребят появились), и у Витальки на спине огромный целлофановый пакет с водой, он его держит. Когда я пришла на пляж, он сидел сгорбленный ― вода холодная, замёрз.
Для чего это нужно было?
Воду пить на пляже. Друзья сказали: «Вы на мотоцикле, сгоняйте, вот вам пакет». Они сгоняли, потом в кружечки разливали.
Из бассейки шла ледяная?
Конечно, она всегда там была ледяная.
Как вы были распределены в квартире?
По-разному. Племянницы мамины иногда оставались ночевать, потому что кому-то надо было на завод рано идти, или болела у нас одна из них. Валенками с Виталькой дрались, валенки летали из одной комнаты в другую. Размещались очень здорово. Стояла кровать родителей высокая, с пуховой периной, это был предел мечтаний ― поспать на маминой кровати. В другом углу находилась наша с сестрой кровать. Брат, как мальчик, жил в тёмной комнате. Как анфилада идёт: здесь его кровать стояла, а здесь бабушкина. У бабушки под подушкой всегда была мелочь, конфетки и Лествица (она староверка, на ночь всегда читала молитвы). Мы всегда знали, что у бабушки что-то вкусное под подушкой было. Мы могли это взять, но не было даже вопроса, чтобы взять без спроса.
Для меня ещё было особое удовольствие, когда на кухню приходили бабушкины соседки-подружки, они о чём-то разговаривали, тихо играло радио, какой-нибудь «Театр у микрофона», а я лежала и засыпала. Это было райское наслаждение! Когда ещё сестра где-то ходит, а я как младшая… Из чёрного сукна над моей кроватью висел коврик. Он был такого формата, как этот стол, а на нём из ленточек были пейзаж, бабочки, цветы. Именно чёрное сукно. Оторочен чем-то. Этот чёрный суконный коврик я так любила, а потом мама какой-то своей студентке его подарила, было так горько, что она отдала. Она сама его вышивала.
«Я должна была есть на кузнецовском фарфоре»
У нас напротив, в доме номер 5, жила Елизавета Яковлевна Радюшкина. Я о ней уже писала, в «Коломенской правде» была статья. Катя Кравцова смеялась на фразу, что, поскольку я была болезненным ребёнком, меня воспитывали на солнечной стороне улицы. Я к Елизавете Яковлевне ходила делать уроки. У нас дома была бабушка, но ей нужно было кормить девочек, приходящих с завода, и всё такое прочее. А я младшая, я ходила на второй этаж, на солнечную сторону, делала уроки. Вместе со мной делали уроки в этом же доме, в этой же комнате соседские мальчики: Гена Парфёнов, Юра Морозов. Мы сидели делали уроки под присмотром Елизаветы Яковлевны. При этом она была медсестрой в тубдиспансере. Она не была учительницей. Она была женщиной одинокой, перенёсшей костный туберкулёз, лежала года четыре, поэтому не выросла с юности, была очень маленького роста, ходила с палочкой, инкрустированной серебром. Была из рода Кочергиных, которые у нас в Коломне купцами были. Но она из крайней ветви. Тётушка её, когда они уже обеднели, стала белошвейкой. У Елизаветы Яковлевны я должна была есть на кузнецовском фарфоре с ножом и вилкой, по средам у меня были сочинения, я либо сочиняла стихи, либо писала какую-нибудь историю.
По её заданию?
Такие были условия! Это не по школе. По пятницам приходил Алексей Михайлович Платонов, который был коломенским художником, самодеятельным, он был очень хороший художник, но для себя. Он учил меня рисовать. Это совершенно дело неблагодарное! Рисовать я до сих пор не умею, никогда не умела. У меня один раз в жизни получился рисунок на уроке рисования у Василия Васильевича Комиссарова, он у нас преподавал в 7-й школе. Если ему что-то не нравилось, он говорил: «Сволочь, сумку на час». Он оставляет человека на час, отбирает у него сумку. Тогда, испугавшись, что меня куда-то на час оставят, я чего-то нарисовала! Больше я в жизни ничего не рисовала.
Но Алексей Михайлович почему-то говорил: «Я тебя научу!» И научил так, что я нарисовала Маринкину башню. Она долго у меня хранилась, потом я её вышила. По средам я писала, по четвергам я вышивала, поэтому я могу заштопать так, что и не видно будет, что это заштопано.
Вас опекала Елизавета Яковлевна?
Да. Я иногда у неё ночевала. До сих пор помню историю. Бывают ложки в старых домах. Ложки такие и я однажды купила. Где «Калачная», там был посудо-хозяйственный магазин, я однажды встретила подобного рода ложки: круглая ложка и тоненькая кручёная ручка. Приходит врач к Елизавете Яковлевне. А я болею, у меня ангина. Там половодье, а на втором этаже я живу у Елизаветы Яковлевны. Родственники уехали в Сандыри к остальным, чтобы остальную семью не заражать. Елизавета Яковлевна сказала: «Леночка остаётся у меня!» Мама сказала: «Хорошо, спасибо». Это была такая дружба, никаких расчётов не вели. Как-то ей, наверное, помогали… Она меня забирала к себе. Я на уютном сундучке у неё за столом спала, там было мягко и хорошо. Мы ждали врача, но не предусмотрели одну вещь. Когда врач сказала дать ложку ― посмотреть горло, как шпатель, Елизавета Яковлевна взяла первую лежащую на столе чистую ложку. Врач посмотрела-посмотрела: «А настоящей ложки у вас нет?» Это была серебряная с чернью, с красивыми росписями ложка с кручёной ручкой.
Я знаю, что нас Елизавета Яковлевна к своим друзьям из тубдиспансера водила на новогодние праздники. Там была семья Ливскиндтов, Борис Абрамович…
На Посадской корпус?
Да. Там же, в этом же доме жила Александра Алексеевна Сербаринова, которая была чуть ли не главврачом тубдиспансера в ту пору. Про неё я помню историю, когда Александра Алексеевна лучший диагност в городе была, по лёгким она знала всё и слышала всё, слух был замечательный, она говорила, какая доля хрипит. А когда заболевала её мама, она говорила: «Шур, только ты мне настоящего врача вызови!» Мама Сербариновой. Это приятельница Елизаветы Яковлевны, с которой мы были дружны.
«На именины самовар поставили!»
Ещё интересно память сохранила: когда ночью просыпаешься, а по улицам едут огни. Это через мост Бобреневский шли машины. Когда они останавливались… Кто-то мне говорит сейчас: вы переехали, у вас там трамваи ходят! А я прожила на реке, на которой гудели пароходы, на которой громко разговаривали шофёры, когда стояли на переправе, когда мост был разведён. Всё это шумно и бурно было.
Почему ночью огни? Такое активное движение?
Да. Бобреневский мост был рабочим. Возили что-то и днём, и ночью. С 1950-го по 1960-е.
Активнее была жизнь, чем сейчас?
Сейчас там кальяны и прочие шашлыки. Тоже активная жизнь, но в другом аспекте. К бабушке очень любил заходить из Бобренева дядя Гриша, с четвертинкой, он был конюх, на лошади на телеге ездил. Когда мост был разведён, он говорил: «Баба Шур, я к тебе». Она говорила: «Ну садись». Он всегда говорил: «Луковицу дашь?» ― «Конечно, дам». Особо кормить было нечем. Слава богу, корова была в самом начале. Вот он всегда выпивал рюмочку и говорил: «Лучок ― моя закусочка».
У семьи был огородик?
За сараями.
Много земли было? Кто что выращивал?
У нас была слива замечательная, малина, выращивали грядку огурцов. Не знаю, сколько, надо у Виталия Васильевича надо спросить, он, наверное, помнит. Отец там построил беседку, в которую мы приходили, могли играть, когда совсем жарко было, мы совсем маленькие были.
Для детей и взрослых?
Да, а ещё у нас были самовары! Специально в Конев Бор ездили за шишками, чтобы их растапливать.
Самовар по какому случаю ставили?
В будни не до того было. Бабушка говорила, я всё время обижалась: я всё время хотела, чтобы Елена и Константин были мужем и женой, а она всё время говорила: «Поздравлю тебя, сегодня матери Елены, царя Константина». Потом я замуж за Константина вышла ― сбылась мечта, и муж у меня Константин! Так вот, например, был день моих именин, бабушка нам самовар выдала, мы пошли с шишками.
Именно именины, не день рождения отмечали?
День рождения тоже отмечали, но это не было таким торжеством. А на именины самовар поставили! Причём у приятеля, тот, который генерал, они с сестрой близнецы, в один день родившиеся. У них 2 июня день рождения, а у меня 3 июня именины. Второго день рождения их прошёл спокойно, а именины у самовара праздновали!
Какие были угощения?
Пироги. Но именно в выходные. Не до пирогов было в будни.
Мама пироги в печи делала? Была печь на кухне?
На плите, в духовке. Газовая плита, две конфорки. Мама готовила пироги необыкновенные! Айзик Геннадьевич Ингер (преподаватель Коломенского пединститута, выдающийся литературовед – ред.) говорил: «Даже в “Национале” таких пирогов не ел!» А мама всегда говорила, что у Веры, у сестры, пироги значительно лучше. У Веры да, вкусные пироги. А я совершенно не пекущая. У меня муж любил выпечку, но говорил: «Удовольствие получаешь только у тёщи и у Веры Васильевны, они пекут, а жена нет».
Какие ещё праздники отмечали?
Новый год! Мы ложились спать, а ёлка стояла в комнате. У нас была забава много лет в детстве: найди ёжика, найди часы, то, сё ― игрушки на ёлке. Игрушки были разные: из папье-маше, стеклянные, потом ерунда на прищепках. Старик с золотой рыбкой, на прищепке стоит, уже более современные, я потом детям отдала.
Из чего состояла подготовка к Новому году? Вы участвовали?
Мы участвовали. Не было такого, чтобы празднество было. Иногда даже спали в Новый год. Застолья, как правило, не было. Отец был совершенно непьющий, даже и разговора не заходило, мама говорила: «Пить я начала только с зятьями». Тем более, что один из них был доктор и всегда привозил вкусного коньяка.
«Кагэбэшник сказал: “Эх, если бы у меня такой учитель был!”»
Расскажите про школу.
Школа началась очень своеобразно у меня, как у многих в ту пору. С трудом теперь представляю, что ребёнок в первый класс идёт с соседскими друзьями, что мама его не провожает. У нас так случилось, что я пошла с соседями в первый класс в 4-ю школу. 4-я школа находилась на углу улицы Зайцева и Исаева, бывшей Бобреневской. Там я проучилась первые три класса. Я пошла в эту школу, три года мы там проучилась, а в 4-й класс нас перевели уже в здание теперешнего медучилища на Пушкина, в бывшую гимназию. Мы там проучились два года, а потом пединститут переехал, стала 7-я школа, мы туда пришли. В пятом–шестом классе туда перешла в среднюю школа.
До конца там были?
Нет. Мы переехали на Зелёную в 1968 году, в 14 лет я уехала отсюда, и мама меня своей властью перевела в 8-ю школу. Я ходила в первую смену в 8-ю школу, а во вторую смену в 7-ю школу, настаивая на том, что я буду учиться в 7-й школе, заканчивать со своими. При этом я была комсоргом в 8-й школе, а в 7-ую ходила учиться. Потом это образовалось само собой: географичка меня не стала спрашивать, и я перешла обратно в ту школу, куда меня мама оформила.
Что-то отметилось, какие-то воспоминания? Вы любили школу?
Наверное, как большинство ― пообщаться ходили. Я очень любила литературу и русский. Русский как получится, а литературу не любить у Елизаветы Владимировны Головастиковой было нельзя. Нам повезло почти со всеми учителями, у нас была великолепная классная руководительница Валентина Ивановна Некрасова, дай бог ей здоровья, она жива, мы в феврале на концерт его мужа ходили, который в 89 лет ещё 70-летие своё на сцене отмечал, в Куйбышевском дворце (ДК Тепловозостроителей, бывший им. Куйбышева – ред.).
Елизавета Владимировна Головастикова ― удивительный человек в том смысле, что она преподавала не как все. Она и актриса, её даже все хулиганы боготворили. Она была необыкновенная! Она всегда приходила необыкновенно красивой на уроки, она была всегда причёсана, всегда одета с иголочки, подтянута. Она преподавала так, как не преподавал никто! Я с ней дружила до самой смерти, мы её хоронили, ей было 98 лет, в 2010 году она умерла, 10 февраля. Она рассказывала смешную историю про себя, когда её вызвали в КГБ, тогда было всё сложно. Её вызвали вдруг, потому что одна из родительниц сказала: «Что это Елизавета Владимировна преподаёт школьникам какие-то религиозные науки вместо того, чтобы читать литературу!» Оказывается, она могла спросить… Все знают стихотворение: «Зима!.. Крестьянин, торжествуя…» Вопрос: почему крестьянин торжествует? По какому поводу? Написано у Пушкина и написано, торжествует и торжествует. Она всегда говорила, что у Пушкина ни одно слово просто так не написано, как ни один кирпич просто так не лежит, все функциональны в кремле. Перед этим Пушкин писал, что «В тот год осенняя погода Стояла долго на дворе, Зимы ждала, ждала природа. Снег выпал только в январе. На третье в ночь». Оказывается, если снег не выпадет до какого-то праздника религиозного, не Рождества, какой-то Афанасий был, не помню, то земля замёрзнет, озимые померзнут ― урожая не будет. А тут снег выпал ― крестьянин торжествует. Она рассказывала вот так детям про то, что писал Пушкин. Мама выразила недовольство. Кагэбэшник на неё посмотрел и сказал: «Эх, если бы у меня такой учитель был!» И отпустил с миром.
Вот на таких людей мне везло. Я в этом смысле счастливый человек, мне на добрых людей везёт. Я всю жизнь прожила ― редко, чтобы что-то случалось не так. А так все замечательные.
Родители уделяли внимание тому, как вы учитесь? Хвалили, ругали? Или это была ваша ответственность?
Это была наша ответственность. Но это было, как во многих тогда семья, если хорошо ― это норма, а если плохо ― тогда ругают.
До какого класса вы доучились?
До девятого в 7-й, потом в 8-й, 11 классов в 1971 году окончила.
Вы хотели получить полное среднее образование?
Мама вообще считала, что высшее должно быть. Несмотря на то, что у отца было четыре класса. Но отец цитировал «Онегина», читал все книги, которые дома появлялись в библиотеке, они по очереди с бабушкой читали. Я даже вспомню, что она по буковкам складывала и читала ― Шолохова многотомник…
Вслух?
Шёпотом.
Для бабушки куратором по чтению был отец?
Никто! Виталий Васильевич у нас заведовал библиотекой, покупал книги. Говорил: «Мам, опять привезли подписки». У нас был Шекспир. Бабушка с отцом читали, страшно спорили, как стоит в Сычево конёк. При этом они друг друга любили и были заодно, если нас касалось.
«Собор был – как гайдаровские графские развалины»
Как менялся город за время вашего детства, юности?
Город был необыкновенно красивый. Я даже туристам это говорю. Крестовоздвиженский собор Брусенского монастыря стоял в таких кущах! Это были как гайдаровские графские развалины. Это была такая красота особая! Когда Ломакин всё это дело расчистил перед тем как восстанавливать, ему ж сначала сказали, что надо сделать концертный зал из этого Крестовоздвиженского собора, и целых два года он проектировал концертный зал. Даже приезжала Валентина Пономарёва сюда с рекламным концертом, чтобы узнать, стоит ли затевать это дело. Оказалось, что стоит: когда Пономарёва пела, она сказала после концерта, что она никогда в такой акустике не выступала. Там невероятная акустика! Ещё один момент интересный. Было лето и жара 36 градусов. Когда мы все от жары вошли в этот храм ― красота была невероятная, но когда мы вышли из этого храма ― мы были как суслики, никак согреться не могли. Это 1990-й, 1991-йгод. Как раз фотография ломакинская висит на стенде в Брусенском монастыре, прямо внизу ― это как раз когда ещё было благоустройство под концертный зал. Потом РПЦ начала диктовать свои условия, тогда надо было делать храм. Он его спроектировал, а построил уже Тепляков в 2007 году (после гибели Ломакина в 2003 году).
Про город. 1950―1960-е. Что вы помните из детства? Как вам представлялся город?
Город у меня был моей окраиной. Это весь город. В какие-то другие края мы не заезжали. Где мы жили, там посад, у нас родственники жили на Посадской улице, к Ливскондтам я ходила. И я, и сестра ― все ходили на ёлки новогодние. Была необыкновенно интересная штука: в коломенском пединституте делали монтаж ко всем праздникам ― октябрьский, 1 мая и прочие события, какие были. Они назывались «монтаж», а на самом деле это были театрализованные представления. Руководил всем этим Глеб Артемьевич Шпеер. Из студентов была самой активной Валентина Ивановна Иванова, завуч 10-й школы нынешней, сейчас она на пенсии, она была солистка, в новогодние ёлки она хоровод водила. Эти монтажи были необыкновенные театральные представления! В институт на монтаж попасть ― это было невероятной удачей.
Это именно в стенах института?
Да. Студенты готовили по случаю праздника. В пединституте проводили киносеансы. Ещё киносеансы проходили на баржах, которые приходили: «Миллион в мешке», «Белоснежка и семь гномов» показывали. Я маленькая была, я плохо помню, помню только, что мы ходили и как заворожённые смотрели!
Пришвартовались к берегу, внутри кают?
Наверное, я уже не помню. Помню, что «Миллион в мешке» и «Белоснежка и семь гномов» я смотрела ещё голливудские. «Колдунья» меня очень тогда потрясла, но это я уже была старше, это показывали на пристани на берегу.
Где это, тоже в помещении?
В помещении, Речпорт теперешний. Там был зал, в нём показывали «Колдунью» с Мариной Влади.
Кто был инициатор показов?
Не знаю. Мне тогда было не до этого!
В институте в каком помещении были показы?
На третьем этаже в актовом зале.
Тогда могли прийти с округи, местные?
Нет. Мы же дети сотрудников. Но мы кого-то из подружек, конечно, с собой притаскивали. Ещё интересный момент: откуда у меня, может быть, желание быть экскурсоводом появилось. Наталья Александровна Рощина собирала нас летом, беспризорных институтских детей, и по этим развалинам водила, рассказывала нам все истории. Мы представляли: если эта башня будет построена, какая она будет такая красивая!.. У меня в жизни была ненормальная мечта ― посмотреть, как выглядит Парфенон раскрашенным. И я увидела его в телевизоре, когда была компьютерная графика! Мечты сбываются. Парфенон Парфеноном, но у нас и своих Парфенонов хватает!
Вот Наталья Александровна нас водила. Она своих детей занимала и нас заодно.
Это был курс?
Никакого курса, просто пошли гулять. Раз в лето она нас водила.
В основном по кремлю или по посаду тоже?
И по посаду, и по кремлю. Мы ещё у них на даче могли отдыхать, может, потому что мама работала. Орловский (Станислав Орловский ― архитектор-реставратор, занимавшийся Старой Коломной – ред.) однажды меня спросил: «Ты когда читала “Щелкунчика?”» Я сказала: «Вот в таком детстве. Раиса Ефимовна Вульфсон ― преподавательница нашего института, она у нас языкознание вела на филфаке. Я “Щелкунчика” ещё того читала». ― «Какое у тебя образование и воспитание!» Мы видели много чего интересного, что сейчас детям не всем удаётся увидеть.
«Кто злее ― мои подруги или волкодав…»
В Москву вас вывозили?
А как же! На ёлки новогодние ездили во Дворец Съездов, в Лужники. Меня поразила одна история: выходит Лисичка и говорит: «Ой, он в слове “ещё” сделал четыре ошибки ― исчо».
С родителями ездили?
С отцом. Всех нас возил, всех троих детей. Но брат быстро от нас отделился, у него были свои интересы, ёлки стали ему неинтересны, а вот нас с сестрой он возил очень долго. Это было целое событие.
В другие части города не было смысла, вы не выходили?
Было не для чего. До того, как мы переехали на Кирова к «Могильному» ― «Могильный», «Болотный», все эти наши названия (народные названия магазинов, данные по местам их расположения – ред.), ― туда не было нужды ехать. В Бобренево ходили гулять, для меня этот километр с небольшим было тяжеловато в детстве ходить. Когда мы ездили на лыжах: река замёрзла, ехали до «запретки» ― это 113 километр, в этой «запретке» мы огибали всё огороженное, ехали туда, а потом обратно возвращались по другой стороне. Я панически боялась собак: меня вот такусенькая собачка в 4 года или в 5 тяпнула за ногу. Я с той поры собак боялась, пока муж не привёз щенка, я перестала бояться собак, потому что своя выросла. Мы на лыжах уезжали за реку и возвращались. Когда с нами кто-то из старших был, ездили в Рождественку прямо на лыжах, с горки кататься.
Почему «запретка»?
Это народное название. Вообще это запретная зона, туда заходить было нельзя, там волкодавы такие. 113 километр, который на том берегу реки, перед Коломной станция.
Почему там волкодавы?
Там охранялся мост. Это же послевоенное время. Он до сих пор охраняется, просто не так тщательно. Вернее, сейчас какие-нибудь другие способы охраны есть, а раньше были огромные волкодавы. У меня была сумка через плечо, поэтому мне все подруги свои бутерброды отдали. Пошли на лыжах. Когда волкодав прибежал на меня, я все эти бутерброды ему и отдала. Кто злее ― мои подруги или волкодав, ― я до сих пор ещё не знаю! Они потом меня чуть не съели за эти бутерброды! Всякое в жизни бывало.
«Деньги ребёнку на всякие лихие болести»
Когда вы в первый раз в магазины были отправлены? В какие магазины?
Как родилась, так и отправлена! У нас «водный» магазин (специализированный магазин Речпорта – ред.) был через два–три дома, там всего хватало. Там были вещи, кубики такие ― назывались какао, это после 1961 года, первый полёт в космос, и мы думали, что космонавтам такие дают, чтобы они там пили. А мы их грызли просто, сахар и кубики, которых мы никогда не видели. До сих пор помню: банка икры чёрной ― 19 рублей (бабушкина пенсия), эта банка икры чёрной лежала с севрюгой на крышке, в водном магазине. Потом были времена хрущёвские, когда в очереди стояли, нас посылали выстаивать в очередь. Мы там проводили по часу-два-три в том же «воднике».
Сюда доходили?
Конечно, доходили до морозовской булочной. Морозовская булочная была осложнена немного: в ней продавались соки, стояли колбы с томатным соком и прочими делами ― значит, надо ещё выделить деньги ребёнку на всякие, как бабушка говорила, лихие болести. У бабушки было много выражений: «Ну и чего ты на стол смотришь как новоприведённая?»
Захаживали в «Три поросёнка»?
А как же! Бабушкина родственница там работала. Они были замужем за братьями, и в этих «Трёх поросятах» Александра Петровна была заведующей то ли отделом, то ли всем магазином. Тогда бабушка нам это не говорила, нам мама потом уже рассказывала ― и как у неё Венечка Ерофеев учился, и всё остальное, она давала ему список контрольных.
Расскажете?
Не расскажу, потому что всё, что я знаю, ― это что был Венечка Ерофеев. Как мама сказала: «Ой, да ну его! Контрольные впрок не пошли, всё равно бросил и ушёл».
Она переживала?
Нет, она не переживала, ей всё равно было. Просто она всегда хотела помочь студентам. Она говорила: «Вы сегодня к Ингеру не ходите, он сегодня не в духе, подождите, а идите к Рудневой, она сегодня в хорошем настроении». Она методистом была, она принимала контрольные, раздавала рецензии, рассылала.
Она помнила Венечку?
Когда о нём стали говорить, когда он написал своё известное, она сказала: «Ох, надо же, а проку никакого! Грех на душу взяла, дала ему контрольную списать, а он…» Больше ничего не знаю.
Когда он стал уже известным?
Это её никак не тронуло. Она порадовалась за человека, что он известный, не более того. У нас не было почитаний. Авторитеты были: Глеб Артемьевич Шпеер был авторитет несомненный, когда он с Громом шёл, со своей овчаркой, на ту сторону реки гулять ― это было целое событие. Он был деканом филологического факультета.
Он здесь жил?
На Пушкина. На первом этаже жили Шпееры, на втором Вульфсон с Пустоваловым, и Рудневы где-то жили рядом. Заочное отделение там же, в одном дворе было.
Служебные были квартиры?
Да.
Там же было общежитие?
Да, наших студентов. У меня приятельница есть, которая буквально вчера сказала: «Ты помнишь наша общежитие на Пушкина?» Помню, конечно, я же там жила, но я никогда не ходила в это общежитие, а она там жила, когда поступила в институт.
Можете рассказать, из чего состояло общежитие?
Понятия не имею, я там никогда не была, даже не знаю, где и что. Сосновскую Надежду можно спросить, она один из лучших переводчиков страны, бард известный, по кличке Пахмутова.
Творческий псевдоним!
Да, у неё в институте был. Она училась в группе с сестрой, хотя все мы с ней дружили, и Виталий Васильевич, и я. Я даже больше, чем сестра и брат с ней сейчас дружим, она иногда рассказывает про переводы. Кстати, она всего Конан Дойла перевела сейчас, все рассказы про Шерлока Холмса. Последний перевод был 1946 года, а её уже обновлённый, меньше купюр, чем было в 1946-м.
«Я живу на околице в 14-этажном доме!»
Как изменилась жизнь семьи, когда вы переехали? По какому случаю переезд состоялся?
Потому что заливало водой всю квартиру, не просыхала эта квартира никогда. В углу, как букет, цвёл всегда кусок плесени. Это было совершенно неправильно!
Семья искала возможность обмена и переезда?
Тогда не было обменов и переездов. У отца как инвалида войны, имеющего троих детей, было право для переезда в лучшие условия, и нам дали трёхкомнатную квартиру на Кирова, 46, где Виктор Васильевич сейчас проживает.
Это был новый дом?
Да. За нами было полеи кладбище, больше ничего не было, потом уже всё достроили. Теперь у меня последний дом в Коломне, я живу на Захарова, за мной только пойма реки Оки, поля, где Донской собирал войска, дальше только Озёры. Я живу на околице в 14-этажном доме!
С видом на историческое поле. Дай бог, его не застроят.
Когда я ходила, когда у меня шло строительство, мне надо было по разводкам электрическим взять чертежи, схемы, я девочек спросила: в планах есть что-то со строительством? Они сказали, что в ближайшие десять лет нет. Но каждый раз как трактор выезжает на это поле что-то копать, я смотрю, не копают ли там под фундамент. Закаты каждый день новые показывают ― красота необыкновенная!
Как с соседями складывались тогда в новом доме отношения? Какие жильцы там оказались?
Жильцы самые разнообразные. Отцу эту квартиру дали как участнику войны, а всех остальных переселили из бараков Щурова. Понимаете, что там было… В соседнем в подъезде, это было уже позже, он на год моложе моего сына, жил Дениска Лебедев (несколько лет был главой г. Коломны – ред.) ― в одной песочнице, что называется, они и потом встречались, через одного ещё приятеля были дружны. Наши дети. Дяденьки взрослые, 50 лет в этом году.
Это был какой год переезда?
1968-й.
Как-то отмечали?
Понятия не имею! Бабушки уже не было, в 1962 году она умерла. В 1964-м брат из армии пришёл.
В каком составе вы тогда переезжали?
Родители и нас трое. Там были тропинки выложены, дорожки деревянные, мы по ним ходили. Стоили девятиэтажку с магазином, который теперь «Магнит», и почту строили, строительство продолжалось, поэтому грязь была непролазная.
Там вы находили компанию, с кем гулять?
Конечно. Бараки расселили, они там все многодетные. Потом, когда я в 8-ю школу перешла, все одной дорогой ходили, тут очень быстро завязываются знакомства. Мама была очень рада, что ей рядом с институтом, одну остановку только дойти.
«Муж меня перепутал на танцах»
Чем-то окончание школы запомнилось?
Закончилась школа ― естественно, выпускной. И зачем-то придумали катер. Мне это до сих пор непонятно: ночь глубокая, спать ужасно хочется, холод собачий! Что на этом катере делать, не знаю. До сих пор не понимаю, зачем катер придумывают для детей! Нас в Бочманово погнали чуть ли не пешком. Я понимаю ― рассветы, но у нас был не самый тёплый рассвет. Был холодной день, утро. Надолго запомнилось. Я была единственной, кто пришёл с молодым человеком. Все меня за это…
Осудили?
Нет, они были с ним знакомы и дружны, но как-то воспринимали, как будто я от них отрекаюсь ― зачем же я привела с собой. А он не отпустил меня в ночь глубокую.
Это ваша первая любовь была?
Нет, это не первая любовь, но это был мой муж, первый и единственный.
Он не был вашим одноклассником?
Нет, он был старше меня. Он меня перепутал на танцах. Подошёл ко мне и пошёл провожать. А потом говорит: «А ты зачем переоделась?» В этот же вечер. «Ты, ― говорит, ― была в светлых брюках, а сейчас ты в юбке». У меня был костюм с вырезом. Такой вопрос был. Я говорю: «Я не переодевалась». Он проводил меня до дома. На том поговорили и расстались. Он из Коломенского провожал меня. А через три дня, едучи в трамвае, когда мы с сестрой ехали уже в «Бобры» ― Бобровский сад, она говорит: «Смотри, какой молодой человек стоит». Я: «Да. Да-да-да…» На выход выходим, он: «Ой, привет!» Уж тогда его очередь была удивляться, когда мы обе перед ним предстали. Он ещё полгода спрашивал, подходил: «Ты старшая или младшая?» Хотя по прошествии многих лет, нас продолжали путать. Сын старшей моей сестры всегда говорил: «И чего все тётю Лену путают с мамой? У них общего только ― пучки и очки!» У нас были длинные волосы, у обеих были закручены… «котлеты» такие, как мой муж говорил.
Сколько продолжалось сватовство?
Сватовства не было. Дружба продолжалась 4 года, а потом 30 лет брака. Я поступила в институт и потом из него ушла.
Расскажите.
Не буду!
Вы сами выбирали направление?
Не сама. Мама считала, что я должна поступить в коломенский пединститут. А я страшно хотела поступить в медучилище, учиться на медсестру, стать фельдшером или медсестрой! Может быть, я бы с мамой не согласились, сделала бы поперёк, но математика у меня не очень любимый предмет, я подумала, что математику я не вытяну. Поэтому я поступала в пединститут, на иняз. Потом, когда случились у меня разные катаклизмы, но не с учёбой, мама меня своей властью перевела на филологический факультет, и я сдавала Ингеру в коридоре сдавала выразительное чтение. А Геннадий Владимирович Дагуров подсел ко мне в трамвае, прижал к стене и сказал: «Дуршлаг или друшлаг?» ― «Дуршлаг». ― «От слова “дура”?» ― «Нет, от слова “дурак”». Он потом маме жаловался: «Представляешь, она мне сказала, что я дурак!» Я говорю: «Я ничего такого не говорила!» Так весело жили.
Поступали на иняз на английский?
Да.
Потом перевелись на филфак на третий курс?
Где-то так.
Заканчивали уже филфак?
Не скажу.
Чем отметилась институтская жизнь, что особенно запомнилась?
Тем, что я со своими однокурсниками мало с кем общаюсь, хотя с самыми яркими и интересными до сих пор в дружбе и в переписке. Они до сих приезжают ко мне на экскурсию или просто в гости. Я считаю, что подарок судьбы ― моя подруга Сосновская, бард, переводчик, человек интересный необыкновенно.
Институт подарил друзей.
Да. Есть одна общая подруга, которая на всяких мероприятиях говорит, что она благодарна своему мужу за то, что он подарил ей круг друзей. Наш круг ― это действительно обретение… полезное сказать ― ничего не сказать. Душевное, полезное.
«Человек был болен реставрацией, женат на ней»
Расскажите о супруге.
Человек был наивный. Который спрашивал: «Старшая или младшая?»
Какая его профессиональная и личная биографии складывались?
Биография сложилась очень интересно. Он был человек ищущий, долго себя искал. Сначала был художником на ЗТС. Было время, когда ребёнок родился, нужно было зарплату побольше, он искал ещё подработки.
У него художественное образование?
У нас не принято образование.
Все талантливые самоучки!
Абсолютно! Я как-то рассмеялась: «У тебя десять докторских диссертаций!» Потому что как-то в студии Останкино академик Лихачёв сказал, что человек, восстановивший хотя бы один храм, считается защитившим докторскую диссертацию. У него десять докторских диссертаций и одна своя церковь! По его проекту в Коломне тоже церковь построена, это церковь в Протопопове, церковь крестильная, Сергиев храм. А рядом большой собор уже его ученик построил, Антон Гаврилов. Дело в том, что реставрация началась не с храмов, а с Николы-на-Посаде (старообрядческая церковь Николая Чудотворца на посаде – ред.), с черепицы. Потому что Анатолий Дмитриевич Червяков организовал мастерскую, в которой они делали черепицу на Николу-на-Посаде. Константин к нему пришёл как раз. А потом, после того, как у него уже было 10 храмов, после того, как он по всем городам и весям ― Калуга, Кашира, Зарайск, Толгский монастырь, Новый Иерусалим, Пощуповский монастырь, Москва, Рязань, соборы главные расписывал, был благословлён в Сочи, в Краснодаре, ― его спросили, какая у него главная работа, он сказал: «Вот этими руками на одну главку налепил черепицу в мастерской Анатолия Дмитриевича Червякова». Он считал это самым главным своим достижением. Один кокошник стоит на Успенской церкви ― он это ради собственного удовольствия вылепил.
Вообще человек был болен реставрацией, женат на ней. Человек, который всего себя посвятил реставрации.
Как складывался его путь, как он к этому пришёл? Он был художником на ЗТС…
Потом он пошёл в реставрацию, лепить черепички к Червякову. Потом уже как-то так случилось, что он устроился в Москву в проектный отдел, там начал чертить. Виталий Васильевич говорил, что ни у кого не было таких чертежей, как у Ломакина.
При этом я с ним познакомилась, он приехал на два дня из Питера, поступив там в ЛИИЖТ. Он поехал туда за своей подругой и поступил, потом они расстались по какому-то поводу, он обратно вернулся в Коломну. Потом он решил, что ему надо в Питер, и поступил в университет Герцена. Проучившись полгода, он приехал в Коломну и поступил на физмат, там проучился полгода. Увлёкся чтением ― со мной он начал читать, книголюбство его обуяло, Гоголь был любимым писателем. Прочитал он очень много, что приходило, читалось всё, Достоевский от корки до корки, академическое издание, с письмами, с комментариями… Память была великолепная, удивительная ― помнил всё, что прочитал. Параллельно занимался реставрацией. Кавельмахер его взял на Посадскую, он начал с неё, это был 1971 год.
На восстановление Николы-на-Посаде?
Да. Вольфганг Вольфгангович Кавельмахер, светлая память. Константин работал на Николе посадском.
Кем?
Как строитель-реставратор. Потом уже, несколько лет прошло, его попросили подрисовать, он что-то подрисовал. Потом было Марфино, большой усадебный дом, который был восстановлен, этоусадьба Паниных и Орловых, подарок императрицы. Теперь это клинический санаторий министерства обороны, причём генералитета. Там потрясающая архитектура, всё это Константин восстанавливал. Это уже последние годы, когда я его хоронила, мне оттуда прислали его гонорар, потому что семь лет не могли отдать деньги. Пока Лубянка не взялась за это дело, оттуда деньги не отдавали, потом на них нажали. Расти во дворе надо знать с кем, с какими генералами! Это последние годы его жизни.
Ломакин ― человек очень оригинальный. Он пришёл в институт босиком, когда на физмате учился. Жара была летом. Ему сказали: «Ты что?!» А он сказал: «А вы стипендию мою видели? А мне ещё семью кормить».
Когда вы стали семьёй, вы где стали жить?
Сначала мы жили с моими родителями. Потом мы жили с его мамой. Потом мы сняли квартиру. Потом нам дали квартиру. В 27 лет я уже жила отдельно.
«Это самое трудное ― в стенку-то говорить»
После окончания института вы чем начали заниматься? Вы не закончили...
Я забросила, потому что были разные перипетии жизненные, много чего интересного, чего не для газеты… Я всё время хотела экскурсоводом быть. А он мне говорил: «Представляешь: ты будешь одно и то же говорить каждый день!» Я уже 14 лет почти экскурсовод, я ни разу, ни одного дня не говорила одно и то же! Но тогда…
Как экскурсовод вы последние 14 лет?
Это я вожу экскурсии. До этого у меня была как источник знаний Наталья Александровна Рощина, ефремцевский коломенский путеводитель или как он там назывался (вероятно, имеется в виду книга «Коломна», изданная к 800-летию города в 1977 г., авторы Г. Ефремцев и Д. Кузнецов – ред.), Елизавета Владимировна Головастикова, которая рассказывала, где что когда. Задолго до того, как я пошла водить экскурсии, Елизавета Владимировна Головастикова мне рассказывала, где жили эти купцы, где жили Обуховы, где бабаевские бани были или ещё что-то. Она мне в личной беседе рассказывала, мы с ней обменивались интересной информацией.
Плюс ко всему, когда он все свои исторические справки писал к документам, я их печатала. Все исторические справки, которые я печатала, я помню.
Помните свою первую экскурсию?
Ещё как помню! Это было прощёное воскресенье. Перед этим я пришла в «Лигу» (культурный центр в Коломне – ред.). Я к ним приставала: найдите мне какую-нибудь работу такую ― мне нужно было от одиночества убежать, когда муж погиб. У меня был ещё склад «Фаберлик», я 18 лет занималась, сестра меня в это дело заманила, я в Коломне открывала его. Сначала было хорошо, потому что ко мне ездили Серебряные Пруды, Зарайск, Озёра, Воскресенск и всё, что в округе. А потом в Коломне появилось семь таких. Я до этого ещё занялась экскурсионной деятельностью. Мне хотелось всё равно занять себя чем-нибудь, потому что у меня был большой склад, когда девочки работали, я просто сидела и контролировала. В «Лиге», с которой я дружу с тех пор, как Константин все три их здания восстановил, я Ольге Анатольевне (Милославской, директору КЦ – ред.) говорю: найдите мне работу, чтобы на свежем воздухе и с людьми. Они смеялись: где мы такую найдём! Вдруг так сложилось, что Наталья Валерьевна презентует свой первый диск. Именно там после презентации я сижу в зале на танцполе и придумала, что пойду я в экскурсоводы. Милославская: «Очень хорошо, завтра девочки-экскурсоводы скажут, какие требования, приходите». Я пришла, девочки мне все требования показали. Танечка Самарукова провела мне экскурсию по Коломне свою, я сказала: «Хорошо, я это запомнила». Две недели я готовилась. Мне они звонят: «У нас прощёное воскресение, мы вас ставим в график». ― «Я не готова». ― «Будьте готовы». И всё. В ночь свет отключают, компьютер вырубается, я ничего не могу распечатать, без листка, без шпаргалки, а у меня уже люди приезжают, врачи из Москвы. И они попадают в пробку. В 10 утра у меня начало экскурсии, а они задерживаются, они в пробках стоят. И два часа я ходила по кремлю, ждала свою группу. Меня тогда не знали. Это сейчас я иду, народ (другие экскурсоводы – ред.) глушит голоса (чтобы не делиться, наверное). Я пока походила вокруг: это я знаю, и это я знаю, это я тем более расскажу. Народ приехал, прощёное воскресенье, глинтвейн разливают… Нет, народ любознательный и очень интересный, им было интересно, я им рассказывала, они вопросы задавали, всё нормально. Мне понравилось. Тем более что, когда глинтвейн выпили, они стали очень коммуникабельные. Всё нормально стало! Такой первый раз запоминающийся.
С тех пор вы поняли, что это ваше?
Это доставляет огромное удовольствие. И я стараюсь узнать ещё больше того, что я знаю.
Как строится ваша жизнь как экскурсовода?
Сами экскурсии плановые: девочки говорят – иду.
Библиотеки, архивы?
Что-то такое нет, потому что всё это я прошла. Архивы вплоть до Ленинки, когда надо было искать какие-то сведения. Безусловно, интернет, в нём больше проходит времени, чем в библиотеках. Всё как-то само приходит: бывает, что-то надо узнать ― и через три дня приходит. Знание сейчас либо откуда-то пришло, либо заходишь в интернет, смотришь.
Ваш идеальный слушатель ― это кто? Взрослые, дети, смешанная группа?
Настолько разные люди!.. Я лучше расскажу про самого неидеального слушателя. Идеальных много, они слушают с восторгом, обожанием, аплодируют. Спасибо им, всё это нормально. В один из первых годов, когда я проводила экскурсии, ко мне приехала семья молодая: ребёнок в коляске, папа и мама. Оба родителя ― такие… обыватели. Мне без разницы, люди интересуются, дай бог. Мы ходим по кремлю. Мужчина ещё как-то интересуется, ребёнок иногда попискивает, но мне это не мешает, дама с непроницаемым лицом ходит. А это самое трудное ― в стенку-то говорить. Стараюсь акцентировать своё внимание на мужчине. Проходим весь кремль, в Пятницких воротах прощаемся, и она мне вдруг задаёт вопрос, который меня убил, я с неё начала писать свои записки о туристах (что говорят туристы, такая книжка у меня есть). И вдруг она задаёт вопрос: «Как, говорите, фамилия того мужика, который женился в той церкви?» «Донской, ― говорю, ― его фамилия!» И тут я поняла, что женщине не всё безразлично! Это было приятно.
«Раньше люди ехали погулять, а теперь они ездят узнать»
Что записано после туристов, это все экскурсоводы уже знают. Провожу экскурсию, стою, говорю: два брата, Константин и Михаил, мы их больше знаем как Кирилла и Мефодия, автор памятника решил нам подсказать, кто из них Кирилл, кто Мефодий. Как это различается? Они думают, почему-то про шапочку. У Кирилла в руках, говорю я, свиток с кириллицей, а у Мефодия, говорю я… Один турист встревает в разговор: «Мефодица?» Евангелие у него в руках!
Не обходится без того, что рассказываю, как матушка (настоятельница Свято-Троицкого монастыря – ред.) собак заводила, чтобы была защита одиноко работающим женщинам. А потом это оказался очень дальновидный бизнес. Настолько дальновидный, что вы сможете сказать, как звали собачку из питомника, хотя о питомнике узнали только сегодня. Они смотрят на меня и говорят: «Не знаем». Я говорю, что показывают хозяина собачки, показывают каждый день по телевизору. Кто-то догадывается, кто-то не догадывается… И у Берлускони наша собака. Один турист говорит: «И на Новозеландских островах тоже служат наши собачки». В это время с двух сторон двое мужчин в один голос говорят: «И в каком звании?» «И чего сообщают?» Так что у меня туристы такие замечательные.
Как меняются туристы за последние годы? Меняется контингент?
Не сказала бы, что контингент меняется. Люди более интересующиеся приезжают, им больше интересно. Раньше они ехали погулять, а теперь они ездят узнать. Мне так кажется.
За последние пять лет?
То ли на меня произвело впечатление, что это прощёное воскресенье с блинами ― они приезжали погулять. Были такие случаи, когда поначалу приезжали люди, из автобуса выходили, доходили до Соборной площади и говорили: «Давай в ресторан, у нас корпоратив». Сейчас таких нет, приезжают люди, которые доходят до конца. У меня дурная особенность: я обычно не укладываюсь в час и спрашиваю, что по программе дальше. Если свободны, то задерживаемся, гуляем. Люди с удовольствием слушают и общаются. Поэтому них вопросы возникают, им интересно.
Это только ваше впечатление? Может, вы выросли профессионально?
Справиться за 14 лет я могу уже с любым интересом. Но начинать я могу с любой точки кремля. Не очень люблю посад, там расстояния длинные, хотя говорить могу про каждый дом, но тем не менее, посад ― не мой конёк. Мой ― кремль.
Вы как-то общаетесь с экскурсоводами, чаты у вас есть?
Да. Недавно я расписывала все подробности, как была найдена икона на Иоанна-Богословском храме, когда Орловские-Саломакины пришли ужинать и сказали, что сделали открытие века. Естественно, под рюмочку чая за ужином. Я сказала, что чай у них крепкий и мания величия присутствует. А они на следующий день пришли и вскрыли полость, в которой обнаружили икону, на которой Иоанн Богослов предстоит перед Богородицей, которая сейчас в храме. Тут же прибежала Третьяковская галерея, сказала: «Нам-нам-нам!» Но увидели, что лики сбиты, и сказали, что такой реставрации у них своей хватает.
О своих детях расскажите.
Детей у меня не так много. Всего один сын и две внучки. Жёны наши уже в прошлом обе, одна недавно, другая давно. Сын родился в 1973 году. Мальчик рос крепким, здоровым и умным. Бабушка говорила: «Мальчик-то больной ― умный очень». Ума было достаточно. Поэтому он один из лучших программистов долгие годы был, не только в Коломне, но и в Москве был востребован. Теперь он работает здесь, в Коломне.
И вам хорошо.
Мне-то ещё как хорошо! Тут воду отключали горячую, и нагреватель потёк. Звоню ему, он прыгнул в такси, приехал, подправил, подкрутил ― и всё в порядке. Красота!
Образование получал?
«Для чего вы не говорите по-французски? ― А для того, что нам не для чего». Он поступал в МИИТ, не добрал один балл, потом в пединституте учился на ОТФ (общетехнический факультет – ред.), потом сказал: «Задаром табуретки изобретать не буду, пойду займусь делом». Занялся делом, нашёл себе одно дело, другое… Я в чудеса верю, и они со мной случаются. Потом его пригласили в Мосэнерго поработать на должность ученика-оператора. На следующий день он приехал, у него написано: инженер второй категории. Когда ему сказали: «Ты вот эту программу сделай». А он: «Вот вам программа». ― «А как это?» ― «Американцы её уже сделали давным-давно». ― «А ты что, по-английски читаешь?» ― «А какой из меня программист, если я не смогу прочитать программу?» Так мальчик рос-рос, и его отправили (как они говорили, «молодую поросль») из Москвы, из Мосэнерго на Бережковской набережной, на курсы «Оракл». И когда потом он стал поступать куда-нибудь на работу, то проходили его документы, а не Бауманского (я так понимаю, что там учебный план институтский отстаёт от всех курсов, которые более мобильны).
Ещё что-то расскажете?
Не знаю. Я как старый Мазай разболтался в сарае. Можно бесконечно рассказывать истории.