Рассказчик: Олег Владимирович Королёв.
Собеседница: Екатерина Ойнас.
Дата интервью: 31 мая 2024 года.
Дата публикации: 18 мая 2025 года.
«Не любили, не любили, а домой поросят принесли!»
1963 года рождения. Родился в Коломне, никуда не выезжал. Работаю практически до сих пор в одной организации – это колледж «Коломна», раньше это было профессиональное училище № 6. После армии пришёл туда мастером, потом работал замдиректора, потом директором ПТУ № 6, сейчас заведующий отделением колледжа «Коломна».
Мы сегодня поговорим о вашей прекрасной семье с богатой биографией. Мы обратились к вам в том числе из-за того, что ваш дедушка Виктор Мартынович был заведующим магазином «Огонёк», который находится прямо под музеем «Арткоммуналка». А вы можете или начать или с воспоминаний о дедушке, или в целом с рассказа о семье.
Раз мы находимся в прекрасном вашем музее «Арткоммуналка», который находится как раз над бывшим магазином коломенского Продторга, давайте начнём с истории этого магазина. Я по рассказам дедушки могу рассказать, как это всё было, как это всё создавалось. Виктор Мартынович Семёнов, мой дедушка, сначала работал в магазине № 3 Гороз, был заместителем заведующего магазином. Это в Голутвине был такой магазин. Все магазины тогда Райпотребсоюзу принадлежали. Этот магазин, № 40, открыли где-то в середине 30-х годов. И в середине войны дедушку перевели из того магазина, из помощника заведующего, заведующим этим магазином. Сами понимаете: война, талоны, работа сложная. Магазин не очень центральный был, но один из самых больших. Ему доверили эту честь работать здесь во время войны.
То есть для него это было повышение своего рода.
Конечно, он был заместителем заведующего, а стал заведующим магазином. В середине войны его сюда перевели, и он работал до пенсии заведующим этим магазином. Потом расскажу, как там дальше всё происходило. Немножко хочу про историю магазина № 40 рассказать. Он считался так по документам, но магазин звали всегда в Коломне «Три поросёнка». Не очень это название нравилось моему дедушке! А почему так звали? Потому что в витрине стояли три поросёнка. Из глины они были сделаны, розовощёкие такие, с пятачками, с бусинками в глазах, колпачки у них на голове были, держали они в своих копытцах: один – половник-котелок, другой – тарелку, третий, по-моему, – нож с вилкой. Честно, смутненько это помню, потому что я ещё тогда маленький был. И всегда в простонародье говорили: «Куда пойдём что-то покупать?» – «А пойдём в “Трёх поросятах” купим».
А размеры этих поросят?
Они не очень большие, где-то около метра. Повторяю, что Виктору Мартыновичу не очень нравилось: какие «три поросёнка»? говорили бы, там: к Семёнову пойдём или в сороковой магазин. Нет, называли «Три поросёнка»! И все говорили: «На Новый год куда пойдём мандарины покупать?» Они же на Новый год только у нас были – и во время войны, и после. «Пойдём, – говорит, в “Трёх поросятах” покупать».
С народной молвой сложно бороться!
Сложно, очень сложно бороться! Эти поросята простояли до 60-го года в витрине. В 60-м году все райпотребсоюзовские магазины в Продторг перешли, может быть, чуть раньше, и магазин назвали «Огонёк». Этих поросят с витрины убрали и поставили механического мишку. Здесь стоял такой мишка большой, метра полтора в высоту, у него была кружка, наверное, пивная, я так думаю, не квас – тогда всё можно было. И он механически подносил эту кружку ко рту, как будто пил. Вот это я помню – ходил смотрел. Как бы Виктор Мартынович не любил это народное название, но поросят отсюда забрал, и стояли они у нас в саду. Он здесь жил недалеко, на улице Толстикова, в саду он сделал такие постаментики, и они на них стояли. В саду был стол, и гости, когда приходили летом, всё смеялись: «Не любили, не любили, а домой поросят принесли!» Я их застал, наверное, когда мне лет 7–8 было. Они крепкие были, мне кажется, сделаны были из крепкого гипса, но потом уж разрушились, и дальше, честно, не знаю, куда делись. Наверное, выбросили, потому что они развалились, дожили свой век.
Виктор Мартынович 1964 году на пенсию уходил, но его не отпустили. Он в 1982-м уже умер, я в армии как раз был. В 1964-м он пошёл на пенсию, но ещё работал, попросили его работать. Он работал, по-моему, до 1973 года. Когда он уже совсем уходил на пенсию, он приходил в магазин, и мы спускались в подвал, мне показал подвал этого магазина – там же большие подвалы были. Там уже стояли холодильники, но он говорил, что, когда он заступил, не было холодильников в 40-х годах, всё лежало на льду. Он говорил, что нанимали они повозки со льдом, и по улице Водовозной, по которой летом воду возили, весной ранней вывозили из Москвы-реки лёд и закладывали туда, и на льду лежали продукты.
И хватало этого льда до осени?
Я думаю, что до осени хватало, потому что там подвалы очень большие. Но когда я был, там уже холодильники стояли, в 80-е годы.
Сводчатое помещение?
Да, сводчатое помещение, достаточно глубокое, не из кирпича, а из такого камня сделано, белого. Держало холод хорошо, и там скоропортящиеся продукты хранились. Ну, все, кто коломенские и в пожилом возрасте, все «Три поросёнка» знают. Даже когда уже магазин назывался «Огонёк», всё равно говорили: к «Трём поросятам» пойдём.
«Большая честь – ехать на похороны Сталина от Продторга»
Что ещё про Виктора Мартыновича хочу рассказать. Он был самый ответственный человек – проработать столько во времена Иосифа Виссарионовича, во время войны на этой должности! Значит, был честный, порядочный человек. И когда умер у нас Иосиф Виссарионович Сталин в 1953 году, Виктора Мартыновича послали от Продторга с венком в Колонный зал Дома Союза. Тогда это была большая честь – ехать лично на похороны Сталина от Продторга. От города были свои, он был руководителем делегации. А всё остальное время он в этом магазине был с утра до вечера.
Я ходил в этот магазин, меня бабушка посылала за молоком. Я этих женщин, маленький был, но как-то помню. Он сколько работал – всё время здесь работал. Единственное, он уезжал, по-моему, на месяц в 1954 или 1955 году: жители Коломны уехали на освоение целинных земель в Казахстан, и он был назначен ответственным в этом поезде за обеспечение продуктами питания. Это уже мама говорила, он мне не рассказывал. Он за продукты отвечал, чтобы кормить наших рабочих, которые поехали на всесоюзную стройку. И знаю точно, что медицину в этом поезде возглавляла Нина Краснова, врач, дочь нашего заслуженного хирурга Краснова (это самый знаменитый хирург наш). Вот такая делегация ездила. А так в основном он в магазине всю свою жизнь и провёл, по сути дела.
А были у него свободные дни, часы?
Он в магазине работал без выходных, там не было выходных. Конечно, у него суббота, воскресенье – выходные, но он всегда ходил в магазин. И он потом даже ходил, когда уже совсем ушёл, все равно посещал магазин, подсказывал там. Ну, порядок у него в магазине был! Продавщицы все были такие плотненькие, как в те годы, все в колпачках беленьких, все в фартучках… Советские продавцы – это была отдельная такая каста, вот они такие все были у него – ух! – стояли на страже. И он единственный мужчина был из всего женского коллектива этого магазина.
При том, что магазин – это же и склад, и погрузка, разгрузка?..
Ну, наверное, грузчики были.
Коллектив по количеству не помните?
Я думаю, что человек 20 было, они же по сменам работали. Не меньше 20 человек, потому что несколько отделов было.
Вот, давайте про отделы поговорим.
Я не очень это помню. Я заходил в отдел, где конфетки – вот да!
А расскажите про конфетки!
Помню, бабушка послала меня за молоком: «Иди сходи к дедушке за молоком», – дала мне бидончик. Я зашёл, стою: витрины, конфеты… и такие продавцы крепкие… А я встал с этим бидончиком, рот-то разинул (7 лет, наверное, мне было, это уже прямо совсем перед его уходом). И они такие на меня: «Что ты тут стоишь, чего ты смотришь? Ты чего пришёл сюда?» – помню, женщина таким зычным голосом. Я говорю: «Я к дедушке». – «А кто твой дедушка?» – «Виктор Мартынович». Они: «Ой, Виктор Мартынович, внучок к вам пришёл!» Конфет мне насовали в карманы! Сразу изменились, а то стояли прям на страже там, чтобы никто не посягнул!
Видимо, всё-таки напряжённая была работа!
Я говорю: продавцы советских времён – это продавцы советских времён.
А вот ещё магазин славился своей лоточной торговлей…
Это он специально делал, опять по его словам, для того, чтобы разгрузить магазин, чтобы не было очередей больших. Потому что это был центральный магазин. Потому что гастроном, который был у нас напротив, московский, его чуть позже построили. И когда уже администрация города была в том здании, это был центральный магазин города. Здесь был центр города.
На лотках что продавали, не помните?
Всё, что навынос могли. Естественно, не мясо. Пирожки, кондитерку навынос продавали.
Сколько тут было лотков?
Не могу сказать. 10 лет мне было, наверное, когда он совсем ушёл уже на пенсию и дома уже сидел.
В отличие от гастронома напротив, как будто «Огонёк» славился тем, что там были местные продукты?
«Огонёк» был райпотребсоюзовский магазин. И в Продторг его перевели чуть попозже. Райпотребсоюз у нас до сих пор существует, не знаю, Казаков сейчас руководит Райпотребсоюзом или нет. И естественно, Райпотребсоюз – это наше всё, со всех наших округов, полей, всё отсюда поставлялось. Ну, что-то, естественно… красная и чёрная икра, кстати, была на прилавках.
В 50-е, да?
Да, в 50-х всё это было, мама говорила, в свободной продаже. Наверное, это привозили из Астрахани, хотя, я думаю, что и здесь рыба водилась тогда ещё, осетры в Москве-реке. А гастроном был московским магазином, снабжение было московское. А здесь было снабжение коломенское.
«Вы левый товар к Виктору Мартыновичу не везите»
Внутри семьи вы ощущали своё некоторое привилегированное положение? Всё-таки дедушка занимал такую видную должность, хлебную…
Тогда ещё меня не было. Я не думаю, что мы бедствовали, но шибкого такого достатка не было. Нет. Я вам ещё раз говорю: при Сталине 30 лет быть заведующим «Огоньком» и не сидеть в местах не столь отдалённых – значит, человек никогда ничего не брал. Или брал так, чтобы никто этого не замечал! Во всяком случае, как мне мама уже рассказывала, как говорил начальник Продторга: «Вы левый товар к Виктору Мартыновичу не везите. И после пяти не приходите, не приезжайте. Он, говорит, уже к Ноте пошёл (бабушку Наташу звали Нотя)».
То есть без него ничего не принималось?
Да, он ничего не примет, уже ушёл к своей жене, поэтому не надо ему ничего везти, он честный достаточно человек. И до этого он в Горозе работал… Всю жизнь в торговле – и никаких нареканий, одни грамоты и награждения от города, от Продторга. Ну, не думаю, что голодали! Своё хозяйство было, поросята были.
Гувернёров вам не нанимали, ходили в обычную советскую школу…
Нет, гувернёров мне не нанимали!
Поскольку мы в этом доме находимся, такой вопрос. Здесь же на верхних этажах были коммунальные квартиры. Может, Виктор Мартынович жаловался на соседей или, наоборот, хвалился…
Я не слышал, и никто ничего не говорил мне об этом. Я думаю, он был очень порядочный человек, как-то договаривался со всеми. Вполне возможно, что они без очереди подходили и он им без очереди отпускал. И на улице Толстикова (я у бабушки там иногда ночевал) жил, все к нему относились с почтением. Ну, в деревне всегда относились с почтением: Виктор Мартынович, Виктор Мартынович… Бабушка никогда не работала, воспитывала детей, у неё трое детей было. Работал Виктор Мартынович.
Во времена семейных застолий Виктор Мартынович…
Не выпивал!
Может, какие-то истории рассказывал про свою работу?
Нет. Вот он выходил отсюда – всё! Не обсуждалось никогда и нигде. Он ушёл с работы – он о работе забыл. Всё, он пришёл в семью, там дети, хозяйство: по-моему, куры были, поросята – как в любом деревенском доме. Не стадо, конечно, этих поросят, но два-три поросёнка были, куры точно были – они бегали по огороду, я ещё помню.
А что за истории всё-таки он рассказывал?
Рассказывали, что у родителей Виктора было четверо детей: Серафима, старшая сестра, Виктор Мартынович и ещё два брата. Один брат погиб на войне. Тётю Симу я помню, она их воспитывала всех. Другой брат, Николай, пропал во время войны, и Виктор Мартынович его искал долго и нашёл уже, наверное, 1970-е года. Он был где-то недалеко, то ли в Орле…
Как нашёл? То есть он жив?
Да, жив он был. Помню, он приезжал к нам сюда, было застолье, собирались – приехал брат! Если я помню, значит, мне было уже где-то под 10 лет.
30 лет прошло после войны!
Да, вот он столько его искал. Один брат точно погиб. Тётя Сима умерла, она здесь жила, в Коломне. Он везде писал, писал, писал – и через 30 лет нашёл своего брата родного.
А расскажите, как его встречали.
Мне было, может, 7–10 лет. Стол большой собрали в большой комнате. Деревянный дом же был, достаточно большой. Стол собрали, накрыли. Он, по-моему, с женой приезжал. Ну, посидели…
Он какое-то время здесь пожил?
Наверное – я-то не жил там, я приходил к бабушке по выходным, когда меня брали. У нас была отдельная квартира, мы жили отдельно.
«Дом пожарные накрыли просто куском брезента»
Давайте о доме поговорим, где жил Виктор Мартынович со своей Нотей.
Как мама рассказывала, до войны был очень маленький дом. В каком году, не могу сказать, или до революции или сразу после революции, когда эта слобода горела, и горела достаточно сильно, этот дом пожарные накрыли просто куском брезента, и он не сгорел. Потом уже его Виктор Мартынович расстроил потихонечку, пристройки делал, расширял. У него родители умерли рано, их Сима воспитывала, старшая сестра.
А дом-то как достался?
Там жили родители Виктора Мартыновича. Когда умерли родители, осталась старшая сестра Сима. Когда был маленький, он в церкви подносил… подрабатывал в церкви. А потом его взяли учеником в магазин Гороз. Из ученика дорос до заместителя заведующего и потом уже заведующим стал. Не могу сказать, что у него образование было очень большое, но, наверное, девять классов было, считать умел во всяком случае. У бабушки небольшое образование было…
Родился в Коломне?
Родился в Коломне. У меня все коломенские. И другие бабушка и дедушка, которые от отца, от Владимира Валентиновича, тоже коломенские. Они бобреневские, там другая история совершенно. Мой папа Королёв Владимир Валентинович. Кстати, и Галина Викторовна и Владимир Валентинович, мои родители, – заслуженные учителя Российской Федерации. Их уже в живых нет, к сожалению. Валентин Александрович и Ольга Фёдоровна – это родители моего папы, мои бабушка с дедушкой. А прабабушка Валентина Александровича жила в Бобреневе. Деревня Бобренево – как бы их вотчина была. Не сказать, что они были помещики очень большие, но у них был большой дом, меня ещё папа возил в этот дом, показывал – там детский садик был. Когда их во время революции раскулачили, им дали дом на Блюдечке (сейчас полдома), где дом соляного пристава. Вот это вот полдома, сейчас там живёт брат мой двоюродный.
В Бобреневе каменный дом у них был?
Там был деревянный большой дом. Но сейчас его нет уже, снесли. Он был на окраине.
Чем они занимались?
У них были поля, их обрабатывали наёмные люди. Прадедушка мой рано умер, в 32 года, и оставил прабабушку с детьми. Кстати, в Бобреневом монастыре памятники раньше стояли, там памятник моей прапрабабушки, наверное, – Королёвой Марии Трефиловны. До сих пор там стоит, сейчас реконструкцию сделали, немножко его унесли, он из чёрного мрамора, правда, он на три части раскололся, уже когда там перемещали всё, но он там стоит; я с настоятелем разговаривал, он сказал, что они всё сделают, опять поставят на место. Хочу как-то его собрать, склеить, поставить его. А вот у прадедушки Королёва были два брата и сестра. Один брат держал переправу бобреневскую как подрядчик, а второй брат был немножко побогаче, у него был здесь сахарный завод.
Подробности про сахарный завод знаете?
Нет, потому что в революцию все уехали, осталась только одна моя прабабушка, которой с детьми деваться было некуда, вот её и выселили из того дома сюда, и хорошо не расстреляли.
То есть те дедушки мигрировали?
Да, и с братьями моего прадедушки никаких связей нет. Мы не искали, в России их, наверное, нет, потому что они точно уехали все, осталась только она одна. У дедушки моего бобреневского как раз была гувернантка, у папы была. Они её оттуда с собой взяли, тогда же они жили в семье, и она в этом доме в Коломне была, у папы нянечка она была. Я её не помню, но папа сказал, что она долго жила ещё, она меня ещё воспитывала. А Валентин Александрович Королёв, дедушка, прошёл две войны – и финскую, и Отечественную. В звании капитана, первый помощник начальника штаба 1005-го гаубично-артиллерийского полка дивизии прорыва резерва ставки главного командования. Закончил войну он в Клайпеде, его полк закончил войну. И пришёл он с войны в звании капитана. У него орден Отечественной войны, Красного Знамени… наград много.
Как после войны складывалась его судьба?
После войны он был главным бухгалтером в НПО «Радуга».
У него образование было?
Да, у него было техническое образование, поэтому он, наверное, служил помощником начальника штаба, карты-то он должен был чертить. Не на передовой, во всяком случае.
Его карьера ещё до войны началась?
Он работал, наверное, не главным бухгалтером. А потом пришёл – главный бухгалтер. В армию забрали, как всех забрали тогда в армию. Я тогда у него все спрашивал: столько прослужил, а что же тебе майора-то не дали? Он говорил, что это подводит его бывшая семья. Всё-таки как-то это считалось, наверное. «Из “бывших”, – говорит, – не дали мне майора, так капитаном вот и вернулся в 1945 году».
Его объяснение было таким, по крайней мере.
Да. Думаю, что во время войны всё-таки у Виктора Мартыновича семья лучше жила, чем Ольга Фёдоровна, потому что она осталась с двумя детьми. Я ещё всё время спрашивал: «Бабушка, а дед-то приходил между финской и Отечественной?» – «Конечно, приходил: вот папа у тебя, видишь, 1940 года. Дедушка заезжал! Вот тебе подтверждение!»
Так он главным бухгалтером и работал?
Да, главным бухгалтером до пенсии проработал, в 90 лет он умер. И жили они в том доме, сейчас там мой брат двоюродный живёт, Серёжа – у папы же ещё сестра была старшая, тётя Руфа. Ну, там никто не живёт, у него квартира, но, в принципе, есть половинка этого дома. Она принадлежит государству, но он там прописан. Продавать он не хочет: пусть, говорит, будет.
Хочу ещё про Ольгу Фёдоровну рассказать, бабушку мою, отца маму. У неё мама не знаю кто, а папа был Меркулов, фельдшер Коломенского уезда, который с той стороны Москвы-реки. Тоже достаточно значимая фигура в те времена, до революции – фельдшер.
А где образование получал?
Наверное, здесь где-то учился, не могу сказать, потому что я-то его точно не застал, это уже мне мама рассказала, что он был знаменитый фельдшер, все о нём знали.
«Садились в лодку и ехали до Парфентьева – на работу»
Про родителей. Они оба 1940 года рождения, познакомились в школе, когда объединили две школы. Раньше же были женская школа и мужская, потом объединили в одну – там они и познакомились. Девятая она, по-моему. Вот с тех времён у них любовь. И ходил папа туда, на Толстикова, а там такая улица была – и били его, как он рассказывал, потому что там свои были женихи-то, а девушка завидная. И когда (это мне бабушка рассказывала) они пошли подавать заявление, они не сказали никому, вообще никому! Вы знаете как: деревня, улица вот Толстикова, бабушки сидят на скамеечках везде, и мама моя красивое платье надела и пошла. И тут же бабушки бегут, соседка кричит: «Твоя Галя пошла одетая красиво! А на углу её Володя ждёт!» Они заявление пошли подавать. Бабушка побежала, а они уже смотались и заявление подали.
Это рано случилось?
Это в 1962-м, наверное.
То есть по 22 года им было.
Да, они учились уже в институте оба, в нашем педагогическом. Потом в армию отца забрали, он потом заканчивал.
А почему они так решили поступить? Родители были не очень довольны?
Не знаю, почему. Не знаю, кто был больше недоволен: Королёвы или… Но они долго гуляли вместе… После свадьбы они в Гагры поехали. И потом я родился. Кстати, я недавно ездил в Гагры и говорю: вот я тут был, только ещё совсем маленький-маленький!
Они учились в пединституте: исторический факультет у папы, филологический у мамы. Она преподаватель русского и литературы, папа преподаватель истории. Потом по распределению они уехали в Коробчевскую школу преподавать. Воспоминания про Коробчевскую школу у меня уже есть, потому что я уже был достаточно взрослый. И разлив большой на Москве-реке помню: мы садились в лодку где-то, где я сейчас работаю, у 6-го ПТУ, и ехали до Амерева практически, до Парфентьева, в этой лодке; волны, меня держат, и едем – на работу надо было идти. Или когда автобус ходил, мост переходим, автобусы были маленькие тогда – ПАЗики. Помню, муж с женой были, он водитель, а она кондуктор, такие полные люди. Меня в переднюю дверь бросят, вот так передадут, и кондуктору на колени посадят. И я в Коробчеево так ехал, когда девать меня было некуда, по субботам, например, если садик не работал. И Галина Викторовна, и Владимир Валентинович были классными руководителями, и их дети мной занимались. И до сих пор они ещё живы, и до сих пор я их знаю, они приходили и к папе, и к маме на похороны. И Хохлова Валя, и Фёдорова… мы с ними связь поддерживаем, постоянно переписываемся.
То есть с учениками родителей?
Да. Они говорят: «Мы тебя тут нянчили». Я говорю: «Да помню, кто меня тут нянчил!» Вот они со мной занимались. А потом Владимиру Валентиновичу по партийной линии сказали «Вперёд!» – и работать он пошёл в СПТУ № 30 заместителем директора по воспитательной работе. Через несколько лет мама перешла в СПТУ № 6 преподавателем русской литературы и завучем по учебной работе. Он долго работал в 30-м ПТУ, потом перешёл в управление образованием, а потом на пенсию ушёл. А мама поработала в 6-м ПТУ до пенсии и тоже ушла на пенсию.
«Могу сделать из трубки, деревяшки, серы и спички дробовик!»
А жили вы где?
На Добролюбова мы жили, с моего рождения: я родился в 1963-м – и купили квартиру кооперативную однокомнатную вскладчину – Виктор Мартынович и Валентин Александрович. Потом доплатили и переехали в двухкомнатную – на одном этаже, прям рядом.
Детство ваше там прошло?
Да.
Расскажите про тот район. Что сохранила память?
Там было два дома всего – шестой и восьмой, по Добролюбова. Один был коломзаводской, а другой кооперативный. Рядом был мясокомбинат, он тогда был в черте города. Прямо из окна его было видно практически. Запах был неимоверный!
Как с этим справлялись?
Никак. Форточки не открывали. Потом его в Колычёво перенесли. Когда там начиналась разделка, запах стоял ужасный… Потом уже стали дома строить, а так всего два дома было, больше ничего не было, частные дома кругом. Потом стали сносить частные дома, и в сторону улицы Зелёной пошли 10-й, 12-й, 14-й, 16-й по Добролюбова, потом школу 10-ю построили. Я в 10-ю школу ходил.
Дворовая-то жизнь у вас была?
Вот мы двумя домами и дружили. Почему-то мы дружили этими двумя домами, с тем домами, которые позже построились, мы как-то не дружили. Мы все примерно одного года были; до сих пор все, с кем мы учились вместе, дружили, связь поддерживаем. Школьные друзья так и остались все.
В кооперативном доме в основном какой контингент был? Люди из коммуналок переселялись?
Покупали квартиры, это же кооперативный дом, в рассрочку всё давалось. Помню, платили первый взнос, а потом 15 рублей (инфляции тогда не было) платили в месяц на 25 лет. И через 25 лет мы квартиру выплатили. Какие воспоминания? Бегали, играли, в хоккей мы очень много играли.
А где заливали каток?
Мы на прудах играли, на стадион «Авангард» ходили, между школами собирались, играли. Тогда мы были поздоровее. Хулиганить, вроде, мы не хулиганили… Ну, наверное, хулиганили, конечно – в пределах разумного. Как говорится, могу сделать из трубки, деревяшки, серы и спички дробовик! До сих пор! Дети даже об этом не знают сейчас, а мы можем. Могу из прищепки стрелялку сделать, например. Из спицы могу сделать «бросай», чтобы она взрывалась. Карбид в бутылку всунуть можно было и бросить – тоже взрывается. Дети сейчас этого не знают! Я вот внук своему говорю: «Хочешь, я тебе сейчас сделаю? А знаешь, как шифер взрывается?» Бросил в костёр – как жахнет! Вот это мы всё знаем.
На Вторчермет бегали?
Да, естественно. И на Вторчермет бегали, и бегали вот сюда: здесь же у нас на хуторе Лайса склады были. На них во время войны диверсия была – взорвали склады. Кстати, когда взорвали склады, витрину здесь, в магазине, разбило – поросята упали. Их потом опять-таки поставили, когда витрину сделали (это дедушка рассказывал). И мы туда ходили, порох собирали. Вот уже сколько лет прошло, а до сих пор собирали длинный артиллерийский порох, поджигали его.
А где именно это находилось?
Хутор Лайса – Толстикова улица, чуть ниже, по Коломенке, чуть дальше пляжа, только на противоположной стороне. Потом там был питомник, сейчас там уже Подлипки расстроились. Так назывался – хутор Лайса, название такое старинное.
«Иди к Морозовой, купи хлеба»
Могу про старинное название ещё рассказать. Рядом с вами на этой улице – Ханзель. Это кто был Ханзель? Ханзель был частный человек, немец по национальности, содержал магазин до революции. Уж не знаю, куда он делся после революции, а магазин так и остался – Ханзель. И мы всё время ходили в Ханзель. И сейчас я говорю: в Ханзель. Там до революции была одежда, обувь, и потом там была одежда, обувь. Это сейчас там непонятно что…
Промтовары были?
Да. И ходили все в Ханзель. Вот здесь ресторан сейчас, который «Ресторация купчихи Морозовой» – это была булочная всю жизнь. И у купчихи Морозовой была булочная – и так она и осталась булочной. И когда бабушка меня посылала, она говорила: «Иди к Морозовой, купи хлеба». Никто не называл булочной, говорили: иди к Морозовой, – и все знали, что это на углу магазин. Там был всегда свежий хлеб. Вот эти места в Коломне коренные жители, кто постарше, точно все знают.
Про пончиковую вы помните? Здесь, ниже, за рестораном «Коломна»?
Нет, в ресторан «Коломна» не ходил. Какие рестораны нам были в те года?! Мы ходили напротив булочной Морозовой, там на углу (сейчас там, по-моему, адвокаты или геология сидят) было маленькое помещение, там пирожные продавали. Вот с девушкой мы туда ходили, там продавали пирожные и соки.
Это через улицу Октябрьской Революции?
Да, где золото, вот туда мы ходили пирожные есть с девушками, это точно помню.
Какие пирожные?
Там были эклеры, песочные и корзиночка – всё, тогда у нас не было такого изобилия.
А из напитков?
Сок – яблочный, томатный, хорошо, если будет какой-нибудь персиковый, но это было очень… В основном томатный и яблочный были, больше никакого не было.
А мороженое?
Нет, мороженого там, по-моему, не было. Вот здесь автоматы стояли с газированной водой, на улице, под окнами, штук шесть или семь, со стаканчиками (никто не заражался, кстати). А чуть ниже, пройти до конца улицы, сидел грузин, ботинки ремонтировал – будочка такая стояла. А напротив был тир, из ружья стреляли. Вот это точно. А дальше кинотеатр. «Горизонта» тогда не было ещё, был «Юность». «Восток» потом построили, мы в «Юность» сначала ходили. А «Горизонт» уже совсем позже построили. Вот здесь сидел грузин, ему набоечки сюда приносили делать – чтобы ходить по школе и этими набоечками по кафелю цокать.
Это уже в старших классах, наверное?
Да, это было очень интересно. А напротив был тир городской – мне кажется, его снесли, он как-то внутри так был немножко, прям до улицы Зайцева, по вашей улице.
А, там, где всякие сейчас ресторанчики?..
Да. Было здание, там было 4 или 5 воздушек, стреляли. Это, в 1980-е, наверное – тогда мне уже там давали из воздушки стрелять. А дальше парка такого не было, его тоже потом построили, здесь особо ничего не было.
Ну, гулять-то ходили?
Сюда нет. Мы ходили купаться на Коломенку. Там с моста даже прыгал я, честно скажу. Сейчас там некуда прыгать, а раньше мы с моста прыгали. Кричали, ругались, девочки смотрели, а мы прыгали. Там глубоко было, никто не расшибался. Лодки там стояли, была лодочная станция. В залог оставляешь часы (паспорт не носили с собой) – и плаваешь. Просто лодки деревянные, на них по Коломенке плавали до хутора Лайса и обратно. В другую сторону не плавали – плотина была. Мы в детстве здесь гуляли. На танцы ходили. Танцы у нас были в трёх местах: в парке Мира – туда ходили помоложе люди; «Бобры» так называемые – это там, где раньше тоже кинотеатр был, туда ходили постарше; и здесь, где милиция, на Комсомольской – сюда ходили местные, вообще взрослые люди. Мы сюда не ходили – это опасно было для здоровья. Когда поменьше были – ходили в парк, когда побольше – в «Бобры».
«Как познакомиться с девушкой? Брали с собой зонтики…»
Расскажу, как с девушками знакомились. Это очень интересно. Музыка играет, девушки по кругу ходят в одну сторону, а мальчики в другую. В середине кто-то танцует. Вот такое броуновское движение. А как познакомиться? Брали с собой зонтики, раньше зонтики же были с ручкой изогнутой на конце. А девочки всегда с сумками ходили. Вот ты идёшь и зонтиком за сумку цепляешься. «Ой, я зацепился!» Туда-сюда – и познакомился.
Вы так познакомились с супругой?
Ну, нет! Но это был верный способ: зацепился – «Ой-ой-ой… А как вас зовут?.. А вы откуда?» Спросишьу, с какой улицы, она скажет, например, с Калинина – о, нет, нет, нет… Там морду набьют точно… Туда мы не пойдём! Искали ближе к своей улице. Я жил в Добролюбова, это как бы Ленина считалось, была Калинина, ниже был ЦЛПБ – туда вообще ходить не надо было. Поэтому кто на Ленина – на Калинина не ходил, Калинина на Ленина не ходили, там уже всегда дрались.
Приходилось вам, наверное?..
Драться? Приходилось! А как же. Все дрались. Ну – так, в милицию не попадал никогда. А потом как-то начали дружить уже, уже эти улицы все разошлись. Я не знаю, почему так.
Это в какой-то момент?
Да, наверное.
Может, вы повзрослели?
Может быть… Политика, может, поменялась, милиция стала больше работать… Ведь возглавляли в основном те, кто из тюрьмы пришёл, их после войны было достаточно много. А потом как-то, наверное, всё сошло. Кастеты лили себе из свинца, и ножи у нас у всех были. Кастет всегда был в кармане, хотя никогда не дрались – он в кармане лежал на всякий случай. Всё было… Я говорю: из прищепки могу сделать стрелялку, которая стреляет спичками очень далеко. Никто сейчас этого не сделает. Простая деревянная прищепка, два движения – и получается хорошая стрелялка.
А с кинотеатрами были связаны какие-то истории?
Фильм «Иван Васильевич меняет профессию» смотрел 10 раз! В кинотеатре «Восток» уже – там был экран широкоформатный, большой. «Неуловимых мстителей» смотрели там, они только начинались.
Ходили с друзьями?
Сюда я ходил с девушкой, на «Иван Васильевич меняет профессию».
«У него на одном дереве по 6-7 сортов разных яблок!»
А если к дому дедушки возвращаться, может быть, сохранила память, как сад был устроен?
В огороде не скажу, что там много было, но как всегда. Картошку, по-моему, здесь не выращивали: всем давали участки, её выращивали за городом. Лук сидел, морковка. Много было яблонь и много было кустов – смородина, крыжовник разный. И дедушка всё время поливал, помню, шланги разбрасывает, сядет и под каждое дерево по полчаса лил воду, потом к следующему переставлял. Яблоки хорошие были. Помню, китайка была такая маленькая – яблоки отличные! Сейчас нет таких даже яблок! И пипин был – таких сейчас вообще нет.
Антоновка росла?
Антоновка росла. Белый налив рос, причём двух видов разных – один чуть помягче, другой, розмарин назывался, чуть пожёстче. Ранние и поздние сорта…
А как перерабатывали?
Сушили. Яблоки что-то не очень помню. Груши, помню, на чердак бросят, они высохнут, потом компот варили. С бабушкой любил рубить капусту; деревянная такая штука была, сечка, и вот мы с ней вдвоём рубим эту капусту. Капусту навезут – мы её рубили и солили.
Капусту свою брали?
Нет, я думаю, что или покупали, или Виктор Мартынович привозил отсюда. Картошка и овощи стоили недорого в те годы, совершенно. В какие-то годы, может, неурожай был… а так это всё недорого.
Капусту-то квасили?
Квасили, конечно – и в погреб, там же был погреб большой.
В доме?
Нет, отдельно был погреб.
Так называемый ледник?
Забивался он снегом или нет, не могу сказать, не помню. Наверное, забивали – все забивали снегом его весной, утаптывали, чтобы там хранилось. Он был глубокий, там по лестнице спускались, я помню. В доме был подпол, а погреб был отдельно, отдельно стоящее здание, рядом с домом.
Про соседей что-то помните? Какие отношения были?
Соседей одних точно помню – дядя Коля, совершенно простой человек. По-моему, у него лошадь была, что-то он возил. Если у дедушки всё-таки должность такая, то это простой человек.
И всё равно они общались?
Общались, могу сказать как. Вот сидим, а забор всё-таки есть, и за забором он слышит голос и ему «Виктор Мартынычу!..» А тот ему: «Николай Алексанычу!..» А друг друга не видят! «Доброе утро!» Вот через забор покричали, поприветствовали, всё. Это вот обязательно было: услышали голос – друг другу прокричали.
С другой стороны соседа что-то я не очень помню, честно скажу. Я там же не жил, я приезжал на выходные к бабушке, когда девать меня было некуда, родители меня туда сплавят.
Вам хорошо было у деда?
Да, мне нравилось, я был любимый внучок, «ненанетный» – меня так звали, не знаю, почему. Сёстры старшие, двоюродные, и сейчас так меня зовут.
А это от какого слово производное?
Не знаю. Почему так бабушка меня звала? Ненанетный… не знаю, от какого слова. Любимый, наверное. Но я точно был любимый. Я один был у мамы с папой, поэтому я был любимый.
Про бабушку расскажите. Каким она была человеком?
Бабушка держала семью и занималась хозяйством. Всё!
Ну, какие были отношения с дедушкой?
Дедушка если сказал, значит, сказал.
То есть патриархальная такая была история?
Да. Но бабушку боялся. Вот так! Мама говорила так: дедушка сказал – все разбегаемся, но бабушку боялся очень. Вот и всё!
Вот телевизор смотрим, сидим, когда я ночевал там в комнате, а смотрит не знаю что. Я говорю: «Дед, давай включим кино какое-нибудь». Он тогда уже на пенсии был. Сидит, смотрит, смотрит, потом так приподнимается: «Буза!» – и переключает. Я говорю: «Дед, ведь интересно!» – «Бу-за!» Вот не знаю, что за слово «буза»! Переключил – и всё, бесполезно было спорить. Никто не спорил. Хотя мы смотрели с братом, снохой… Всё, все разошлись – буза. Хотя уже он и плохо себя чувствовал, пожилой был. Того дедушку я хоронил, Королёва, а здесь я в армии был, когда мне написали, что дедушка умер, 31 января, мороз был сильный. Мне просто написали уже потом, через месяц, наверное, чтобы я не сорвался никуда. Но никто бы всё равно не отпустил к дедушке, в любом случае.
Но вы дедушку любили, были близки?
Да, конечно. И того дедушку тоже, он вообще был для меня военный человек, который… Про войну, честно говоря, не любил рассказывать. Рассказывать про войну стал уже, когда я совсем постарше был. Я просил: «Хоть расскажи что-нибудь!..» Он про Сталинградскую битву рассказывал… Но у них всё-таки был гаубичный полк, он же стрелял издалека: стрельнут и уходят. Гаубицы были дорогим оборудованием достаточно. Не любил рассказывать, совсем не любил. Но у него тоже был сад, здесь, по озёрской дороге, он прививал разные деревья. Сейчас этого сада нет – там сделали дорогу к новым домам, всё снесли. У него деревья были – на одном дереве по 6-7 сортов разных яблок! Это он занимался, прививал сам. Вино он ставил своё (там тоже погреб, до сих пор он есть), разное. Когда приходили мои мама с папой, он говорил: «Галь, тебе полегче, папе покрепче». Вино ставил разное, малиновое… из всего. Он любил этим заниматься.
А овощи какие выращивали?
Не выращивали много. Во-первых, НПО «Радуга» было сельскохозяйственным: что, картошку он себе не привезёт что ли! Так, выращивали… Здесь лучок сидел у всех всегда, вот такое, как говорят, лишь бы было что закусить. Животных у него точно не было никого. У Виктора Мартыновича были свиньи, куры какое-то время, наверное, года послевоенные. Потом, когда я уже повзрослел, уже не было ни кур, никого.
И тяжело, и потребности такой, наверное, не было?
Я думаю, что не было потребностей. Дети выросли все уже, повзрослели, зарабатывают.
«Купаться ходили на дальние песочки»
Что вы про город можете рассказать? С течением времени как он менялся? Ваше отношение к тому, как он меняется?
Когда я был, это был один город, конечно. Парк Мира только начинали строить, деревья мы ходили сажать. Занимались больше спортом, больше мы носились. Чистота в городе была больше при Шувалове, честно скажу: при Валерии Ивановиче было более чисто, чем и до, и после него. Но до другая власть была – коммунизм, социалистическая страна, всегда было чисто. Когда началась перестройка, при Шувалове было чище, и все об этом говорят. Он проедет, посмотрит, он сам коломенский, всё знает. Я не говорю, что сейчас наш мэр из другого города… Но при нём было как-то лучше, и все его воспоминают хорошими словами. А когда мы были маленькие, парк строили, «Горизонт» у нас на глазах построили, был тогда ещё «пряник» такой, стела, сейчас нет его (перенесли с площади Советской в микрорайон Колычёво – ред.), панно на «Горизонте», которое сейчас осыпаться начало, строили дом длинный, который назывался у нас» Шанхай»…
А что про Мемориальный парк скажете?
Мемориальный парк – это было кладбище. Я не помню, когда было кладбище. В моём воспоминании уже Мемориальный парк был. Но вот как-то вспоминаю, что там было кладбище… С другой стороны, кладбище посреди города тоже, конечно, не очень хорошо. Но ведь там не футбольную площадку сделали, не магазин, а Мемориальный парк, это правильное решение. Оставили церковь, пожалуйста. Кстати, в этой церкви Петра и Павла спортивная школа была.
В старой части города кремль как-то менялся? Его восстанавливали?
У Маринкиной башни как с той стороны осталось эти камни, по которым мы лазили туда всё время, так они и остались. Поменялось что? Все церкви были складами. Сейчас, конечно, красота, епархия взяла, всё сделала. Раньше всё было заброшено. На Москву-реку мы ходили купаться с папой с этой стороны, с Блюдечка спускались вниз или ездили в Бобренево на катере (катер ходил до Бобренева), там слезали и плыли с ним по Москве-реке, здесь выплывали. На той стороне купались. «Дальние песочки» – это Коломенку надо было перейти здесь, где она впадает (в Москву-реку – ред.). Она была там пошире, чем сейчас, хорошая речка такая. Туда проходишь, приблизительно на Радужный, там были «дальние песочки», туда ходили купаться. Кораблей больше ходило, конечно, баржи ходили постоянно. Цеплялись за эти баржи – я не цеплялся никогда, – прыгали, на них кричали, ругались. Мосты старые были – сейчас построили новые. В этом смысле мы процветаем, конечно.
Сейчас ходите гулять в Старую Коломну?
Да, конечно, хожу. Захожу в бывший дом постоянно. Мы ходим с братом, проверяем, что всё нормально. В церковь ходим с женой. Я больше сейчас на даче живу, в Бобренев монастырь больше езжу.
Пешком ходите или ездите?
На машине. Нет, сюда-то пешком, а там-то на машине в Бобренев монастырь ездим.
Сейчас у Бобренева сделали территорию, как вам?
Хорошо. Это город делал, не церковь. Мы с женой венчались в Бобреневом монастыре, у меня там свой настоятель как бы, отец Макарий, с которым я постоянно общаюсь. Поэтому мне туда как-то удобно, мы с ним пойдём, поговорим, чайку попьём. Я по долгу своему, когда ещё директором ПТУ был, встречался с Ювеналием, на обеды ездили – так и познакомились. Так что в церковь туда больше мне удобней, и там вроде бы жили мои прадеды, оттуда всё начиналось.
То есть ощущаете связь?
Ощущаю.
«На практике их уже на работу берут и платят по 100 тысяч»
Про своё учебное заведение что-нибудь скажете?
Коломенский завод наш в 1873 году, если я не ошибаюсь, или в 1872 Аманд и Густав Струве заложили, тоже немцы, кстати, как и Ханзель – тогда их много было у нас в России. И через два года, в 1875 году, они сделали двухгодичное ремесленное училище для детей своих рабочих. Тогда люди уже продумывали, что рабочих надо готовить. Оно было бесплатное – их бесплатно кормили, бесплатно учили, они за свои деньги это делали, чтобы себе сохранить рабочих. И с этого момента отсчёт мы начинаем: 150 лет было заводу, и нам 150 лет, по идее. У нас документы есть архивные, там т Аманда Густаву Струве письмо, что он открыл это ремесленное. У меня есть документы, как дети учились, по годам сколько классов набирали. Потом менялось название… революция. Оно было РУ-2, ПУ-6 – и как только не называлось!
А при вас?
И ГПТУ, и СПТУ, и ГПТУ имени Исаева, а сейчас колледж «Коломна». Я работаю там с 1984 года. 42 года будет 5 сентября, как я там работаю. Начал с мастера, закончил директором. Имею три высших образования: экономическое, педагогическое и резерв управления президента.
Образование получали здесь?
Экономическое здесь, а педагогическое в Москве, нас учили отдельно. Потому что когда я заступал на директора, брались с экономическим, педагогического не надо было, я потом просто заканчивал. Должен был быть экономист директором, не педагог уже, там и больше работы, кстати, экономической, чем педагогической.
Всё, что вы хотели, реализовали на своём месте?
В принципе, да. Я всегда говорю своим ребятам, которые сейчас учатся: я окончил это ПТУ-6, год учился, я оператор станков с ЧПУ по профессии. Могу пойти сейчас токарем работать запросто! Токарь больше меня получает, кстати. Дети сейчас на третьем курсе, наши студенты, получают больше, чем моя зарплата! Я очень рад за них. Они говорят: вот, мы просто рабочие… «Ребята, – я им говорю, – я вам свою историю расскажу. Окончил, отслужил, пришёл, учился, работал. Доработался до директора. Просто учиться надо и иметь желание! Всё! Больше ничего не надо. Работать и учиться. Образование надо повышать. Без образования не получится».
Что про учеников скажете? Как меняются поколения?
Сейчас меняются, наверное, в связи с тем, что очень большая нехватка рабочих кадров. Очень большая! Ребята сейчас приходят целеустремлённо на какую-то профессию. Четыре профессии в нашей структуре: сварщик, слесарь, электромонтёр, повар. Вот на сварщика почти все идут целеустремлённо. Всё-таки сложная профессия. И даже девушки приходят. Я говорю: «Ну, куда ты?!» – «Буду сварщицей!» И всё. И будут, кстати! Есть цель у них. Пять лет назад никому не были нужны, на практику никто не брал, всё стояло. Сейчас за ними не то, что гоняются, а очередь стоит, просто очередь! Выпускают 25 человек, а надо 100! На практике их уже на работу берут и платят по 100 тысяч всем. Честно! Сварщики у меня в организации здесь недалеко 100 тысяч получают.
Прекрасно же!
Прекрасно! Я говорю: «Работайте, ребята, что вам ещё надо? Вам 18 лет, а вы 100 тысяч получаете. Я меньше вас получаю, 42 года стажа, орденов как Леонида Ильича – падаю на бок, когда всё повешу!..»
Всегда были четыре профессии?
Нет, сейчас меньше, чем раньше, потому что колледж. В колледже четыре структуры, каждый свой пакет какой-то держит, своё направление ведёт.
Не планируете открывать новые направления?
Планируем, естественно. Сейчас газовое хозяйство открываем, открываем ОТК. Что работодатели просят – мы тут же открываемся. Мы собираемся с работодателем, кому что надо – открываем.
А если не нужно, то и закрываете?
А вот если не нужно, то очень много закрываем. За последний год закрыли литейку всю. Нигде у нас сейчас не идёт. У нас на Коломзаводе раньше шли, сейчас нет, они откуда-то привозят. Зачем нам держать эту профессию? Мы её закрываем. Всё под рынок! Вот повара сейчас – будут ещё бармен-бариста дополнительно, потому что сказали: вот он повар, а ещё бы он и барменом был. Я говорю: сделаем!
С преподавательским составом проблем нет?
У меня нет, а в общем есть – проблема большая и с мастерами производственного обучения, и с преподавателями, потому что зарплата маленькая.
Спасибо, Олег Владимирович, было очень интересно.