Меню
Layer 1
  • Посетителям
  • Экскурсии
  • Контакты
  • Магазин
  • Резидентам
  • Коллекции
  • О Ерофееве
  • О нас
Музей-резиденция Арткомуналка
РУС/ENG
Баркова Нина Яковлевна

Рубрика: Герои и истории

Баркова Нина Яковлевна

Рассказчица: Нина Яковлевна Баркова.
Собеседник: Екатерина Ойнас.
Дата интервью: 25 февраля 2023 года.

С Колымы – да в Коломну!

 Когда, где вы родились? Расскажите про вашу семью: маму, папу, бабушек, дедушек.

Родилась я в Ленинграде в 1933 году. Я родилась 1 ноября, а 7 ноября, в праздник, папа с мамой рассказывали, что они шли из больницы, как раз была демонстрация, флаги, музыка. Меня несли (недалеко от дома был роддом). Жили они в квартире, в коммуналке, три комнаты в ней было, три хозяина. Мама жила у своей сестры Анны Петровны, у тёти Нюры. У неё была дочка Рая, а мужа у неё не было (я сейчас не помню, муж где-то отсутствовал, у него своя семья была, наверное, в другом месте). Анна Петровна работала на фабрике. Мама на «Скороходе» работала, где сандалии шили, а тётя Нюра работала на каком-то серьёзном заводе. Двоюродная сестра Рая ходила в школу, её лет 14-15 было. Мы очень дружно жили.

Ещё у нас был кот Борька, разумный такой. Когда звонили к нам, приходили, три звонка давали. Кот выходил на эти звонки первым к дверям. Он знал! Потом, он в туалет ходил в унитаз, никаких проблем, он ходил туда, куда надо было ходить!

С какого времени вы жили в этой коммуналке с семьёй сестры?

1933 год. Первая приехала тётя Нюра, потом к ней приехала мама. Ещё в Павловске под Ленинградом жила третья сестра мамина ― Матрёна Петровна. В то время у неё была дочь Рая, и у неё уже была внучка Нина.

Родители ― геологи. Папа приехал с Украины в 1930-х годах, ему было 18-19 лет, поступил в геолого-разведочный техникум.

Вся жизнь в движении

Это вы уже про своего папу?

Да. Они оба геологи, поэтому вся моя жизнь в движении. Папа учился в этом геолого-разведочном техникуме. Техникум был очень профессиональный: у них была буровая вышка прямо на территории техникума, учились как следует. Потом он стал институтом, кстати. Общежития папе сразу не дали, он жил, как мне рассказывал, в кубовой, где грели воду. Потом ему дали общежитие. Это 1930-е годы. С 1931-1932 года он поступил учиться.

Мама на «Скороходе» работала. Окончила, подучилась ещё (она в Сибири раньше жила), она поступила в этот же техникум, но позже, в 1936 году. Сейчас смотрела её диплом. Она поступила, и они там познакомились. В 1940-м году она его закончила – диплом 40-м годом кончается.

Они ездили, когда вместе стали жить, потому что расписались они только в 1946 году, когда родился мой брат, его не записывали как положено. Жили как муж и жена.

Они жили вместе, были не расписаны, но это не было проблемой? Родители не давили?

Родителей таких не было. У них мама умерла в 1930-х годах, а папа ещё раньше: он в 1919 году был расстрелян Колчаком – они же в Сибири жили, в Москоленке, это Омская область. Там памятник стоит. Фамилия у него, кстати, была Мамонтов, но не тот Мамонтов, просто однофамилец!

Так что родителей у них уже не было. У меня есть фотография дедушки с бабушкой. Когда-то мы с мамой ездили. У мамы было пятеро в семье детей, у родителей: два брата ― Савелий и Пётр ― и три сестры ― Матрёна, Нюра и Любовь.

Девичья фамилия Мамонтова у мамы?

Она осталась на всю жизнь. Она ещё в 1932 году вступила в партию коммунистическую, и в партии была до самой смерти, 60 лет, ей бриллиантовый знак подарили за то, что в коммунистической партии была 60 лет. Крещений, всего этого не было, вера там какая-то была, но во всяком случае, не крестили.

А папина семья?

Папа у меня еврей, родился на Украине. Семья тоже большая была. Тоже отец умер, мама умерла, они остались сиротами. Сестра взяла на себя… Он уехал оттуда и поступил в техникум.

Экспедиции на Колыму: месяцами не мылись…

Мама и папа говорили, почему именно эту профессию они выбрали?

Нет. Мама, может быть, потому что папа учился. Почему папа ― не знаю, он не говорил. Она ему нравилась, работа. Они уже в техникуме когда учились, когда были на практике, объездили всю Россию. Они были на Украине. Меня оставляли с тётей Нюрой, она тоже работала – я ходила в детский сад. Уезжали и там зарабатывали неплохие деньги. Могли уехать на месяц. Например, изыскания делали, где Воркута – изыскания под железную дорогу, работы проводили. Они много ездили именно на геологические работы. Папа ― буровик. Гидрогеолог в дипломе. Мама ― геолог-разведчик. Она в конторе обрабатывала результаты бурения и всё такое.

Они по разным командировкам ездили?

Вместе. Мама рассказывала, как они на лошадях переезжали, месяцами не мылись. А у мамы волосы длинные были – она их как-то расчёсывала…

Тяжёлая работа?

Не тяжёлая, она им как-то нравилась. Папа очень хорошо в этом разбирался. В 1940-м году поехали, решили меня уже взять, мне было 6 лет. Купили мне пианино, чтобы меня учить музыке. Решили, что на следующий год я пойду в школу, а на годик съездим на Колыму. Заключили договор, поехали на Колыму.

Пианино в Ленинграде осталось?

Да. Они собирались же вернуться, заключили договор на один год. Это была просто командировка. Дальстрой, Хабаровский край. Мы ехали туда целый месяц, по железной дороге, потом по морю. Эту поездку я помню. Когда стали собирать вещи с собой, у меня игрушки были, хотелось взять то и другое. Мне сказали: «Нет, места мало». Взяла только одну куклу. Когда ехали на пароходе, я стояла у парапета, куклу держала, мне понравилось стоять под брызгами, и кукла упала. Игрушек у меня вообще не было на Колыме, это было очень скучно. Ничего этого не было…

Подарки от геологов: живой заяц, ночная птица…

В ленинградском детстве что запомнилось?

У нас друзья все геологи, папины и мамины. Они приходили, иногда привозили что-то. Один раз привезли живого зайца. Он бегал у нас. Он здоровый был! Так топал!.. Потом привезли какую-то птицу – она у нас по ночам летала. Зайца зарезали (мама не стала есть), он жил дня три… Птица ночная была, по ночам летала, мама боялась… Птицу потом отдали куда-то.

Геологи приходили в гости, я их помню. У нас были пластинки, патефон электрический. И было много пластинок! Был Зощенко, певицы, другие, сейчас не помню… Это было очень интересно, я любила слушать. Они долго звучали. Он электрический ― включишь, не надо ничего заводить.

Патефон включали в любое время, не по праздникам?

Конечно. Все слушали. Праздники… Есть фотография ёлки, на ёлку водили.

Кто снимал?

В студии. Много фотографий из фотоателье: папа, с мамой, мы втроём, меня.

Жили вы вместе с семьёй тёти и больше в коммунальной квартире?..

Ещё две семьи были. Одну соседку Соней звали. Потому что мама рассказала, что Соня пошла в туалет, а туда пошёл Борька, она говорит: «Борька, подожди». А Борька сел около двери и ждал. Борька ― это кот. Он же ходил в туалет. Я помню, что одна соседка Соня была, больше не помню.

Ещё помню один эпизод. Одной девочке дома монетку дали, мы из детского сада «Очага» пошли покупать конфеты, леденцы. Она знала, где их купить. Мы оттуда ушли без разрешения. Потом из-за этого нас очень ругали. Не помню, как мы оттуда вышли, помню, шли с ней, а куда – не помню. Дома там пятиэтажные были.

Как район назывался?

Георгиевский переулок, где мы жили до войны. Район сейчас уже не помню.

Вы там после бывали?

Как-то бывали, но лет 30… я здесь, в Коломне, уже 60 лет. Забывается.

Судьба такая: во время блокады Ленинграда оказались на Колыме

Приехали на Колыму. Посёлок Аркагала, угольный район. Там жили год-полтора. Помню, когда началась война, мама плакала. Я пришла – она сидит, плачет. Оказывается, началась война, она мне сказала. Мне не было тогда ясно, что это значит. Но мама-то понимала. Там осталась её сестра, даже две сестры. Что случилось с родными ― это катастрофа… Тётя Нюра умерла. Потом попала бомба между этажами ― Рая осталась одна, потом пропала без вести. Тётя Нюра на заводе «Электросила» работала, есть фотография, как она стоит там со своими работницами.

Тётя Мотя жила в Павловске. Его заняли немцы. Тётю Мотю с дочкой и внучкой угнали в Германию. Они попали на ферму, там они работали, вернулись оттуда: и тётя Мотя, и её дочь, и девочка эта, Нина. Они выжили, работали, повезло им. Судьба такая: мы уехали, а могли и не уехать…

Потом мы из Аркагалы (геологов всё время переводили с места на место) поехали в другой посёлок, потом ещё в другой посёлок. Там трасса центральная, всё грузится в «студебеккер», под тентом, скраб наш, – и вот так едем в другой посёлок.

Папу спас бывший заключённый

Мне надо было уже в школу, и меня мама не хотела семилетней отвозить. Школа далеко, одна школа на огромный район, интернат. Мама решила сэкономить. Наняли для меня и ещё двух детей то ли учительницу, то ли знающего просто человека. Она нас готовила: учила математике, письму. Меня сразу в третий класс подготовила. Другие двое ребятишек в первый или второй класс пошли, не помню. Я два класса прошла с ней.

На домашней обучении фактически?

Да. Она приходила всю зиму.

Получается, вы за один год подготовили к третьему классу?

Но зато один год потеряла. В 9 лет пошла в третий класс.

Как обучение было организовано?

Приходила женщина, она жила в рабочем посёлке.

Она была из числа геологов?

Не знаю, вряд ли: геологи же все работали. Было много освобождённых, которые сидели по 58 статье – очень много приличных, умных, образованных людей. Был случай с моим папой. На буровой вышке, это огромная труба, которая бурит землю очень глубоко. Там что-то упало ему на лицо, раздробило часть лба, нос, переносицу. Он сразу упал, лилась кровь, а они разбежались, испугались. Потом пришёл бригадир, его на телегу и отвезли в больницу для заключённых. В этой больнице оказался очень хороший врач-хирург, именно то, что ему надо было. Он сделал операцию, лицо сохранил, на переносице только был шовчик, зрение сохранил. Зрение у папы и так было неважное, в очках всю жизнь ходил. Это из бывших заключённых врач операцию сделал уникальную. Папа сказал, что если бы несколько миллиметров – и уже бы ничего не помогло.

Мы изучали винтовку, маршировку…

Как устроен был ваш быт?

В каждом доме был дневальный – на несколько квартир в коммуналке. Он привозил воду. Бараки-дома, разные, одноэтажные и двухэтажные были. Привозил воду, топил общую печку, готовили на кухне. Комнаты разные были. В одной квартире когда мы жили, у нас котят развели, кошки у нас всю жизнь жили.

Дети были предоставлены сами себе. Был такой случай. Соседи наши по дому выпустил мальчика погулять. В земле была вкопана бочка – с крыши вода стекала в эту бочку, она была почти на уровне земли. Он туда упал, утонул, мальчик двухлетний. Мать недосмотрела…

Садиков, групп каких-то не было?

Нет.

Выучить детей школьного возраста тоже было проблемой?

Потом, когда я пошла в третий класс, я уже жила в интернате. Было одноэтажное здание, есть его фотография. В части комнат мы жили, а часть – были классы. Там я в третьем классе, в четвёртом училась. Но не хватало мест для жилья: много очень ребят приезжали, а жить негде было. Построили здание интерната для жилья. Маму, как члена партии, уговорили оборудовать это здание чем полагается – мебелью, постельными принадлежностями и заведовать. Она стала заведующей интернатом, перевели их в посёлок, где был интернат. Поэтому в пятом классе я уже жила дома с родителями.

Кончилась война. Четвёртый класс был заключительным для начального образования. У меня есть свидетельство об окончании четырёхклассного образования. Был один педагог у нас – Удальцов Алексей Иванович. А уже в пятом классе были разные преподаватели. Свидетельство от какого-то числа мая. А 9 мая мама вошла в класс и объявила: «Кончилась война». Это запомнилось. Был митинг.

После пятого класса поехали уже в другой посёлок, опять пришлось ехать в интернат. В шестой класс я поехала в интернат. Из этого мы уехали, всё время переезды.

В том интернате мама пыталась договориться, чтобы меня поучили музыке. Договорилась с женщиной. Несколько раз позанималась, а потом я застеснялась: придёшь – то пианино занято, то ещё что-то… А я очень стеснительная была, зажатая – ну и всё… В 4-5 классе, кстати, у нас было военное дело, мы изучали винтовку, маршировали, винтовку к ноге, на плечо, деревянные винтовки были, занимались как положено, все команды выполняли. И мальчики и девочки.

Это 1945-1946 год?

Да. 4-5 класс. У меня в свидетельстве написано: «военное дело» и отметка.

После не было военного дела?

Нет. В шестом классе – это другой посёлок, а рядом в этом посёлке был роддом. Мама (у меня на фотографии не видно) в положении была, ― родился брат. Позвонили мне в интернат, папа сообщил: «У тебя родился братик. Павлик». 1946 год.

Костюм берёзки и клоун Карандаш

Оттуда мы уехали в Ленинград. Шестой класс – это 1946-1947 год, у родителей отпуск на целый год, потому что все эти года отпусков не давали. Там я должна была поступить в седьмой класс. Но мне там дали контрольную, я её не совсем правильно решила: понятно, различия есть с Ленинградом… Там закончила опять шестой класс, о чём я нисколько не жалею, и мы опять вернулись на Колыму, только в другой посёлок. Это посёлок Нексикан, там я три года подряд училась в одной школе, с 7 по 9 класс, там меня в комсомол приняли в 1949 году. У нас была замечательная школа, были праздники, ёлки, бал новогодний, шили наряды. Мама сшила мне костюм берёзки на Новый год ― фотография есть: белое платье с полосками тёмными. Разные наряды были, кто как. Очень хорошо отмечали.

Подруга моя занималась танцами, танцы народов они изучали, у них было несколько пар, мальчики, девочки ― тоже есть фотография. Она занималась в танцевальном кружке, они иногда выступали.

Это была благополучная жизнь? Весёлая?

Да. Не то, что весёлая… В посёлок приезжали артисты, был спектакль театра заключённых один раз, Вадим Козин приезжал – он в Магадане жил какое-то время, он в заключении был, потом в Магадане жил долго. Это 1950-51 год. Ещё приезжал в соседний посёлок комик Карандаш – артист Мусин. Мы туда ездили. Он так комично выступал, я в жизни так никогда не смеялась, как там! Мне было 17-18 лет. Удивительно, здорово выступал! Он был одет в пиджак, у него то шляпа упадёт, то тросточка упадёт, он то поднимает – это падает. Можно это делать – и не будет смешно. Но он как делал!.. Мы поехали туда с папой и мамой.

Как братика украли

Родители дружно жили?

Да. Всегда нормально. Однажды, брату было года два, я его на санки посадила, пошла погулять с ним. (Кстати, дневальный смотрел и за детьми.) В магазин зашла… Там были места, где золото когда-то добывали, а потом забросили – некоторые ребята и взрослые ходили туда мыть золото, брат моей подруги ходил. И был магазин, где за золото… Там песчинки! Я папу однажды уговорила: был лоток специальный, намыли несколько золотинок, я своими руками попробовала, как это делается, больше не ходили (это далеко, на реке).

Как это делается, расскажите.

Лоток, площадка из дощечек собран, они в трещинах, там щёлка и бортики небольшие. Туда загружают лопатой грунт, который предполагается промывать. Надо стоять в воде, промывать – лопаткой такой специальной сгребать – крупную гальку, мусор. Потом ещё промывают водой. Золото тяжёлое, оно оставалось в щёлке. Оно смывалось постепенно, это надо было терпение: если ты сразу выплеснешь, то ничего не останется, надо тихонечко, чтобы оно туда ушло, а мусор весь смыть.

Так вот, за золото можно было купить дефицитные будильники, часы, интересные вещи. Я зашла в этот магазин (а полмагазина ― это продукты), я не собиралась ничего покупать, просто зашла посмотреть. Павлика оставила на улице на санках. Через некоторое время заходит женщина и говорит: «Чей там ребёнок? Какой-то мужчина взял его и повёз». Я на неё смотрю и не верю. Думала, что она шутит. Я вышла – никого нет, не знаю, куда идти. Магазин на окраине, лесок небольшой, и спросить некого, никого нет. Я побежала к лесу по тропинке, повернула – вижу, идёт мужик, несёт его на руках. Я догнала. Он шёл не очень быстро, он мог убежать, но он уже понял… За это ему грозил расстрел, за такие вещи. Я догнала, говорю: «Отдайте братика!». Он отдал сразу. Я его взяла на руки и обратно пошла. Всю меня трясёт… мама ругать будет. Когда я вернулась, уже вызвали милицию, НКВД. Они прочесали этот лесок, но уже никого не нашли. Это был незнакомый мужчина. Не знаю, для каких целей… Могли и съесть – это же всё-таки лагеря… Может, кто-то бежал из лагерей, прятался.

Похожие случаи могли быть?

Я не знаю досконально. Мне было лет 16-17 (1950-й год). Такая неопытная, ничего не видела.

Кубики из дров и песни про эшелоны

Я помню, ещё до школы в посёлке жили, родители на целый день уходили, меня закрывали. Никаких игрушек, книжек. Целый день сидеть! Я это очень хорошо помню. Там кубики были, стояла коробка, видимо, от старых жителей, кубики, нарезанные из дров, из них что-то строила. Это неинтересно!

Испытание тяжёлое для ребёнка. Так целыми днями могло быть?

Да. Это не очень долго было – прямо перед самой школой, оттуда мы переехали в другой посёлок, там меня стали готовить уже к школе.

Вам нравилось учиться?

Ничего. Некоторые вещи запомнились. Например, обидно просто было. Я же в Ленинграде жила, и вот учительница диктует изложение писать. Прочитала рассказ, надо написать сочинение на эту тему. Я написала. Там было ленинградское слово такое, я неправильно написала – название места под Ленинградом, с ошибкой. Она: «Вот ведь, жила в Ленинграде, а название написала неправильно!». Я в семь лет оттуда уехала! Что я могла знать в Ленинграде, под Ленинградом, какие места?

Сколько человек в классе было? Учительница была осведомлена, кто откуда приехал, получается?

Видимо, так. В четвёртом-пятом классе было. Нормальный класс был.

Что ещё запомнилось из школьных занятий?

Когда я второй раз была в интернате, был хор. Приглашали всех в хор, я тоже пошла. Он постепенно стал распадаться, но я всё равно до последнего оставалась. Пели мы песни какие? Из оперы «Евгений Онегин», песня девушек, которые должны были петь, чтобы не есть (не есть ягоды, которые они собирали – ред.): «Девушки, красавицы, душеньки-подруженьки…». Потом ещё песни довоенные:

Эшелон за эшелоном,
Эшелон за эшелоном,
Путь-дорога широка…
За Царицын, за Царицын
Дни и ночи будем биться,
Пики с пиками скрестя…

Я запомнила! Пели мы эти песни – не сравнить с тем, что сейчас. Это был 1946 год. Это был детский хор в школе, в закрытом пространстве. Мы тут жили, тут и учились, это интернат, никуда мы не ходили, ничего не видели.

Телеграммы печатали на газетах

Как праздники отмечали?

На большие праздники домой ездили. Каникулы у нас были. На Новый год дома. Не помню, какие ещё праздники…

7 ноября, 1 мая ещё не было?

Я не помню этих праздников. Вряд ли в интернате…

Внутренних праздников не было? Дни рождений?

Нет. Всё-таки была война. Питались мы ничего так. Часто была рыба, горбуша вымоченная. Хлеба в достатке. Мы не голодали, всё нормально.

По настроению вы чувствовали, что идёт война?

Когда ещё война шла, была проблема с Ленинградом, мама переживала. Были сначала телеграммы. Телеграммы на Колыму приходили напечатанные на газете, у меня даже есть такая. В каком виде она попадала к нам: полоска газеты, на неё наклеивали телеграмму. Бумаги не было – ни специальной, ни какой. Но в школе были тетради.

Вы получали новости оттуда через телеграммы? Или были ещё письма?

Про письма не помню. В основном были телеграммы. Помню, пришла телеграмма, что мама заболела, это Рая прислала, ей 15-16 лет было. В Ленинграде квартира была уже погибшей, ей пришлось где-то жить… Моя двоюродная сестра вообще пропала без вести… Мать просто умерла с голоду, как многие там… Это Анна Петровна, тётя Нюра.

Альбом от тренера по плаванию

Вы из Ленинграда снова на Колыму попали? Это 1950-е были?

До войны в Ленинграде жили в одной комнате – папа с мамой, тётя Нюра с Раей. В Ленинграде это всегда так. Моя подруга одесская – они жили ещё хуже, уже и после войны, мы уже в институте учились. У них комната была большая, но они жили: папа с мамой, мамина мама ― бабушка, папа с мамой, Люся и её сестра Галя, у них двое детей было. Потом Галя вышла замуж за Эдика, родила Лену – и они всё равно были в этой одной комнате. Когда-то эта квартира этой бабушке принадлежала вся. Так что ещё страшнее!.. Потом бабушка умерла, папа Люсин у них ушёл, Эдик тоже сбежал. Осталась Валентин Алексеевна ― мама Люсина, Люся, Галя, Леночка. Леночка ― моя крестница. Так жили. Ужас! Потом этой маме дали квартиру далеко от Ленинграда, но это уже было потом, она уже болела…

Как складывалась дальше ваша жизнь?

1951 год. В 9 классе осталась одна четверть. Мы ещё на Колыме. Но мы уезжаем в Ленинград. Мы в Ленинграде – всё, я попрощалась с Колымой. Я закончила четвертую четверть в Ленинграде. Папе дали путёвку в санаторий имени Орджоникидзе в Сочи, санаторий с бассейном – это тогда единственный случай, это санаторий НКВД, где папа работал. Мы поехали все, тётю Мотю ещё взяли: брат, мама с папой и я. Снимали квартиру в домах, где обслуживающий персонал санатория. Папа меня сразу устроил в бассейн ― я до того воды не видела, не плавала. Он договорился с тренером, он начал меня учить с доской плавать. Я была очень сутулая, сгибалась. Этот тренер меня сфотографировал в каждом упражнении, которое надо было, описал упражнение, сделал альбом и мне предоставил (папа заплатил, конечно). Там и год написан. Фотографии небольшие, альбом сохранился.

Для чего тренер это сделал?

Чтобы я не сутулилась, могла самостоятельно заниматься дома этими упражнениями. Какое-то время позанималась, но… уже, наверное, было поздно. Ещё я там химией занималась, потому что она у меня была на осень (сдача экзамена – ред.). В школе у нас не было химика, мы учили по учебнику что-то. Приходил директор школы, с нами занимался по учебнику, а в химии же надо и показать и рассказать… В общем, химии у нас не было. Мы поехали в санаторий, мама договорилась с женщиной, которая стала заниматься со мной, чтобы химию мне на осень. Я и занималась, и на море ходила.

Один раз чуть не утонула. Море волнуется, а я решила искупаться, поплавать попробовать. Попробовала. Обратно стала плыть, море меня волной назад. Я собираюсь встать – а дна не чувствую! Так меня мотало-мотало. Они сидят, не видят, потому что далеко. Парень подошёл, руку протянул, когда я была близко, вытянул меня оттуда, а то я бы у берега утонула! Уже из сил выбилась…

…А бутерброды резали и мазали топором!

Мама каждый раз пыталась помогать вам в плане образования: химия, музыка?..

Конечно. Она же и пианино купила!

Что случилось с квартирой, в которой жили до войны?

Ту квартиру не сохранили, дома не было. Родители встали в очередь, но она бесконечная была. Сначала мы жили у тёти Моти в Павловске, в первый приезд в Ленинград. Потом родители в Ленинграде прописались в квартире: в ЖЭКе подсказали, что женщина уезжает насовсем в другой город к мужу с ребёнком, в комнате она вас пропишет. Она прописала нас и уехала, сама выписалась. Папа ей заплатил, конечно. Комната была 11 метров, она, наверное, в квартире была для слуг, потому что была очень небольшая, 11 метров, одно окно в стену, другое во двор (а во дворе ткацкая фабрика, которая беспрерывно тарахтела). Но это был 4 этаж.

Кухня огромная. Даже ванная была, но воды горячей не было. Это в общем пользовании, она у самого входа в дом была. Но соседи были нормальными, жили так ничего. Потом родители купили телевизор с линзой. Когда мы приехали из Сочи, в санатории были месяц (мы-то не в санатории, питались в кафе…), сдала химию, поступила в 10 класс, закончила 10 классов. Пыталась поступить в университет ленинградский, хотела на биофак – не прошла, по физике задачу не решила, в общем, ладно…

Почему на биофак?

Я сама решала: был справочник для поступающих, я помню, листала, искала – не знала, куда поступить. Потом я нашла, что в инженерно-экономическом институте много факультетов: химфак, физфак, что-то ещё… Я окончила курсы для подготовки в институт и поступила на химфак в этот институт. Пять лет училась, закончила.

В институте было много интересного! После первого курса нас отправили на стройку. Ефимовский район Ленинградской области, он был очень заболочен, там дорогу гатить надо было. Вот студентов туда, не всех, кто хотел – я поехала. Там ребята пилили деревья, не очень толстые, а мы их укладывали на дорогу, на болото, чтобы они в воде лежали: дорога между двумя посёлками должна была проходить в болоте. Были руководители, которые говорили, что делать.

Приехали, забыли ножи! С собой прихватили еду, купили. Жили в сарае. Ребята взяли топор (накупили маргарин вместо масла…) и хлеб резали топором, мазали тоже топором! У меня фотография есть, где парень стоит и мажет топором бутерброд. Жили там весело! Вечером ребята чудачили: то балет покажут, парень юбку наденет и вытанцовывает… Но мы работали!

Тяжёлая физическая работа была?

Да. В болоте. Когда приехала домой, мама уехала домой на Украину, в Жмеринку, отдыхать, на Южный Буг. И я туда поехала к ним. Дороги тогда были… трудно было ехать, билетов было мало, редко поезда ходили. Ну, в общем, я туда доехала, с ними вместе провела остаток лета.

На третьем курсе нам предложили ехать в Казахстан – помогать убирать зерно. Собрали его много очень, горы. Я своими глазами видела и стояла на этой горе зерна. Убрать надо было быстро, потому что оно всё испортится. Студентов организовали, и наш институт, и другие – снарядили целый эшелон ехать на целину. Я тоже записалась с подругой. Ехали в теплушках – это были товарные вагоны, ехали недели две. Нас кормили, останавливали. В туалет ― девочки направо… ведро для ночи стояло. И мальчики и девочки были в одном вагоне, только пополам занавеска висела. Кошмар, но ничего, доехали!

В Павлодаре нас выгрузили. Потом на грузовике нас везли по степи. Нас привезли – мы друг друга уже не узнали: пыль. Мы от пыли были чёрные все! А знаете как ехали? Грузовик, доски поперёк, сидели на этих досках, не облокотиться. И на открытой машине час-два ехали по степи. Опылились мы хорошо! Поселили нас в школу. Наш институт только в одном вагоне, по-моему был. Есть фотография, даже с нашим деканам Крюквин (?), я фотографировала.

Начало фотожизни

Я забыла сказать: в 7-8 классе мне папа купил фотоаппарат «Комсомолец»: небольшая квадратная плёнка… Я научилась с ним обращаться, фотографировала, потом купила ФЭД вместо него, надо было проявлять – я всё освоила. Был фотоклуб в Ленинграде, был руководитель, мы ходили на природу в разную погоду, даже в дождь, он нам рассказывал, как что фотографировать.

Как вы проявляли в условиях коммуналки?

Можно было и в комнате, погасив свет.

Вы всем занимались сами? Не относили на проявку?

Нет. А куда относить?

Мы ходили на вечер молодых поэтов, там был Окуджава, Роберт Рождественский, Ким, ещё кто-то, я их тоже фотографировала. Нас провели бесплатно, мы были в оркестровой яме, фотографировали. Сохранились эти фотографии.

Значит, в Казахстане мы веяли зерно. Веялок было мало. Потом ещё копнили сено: трактор шёл, собирал, а солому надо было вовремя скинуть – грузовик едет, у него заполняется кузов, надо нажать кнопку и сбросить. Нажимаешь, а она не открывается. Девчонки наши прыгали в солому и собой открывали такую дверцу сзади машины. Это опасно: стоишь на мостике, всё трясётся… У нас на косточках были синяки – мы же всё время наклонялись, чтобы вилами подправить, чтобы сено из желобка, которое собирает трактор, падало аккуратно. Если много сразу столбом, то тогда неправильно, его надо было разбрасывать аккуратно.

Мы два месяца были там. Ребята жили в палатках. Ночью, уже под конец, на палатках была изморозь, там же континентальный климат. Мы в Иртыше купались. В ванну ходили, в магазинчик. Кормили нас в столовой. Потом нам немного заплатили, но за питание вычли.

Вы смогли бы купить что-то на это в то время?

Не помню. Карманные, конечно, деньги. Обратно ехали поездом нормальным, но уплотнённым: там в два раза больше народу в каждый вагон было загружено, так что третьи полки были заняты, где-то сидели вдвоём. Но мы за неделю доехали.

Фестиваль молодёжи и студентов

В 1957 году я училась на четвёртом курсе. Каникулы. Фестиваль молодёжи и студентов мира. Приехали в Москву. Впервые занавес рухнул, они приехали со всех концов. А я приехала на каникулы в город Калинин, сейчас Тверь, там была недалеко партия мамы с папой – они в полевой партии работали уже, не далеко, а здесь, то под Ухтой, то недалеко от Москвы. Я приехала к ним в гости на лето. Мамины сотрудницы говорят: «Нин, в Москве такой праздник, а ты тут сидишь. Поезжай!». Я говорю: «У там меня никого нет, где остановиться, я в Москве вообще не бывала». Моментально позвонили! Один биолог со своей дочкой получили в Черёмушках квартиру двухкомнатную, договорились с ними. Они меня очень любезно приняли. Я девять дней жила у них! Ходила по разным местам Москвы. Очень интересно!

Была на ВДНХ, там были очень интересные концерты, выступали разные народности. Музей был открыт, картины, скульптуры смотрела, там было поразительно интересно – скульптуры из металла. Я кое-что фотографировала. Это был музей специальный для фестиваля, туда привезли со всех краёв.

Была ещё на стадионе, где выступали наши: поздравления, фигуры выписывали – это был общий праздник, начало фестиваля. Потом я уехала, на закрытии не была.

Какое впечатление было?

Очень грандиозное! Когда я только приехала и вышла с вокзала, как раз мимо вокзала проезжала кавалькада цирковых. Эти артисты ехали и по дороге выписывали на машинах фигуры довольно опасные. Так что видно было, что едут циркачи.

На стадион билетов не было, но я всё-таки прошла. Я купила билет на другой объект на стадионе: там же борцы, игры какие-то проводились… Мне так посоветовали. А потом, поскольку я оказалась на стадионе, я прошла с какой-то делегацией. Место нашла, сидела. Это был второй день фестиваля, повторяли программу первого дня.

Я ходила по городу и по ВДНХ в основном – там всё время разные артисты показывали своё искусство. Мы даже с ними знакомились, мне автографы давали (на открытке какая-то фамилия – мне её не прочитать, но просто память о том, что я была на фестивале).

Как бы вы описали атмосферу в городе, как люди друг с другом общались?

Очень хорошо! Их всех приветствовали, встречали и провожали очень хорошо. Очень дружеская атмосфера была. По телевизору всё время показывали (я телевизор у наших хозяев смотрела, передачи, посвящённые фестивалю). Было здорово!

Вы раньше уехали?

Мне было неудобно, что я так долго живу у людей. Хватит. Девять плёнок сняла: девять дней – девять плёнок. В Ленинграде потом проявляла.

Уволилась из-за курящей начальницы

Что ещё интересного? Закончила институт, направление получила в Воронеж. У нас был выбор. А мне мама вдруг сообщает: «Мы уезжаем в Якутию, где школы нет. А брат в третьем классе учился ― мы тебе его оставим». А мы уже комнату ту поменяли, была другая комната, недалеко от того места: та была на Большом проспекте, а теперь была на Зверинской. Там комната 20 метров, третий этаж. А мне же ехать надо. Как быть? Я пишу в Воронеж, что не могу приехать. Они мне пишут: «Инженеры, которые не хотят у нас работать, нам не нужны». Ну что ж? И слава богу. Я им не нужна, и они мне.

Какой выбор был?

Оставаться в Ленинграде, но искать себе работу. Я нашла быстро. Мы на шинном заводе практику проходили, у нас же химфак, у нас была практика в Прибалтике, в Сталиногорске… Сначала мне сказали, что экономистов пока не надо, а вот на выжимке камер склад, и я там полгода работала. Непыльная работа. Прибор приставишь к готовой камере, вытащишь воздух ― и на склад. Потом меня пригласили в финансовый отдел экономистом на этом же шинном заводе, по специальности. Я год отработала, потом уволилась, заболела, у меня операция на щитовидке была.

Потом я шла, объявление увидела на заборе: слюдяной фабрике нужен экономист производственного отдела. Пришла. Меня взяли.

Конечно, на шинном я, может, ещё бы поработала, но у нас начальница, она сидела напротив меня, очень много курила, беспрерывно, одну заканчивала, от неё зажигала новую… Комнатка у нас метров шесть, финансовый отдел. Тут же машинистка документы в банк печатает. Начальница уходила время от времени, а мы там всё время сидели.

Вы не курили?

Нет. Когда я училась в институте, ходила в бассейн, плавала, гимнастикой спортивной занималась, второй разряд был, и нас проверяли: у меня щитовидка была увеличена уже, я была под наблюдением. А после этого пребывания в финансовом отделе мне вообще предстояла операция, потому что она настолько увеличилась, что узлы надо было оперировать. Я начальнице говорю: «Вы не курите тут, тяжело дышать». Она игнорировала. Мне кто-то говорит: «Напиши в газету «Шинник»», – была такая на заводе. Я написала, что начальник не уважает свой персонал, курит при нас. Она приносит мне эту статью и говорит: «Ну что? Я или ты». Я подала заявление об уходе по собственному желанию.

Вы об этом пожалели?

Нет, конечно. Очень было тяжело – она много курила, счастье, когда уходила из помещения.

Сколько вам было лет тогда?

26-27 лет. В Ленинграде у меня была подруга, с которой мы ездили в Казахстан. Мы много времени посвящали искусству, ходили в театры, на спектакли, концерты.  (неразборчиво 1 час 20:05) слушала несколько раз, я даже у неё взяла автограф, на одном концерте её сфотографировала, а на другом отдала фотографию. Ей понравилась, она говорит: «Ещё бы напечатать». Она написал мне адрес своей рукой. Я потом напечатала и послала ей.

Светский фотограф))

Я просто для себя.

Романтическая встреча в Закарпатье

Как вы попали в Коломну?

Сначала я поехала в Венгрию. Была путёвка со встречей Нового года. Я купила путёвку, она была молодёжная, недорогая, на 11 дней. Подруга не успела оформить свои документы: надо было документы о здоровье, от «треугольника», где работаешь (фабрика «Красный треугольник» в Ленинграде, изготовлявшая резиновые изделия, в т.ч. шины – ред.), областного комитета партии, что благонадёжная. Так что пока она собирали, не успела. А я поехала. Будапешт, другие города – красота, я с удовольствием посмотрела Венгрию! На следующий год я купила путёвку в Закарпатье: разные города, Львов и другие. На первый же день, как мы приехали. Там такая система: идёт группа (приезжают, физкульт-привет, это же туризм, мне и значок туриста дали за путешествие), встречает нас та партия, которая накануне пришла. Вечером мы знакомимся. Танцы. На танцах мы с Виталием познакомились, с мужем будущем. На следующий день был поход на гору Говерла ― высшая точка Карпат, 900 метров. Мы уже шли вместе. Я там потеряла ремешок от фотоаппарата (у него тоже был фотоаппарат), так он побежал на гору за этим ремешком, принёс.

Он откуда был?

Из Коломны. У нас путёвки одинаковые. Правда, они старенькие – две путёвки на путешествие в Закарпатье. Там прямо граница. Там с ним познакомились, дошли до Львова. А в Ужгороде он где-то на горе набрал белых грибов, он вообще любитель по лесу походить, вот принёс. Мы питались в ресторане, он отдал эти грибы и говорит: «Можно нам их поджарить?». Нам сказали: пожалуйста – и, можно сказать, за бесплатно нажарили этих грибов. Такие вкусные были! Там был не только Виталий, ещё две женщины.

Через три-четыре дня он, когда физкульт-привет (утром все выходят, строятся, группа, которая пришла, напротив выстраивается – мы здороваемся) был, с цветами пришёл.

Жили в доме, не в палатках жили. Мы и они в разных местах жили. Не помню, где, но нормально. Мы шли в разных городах, в автобусы загружались и ехали, потом вечером сюда возвращались. Он меня уже цветами встречал в следующем приезде. Наши группы шли друг за другом: мы приходили – они нас уже встречали этим физкульт-приветом.

Чистенькая Коломна

Как у вас с Виталием дальше развивалось? Вы разъехались по разным городам…

А потом он меня пригласил в Коломну приехать. Я приехала, познакомилась с его отцом, мачехой, дом у них. Папа мне немного показал город, и сам он водил меня по городу, и сама я ходила. У меня есть пачка фотографий, которые я снимала в 1963 году именно в приезд мой. Это совсем другая Коломна, чистенькая какая-то.

Какое впечатление произвела?

Коломна мне понравилась.

Что отметили для себя, что запомнилось? Ощущалось, что это небольшой город?

Конечно. По фотографиям видно, что это приятный такой город. Ничего страшного жить в доме, потому что до этого я жила в разных домах.

Вы ехали уже в статусе невесты?

Нет. Это только знакомство было. Потом он приехал к нам в Ленинград. Тогда уже как жених приехал. Мы уже договорились, решался вопрос, где жить. Мама была дома, мама уже не ездила в экспедиции. Мама даже строила кооператив за городом, в Ленинграде, считая, что я выйду замуж, буду жить. Но он был не совсем в Ленинграде, в дальних районах. И очень дорогой. Но он уже строился… Тут мы стали решать, где жить, все за и против. Его за Коломну: у него отец старый, 70 лет, но он ещё два месяца в году работал, тогда пенсию не платили работающим. Чтобы подработать, они ездили на юг «отдыхать» летом с женой.

Я решила, что надо жить самостоятельно. Мама есть мама, у неё свои интересы, и в кооператив мне не хочется ездить далеко, а комната у нас одна в коммуналке…

Виталий тогда инженером-технологом работал на Коломзаводе.

У него была хорошая по тем временам работа?

Она не сильно оплачивалась – 100 рублей. В общем, я решила в Коломну поехать. Никогда не пожалела. Хоть мне и говорили, что ты Ленинград-то променяла…

Мама приняла это решение? Они потом приезжали сюда?

Конечно. Тем более Павлик оставался неженатый. В тот раз, когда они уехали, а брата мне оставили, мы с ним прекрасно год провели. Я на родительские собрания ходила. Он выпиливал, мне рамочку выпилил для фотографии моей. Я старалась его занять. Он лобзиком поработал))

Помните первый приезд в Коломну, что показывали, куда ходили?

На Блюдечко мы ходили, там была пивная, очень красивый вид на реку, просто замечательный, мне там очень понравилось.

Вы же шли через кремль, что кремль собой представлял? Это были больше руины?

Особых руин не было. Домики какие-то стояли, да, потом их снесли.

К Блюдечку подходили они?

Да, и там были какие-то строения, и около стены, где Маринкина башня. Это место красивое, стена красивая.

Вас повели сразу в историческую часть?

Да.

В Голутвине что тогда было? В этой части нечего было делать?

Фотография у меня есть: наверное, дальше, за Голутвином. Места очень хорошие. Река мне очень понравилась, Москва-река.

На Оку не возили?

Нет. Я день-два побывала у них да и уехала.

Вы ехали через Москву и на электричке сюда приезжали?

Да.

Коломзавод: хорошее отношение к трудящимся

И вот вы вернулись. Где свадьба была?

Нет. Мы расписались в Ленинграде. Я на слюдяной фабрике работала, оттуда несколько товарищей были на свадьбе, девушка, парень, которые со мной там работали. Мои родные были, так что немного отметили, в квартире было. Одна знакомая с фабрики мне посоветовала зайти в фотографию, где очень хорошо фотографию делают – вот у меня оттуда есть фотография. Я купила костюм: жакетка, сарафан, шарфик такой специально для этого. Потом, думала, пригодится, но не пригодился.

После праздника поехали в Коломну?

Да.

Все вопросы здесь решали, с трудоустройством?..

Я экономист, сразу на Коломзавод обратилась. Места экономиста не было, сначала меня послали в М-2, потом М-6.

Это в структуре Коломзавода?

Да. Они хотели третьего экономиста взять. Я побывала у них какое-то время, но решили третьего брать, это расходы лишние на цех. Они раздумали. Привели меня в М-6, там кто-то собирался уходить, но потом тоже раздумал. У меня есть бумага от Тряшина (?): посылается в инструментальный цех Баркова Нина Яковлевна экономистом. Там женщина собиралась уходить, экономист. С этой бумагой я пришла в цех. Начальник написал: «Согласен». Это середина 1960-х была. Полгода проболталась в других цехах, стала в инструментальном. Там 20 лет проработала.

Какое впечатление произвёл Коломзавод по сравнению с ленинградскими фабриками?

Завод очень понравился. Огромный! Хорошее отношение к трудящимся: поликлиника, хорошая столовая. Поликлиника сыграла огромную роль для здоровья наших всех трудящихся. Женщине, например, стало плохо – тут же моментально пришёл врач, забрали ( у неё оказался приступ диабета, она даже не знала о том, что у неё диабет, а ей стало плохо).

А как же диспансеризация?

Не было, по-моему, не помню. Сейчас проверяют в поликлинике. Тогда на Коломзаводе зубной был, невропатолог, отдельный терапевт для цеха, все врачи были рядом. Если идти в рабочий день – у меня времени нет (по дороге надо купить продукты, да и далеко от дома, идти в поликлинику времени нет), а тут я в обед могу пойти проконсультироваться.

Где вы жили тогда?

Дом и сейчас стоит на улице Островского. Часть дома Юле принадлежит, полдома.

Когда вы приехали, он полностью принадлежал семье мужа?

Нет. Половина. Половину дядя занимал, Михаил Васильевич, а половину отец Виталия, Иван Васильевич, т.е. он принадлежал двум родным братьям. Вход один был, у каждого кухня была, туалет был на улице, на лестнице, холодный.

Вам как молодым выделили комнату?

Да. Комната 17 метров была. Мы все там были – дети, мы. Папа через год умер. Мачеха, баба Лиза, жила там же, на половине, где жил Иван Васильевич, Виталий.

На вашей половине?

Да. Там была отделена комната, как бы две комнаты было, побольше и поменьше, там жила баба Лиз, шкафом от входа была закрыта.

Стояла печка сначала, когда я приехала. Потом Виталий сделал АОГВ.

Помидоры по килограмму весом

Вам комфортно было в этой семье жить?

Нормально. Я привычная ко всему. Я на это была готова, когда посмотрела всё это.

Взаимоотношения в семье?..

Были нормальные. Есть фотографии, где Иван Васильевич держит первую дочку, Юлю, на руках, Елизавета Никитична там. Т.е. приняли меня нормально.

Вы жили в этом доме, ходили на работу. А то, что было в Ленинграде – посещение музеев, концертов, – вы оставили для себя?

Мне Виталий обещал, что будет возить в Москву. Сначала мы ходили на лыжах прямо из дома, у нас тут край города, так что мы на лыжах катались. В Москву ездили, гуляли, в театр ездили.

Это было раз в неделю, в месяц?

Не так часто. Через год родилась Юля – тут уже не особенно… Иногда только.

В городе посещали культурные заведения?

Когда можно было. У Виталия много родни в Москве: двоюродные братья, сёстры, все такие образованные. С ними до сих пор связь, кто остался, держим. Юля помогает в Москве двоюродной сестре Виталия, отца. Она осталась одна из всех. Были две сестры его мамы, Юлии, Шишковы, Барковы.

Здесь начали общаться с местными, с молодёжью, у Виталия были друзья?

Сначала общались с его братом. На Кремлёвской улице тётка Виталия жила, Предтеченская Ираида Васильевна, она сестра отца.

Вы ходили к ней в дом?

Она жила тоже в частном доме, у неё дочь была одна. А муж биолог что ли – у него огород замечательный был. Он однажды дал семена помидоров, я посадила их во дворе, поскольку сад заросший был, тени много. Во дворе я посадила эти семена – выросли на килограмм помидоры! Есть фотографии.

На Кремлёвской у них были земля, огород?

Да. Небольшой, но был.

Кроме помидор что выращивали?

Сейчас не помню. Готовила специально семена, потом сажала у себя.

Он был профессионально связан с ботаникой?

Да, когда-то. Это муж тётки Виталия.

Присутствовал при подписании договора о ненападении

Есть интересные у Виталия родственники. Вот Владимир Николаевич Барков – очень много про него: он был революционер, здесь в Коломне он работал, его упоминает Козлов в книге про Коломну «Жизнь в борьбе», толстая книга. Там про революционные действия и Владимир Николаевич упоминается. Потом он стал в Москве работать при Кремле. Ездил в Германию, был начальник протокольного отдела, была такая должность. Подписывали с Германией договор о ненападении, он тогда присутствовал. Не повезло: его арестовали потом.

В семье про него рассказывали открыто?

Я не знаю. Есть биография его – сам Владимир Николаевич написал, потом Кузовкин (известный коломенский краевед – ред.) – есть серия газет, где он пишет о Владимире Николаевиче, используя его воспоминания. Очень интересные воспоминания!

Расскажите про жизнь и работу на заводе. Какие-то эпизоды запомнились?

Работали нормально. Был кабинет, где сидели бухгалтер, статистик, которая для экономиста готовила писчую работу (посчитать или что), она служащая была, я, экономист, нормировщица, она собирала наряды по цеху, и старшая табельщица (табельщица внизу на табели, а она старшая). Коллектив был очень неплохой. Помогали друг другу. Статистик жила недалеко от Коломны, она умерла, потом другая женщина работала, с этой мы очень дружили, жалко, что она ушла (она сначала на пенсию ушла, потом уже её не стало).

Нарядчица – тоже служащая, собирала наряды. Был начальник нашего отдела, он был технологом, в другом месте. Служащая, которая собирала наряды, у него в подчинении была, Алла Павловна. Муж её работал в цехе, фрезеровщик. Она 20 лет отработала.

Нашему цеху дали несколько квартир, семь сразу. Строили дом на ул. Октябрьской Революции, около «Меридиана», напротив паровоза. Там часть построили, один подъезд, – там квартиры строили сами, часы нарабатывали. А в следующих двух подъездах квартиры дали. Впереди дома ещё не было, только четыре подъезда. Нам дали квартиры со служащей Аллой в одном подъезде, мы дружили всю жизнь, сейчас дружим с её дочкой и внучкой.

Какую квартиру дали?

Мне дали трёхкомнатную квартиру. Юля уехала в это время уже, вышла замуж. Сначала она училась в Ленинграде в медицинском техникуме. Здесь она познакомилась с выпускником КАУ (училище артиллерийское). Он закончил с отличием, и когда Юля приехала в отпуск, в каникулы, они поженились. Потом он уехал по распределению в Германию, а потом она закончила училище и тоже туда поехала.

То, что старшая дочь поехала в Ленинград, связано с тем, что было где остановиться, родственники?

Да, там бабушка. К этому времени уже Аня замуж вышла, у них ребёнок был.

К тому времени, когда вам дали квартиру?

Да. Внучата и там, и там были, они почти одновременно родились. Только Юля из Германии уехала в Сибирь. Аня снимала квартиру три года. Когда давали квартиру, мне дали трёхкомнатную квартиру. Алле дали двухкомнатную, она с матерью мужа жила. Мы на одной площадке получили квартиры и радовались, что были рядом. В других подъездах тоже дали работникам из нашего цеха. Потом уже другие порядки стали.

Из техников ушёл в рабочие ради семьи

Припомните, что в городе происходило, события, в которых вы участвовали? В какие магазины ходили, куда ходили развлекаться?

В Коломне я любила на концерт когда сходить. Когда мы познакомились с Виталием, он сказал, что нашему заводу 100 лет исполнилось. Сейчас ему будет отмечать 160 лет, в этом году.

Как отмечалось столетие?

У него значок был «100 лет Коломенскому заводу». Завод для его семьи, для нашей семьи, много значил: отец много лет конструктором отработал. Виталий сначала технологом, потом простым рабочим, потому что мы как-то очень скромно жили, и он решил, что надо в 1,5 раза больше получать. Остался смену работать, так удобнее было, и отводить детей и всё…

Так он и работал?

Да. Потом он раньше получил пенсию, работал и пенсию получал. Всё для семьи.

Виталий был краеведом. Любил очень и знал Коломну. Виталий Иванович Барков. Есть статья в книжке, что такой краевед был в Коломне.

Он публиковался или делал записи «в стол»?

Он не публиковался. Но был клуб краеведов. Он вообще участвовал в жизни Коломны. Например, был конкурс в Коломне про комсомол, он участвовал и, получил второе место, ему за это дали путёвку на турбазу «Чайка». Я купила путёвку, она 10 рублей стоила, и мы поехали на эту турбазу и провели там десять дней очень хороших.

Где это находится?

На Оке. Туристическая база Коломзавода «Чайка». Я попросила маму приехать на это время, дети ходили в детский сад. Я их определила на круглосуточное пребывание. Так они до сих пор вспоминают, особенно младшая Аня: не нравилось им, только на выходных же их брали домой, хотя мама вечером ходила, навещала. Мы здорово отдохнули! Мы на лодках ходили по Осетру, ходили на лодках вверх по течению, костры зажигали на берегу, ночевали. Здорово было!

Это был единичный случай?

Турбаза работала постоянно. Там вокруг такие места, бывшая усадьба Сенницы – там такие аллеи красивые, муж грибы собирал рядом. А мы жили в палатке – очень здорово!

Когда жили в Коломне, ходили на Оку?

Ходили. Не так часто.

Где купались? В Москве-реке?

Это дети. Я не купалась.

Тыквы и ёлка: земля от Коломзавода

Про сад. У Виталия был сад – «Сады номер 4» при Коломзаводе, они за новым кладбищем, туда далеко надо было тащиться. Если не обрабатываешь участок, то его могли отобрать. Виталий посадил там деревья. Его сестра двоюродная в Москве агрономом была, учёным по этой части. Она рекомендовала, какие растения сажать. Он сажал, всё это росло. Пять соток было, он и сейчас у нас, он уже был, когда я приехала – в 1958 году где-то давали эти участки. Там целый район участков, очень много – садовое товарищество. Потом дали отдельно ещё по две сотки под картошку, а я там посадила тыквы. Так у меня две тыквы выросли – тяжёлые огромные две тыквы выросли! Там не было крыши, ничего не стояло, так Виталий из каких-то досок бросовых, с завода выписал старые шпалы, построил домик. Потом внук, Анин сын, построил дом хороший.

Вы ходили тогда каждые выходные обрабатывать участок?

Приходилось ещё и туда ходить. Я завела тетрадь, записывала, что я сажаю, что собираю. Там было прилично: и ягоды, и огурцы. Там у меня ещё и ёлка растёт, метра 2,5: как-то была в Ленинграде, брат привёз мне небольшую ёлочку из своего сада, я её привезла в Коломну, весной посадила.

Наряжаете её на Новый год?

Нет. Но она выросла очень красивой.

Были знакомые в этой части города? Ходили гулять на площадь Двух Революций, на демонстрации, наверняка же организовались от Коломзавода?

Конечно. Коломзавод ― замечательный завод. Когда я работала там, тысяч 20 там работали, а сейчас… уменьшился здорово. Вроде как возрождается, говорят. Там музей хороший. Постоянно учения были – повышение квалификации. Меня всё время направляли, у меня несколько свидетельств, что я прошла курсы. Надо было отдельно ходить, это при заводе было.

У вас там был некий клуб, где был курс по русской литературе. Один из жильцов нашей коммуналки, Пасман, ездил туда читать лекции по выходным. Вы что-нибудь помните об этом?

Нет. Это я не посещала. Политинформации были, я и сама вела, мне надо было подучиться самой. В цехе я вела политинформацию, как экономист, надо было.

В городе на концерты ходила – в ДК «Коломна», он тогда назывался им. Ленина (принадлежал заводу тяжёлого станкостроения – ред.), в Тепловозостроителей (ДК им. Куйбышева, принадлежал Коломзаводу – ред.), в музыкальное училище. На концерты обязательно ходила, это интересно. И сейчас хожу. В музыкальном училище всегда были замечательные концерты, они бесплатные. И сейчас бывают, например, недавно был замечательный концерт баяниста, он из Новосибирска приехал, выписывал такие красивые мелодии – просто здорово!

 

«Креста на вас нет!»

Какое было впечатление от той части города, который сейчас называется Коломенский посад?

Улица Посадская – это наш район. Девчонки учились в 7-й школе, напротив Пятницких ворот. На Посадской был магазин макулатуры (книжный магазин, где книги покупали по талонам, полученным за сданную макулатуру – ред.)…

Богоявленский храм, рядом.

Да. Мы в него не ходил, мы некрещённые были.

Но он был действующим.

Знаете, однажды я ходила к какому-то чиновнику в «белый дом» (народное прозвание здания администрации города – ред.) по какому-то вопросу, и он сказал мне: «Креста на вас нет!». Я пошла и крестилась.

После той встречи?

Да. Хотя я была уже пенсионеркой. Никогда не связана была с церковью, никто мне не рассказывал. Мама была некрещённая, папа тоже, об этом речи не было. После этого я очень рада, что это произошло. Это было в 1990-е, я была уже пенсионеркой. 1992 год. По-разному к этому приходят…

Что-то ещё хотите рассказать? Особенные эпизоды, связанные с посадской жизнью?

Муж Виталий дружил с Маевским, был такой краевед, Кузовкина хорошо знал, о нём даже писал, других краеведов. Они общались, думали о коломенских всяких делах.

Где они встречались? При библиотеке?

Наверное, да. Были заседания. Маевский в Москве раскопал о нашем доме на Островского купчую и Виталию передал. У нас есть копия этой купчей, что в 1860-м, кажется, году этот дом приобрела купчиха Баркова.

Т.е. семья была купеческой?

Наверное, мещанская.

Чем занимались, неизвестно?

Виталий говорил, что когда-то в старину барки гоняли по Москве-реке.

Отсюда фамилия, возможно, связанная с торговлей по реке.

Да. Перегоном леса занимались. В какой-то год река стала рано, и лес пошёл на строительство этого дома.

При этом доме выращивали сад?

Да. Там Виталий даже соорудил теплицу. Однажды был такой огромный урожай огурцов!

Яблоневый сад был?

Да. Ему рекомендовала сестра Людмила. Сестра хорошая, Юле в Москве после смерти завещала квартиру, она туда потом переехала с семьёй, в Москву (она работала в Москве в больнице, ухаживала за ней, помогала). На связи с Виталием всегда были.

Стихийный митинг на Дворцовой: человек в космосе!

Когда Гагарин полетел в космос, запомнилось событие?

В этот день я отпросилась, чтобы приехать попозже на часик-два. Я работал на слюдяной фабрике в производственном отделе экономистом. Мне разрешили. И вот еду я в автобусе. Все переговариваются: человек в космос полетел! Я вышла не у фабрике, а у начала Невского проспекта, пошла на Дворцовую площадь. А там народ прибывает! Все говорят «Ура!». Даже писали на памятнике: «Ура, Гагарин!». Митинг произошёл стихийный. Я сама не услышала это объявление, но таким образом узнала. Потом там потусовалась и поехала на работу.

Знаете, фотоаппарат в руках ― это и хорошо, и плохо. Приехал Фидель Кастро. Едет по Ленинграду. Машины, люди приветствуют. Я, конечно, фотографировала. Фотографии: Фидель Кастро едет. Плохо, что иногда не видишь из-за фотоаппарата события: и это хочется, и это хочется, а всё в общем – … отвлекает.

До конца не ощущаешь полноту момента.

Да. И я пошла и фотоаппарат свой продала за копейки, хотя и жалко было: у меня был «Киев» в последние годы. Потому что я устала. Фотографий так много!..

Когда вы его продали?

Лет пять назад. Всю жизнь я с ним! У меня школьных фотографий много, я же ещё когда училась в школе начала снимать. Сначала квадратным… Все мои события зафиксированы!

Когда появилась цветная печать, вы перешли на цветную плёнку?

Цветную мало сняла. У меня очень красивый вид Ленинграда цветной. А потом что-то не стала фотографировать. Большая часть фотографий чёрно-белая. Я снимал Ленинград рано утром, когда восходит солнце, когда оно из-за ростральной колонны выходит. Конечно, не тот эффект, если не цветная, но всё равно фотографии мне дороги.

В Ленинграде когда училась, ездила за город, на лыжах каталась, посещала пригороды – красота там, конечно, на Исаакиевский собор ходили на экскурсию, на самый верх забирались, сейчас не пускают на самый верх, а мы там были, у меня есть фотографии.

Сейчас посмотрим фотографии. (с 2 часа 17:30 минут)

Ездила в Венгрию. Две путёвки. Та самая, соединившая двух людей. Всего на сутки в одной группе. Такие развалистые.

Фамилии карандашом подписаны.

Когда в Венгрию съездила, часть фотографий отнесла в газету «Смена».

Вы сделали серию работ, как здесь написано, они отмечены были жюри.

Газета «Смена», 1962 год. Одна из фотографий. Матрёшку подарили. Девочки работают на железной дороге. Специально напечатали.

Это я стою. Тоже венгерские фотографии. Меня сфотографировали моим фотоаппаратом.

Вильнер ― моя фамилия отцовская.

Еврейская?

Да.

Целина. Путёвка комсомольская, район меня отправил в 1956 году. Вот мы едем. Вот в такой вагон нас сажают. Это я, моя подруга одесская. Это наша девчонка.

Вот я на этом самом копнителе стою. А это перевозили. В Иртыше после работы. Это зерно, на котором мы, вёдрами бросали его и провеивали.

Это наш декан института в костюме Конквин.

Это Фидель Кастро.

Вы предлагали эту фотографию средствам массовой информации?

Нет. Но мне всегда было интересно зафиксировать.

Я рассказывала про Московский фестиваль. Вот автобус. Как их встречали. Вот они едут. Вот гости. Это на ВДНХ. Это на стадионе праздник. Вот такой дяденька. Фестиваль, 1957 год. Интересные ребятки.

Здесь с автографами. Тогда издавали открытки с частушками. Открытки того времени. Это ничего не значащие. Адрес. Вот ещё чего-то написал. Италия. Привет участникам фестиваля.

Это в школе. Писали друг другу. 1949 год. Аппликация. Девчонки букетик приклеили. Волк какой-то. Песня Галины из кинофильма. Кто-то рисовал просто. Писали друг другу. Песни списывали по радио. Колыма, Нексикан. Это мои бабушка и дедушка. Это мамин отец, расстрелянный Колчаком.

Это нас водил наш руководитель фотокружка во дворце Кирова в Ленинграде.

Ходили уже взрослые молодые ребята?

Да. Рождественские. Окуджава. В начале в оркестровой яме, потом вылезали.

Это я, это мои родители. 1939 год. Это уже прислали на Колыму тётя Нюра.

Подпись: Каштановой шалунье.

Это так меня называли. Папа с бородой. Это наша школа. Сначала мы спали в одних классах, в других учились. Потом только школа, построили отдельно. Это первая фотография на Колыме. Я была предоставлена сама себе. В радиорубке меня сфотографировали.

Форма была интернатовская?

Нет. Это просто платье. Это праздник Нового года.

Это когда топором мазали хлеб в Ленинградской области маргарин. Это дорогу мы уже сделали. Это просто отдыхаем.

Такой Коломну я встретила. Это у Пятницких ворот. Мне очень понравился город.

Это всё в старой части города?

Да. 1963 год.
Рядом с Семёновской башней жил двоюродный брат.
Это Щурово. Это наверное, с моста фотографирую.

Это не Старо-Голутвинский? Или у Брусенского монастыря?

Не знаю.
Это автостанция.

Это Ново-Голутвинский.

Это всё сфотографировала, когда знакомилась с Коломной.
Помидоры. Аня и Юля.
Это улица Островского около нашего дома. Коляску дедушка из Прибалтики выписал.

Матвеева Галина Николаевна

«Коломна была коммунальная: не замыкались в квартирах, а выходили на улицы»

Рассказчица: Галина Николаевна Матвеева.
Собеседник: Екатерина Ойнас.
Дата интервью: 19 июля 2023 года.

Первое, с чего хотелось бы начать, ― с каких-то ваших самых ранних воспоминаний, связанных с моментом вашего рождения, если такие воспоминания есть, с тем, что происходило в вашей семье с момента дня или месяца, когда вы родились, или позже вам родители или родственники рассказывали, что происходило в это время в городе.

Я коренная коломчанка. Родилась перед самой войной в родильном доме, который находился на улице Комсомольской, это всем известный родильный дом, в котором очень много родилось коломенских детей. Жила как раз рядышком ― на Красногвардейской, в двухэтажном доме. Дом был элитный, можно сказать. Адрес: Красногвардейская, 23А. Двухэтажный жёлтый дом, он находится в квартале между улицами Комсомольской и Уманской, тогда Кузнецкой, в наше время. Этот квартал остался практически без изменений, там стоят и одноэтажные, и полутораэтажные, и двухэтажные домики, он не подвергся перестройке. Это внешне.

В этом доме я жила с момента рождения и до окончания школы, когда я поступила в университет, уехала на пять лет учиться в Москву, оттуда уехала по распределению в Сибирь, там работала, потом вернулась в Коломну. Меня не было в городе с середины 1950-х до середины 1960-х годов, т.е. десятилетие я не видела, приехала ― Коломна начала немножечко преображаться. Я жила в этом доме, потом семья образовалась, переезжали с одного места в другое в Коломне, сейчас живу на берегу Репинки, в Старом городе, Старый город больше мне дорог. Мы жили какое-то время на Добролюбова, напротив парка, там было немножко для меня некомфортное место, потому что совсем были другие люди. А здесь встречали знакомых, коренных коломенцев, на улице, здоровались, было всегда очень приятно.

Мама ― поповна, папа ― пролетарий

Родители мои очень разные. Мама у меня поповна, то есть мой прадед и дед ― они священники. Пётр Михайлович Поспелов ― это прадед, Дмитрий Александрович Казанский ― это дедушка. Они служили в Карасёве. В этом храме практически дед начал одним из первых после его постройки там служить, а потом он передал свой приход моему дедушке. Дедушка сам из Отрадного, где сейчас Чеховский район, кончил московскую семинарию, был направлен в Коломенский округ, где-то в Бронницах какое-то время служил, а потом женился на моей бабушке, дочке Поспелова ― моя бабушка Поспелова Александра Петровна. И прадедушка передал приход своему зятю, сам уехал в Москву, он служил на Даниловом кладбище в Москве. Так что дедушка с 1904-го по 1919 год (когда он умер) всё время в Карасёве. Они там похоронены, и прадед там похоронен, и прабабушка, прадедушка, дедушка, бабушка ― все похоронены там. Все эти могилы сохранились, я их привела в порядок. Священник знает, что мы туда приходим в ограду, ухаживаем постоянно. Обязательно раза три–четыре в год приезжаем, чтобы привести в порядок. Все там похоронены по линии мамы.

Как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Дедушка умер в 1919 году, когда начались репрессии: он просто траву косил, лёг вспотевший на траву, получил воспаление лёгких. В больнице на улице Комсомольской он умер. Если бы нет, то всю семью бы выселили. Его брата, который служил в церкви в селе Воловичи, сослали. Очень тяжёлый период.

Когда дедушка умер, бабушка осталась одна с четырьмя дочками. Мама была старшая.

Жили в это время в Карасёве?

Да. Построенный прадедом дом, крайняя слобода. Сейчас деревня очень изменилась. Я туда езжу с закрытыми глазами, не могу видеть, как она испорчена. Там были необыкновенные пруды вдоль храма, потом такой луг, дорога ― и начиналась слобода. На окраине слободы, перед лесом, дед построил свой дом, в котором жили все. Потом, конечно, из этого дома всех переселили. Бабушку переселили в дом, который был рядом, видно, тоже от церкви, но очень маленький, три окошечка, неказистый. Когда началось уплотнение, их в 1920 году переселили. Я всё время с горечью думаю, как бабушка могла это перенести: из окошка трёхоконного низенького домика смотреть на свой дом, где проходила вся её жизнь, где она жила, вышла замуж, где жила нормальной жизнью. Тогда священники имели свои покосы, они работали. Бабушка говорила, что дедушка постоянно был на работе, у них было своё гумно, они там молотили, всё время были в работе. Это не праздный был народ тогда.

Вдоль этой слободы тянулись пруды, они до сих пор есть. На той стороне находилась барская усадьба Осиповых. Когда я ездила к бабушке на каникулы, просто говорили, что там была барская усадьба, от неё остались только липы. Там необыкновенные вековые липы до сих пор растут, одно загляденье, вдоль прудов. Пруд там был, Ножка назывался, куда бабушка ставила корзину и ловила карасей. Пруд был большой, где мы купались. Был пруд хозяйственный. И пруд около церкви, его называли Святой, где нельзя было ни купаться, ни стирать бельё, он считался святым. Мне сейчас очень горько, что этот Святой пруд засыпают для стоянки: сыпят щебень, камни, его спустили. И весь каскад прудов испорчен. Я недавно услышала информацию, что вроде бы по губернаторской программе эти пруды в Малом Карасёве хотят восстановить, но вряд ли они будут… Мне очень хочется встретиться с нашими священниками и спросить, какая надобность на этом месте пруда Святого, который спустили, делать стоянку машин. Там приход-то очень небольшой. Кому там останавливаться? Какие машины там ставить? Мы когда приезжаем, практически никого не видим: там практически не хоронят, потому что кладбище за деревней Карасёво. А здесь просто в ограде остались старые могилы. Когда мы приезжаем, вообще никаких машин не видим. Священник оставит машину ― и ладно. Подвозить что-то ― там есть где.

Отвлеклась. Значит, по линии мамы я была поповна. А по линии отца я была пролетарием, потому что по линии отца все были рабочие с Коломзавода. Если бабушка была грамотной, получила образование, то отец получил образование в приходской школе, потом стал советским партийным работником. Я бы хотела обратить внимание, какой отец был смелый в 1932 году, что женился на поповне, а сам был комсомольцем, коммунистом и так далее! То есть я такая двух кровей: с одной стороны ― поповна, с другой ― пролетарий.

Видимо, была любовь, которая все эти преграды…

Наверное, наверное…

«Коммунальных интриг никогда не было»

Красногвардейская улица в Коломне, двухэтажный дом 23А ― он был элитный в городе. Почему? Потому что в нашем доме были большие квартиры, он был восьмиквартирный: четыре квартиры в первом подъезде, четыре квартиры во втором, двухэтажный. В квартире были две большие комнаты, по 20 квадратных метров, плюс маленькая комната, коридор, кухня и комната для ванны, хотя ванны тогда ещё не стояли.

У нас в доме жили руководители города. Первый секретарь горкома партии, председатель горисполкома, директор Сельхозбанка.

Сельхозбанк ― это не тот, что в окно видно?

Нет. В советское время ещё был Стройбанк, он тоже находился в этом. У нас такие люди жили. Когда уезжал первый секретарь горкома партии, куда назначали, в Москву переводили, опять квартиру занимали эти вышестоящие, потому что они были очень большие. Кроме того, в нашем доме был необыкновенный двор, такого двора больше не было! Во дворе всё было, мы и в волейбол, и в лапту играли, развлекались, были садики. Всё было необыкновенно красиво! Затем стояли сараи для каждого подъезда, потому что тогда дровяное отопление было, и сараи были построены, чтобы дрова хранить. За сараями были огороды. Дома, которые сейчас построены на Уманской ― огромнейшие два дома в квартале, ― построены на наших огородах. Этот полностью квартал испорчен. Лучше бы сделали как на Комсомольской, где построены трёхэтажные кирпичные домики, они более красиво вписываются. А эти громады ненормальные построены на наших огородах, которые потом превратились в сады.

Наша вся жизнь была во дворе и огородах, в садах, потому что каждой семье были выделены грядки 2–3 метра в длину в одну сторону и другую, потом посажены ягоды и кусты, и мы работали всё время на огородах: родители посылали прополоть, почистить, убрать. Потом там росли яблони. И все голодные 1940–1950-е годы огороды нас выручали, потому что мы морковку вытаскивали, вытирали об коленки и ели, огурчики-помидорчики… Там всё родители наши сажали. Но у нас была обязанность полоть, поливать, ухаживать, следить. Мы даже соревнование устраивали, у кого огород чище. Это всё было до середины 1990-х годов. Это были слёзы, когда всё это уничтожали, выкорчёвывали и построили эти ненормальные для коломенской архитектуры здания. Наше всё детство проходило во дворе и на огородах. Это был такой наш микромир.

Квартиры были очень разные. В одной квартире жил секретарь горкома, у него была вся трёхкомнатная квартира. Эти квартиры давали, их распределяли на семью, но где-то на две семьи. Наша квартира, например: наша семья четыре человека (у меня брат), потом папины мать и сестра и его младший брат. Эта вся двухкомнатная квартира (две 20-метровые комнаты и маленькая 11-метровая) была на нашу большую семью. Напротив была на две семьи такая же квартира. Где-то была целиком семья. В зависимости от народа: практически жили представители местной партийной власти, занимая всю квартиру, а в других квартирах жили по две семьи.

Во время войны у нас была эвакуация. Бабушка с тётей уехали в Белово, они работали на патефонном заводе. Младший брат папы уехал в Москву, он был кремлёвским курсантом. Квартира наша как бы освободилась для нашей семьи, для четырёх человек. Но мы тогда уехали с мамой и братом в эвакуацию ― прямо сразу после начала войны, в 1941 году, когда начали немцы подходить к Москве, тогда же началась и паника, и эвакуация… Поскольку отец был партийным работником, он остался здесь для подпольной работы, партизанский отряд организовали. А нас отвезли на Волгу, в Ульяновскую область, Шиловский район. Квартира освободилась. Многие тогда уехали, и заселяли того, кто оставался, им давали ордер, они заселялись в эти квартиры. Когда мы приехали из эвакуации, в одной маленькой комнате уже жила другая женщина, наша квартира стала с соседкой, коммунальной. Все квартиры в доме были более-менее, даже в подъезде втором до сих пор люди живут те, которые в 1937–1938 году, когда был построен дом, заехали туда, там до сих пор их дети-внуки живут. Т. е. там более стабильный подъезд, там не было переселения, как у нас.

А напротив квартира, первая, была уникальнейшая. Там жили пять человек в первой комнате, в следующей комнате три человека жило, а в этой маленькой комнате ― не знаю, что это за комната была! ― всё время одни уезжали, другие приезжали. Там и учительница жила с мужем, потом переехала… Там, особенно мне запомнилось во время моего детства, жили татары, их было семь человек в этой маленькой 11-метровой комнатке! У них были двухъярусные кровати, нары. Там жили две сестры, их мужья, одна была бездетная семья, а у второй было двое детей. Представляете, сколько человек?! И они все жили в этой 11-метровке. Но что удивляет: у нас никогда не было ни криков, ни дрязг, ни ссор, ни ругани, была тишина, уважение, и, главное, зависти не было к тем, у кого что-то получше. Тогда же все жили бедно, скудно, но кто-то всё-таки жил получше, например, руководители города. Но сказать, что была зависть, что козни строили друг другу ― тишина была в доме. Коммунальных интриг никогда не было. Как в первой квартире столько человек ― один туалет, кухня, ванная приспособленная, как они жили?! И дети учились прекрасно. И мамы наши, деды, их отцы ― был мир.

«Девки, девки, субботник!»

Сейчас второй подъезд остался тем, каким был, потомки, а наш первый подъезд ― там люди другие совсем живут. Очень удивительно получилось. У нас вся жизнь была во дворе. Детей у нас было много, разновозрастные, была дружба. Коммунальный город, можно так сказать. Потому что жизнь наша детская выходила за пределы квартиры, выходила во дворы и улицы, мы жили во дворах и на улицах. Коммунальный мир выходил за пределы стен. Было всё очень по-доброму, потому что не теснились. Даже наш монастырь Брусенский, кремль ― там был прямо муравейник, и всё равно как-то… Все выходили на улицы. Во дворе у нас была тётя Катя Хлыстова, она была старшей по дому. Она в мае выходила во двор, кричала: «Девки, девки, субботник! Девки, девки, завтра субботник!» И все наши мамы и отцы выходили и вычищали двор, всё было чисто. С внешней стороны улицы стена дома была поделена мелом на квартиры, у кого сколько ― 3, 2,5 метра ― мы должны были чистить снег на улице, каждый под своим окном с внешней стороны, чтоб тротуар был чистым. Снег возили во двор, мы не ждали машины. Дети, конечно, не особо лопатами ворочали, а матери и отцы вычищали свою делянку. Тротуар был чистым.

А у меня муж жил на улице Москворецкой, у них частный дом был, там всегда ходил участковый и стучал в окошко: «Хозяйка, хозяйка, у вас грязно, у вас снег не чищен, завтра проверю». Он ходил по улице, и были чистота и порядок. Люди чувствовали себя не только хозяевами своей квартиры и дома, а ещё и хозяевами города. Такой ещё нюанс: Старый город заканчивался там, где сейчас Мемориальный парк, в границах 1950 какого-то года, потом начали там строить дальше. Тротуар должен быть чистым в городе, по улице Октябрьской Революции. Так вот в конце войны и после войны была договорённость между домоуправлением: им Райпотребсоюз или торг давали из-под спичечных коробок большие ящики, в дома выдавали эти коробки, люди чистили снег, в эти коробки грузили и во дворы свои привозили. Так было организовано, не то что отсебятина ― с торговым предприятиями у ЖКУ города была договорённость.

«Девки, девки, Иван приходит!»

Ещё о дворе нашем. Мы, дети, всегда всё знали. У нас верёвки висели вдоль двора длинные. В июле, в жару, все из своих сундуков вытаскивали свою одежду, чтобы сушить: перины, пальто зимнее, одеяла ― весь двор был увешан вещами! И мы знали, у кого лучше пальто, у кого хуже. Мама ещё говорила: «Вот наше пальто висит с росомахой, у нас был воротник с росомахой ― это я продала во время войны соседке». То есть всё мы знали. Самое интересное, что наши матери таскали матрасы, вытаскивали из дома, всё-всё-всё сушили во дворе, день–два в самую июльскую жару была сушка. Мне мама рассказывала: они потом двор убирали, после всей этой тряски, подметали, у каждого был свой участок, она подметает и видит две золотые монетки дореволюционные. Это было под верёвкой, напротив наших окон, поэтому, естественно, все эти пальто и перины были не из второго подъезда, значит, от нашего. Мама взяла их и пошла наверх: «Анна Васильевна, это не ваше?» ― «Ой, мои-мои-мои!» Всё знали, понимали, ценили. Были бедные, конечно.

После войны было очень плохо с тряпьём, с материями, всё перешивалось. Я поступила в университет ― у меня была юбка из отцовской гимнастёрки перелицованная. 1940-е, 1950-е годы были бедные. Помню, тётя Катя, наша старшая: «Девки, девки, Иван приходит!» Иван был портной, который жил где-то в Рязанской или Тульской области, он умел шить верхнее пальто на машинках. Видно, она его знала. Он приходил в наш дом, по квартирам: «Готовьте для перелицовки вещи». Наши мамы вытаскивали какие-то галифе, чтобы перешить, перелицевать. Иван в одной квартире поживёт недельку ― он там ночует, его там кормят, потом переходит в другую квартиру, там он шьёт 2–3 дня, смотря сколько вещей. Так он по квартирам шёл, таким образом нашу одежду перелицевал, что-то делал.

Он вручную делал?

Он со своей машинкой приезжал, машинка не для белья тонкого. Он со своей машинкой приезжал, переходил с ней из квартиры в квартиру. Такой наш коммунальный быт своеобразный был.

«Патефон наш нас спас»

Из детства что у меня осталось печальное… Детство, я считаю, хорошее было, не буду идеализировать, но детство было хорошее. Что было грустного. Я была маленькая, ещё в школу не ходила. Утром просыпаюсь, солнце такое в окна, мамы нет в комнате. У нас не запирались двери коммунальные, все были нараспашку. Я во двор выбегаю (мы на первом этаже жили), мама стёкла убирает. Тётя Нюра сверху говорит: «Нин, ты что делаешь?» А она говорит: «Убираю стёкла, нас ограбили». Такая очень история была интересная, я до сих пор говорю (и мама говорила) спасибо патефону. У нас из ценного был только патефон в квартире, остальное ― наша одежда, детское что-то. Отец, видно, был в командировке где-то, по району ездил, его не было. Мы спали во второй комнате. А у нас был кот, его брат почему-то назвал Фюрер, невозможный, хулиганистый, бегал везде. Тогда форточки были открыты, кошки свободно жили. У нас фикус большой, мама его загораживала дощечкой, чтобы кот туда не гадил. Она говорит: «Я сплю и слышу стук, думаю: дощечка упала ― опять кот набезобразил». Она выходит в ту комнату и видит, что мужчина окно разбил и в окно выбрасывает из шкафа наши вещи. Он тащил патефон, и патефон стукнул о подоконник, и мама услышала. И вот она в каком-то порыве (говорит, ей не страшно нисколько было) начала тянуть его за пальто обратно в комнату, с патефоном. Есть подозрение, кто это был… Он, видно, испугался, вырвался и убежал. Оставил всё, что он набросал под окно, все эти наши вещички. Патефон наш нас спас. Вот это из раннего детства, когда после войны было много всякого хулиганства, в том числе и воровства.

Получается, это был не гастролёр?

Мы подозреваем, мама не хотела говорить, кто, но знакомый, который что-то узнал, что у нас есть кое-что из вещей. Тогда было же очень тяжело с одеждой, вещами. Вот такая была история.

Вы сказали, что самым ценным в доме был патефон. Как он появился?

Работали отец и тётя Кланя, младшая сестра отца, на патефонном заводе. Отец потом был секретарём парткома завода, потом вывозил в эвакуацию завод в Белово. До войны работал на заводе, поэтому патефон был. Была масса пластинок, очень много! До сих пор эти пластинки ― «Марш Ворошилова», песни о Будённом и о Гражданской войне ― у сына хранятся. Потом, после войны, появилась эта эстрада, брат увлекался: «Анечка», утёсовские пластинки… Они исчезли, а довоенные о Гражданской войне сохранились пластинки.

В какой момент включали патефон?

Пластинки о Гражданской войне я не помню, чтобы включали. А после войны, когда брат (он меня на четыре года старше) уже начал хороводиться, песни начала 1950-х ― «Анечка», утёсовские, Вадима Козина песни, «Анечка-Манечка» фокстротного типа… он потом поехал в Москву учиться, с собой туда взял.

Момент из войны я помню. Мы маленькие совсем были, 4–5 лет, всегда слушали это чёрное радио (радиорепродуктор «тарелка» был чёрного цвета ― ред.), сводки военные. И почему-то всегда, когда говорили «город взят под руководством маршала…», брат кричал: «Жукова!» А я кричала: «Рокоссовского!» Почему мне Рокоссовский нравился, я не понимаю. Почему я выбрала Рокоссовского, а не Жукова? Я же его не видела! Почему-то я болела за него, чтоб под его руководством был взят Орёл, Пинск освобождён…

«Банные компании»

Ещё момент из военного детства ― баня! Старые бани, которые сейчас находятся на площади Шевлягиной, где пастила (Музейная фабрика пастилы ― ред.) у нас, эта баня спасала людей: не было в городе эпидемий тогда, потому что все ходили в эту баню. Она работала постоянно, два отделения женских, два мужских. С тазами своими, с вениками, у кого был (обязательно свои тазы, хотя там и шайки были). 20 копеек, помню, стоил билет, на этот билет давали маленький кусочек мыла. Муж рассказывает, что они с братом старшим ходили в баню, им давали два билета, два кусочка мыла. Так они одним кусочком мыла мылись, а второй кусочек приносили домой, чтобы мать стирала. Представляете? Мыло в то время давали, бани работали безотказно. Эпидемиологическая обстановка в городе была нормальная. Это было особое ― банные компании, банный день!..

Это был банный день определённый?

Баня работал четыре дня: четверг, пятница, суббота, воскресенье в наше время. Артучилище когда было (сначала офицерские курсы, потом артучилище, в 1953 году перевели наше ЛАУ, которое стало КАУ), один день обязательно был для курсантов ― вторник или среда. Понедельник и вторник были выходные дни, там прачечная работала: для больницы и для артучилища всё стиралось. Четверг, пятница, суббота ― работали мужское и женское отделения для города. В баню ходили всегда, у кого какой был свободный день. У меня подружка, когда жили на Красногвардейской, она говорит, что они ходили раз в две недели в баню, потому что нужно было и мальчиков, и девочек собрать. Мы раз в неделю ходили мыться всегда. Другие по-разному.

Потом стали собираться просто банные компании ― это люди, которые группировались. Вот у нас была спортивная школа гимнастов (они были в 1960-х известны, в 1970-х тоже), они организовывались и приходили в свой день. Был ритуал: обязательно была парилка, кто приходил первый, разогревал, приходил когда какой-то ненормальный, как они говорили, подливал туда, а не надо было, чтобы пар был сухой. Т.е. они всё время парились, сидели, потом пиво там выпивали ― был такой сбор банных мужиков. В 1980-е годы женщины тоже компаниями приходили. Мужские и юношеские компании были всё время, они знали, в какое время, в четверг или пятницу приходили.

Баня ― это было место встреч. Тусовочное место. Когда баня закрылась, это было для истинно коломенских людей печаль, трагедия, потому что баня всегда была центром общественной жизни.

«Снимали квартиры за дрова»

Ещё хочу сказать о танцах. Почему я говорю, что Коломна коммунальная, что не замыкались в квартирах, а выходили на улицы: ведь у нас танцы (во время войны, конечно, не было) после войны, в 1940-е, 1950-е годы, были по адресам: Дом учителя, клуб мотороремонтного завода на Гражданской, где сейчас филармония (это я по кругу иду), пристань на Москве-реке, двухэтажное здание ― это был центр жизни улицы Москворецкой, Посадской, центр их культурной жизни, улицы Зайцева, Гончарной ― этого района.

Деревянная пристань была очень красивая. Было типовое здание для предвоенных и послевоенных лет, когда показывают фильмы ― эти двухэтажные голубые пристани, лестница спускалась оттуда деревянная. Внизу был зал ожидания, там были танцы, кино, своя самодеятельность работала ― там жизнь кипела. А наверху водники вставали на зиму: баржи, маленькие пароходики, катера пришвартовывлись к берегу Москвы-реки, где сейчас пристань, и там зимовали. А сами водники все учились, и на втором этаже пристани был филиал Горьковского речного техникума, они там повышали свои знания: капитан становился боцманом, боцман капитаном, было очень серьёзное обучение.

Кто-то из водников жил в Коломне, а многие жили на баржах, т.е. не имели свои квартиры, и они снимали квартиры за дрова: старые суда разрубали (был же в основном деревянный речной флот), которые выходили из строя. Они были с дровами. А с дровами тогда в городе было очень тяжело, во время войны вообще все заборы сожгли, дров не было. И вот они за дрова снимали комнатушку. Этот район был очень оживлённый в городе. У меня там муж жил, рассказывал. А мы жили на Красногвардейской, у нас была своя жизнь, свой микромир, а у них ― свой мир. Эти водники, рыбаки… Они все на заводах работали, отцы. Район был очень населённый.

О танцах. Потом по кругу идёт артучилище, там был свой клуб ― все девчонки бегали танцевали, искали себе женихов, многие нашли себе женихов и уехали. Клуб хлебозавода, клуб железнодорожников (на переезде, если идти на Коломзавод, по левую руку перед переездом стояло одноэтажное кирпичное дореволюционное здание, там был клуб железнодорожников, там тоже танцы), клуб Ленина («Станкостроитель», который сейчас по-другому называется; Дворца культуры им. Ленина тогда не было, был клуб Ленина ― двухэтажное здание, к которому тоже сейчас пристроили, его было трудно узнать). Представляете? Везде были танцы! С осени начиналось, зимой ― молодёжи было где заниматься, они женихались, танцы, занимались физкультурой ― тогда фитнес-клубов не было, а танцы были своеобразной подготовкой физической людей. Так по кругу ходили.

Ещё самое главное забыла ― кинотеатр в Доме Озерова, он назывался «Зимний» тогда, потому что летний был в саду на Комсомольской, в сарае, там было кино. Там считались главные танцы. Почему? Какая была организация? Там очень толстые стены, старое здание, поэтому звукоизоляция была прекрасной. Начинался сеанс в шесть часов, потом в восемь часов, следующий был в 10 часов ― три сеанса. Кино было главным нашим развлечением. Всё в кино, всё в кино!.. Телевидения тогда не было, оно только с середины 1950-х стало, культурная жизнь была в кино. 3 рубля стоил самый дешёвый билет, потом 4.50 и 5 рублей.

Мы говорим о вечерних часах?

В 6 вечера, в 8 и 10. Через каждые два часа было кино. Стоимость билетов в зависимости от того, где садишься. Если молодёжь шла, в основном, на шестичасовой вечерний сеанс, там можно было повлюбляться, то с половины девятого до начала сеанса там на втором этаже (где сейчас выставочный зал) играл духовой оркестр, были танцы. Все приходили, скидывали пальто своё в кучу, и в этом зале начинались танцы. Играл духовой оркестр, восьмичасовой сеанс начинался, а в зрительном зале его не было слышно ― стены толстые. Духовой оркестр был нашим, из местных людей собран. Потом играл духовой оркестр КАУ (Коломенское артиллерийское училище ― ред.), где был Анатолий Абрамович Цымбалов, знаменитый, тоже легенда, он начинал как дирижёр этого духового оркестра артучилища, он играл здесь на танцах. Такой был танцевальный круг.

Вы куда ходили? Или вы ещё маленькой были?

Нет. Это всё брат. Я на танцы не ходила. Только в летнем городском саду. Там была площадка. Перед началом кино тоже пускали и играл духовой оркестр, ракушка была. Перед ракушкой топтались подростки начиная с 10–11 лет, они кругами топтались там. Потом были даже поставлены лейки, в перерыве они наливали лейки, поливали круг, чтобы пыль не стояла столбом. Это было перед сценой. Туда мы вообще не касались. У нас был около фонтана кружочек, это был 8–10 класс, мы танцевали красиво. Перед входом в театр был круг, там были разведённые, неженатые. Всё было поделено по возрастам, по интересам, по целям. На зимние танцы я не ходила, это по рассказам брата.

«Тёть, дядь, проведи в кино!»

Про кино. Кинотеатр «Зимний» в старом городе, кинотеатр «Станкостроитель». Сказать, что зал был полный ― это ничего не сказать. Всегда был битком! Фильмы шли по две недели. На «Кубанских казаков» после войны смотришь: радостная жизнь, веселье, песни, всё ломится от фруктов, арбузов, а мы здесь голодные… и вдруг такая сказка! Тогда можно было детям проходить бесплатно ― с родителями. Мы сначала покупали билеты ― давали родители деньги, а потом ходили: «Тёть, дядь, проведи!» Стоим около входа в кинотеатр, ждём, когда идут муж с женой, солидные: «Тёть, дядь, проведи!» Получалось всегда. Один раз отец пришёл злой. Он был всегда очень уважительный к нам, взглядом нас воспитывал и редким словом. А тут пришёл ― вижу: всё, сейчас будет разгон. «Ты вчера была в кино?» ― «Была в кино». ― «Покупала билет?» ― «Нет, не покупала». Тётя и дядя оказались знакомые его, сказали: «Как не стыдно, что дочь попрошайничает! Не мог дать на билеты в кино!» Но мы ходили, конечно, очень часто. «Индийская гробница», «Бродяга», «Тарзан», индийские фильмы смотрели. Сейчас трудно представить. Сейчас там выставочный зал, забор стоит между магазином «Янтарь», а там была пристройка и кассы в кинотеатр. В кассах на «Тарзана» билет не возьмёшь! У нас был хулиганистый парень, Генка Громов, он жил на Комсомольской, но он нас уважал, потому что его мать и мать моей подруги были дружны, и он к нам относился с пиететом. Мы всё время: «Ген, возьми билетик!» А Генка был такой отчаянный парень, что он по головам!.. Был битком набит кассовый зал, работали Анечка и Шурочка, Шурочка ― красивая такая, чёрненькая, Анечка беленькая. И он по головам к этим кассам шёл и притаскивал ленту билетов, он выделял: «Девчонки, вам пять». Была такая радость, что мы получили билет на «Тарзана»! Трофейные фильмы тогда начались: «Серенада солнечной долины», фильмы про мушкетёров… Трофейные фильмы были очень красивые, серия была фильмов австрийских, швейцарских, немецких, французских было мало, английские были, «Леди Гамильтон». Богатая коллекция фильмов была! Мы на этих фильмах росли: мы подражали, пели какие-то песни ― открывали окно в новый мир. Кино нас поддерживало. Ну и, конечно, фильм «Молодая гвардия»! Мы даже организовывали отряды молодой гвардии подпольные… Сейчас не сравнить. Не хочу идеализировать то время, но это было наше время.

«Смотрели на гимнастов, влюблялись тайком»

Купание летом. Это были пляжи на Москва-реке. На Оку мы не ходили, Ока была для тех, кто жил в Бочманове, Щурово был тогда вообще не присоединённый к Коломне город. В старой части города были пляжи. Если перейти мост Бобреневский, то сразу по левую руку был городской пляж. Берег был чистый, не заросший, его вырубали, вычищали, он был просто голый. Это можно объяснить чем: суда шли, пароходы, движение по реке было, река была очень оживлённая, а там, где Пьяная лука, был резкий поворот ― и, конечно, нужно было, чтобы берег можно было видеть, чтобы он был открытый. На правом берегу город, а левый берег должен быть чистым для безопасности. Это был городской пляж.

Мы ходили, «золотая молодёжь» ― мы были старшеклассницы, гимнасты, в которых мы влюблялись со стороны, у них большая компания, мы ходили на «дальние песочки». Мы спускались с Блюдечка, там была каменная лестница, где Коломенка впадала в Москву-реку ручейком, шли вдоль Москвы-реки, там текла река Чур, кажется, она была по колено ― мы поднимали юбки (тогда шорт не было) и шли по Москве-реке дальше, дальше, дальше ― почти туда, где она поворот делает, напротив Бобренева. Это называлось «дальние песочки» ― один песочек и кустики для переодевания. Там был пляж, там мы загорали, читали, были вишни ― косточками плевались и, конечно, смотрели на гимнастов, которые были постарше нас, парни лет по 20, они в волейбол играли, мы в них влюблялись тайком. Это был такой пляж для избранных, никакого хулиганья никогда не было.

Там шли пароходы, когда они поворачивали, были волны, мы на этих волнах качались. Это был целый церемониал! Потому что надо было дойти до «дальних песочков», покупаться, вернуться… Мы уходили в 10 и приходили после двух. Это было наше развлечение. Сейчас там ничего не осталось, всё заросло. Там действительно был золотой песок. Тусовочное место. Кто постарше меня, могут ещё что-то повспоминать, но мы так: читали, смотрели, купались, смотрели на наших гимнастов красивых.

На городском пляже было столпотворение, это был муравейник ― настолько там был популярный пляж. Потому что река была чистая: в те годы не было Воскресенского химкомбината, других предприятий, они начали строиться в 1970-е годы, поэтому не было выбросов в реку, река была чистая, очень много было рыбы. Купались везде где можно на Москве-реке: напротив пристани лестница, тоже песочек сгружали (у меня там маленький сынуля учился плавать)… О Москве-реке вообще отдельная песня! Это была такая оживлённая дорога, такая шумная река! Там пароходы одним за одним шли, пассажирские пароходы: Пермь, Астрахань, Сталинград, Горький… Пассажирские пароходы двухпалубные, потом шли баржи. Шли баржи с юга ― из Астрахани, потом по Волге, Оке, Москве-реке ― это Москва снабжалась: и помидоры, и арбузы, и капуста, и яблоки… Ловцы, Дединово (сёла на берегу Оки, сейчас Луховицкий район ― ред.) ― там были заливные луга, и там было очень много молочных ферм, личное хозяйство было. Женщины из Дединова, Ловец привозили молоко в жбанах больших. Хозяйки с улиц Москворецкой, Посадской шли к пароходу и покупали молоко. Корзины стояли огромные, в этих корзинах все фрукты и овощи, которые шли с юга.

Сейчас тягостно приходить, потому что сейчас Москва-река пустая, тёмная, пахучая, совершенно не та, что была раньше. Тогда пароходы были, им некуда было причалить! Сейчас туристический пароход причалит один к одному ― и здесь то же самое, они причаливали один к одному. Это был вид транспорта самый дешёвый. Машин было мало, только железная дорога. Люди в основном передвигались по реке. Билеты стоили очень дёшево. Водный транспорт был самым дешёвым, конечно, он был медленным, тихоходным.

В начале 1970-х от Бочманова на Оке отходил рейсовый пароход до Алексина. Он шёл на Озёра, Каширу, к Тарусе, Алексину. Это был рейсовый пароход. Не говоря уже о катерах, которые возили рабочих: Притыка, Бочманово, Ловцы, Дединово ― вся заречная зона, все они работали на заводах, передвигались на водном транспорте. Конечно, все эти катера были приспособлены под начало рабочего дня на заводе. Об этих реках можно рассказывать целую песню!

«Двор шумел, просто улей был!»

О доме Свешникова, на углу Арбатской и Москворецкой. Свешниковы были огородники, рыботорговцы, семья была очень богатая, купеческая семья, они имели несколько домов. По последним данным, Свешников Александр Васильевич, наш знаменитый концертмейстер, родился не в этом доме, а где-то на улице Островской или Посадской, там дом установлен был тоже свешниковский, он там жил. По коломенской легенде, это дом Свешникова. Действительно, он был свешниковский, напротив был красавец-дом деревянный, одноэтажный. Они оба были украшены красивыми наличниками, резьба была повсеместной, карнизы, крыльца ― всё было изрезано. Дом Свешникова тоже был очень красивый, он был с мансардой, ворота были деревянные, с резьбой, с большими накладками, веранда была, выложенная цветными стёклами, ― когда был закат, она вся просто сверкала! Была передняя часть хозяйская, в задней жили работники.

Этот дом до 1960-х годов сохранил свой красивый вид, и дом напротив, который потом в 1990-е годы какие-то богатые люди успели снести.

Где сейчас красно-кирпичный?

Да. На этой стороне, напротив. В этом доме, начиная с предвоенного времени, в войну и так далее, жило где-то 20 семей! Семьи были 4–5 человек в каждой, жили они в маленьких комнатушках по 10–12 метров. Семья пять человек жила в этой комнатке! Жила одна семья, у них была комнатка без окон, окошко выходило на внутреннюю лестницу. Двор просто кишел! Под домом был подвал, выложенный камнем, был холодный, поэтому до войны водники туда свозили картошку. Такой же подвал был во дворе, хранили там рыбу, овощи, тоже выложенный белым камнем глубокий сарай. Эти жильцы делили по метрам, чтобы ставить кадушки с капустой, огурцами, выделялись кусочки после войны, куда картошку сыпать.

Двор шумел, просто улей был! Самое главное, что не было по улицам криков, ссор, скандалов. В клетушечках жили, туалет был во дворе. Они жили в тесных помещениях до 1960-х, когда началось переселение Коломны, началось строительство домов, людям стали давать квартиры. Дворы были открытые, они были проходные, там ребятня играла, люди шли косяком к реке, проходили через двор ― и никто не кричал, замечаний не делал: «Это наш двор! Обойдите стороной!» Всё это было открыто, проходное.

Я туда вышла замуж, муж там у меня жил, мы три года жили в частном доме. Это улица от Арбатской до магазина водников. Магазин водников был от ОРС (отдел рабочего снабжения ― ред.), а орсовские магазины снабжались не как в городе ― там всегда было что-то побольше. Сейчас там «10 зайцев» (музей ― ред.), но до сих пор это «магазин у водников». И вот вся эта улица была наводнена людьми, все шли от «водников» и обратно. Улица была настолько людная! И я удивляюсь, какая она сейчас пустая. Где эти люди? Сейчас даже Арбатскую слободу построили, но не видно этих людей… А тогда она кишела! Идут, говорят: «Ой, к «водникам» привезли рыбу, треску!» ― вот такой шёл народ.

«Капустные листы привязывали к животу, чтобы накормить детей»

Мужчины все работали, в основном, на Коломзаводе, редко кто на Текстильмаше (потом Патефонке). Они не были призваны на войну, потому что нужны были специалисты. Отцы моих ровесников в основном работали, не уезжали никуда. А женщины работали. У меня свёкр работал в Райпотребсоюзе: где сейчас построен новый микрорайон, когда по Малинскому шоссе едешь, там была засолка ― большое предприятие, где солили капусту, огурцы для фронта, где сушили морковь, капусту. Райпотребсоюз тоже (у свёкра была бронь, хотя он ушёл на фронт, сказал: «Что я, мужик здоровенный, буду здесь!») специалистов оставлял, потому что нужны были для фронта продукты. Свекровь работала во время войны на засолке, где были эти дошники (большие чаны для квашения капусты ― ред.). Женщины были голодные, капустные листы привязывали к животу, чтобы принести домой, чем-то накормить своих детей. Охранники знали. Муж рассказывал, у них трое детей было, свекровь говорила: «Сегодня у нас ужин, как зазвонят в церкви». Садились, картошку давали, варили лебеду, чирики, а на третье ― «Варяг». Съели картошку ― и пели песню «Варяг»! Чтобы поднять настроение. Все садились, слова знали, все пели песню. Это во время войны.

Ещё во время войны эпизод. На улице Москворецкой, где сгорел дом, рядом был дом ― первый этаж был каменный, верх деревянный. Там конфетки делали, был конфетный цех, частный. Где магазин «Макарка» ― это угол Посадской и Арбатской, наискосок от пастилы (музея «Коломенская пастила» ― ред.), сейчас он принадлежит кузнице, напротив «Самовара» (музей самоваров ― ред.).

Не прямо углом выходящий на перекрёсток второй дом?

Да. Это был магазин «Макарка», каменное здание. Во дворе там тоже был маленький… цех, там женщины сушили для фронта морковь и свёклу. Муж рассказывает, что они выбегали туда маленькими, 4–5 лет, в мороз, все трясутся, тряпками повязаны, в валенках, чтобы не замёрзнуть, подбегали к воротом и стояли ждали. Женщины, когда выбегали в туалет, тайком им выносили в горсточках сушёную морковку и свёклу, чтобы хоть каким-то образом ребят подкормить. Муж говорит: как за сладостями туда ходили, сейчас эту сушёную свёклу не могу видеть, чувствовать запах, а тогда это был деликатес. Им выносили, сыпали в ладошки в голодные военные годы.

«У каждого предприятия был свой духовой оркестр»

Про праздники расскажите. Когда жили на Красногвардейской, как отмечали праздники?

Праздник отмечали так. 1 Мая и октябрьская (демонстрация 7 ноября― ред.) ― это обязательно. Новый год был не в чести. Ну как не в чести… ставили ёлку, кто побольше, кто поменьше, мама всегда наряжала ёлку, на ёлку вешали самодельные игрушечки, иногда мандаринчик приносили. Но чтобы праздновали Новый год ― не праздновали. А Май и октябрьская ― это обязательно! Это демонстрация, все ходили на демонстрации, все школы обязательно ходили, начиная с 4-го класса ходили на демонстрацию майскую и на октябрьскую. Все демонстрации смотрели, все знали, какое предприятие идёт, какое лучше, какой оркестр. Начиная с этого угла до милиции ― самое оживлённое, дальше уже расходились. Тоже высматривали, кто чего, какая школа, какие ребята лучше. Я училась в 26-й школе, где сейчас МФЦ, она была женской, потом в 1955 году нас смешали. Я с 1 по 8 класс училась в женской школе, потом нас перевели в 10-ю, она была напротив депо, где сейчас спортивная школа, её только построили, она сначала была мужской. 9–10 классы я заканчивала там.

В 10-й школе была знаменитая гимнастическая секция. Не скажу, кто был руководителем, какой-то известный гимнаст, у него сын тоже был членом нашей олимпийской сборной. Он там образовал, ребят заставлял заниматься гимнастикой. Поэтому когда 10-я школа шла, шли ребята ― это для нас было всё! Они все шли в трусах и майках, все были подтянутые, спортивные, их было очень много, они шли шеренгами. А 9-я школа были интеллектуалы ― шла просто компания.

У каждого предприятия был свой духовой оркестр. Начиная от Коломзавода, КБМ (Конструкорское бюро машиностроения ― ред.), ЗТС (Завод тяжёлых станков ― ред.), Текстильмаш, щуровские домостроительные комбинаты, Мособлстрой-3, коммунальные хозяйства ― у всех были духовые оркестры. Каждая колонна шла с духовым оркестром, мы смотрели, кто лучше. Лучшим был оркестр ЗТС, потому что там руководил Цымбалов Анатолий Абрамович, его ребята тоже подтянутые, все в форме. Каждый год смотрели: что нам покажет Цымбалов, какую программу? Духовая музыка была всегда в ушах! Сейчас она не звучит, а тогда это был праздник, как духовой оркестр заиграл. А когда оркестр в КАУ появился, тогда вообще был праздник, когда они шли!

После праздника, демонстрации мы шли по домам. На май всегда приходила наша родня. Мы семья, старший папин брат дядя Миша Матвеев, он работал на Текстильмаше, со своей женой и старшими сыновьями Юрой и Женей, которые были студентами, приезжали на май, тётя Кланя, мамина сестра. Был широкий стол в комнате в большой. Мама заливала судака, это её блюдо было, она умела заливать. Помидоры, картошки, соленья, колбас не было. Стоял петух керамический красивый, в него входил литр водки ― мы не ставили бутылки, бутылок не было тогда, в графинчики наливали водку. У дяди Миши всегда стоял графинчик, в нём плавал лимончик. Когда наливали, до коготка петуха наливали.

Семья собиралась. Матвеевы были голосистые. Это песни! У дяди Миши бас, у отца красивый баритон, у Клани красивый женский альт. Мы, Казанские, по линии мамы не голосистые, хотя я в хоре занималась у Андрея Павловича (Радищева, известного коломенского педагога ― ред.), 10 лет песни пела… Но Матвеевы как запоют на три голоса!.. Они пели гражданские песни, вспоминали всё, что связано с войной. Мой дед по линии отца был молотобойцем, он без конца переезжал на заводы металлические, машиностроительные. Почему-то его направляли в командировки. Дядя Миша родился в Карасёве, в Коломне. Отец родился в Мытищах. Тётя Кланя родилась в Мытищах. Дядя Саша родился в Петербурге. Он всё время переезжал. До самой революции они жили в Петербурге, на 9-й линии. Он знал городские романсы. Это уникально! Тогда не было магнитофона, чтобы записать. Он пел городские романсы, я сейчас слушаю старые песни, программы ― эти песни не поют, которые он пел. Он вставал всегда, артистичный был, басом пел романсы. Голос необыкновенный был! Потом они пели хором, особенно песню «Там вдали, за рекой…» Отец пел «Летят утки», я её пела потом, это его коронная, и «Шумел камыш».

Потом мои братья старшие двоюродные, Юра и Женя, были студентами (Юра учился в институте стали, Женя в Бауманском) стали привозить студенческие песни, «Белая берёза» ― есенинские стали песни петь. Юра с гитарой был…

Предпочитали голосом петь, нежели включать проигрыватель?

Нет. Тогда этого не было. Это я рассказываю про 1950-е годы, до того, как я уехала в 1956 году в Москву. В 1940-е ещё нет, а в 1950-е да. Пели и студенческие песни того времени, переделанные. Тогда все пели! На праздники собирались в домах и пели песни. Окна были открыты в мае, везде застолье было в домах. Праздновали праздник за столом и с песнями. Потом мы с мужем пошли, конец 1980-х был, наверное, на праздник, и он говорит: «Что-то тихо как-то стало…» Да просто песни не поют! Сейчас передачи по телевидению, первая, вторая программа, они организуют старые песни. Люди пели, знали песни.

Я занималась в хоре у Андрея Павловича в Доме пионеров. В 1947 году я в первый класс пошла, и нас привела учительница Евдокия Ивановна Чекалина в Дом пионеров, в хор к Андрею Павловичу Радищеву. Он тогда пришёл из армии, он возобновил свой хоровой коллектив. С 1947 года до 10 класса мы у него пели в хоре. Мы пели весь репертуар! «О Сталине мудром, родном и великом прекрасные песни слагает народ», «В степи под Херсоном высокие травы, В степи под Херсоном курган…», из классики «Улетай на крылья ветра», «Девицы-красавицы», из «Аскольдовой могилы» «Ах, подруженьки, как грустно»… Мы пели весь репертуар: и классику, и советские, и дореволюционные. Мы выступали, когда выборы были ― это же тоже был праздник: на всех участках были обязательно буфеты, концерты художественной самодеятельности, фильмы показывали. Люди шли на выборы. Конечно, все голосовали понятно за кого, это не важно, но самое главное ― это праздничное настроение: машины, колонны, люди с гармошками… И мы с хором с Андреем Павловичем тоже выступали ― на пристани, в больнице был участок, мы на красивой лестнице выступали, во дворце, везде пели песни.

Октябрьская ― это был выход на «Большуху». После демонстрации приходили домой, там обед. Потом наступал вечер быстро, темнота быстро спускалась, и мы все шли на «Большуху», на нашу любимую улицу Октябрьской Революции, она раньше Большая называлась (официально ― Астраханская ― ред.), поэтому «Большухой» мы называли. Мы шли от угла, где магазин…

От угла нашего дома?

Да. И до милиции, до Комсомольской. До Уманской шли уже остатки. В основном от милиции поворачивались и обратно шли. Одна колонна, шеренга в одну сторону идёт, напротив другая. Приходили все взрослые, отцы, матери, хотя подростки, дети тоже шмыгали. Все собирались под ручку, родители, друзья родные.

Это променад, прогулки были, не демонстрации?

Демонстрация прошла, после неё собирались, пообедали, подвыпили, у кого что было. У нас на октябрьскую не собирались, у нас только на май было застолье большое семейное. В пять–шесть уже было темно, к этому времени все выходили на променад. Продолжалось это два–три часа, выдерживали все, холодно уже было. Просто ходили, общались, кто-то кого-то увидит, встретится… а так шли молча в одну сторону и другую. Дети «стреляли», у нас были свои интересы.

Уличное освещение было?

Тусклое освещение было. Улица главная была, она, конечно, освещалась. Из окон что-то было видно, тёмные окна не были. Это не была темень страшная.

Такие прогулки были только по праздничным дням?

На Май не было. На Май были стадионы, открывались сады. Тогда кроме кинотеатров и танцев для молодёжи… некуда было больше податься.

«В лото играли бесконечно!»

Зимой было увлечение ― все играли в лото. Это была такая зараза, такая болезнь была! Это дома зимой. Летом мужики, наши отцы, собирались в домино играли, во дворе напротив наших окон рос красивый развесистый тополь, был стол оборудован, подвели они какую-то лампочку, вечером с работы приходили и до 12 часов ночи в домино играли. Домино ― мужская игра, мы играли очень мало, а они без конца играли. Кто постарше сыновья ― тоже подходили. Иван Дмитриевич ― председатель горисполкома, отец ― секретарь райкома, никаких рангов, чинов, они приходили, обедали, собирались, у них было домино.

Зимой у нас была игра в лото. В лото играли поквартирно, собирались в квартирах. Сегодня у Матвеевых, завтра у Давковых, потом у Агаповых ― у кого в домах комнаты были большие. Стол раздвигали, приходили с мешком, играли. Все знали, какая цифра что значит, раскладывали карты. На кон денежку какуе-то клали, копейки, пять копеек… Эти игры были очень заразные, в лото играли бесконечно! Мы были организаторы. Даже была у нас директор школы (они жили наверху в маленькой комнатке, у неё сестра жила у станции Коломна, где магазин «Карягин», угловой дом), мы тогда к ней приходили, звали её, чтобы она приходила к нам играть в лото. Это было нечто!

Помещение-то ограничено. Сколько набиралось человек?

Битком в 20 метров, стол длинный. Около 10–15 человек собирались.

Кто-то оставался зрителем?

Нет, все играли. Кому-то хватило карточек, кому-то не хватило, кто-то уходил…

Это тоже в 1950-е?

Это конец 1940-х ― начало 1950-х. Когда мы стали побольше, уже старшеклассниками, не играли. 6–7 класс, 1951–1953 годы. Игра в лото очень распространённая была.

Телевизоров же тогда не было. У моей подружки напротив тётя была замужем за Иваном Ильичом Красновым, был такой директор Дворца завода имени Куйбышева. Они жили в красном доме, где сейчас поликлиника, тётя Маруся. Они были обеспеченные — у них был первый телевизор, с маленькой линзой. Мы с подружкой Инной ходили к тёте Марусе, она: «Девчонки, сегодня у Ивана Дмитриевича мероприятие, сегодня приходите». И вот мы ходили туда смотреть телевизор. Это, может, 1954–1955 годы, когда телевизоры только начали появляться. Тогда были такие развлечения: домино, лото и песни.

После работы люди могли собраться и в выходные? Выходным тогда только воскресенье было?

Да. И мы школьники, как освобождённые. Интересный момент, что в 26-й школе мы учились близко, это называлась Конная площадь, Уманская от Красногвардейской вся, до Октябрьской, была Конная площадь.

Где сейчас сквер?

Где сейчас бульвар, где ремонт идёт улицы Уманской, она вся развороченная, от улицы Савельича до Октябрьской — это была практически вся Конная площадь. Здесь не было домов, пятиэтажек не было, не было заводоуправления двухэтажного. Был только Текстильмаш и стояли два высоких дома четырёхэтажных с выходом на Пионерский бульвар.

Сталинки?

Они не сталинские. Эти дома построены заводом в 1930-е годы, два больших дома, они выходят на Пионерский бульвар и частично на Уманскую. Это всё был пустырь, дома шли только вдоль Пионерской, где наши огороды подходили сюда, сейчас тоже построен большой дом. Это была Конная площадь.

Вы её так называли?

Потому что родители называли Конная площадь. Мы через Конную площадь шли как раз в школу. Это был пустынный подъём, пыльный всегда, только домики стояли вдоль бульвара маленькие.

Там ничего не происходило, просто пустырь?

Абсолютно. На углу Красногвардейской и Уманской полутораэтажный домик (там сейчас какой-то кабинет, кто-то купил второй этаж, открыли какой-то центр медицинский), там первый этаж был «Уголок», это был наш магазин, мы называли его «Уголок». Всё время бегали за хлебом, стояли: когда привозили, мы бежали, занимали очередь, там окошко было, выходило на бульвар, там продавали хлеб.

Это народное название «Уголок»?

Да. Он был построен ещё до революции, в революцию… Я смотрела кое-какие фотографии — вроде тогда тоже здесь было какое-то торговое предприятие, надо посмотреть повнимательнее, узнать, может, лавка была. Мы его звали «Уголок», потому что он выходил на угол Красногвардейской и Кузнецкой. Конная площадь, а улица Кузнецкая. Хорошая улица, на той стороне были кузни. Почему Конная ― потому что здесь продавали лошадей.

Но это XIX век, начало века.

Да, конец XIX, рубеж XX века. На той стороне были кузницы, там подковывали лошадей, ещё что-то делали. У меня есть снимок, на котором привязи для лошадей стоят. В наше время уже не было, конечно, конной торговли, но родители помнили: Конная площадь, продавали лошадей, сено привозили, она была шумная.

Когда нас в 10-ю школу перевели, около трамвайного депо, тогда трамвай был уже запущен, но мы не знали, что такое трамвай, мы только пешком ходили. А вот муж жил на Москворецкой, и они все собирались, шли с Гончарной, Посадской — это был район, приписанный к 10-й школе, — они всей ватагой шли в школу, делали большие переходы.

«Этот вид из окна ― достаточно, чтобы жить полной жизнью»

Припомните что-то в связи с нашим домом?

От улицы Яна Грунта квартал был необычайно оживлённый, людный, общественно значимый для города. На противоположной от вас стороне была редакция «Коломенской правды», дальше была «Политкнига», типография, парикмахерская и аптека. Это всё выходило на улицу. Аптека тоже была центром жизни, мы за гематогеном бегали туда, рыбий жир и гематоген — нас, детей войны, ими питали, чтобы мы не умерли. Была парикмахерская, куда ходили только те, кто делал шестимесячную завивку, там были мужской и женский залы. Потом магазин канцелярских товаров и книг. Типография и редакция. На противоположной стороне, от Яна Грунта нынешнего — «Политкнига», дальше фотография, часовая мастерская, книжный магазин, комиссионный магазин (он менялся: то комиссионный, то готового платья, у меня мама в нём работала), дальше спортивный магазин «Динамо». За спортивным магазином «Динамо» была подворотня, которая как раз шла в ваш двор. Подворотню заложили уже в 1990-е годы, по-моему, там магазин «Игрушки» сейчас. Ходить тогда к вам было очень удобно, потому что была подворотня. На углу магазин тоже менялся: то готового платья, то ещё какой-то, потом уже был «Три поросёнка» — «Огонёк». Наверху были жилые квартиры. Здесь жили и Сёма Пасман, и Юра Шилов, наш редактор, и девчонки, с которыми в школе мы вместе учились. Это была очень оживлённая коридорная система, но это лучше расскажет Шилов, потому что я здесь практически не была.

Вы заходили сюда?

Я знала здесь людей, но никогда ни к кому не заходила. Даже к Семёну Пасману, насколько мы с ним дружны были (потом он переехал). Даже к Шилову не заходила, мы работали вместе, потом он переехал. О жилом помещении лучше расскажет Шилов, если он захочет. Сейчас он не совсем здоров, плохо видит, инвалид по зрению. У нашей уборщицы здесь жила племянница, когда она приходила на открытие (я тоже приходила на открытие) этой коммуналки ― она учительница, ― она, конечно, была очень недовольна. Она говорит, что очень огорчена, что совершенно всё не так: не такой микроклимат, не так всё было, как показано. Но это её мнение было, она даже с этой презентации ушла.

Это когда было?

Когда открывалась Арткоммуналка. Я тоже была на открытии. Пионерский сюжет мне не понравился, но это моё личное субъективное мнение. А она здесь жила, она учительница, грамотный очень человек, она говорит: «Не выдерживаю, отсюда ухожу, это всё не так, чуждо, не тот настрой, не тот микроклимат, не такая подача». Это они могут рассказать.

Про неё вы знаете, про эту женщину?

Я через Шилова могу спросить. Она по возрасту была не старая. У нас уборщица работала ― она её племянница.

Про Семёна Пасмана воспоминания какие у вас?

Это особая личность! Я про квартиру не знаю. Но поскольку город был небольшой, такие примечательные личности были всегда очень заметны. Илья Семёнович, отец, работал в Госбанке. Жена его не работала. Она была высокая, видная, он был сгорбленный, уже старенький. Она всегда в панамке была, очень аккуратненькая. Они всё время ходили на улицу гулять, все говорили: «Пасманы идут».

Семён был человек разносторонний. Нельзя о нём сказать одной краской, был многокрасочный. Он был очень начитанный, очень эрудированный! Когда он окончил школу, поступил в университет, учился не на журфаке, а на филфаке. Потом начались знаменитые гонения на евреев, начали их ограничивать в чём-то, он ушёл из университета. Он даже женился на дочке одного писателя, но брак распался в связи с разными верованиями. После этого он не растерялся, в Москве он много походил, в «Коломенской правде» какое-то время работал, но это ещё до меня. Потом он на ЗТС перешёл, там он начал дизайнерской работой заниматься, у него проявился талант к рисованию, графике, дизайну. Он стал очень видным дизайнером на заводе тяжёлового станкостроения. Продукция завода тяжёлого станкостроения шла во все страны мира ― в Индию, в США, по Европе. Он разрабатывал эскизы торговых знаков для продукции ЗТС. Он в этом деле преуспел, стал видным, на всевозможные симпозиумы ездил, т.е. нашёл себя, стал там работать. Он всегда с редакцией был связан, поскольку любил журналистку, умел писать, владел пером, рассказчик был необыкновенный, эрудит необыкновенный. Он приходил ― и шоу вокруг него всегда было: новости приносил, рассказывал. Когда я работала в администрации, он меня часто посещал, ему нужно было какие-то моменты решить земельные и прочие… У меня даже заметки остались интересные Сёмины. Не знаю, выходили ли его окна на колокольню.

Да, на площадь.

Он как раз описал. Он переехал, ЗТС-овский дом построили, где, уже когда на завод идёшь, трамвайная остановка ЗТС, там построен высокий дом 9-этажный ― он там получил квартиру от завода, туда переехал отсюда. Они там с женой и детьми долго жили.

Мне он принёс заметку про вид из окна на эту колокольню, на эту площадь. Она была такая щемящая, тоскливая… Там, в квартире, все удобства ― горячая вода, душ и ванная, газ, а здесь таких удобств не было, но не сравнить… Этот вид из окна ― я смотрю, он говорит, и этого достаточно, чтобы жить полной жизнью.

Он тосковал после переезда по этому месту?

Да. У меня есть его заметка, что ни с чем не сравним вид из этого окна.

Заметка для газеты?

Он мне принёс, она была частично опубликована, в усечённом виде, но была напечатана в «Коломенской правде». Я её храню как образец того, как можно в короткой форме передать свои чувства, мысли, своё настроение, память о том месте, где ты жил.

В чём отличительная особенность этой коломенской семьи Пасманов?

Во-первых, это семья еврейская, во-вторых, образованная семья. Семён первым почти в городе имел машину, значит, они были обеспеченные.

Была голубая «Волга», стояла во дворе?

Да-да-да. Но он не любитель, мне кажется, ездить на машине, но ездил. Были образованные, обеспеченные, с каким-то прошлым, и работа была в банке… Интеллигентная семья была. Город всё-таки был купеческий и пролетарский: в основном, рабочие и купцы, старый город купеческий, а сторона, где заводы, пролетарский. Потом уже стал наполняться инженерами, когда специалисты приезжали с начала 1950-х годов, когда заводы расширялись (было очень много! мои братья все кончили Бауманский и прочие институты). Приток был этих людей, и поэтому город стал меняться по своему составу, интеллекту, потому что конструкторские и инженерные кадры привезли с собой потребность в культуре, чтобы город развивался. Тогда музыкальное училище было открыто, дворцы стали работать с необыкновенными творческими коллективами, было много библиотек с большим библиотечным фондом. Были туристические походы на байдарках ― они привезли с собой увлечение байдарками, лодками, походами, очень много по стране ходили, не только по Подмосковью.

Приезжали выпускники вузов, а вузы тогда были солидные ― МИИТ, Бауманский, энергетический, ленинградский для КБМ, брянский, потому что в Брянске тоже был тепловозостроительный завода. Много людей приехали тогда, выпускники осели в городе, составили ядро, прослойку города интеллигентную. А здесь был город купеческий, церковный такой. Может быть, у Семёна семья такая была, я со своей колокольни говорю, может, моя точка зрения, с ней кто-то не согласится, мне кажется, они были из старой интеллигентной коломенской семьи.

Веточка тянется до революции?

Может быть, да. Не могу сказать родословную.

Но он был адвокатом…

Да. Он в банк ходил за денежками, я извиняюсь, что тогда сказала, правильно, он был адвокатом. Это тогда была такая редкая специальность, высокопоставленная.

Где он работал?

Не могу сказать.

Как-то он был связан с Коломзаводом, говорят.

Я не могу сказать. Время тогда такое было, что мало расспрашивали. Родители были из того времени, 1920–1930-е годы, были какие-то ограничения, страх сидел, может быть. Особенно не было рассказов о своих корнях. И мы тоже не расспрашивали. Было табу. В нашей походной группе (мы несколько лет ходили в походы, у нас группа сформировалась) был Женя Томашёв, у него отец был репрессирован. Коля Петропавлов (мы с ним друзья до сих пор, поддерживаем связи, походники) ― у него отец тоже был… Андрей Павлович не побоялся взять ребят этих в нашу группу. Они всё время с нами ходили, начиная с 1952 года, когда уже у Коли был отец расстрелян, у Жени отец сидел (работал у нас в редакции секретарём). Но он знал, а мы не знали! Потом уже узнали. У Коли отца нет, у Жени отца нет ― у многих тогда отцов не было, кто-то во время войны погиб. Мы никогда не спрашивали.

«В памяти остались калеки на колёсиках»

У нас в классе училась Ира Маслова. Маслов – Герой Советского Союза, который повторил подвиг Гастелло (или до Гастелло), ему открыли потом памятник в Андреевском. Ира у меня перед глазами сидит: у неё большие-большие глаза, она всё время грустная. У нас безотцовщина была всё время в порядке вещей. Мы не знали, что у Иры отец погиб, совершил подвиг, мы никогда не спрашивали об отце. Потом, когда он стал Героем Советского Союза… Она в Минск уехала, стала парашютисткой, и мы с ней не встречались. О войне тогда вообще не было разговоров ― рассказов о войне, о победах. Мы только слушали по чёрному радио, где, что, как ― какие-то события знали, но чтобы знать, что отец погиб, подвиг совершил ― у нас этого не было. Отцы, кто приезжал, о войне не рассказывали.

В памяти остались калеки на колёсиках, их было очень много перед кинотеатром «Зимний», до рынка, они были на самодельных колёсиках, безрукие, безногие. Просили подать… Это осталось в памяти. Потом они исчезли, по указу Сталина собрали этих инвалидов, увезли на Валаам. Потом на Валаам ездили, мы видели этих людей, это было очень печально… Потом, в 1960-е годы, когда Брежнев пришёл, начали войну вспоминать.

Как встретили Победу?

Я очень плохо помню. Я помню, что мы бежали сюда, в этот сквер, здесь было какое-то действие, флажки какие-то, что-то такое было красочное, музыка играла… А так я плохо помню, мне было 5–6 лет. У меня осталось в памяти только, что я прибежала в сквер, было действие какое-то.

Атмосфера и настроения быстро стали меняться, когда закончилась война, наступило мирное время?

Для детей ― я бы не сказала, что поменялось, что мы почувствовали. Наш двор и Дом пионеров… Дом пионеров ― это был вообще центр нашей жизни в Старом городе. Это была просто детская отдушина! Руководители Дома пионеров сами пришли с войны, их мирное существование, желание жить в мире, то, что они боролись за мир, и вдруг он наступил ― они хотели нам, детям, передать своё желание жить. Мы пришли в 1947 году, там был Андрей Павлович, Бодрягин (художник, учитель, у которого занимался Народный художник России М. Г. Абакумов ― ред.) пришёл, тоже участник войны, Андрей Иванович руководил модельным кружком. Женщины руководили танцевальным кружком, вели фильмотеку, юннатский кружок… Они окружили нас любовью, желанием жизнь почувствовать. Мы все эти годы жили Домом пионеров!

В школе были один-два-три учителя, которые действительно дали мне что-то. Некоторые помнят учителей, но моему классу не достались эти учителя сильные. Анна Фёдоровна Крюкова, Евдокия Ивановна Чекалина и Валентина Ивановна Елецкая (Клементьева) ― учителя, которых я знаю, которые мне что-то дали. Говорят: комсомол, пионерия, нас всех что-то заставляли… ― ничего не было! Пионерские построения в школе были, но так, какое-то… А вся жизнь пионерская была в Доме пионеров. И пионерские песни, которые мы пели, которые, может, нас воспитывали. Там же был стадион, дворовые команды по футболу собирались в Доме пионеров на общегородские соревнования. Стадион был, где артучилище, за пастилой.

«В 1970-е город был весь на лыжах!»

Тут парк в основном. Он таким и был в то время?

Всё печально. Был огромнейший стадион «Старт», это тоже был центр нашей жизни. Все праздники, летние праздники, они были нечасто, проходили на этом стадионе. Был огромннейший стадион, без трибун ― там сидели на лавках, в три яруса построенных на одной стороне, сидели в основном на траве на другой стороне. Там было лучшее в городе футбольное поле, по своему составу травяному. Муж рассказывал, что приезжала после войны команда ЦДКА (это нынешний ЦСКА). У меня брат болел за ЦДКА, поэтому я тоже болела за ЦДКА. И до сих пор болею за ЦСКА, поскольку это ещё оттуда идёт. Эта команда была самая сильная тогда, в ней были Всеволод Бобров, Алексей Гринин, Виктор Чистохвалов, Федотов, Никоноров. До сих пор помню эти фамилии! Это были выдающиеся футболисты того времени, тем более, что Гринин был из Озёр, Чистохвалов был из Коломны родом ― вроде бы какая-то связь была. Они приехали сюда играть, ЦДКА ― союзная команда, чемпион, лучшая ― со сборной города. Сыграли 8:0 или 8:1. Но они не на том стадионе, он был, но не такой. А этот стадион был очень авторитетный, популярный и хороший.

Зимой там заливался каток. Очень был хороший каток! Там теплушка была ― сейчас там всё снесено, ничего не узнаешь. От мещаниновской усадьбы где осталось здание, мезонин, ― там был липовый участочек, липы остались (сейчас всё снесено, срублено, поставлены дома), в этих липах тоже заливался каток. Девчонкам на стадионе было опасно кататься: ребята связывались друг за другом, цепочки образовывали, длинные-длинные. Они крутились по стадиону, а потом кто в конце ― отскакивали. Было опасно, они нас, девчонок, могли сшибить. Поэтому там и учились кататься на коньках, в липах. Это был центр жизни зимой. Лето ― сидячая игра, а так мы все собирались на каток, коньки у кого «снегурки» (привинченые палочками и верёвочками к валенкам), у меня были «гаги». Мы шли на каток с теплушками, мы там катались на коньках, не ходили на тот стадион, всё здесь. Это было шумно, многолюдно, обилие людей на катке! Ребятня была там вся. На лыжах в меньшей степени, лыжи потом пришли к нам, когда стали кататься в 1960–1970-е годы, когда уже в Конев Бор все ездили, когда невозможно было сесть в электричку.

У меня уже сын родился в 1965-м, когда пришли молодые студенты, выпускники вузов, они привнесли новое, изменили атмосферу города. Было массовое увлечение коньками в 1940–1950-е годы, заливались катки. Потом началось увлечение лыжами. Конев Бор, дальше туда едешь в деревню Подлужье, сейчас там дачи, там были большие горки, они разновысокие, там можно было заниматься горными лыжами. С электрички выходили в Конев Бор, выстраивались, вставали на лыжи и километра 2–3 шли, уже была проложена лыжня, потому что масса была людей. Сейчас представить, что выходят в Коневом Бору ― и платформа вся, все с лыжами. Это было необыкновенно! Вся электричка была набита, в тамбурах все стояли с лыжами. Садились в Голутвине, в Коломне и ехали до Конева Бора, в Хорошово как-то меньше. Мы с сыном брали санки, тащили его за собой на санках. Потом ребята подросли, стали туда тоже ездить. Лыжи были в 1960–1970-е, в 1980-е стали меньше, мне кажется. В 1970-е город был весь на лыжах! По Оке ещё ходили, Ока же замерзала, там тоже своя была песня.

«Мы боялись монастырских, у них был свой клан»

Про Коломенский кремль того времени расскажите. Вы детьми ходили в ту сторону?

На Москву-реку мы ходили ― здесь же был проход, не было заложено. Шла улица Мешкова, этот проезд назывался, Красногвардейская наша заканчивалась и продолжалась от кремля до Блюдечка улица Мешкова, почему-то называлась. Стена не была заложена, был проход. Мы спокойно проходили к кремлю, он оставался справа, слева. Мы никакого внимания не обращали на кремль. Храмы все были закрыты, там были хранилища овощей, бензина с бочками. Около Пятницких ворот в церкви была мастерская, инвалиды шили блокнотики для детей, канцелярские принадлежности ― мы ещё ходили туда обрезки бумажные воровать. В церкви Николы позднее образовалась секция борцов. Успенский собор был закрытый. В монастыре все жили.

Мы очень боялись монастырских. Идёт Кремлёвская улица ― там кельи, там был улей, как дом Свешникова, так же здесь: в каждой келья жила семья в несколько человек. Монастырские кельи были разные. С той стороны, где проезд Филарета, тоже семьи жили, было много ребятни, татарских семей, они приезжали… у нас не было разделения, но татарские семьи были очень большие. Они жили в колокольне, везде. Мы боялись монастырских, у них был свой клан, они были хулиганистые ― не бандиты, но хулиганы, мы сторонились их всегда, проходили мимо.

Кремль заселённый, Брусенский монастырь ― там вдоль стены столько было деревянных домов настроено, невозможно просто! Когда их сносили в 1970-е годы, чтобы стену восстанавливать к 800-летию Коломны, многие не хотели уезжать. Потому что там садик был маленький, огородик ― как же без грядок! Великое переселение было. В эти населённые пчелиные ульи мы не ходили: храмы все были закрыты, заняты под хозяйственные нужды, в монастырях жили большими семьями, нас они тоже особо не интересовали, т.е. кремль был заброшенный. Ничего не осталось в памяти.

Про здание, где «Калачная» размещается, расскажите.

Ну как же! Это был магазин по продаже керосина. Для меня это праздник! Для обоняния. Керосин! Я так любила этот запах! Тогда же не было газа, газ провели в Коломну в начале 1950-х, а так у всех были керосинки, керогазы, примусы. У всех в домах были, чтобы заправить керосином, канистры разной ёмкости: два литра, сколько туда войдёт. Мы с братом всегда спорили, кто пойдёт за керосином! «Я пойду!» ― «Да ладно, ты мало принесёшь! Я пойду!» А мне хотелось прийти, вдыхать запах керосина!..

Там большой торговый зал, стояла лавка, продавал керосин солидный мужчина высокого роста, очень плотный, в резиновом большом фартуке, мне запомнился этот фартук. Приходишь, там стоят жбаны, говоришь, сколько, он тебе наливает. Стоишь подольше, чтобы понюхать!.. И идёшь обратно. Люди гуськом шли в керосиновую лавку. Она там очень долго была! Я её помню с конца 1940-х годов, когда я училась в 6–7 классе, я уже ходила туда за керосином, но она, наверное, была ещё раньше, потому что топили дровами, а потом примусы, керогазы, керосинки появились.

Она располагалась там, где сейчас Музей—Навигатор?

Всё это здание.

Вход был с какой стороны?

С центральной.

Где вход в «Калачную» сейчас?

Да. Внутри. Сейчас-то там всё переделано…

Внутри Музея-Навигатора запах остался, а внутри «Калачной» уже ничто не напоминает.

Она была впритык, сейчас там ворота и церковная лавка. Я не помню церковную. Но это всё было, это был большой зал, не комнатушечка, настоящий торговый зал, там стояли бочки с керосином. Приходишь ― он наливает спокойно, кончается одна бочка, начинается другая. Потом там магазин «Электротовары» стал. Мне кажется, в 1960-е ещё был магазин керосина. Был частный сектор, там не у всех в домах был газ, керосин требовался, была ещё нужда: улица Гончарная… там попозже газифицировали частные дома.

Некоторые помнят, что вдоль стены, где Грановитая башня, ещё была керосиновая лавка. Кто там жил, может быть, Володя Тимофеев скажет, там тоже, по-моему, керосин продавили.

Напротив был ещё лимонадный заводик.

Это был завод «Пиво–воды». Он тоже был известен в городе, потому что был квас. Они тогда готовили квас. Когда начинался сезон весенне-летний, уже бочки с квасом приносили, квасом торговали. Не привозной, а свой квас, он был очень вкусный, сладкий, нежный. Его пили и на окрошку покупали. Может, ещё что-то они выпускали, я не помню.

Это с каких годов?

В 1960-е, 1970-е квас был. Барда (гуща, остающаяся после перегонки сусла при производстве хлебных спиртных напитков, идёт на корм скоту ― ред.) оставалась. Муж рассказывал, жила там женщина, когда барда оставалась, она приносила барду, свиней кормили, это было пойло для свиней.

Мы приходили со жбанами. Не к заводу ― у них были точки, торговые места, они продавали по городу, бочки квасные привозили, как из-под молока ― как в фильме «Кавказская пленница», когда они стоят за квасом. Это было всё в порядке вещей, бочки были стандартные, типовые бочки в разных местах города. Я бы не сказала, что были очереди, спокойно можно было купить, но это был очень вкусный квас.

Ещё они что-то делали, какое-то ситро, я не знаю. Здесь долго очень стоял автомат для продажи газировки, напротив вас как раз, перед сквером. Не знаю, откуда привозили газировку. Самое главное, что там стояли стаканы ― и никто их не менял. Представляете? Не было эпидемий, зараз! Нажимаешь на этот стакан, автомат водичкой обмывает его, и ты наливаешь газировку. В голове не было, что будет зараза, и у тех, кто ставил автоматы, тоже. Может, ставили новые стаканы, если неожиданно кто-то мог увести их… Но ты приходишь ― нажимаешь, кто-то другой приходит ― нажимает, одним стаканом пользовались. Это здесь часто было.

Муж рассказывал из послевоенного времени мальчишеского. Привозили мороженое: лоток, лёд в каком-то отделении стоял, мороженое хранилось, чтобы не растаяло. 3 копейки и 20 копеек похожи по размеру, только 20 копеек была блестящая, а 3 копейки жёлтая. Ребята ртутью натирали трёхкопеечную жёлтую монету (градусники разбивали, даже не думали, что ртуть!), чтобы была «серебряная», и когда темнота наступала, они клали три копейки за мороженое вместо 20-ти. Продавщица не видела, потом только обнаружили.

На углу здесь, где сквер кончался, очень долго был чистильщик сапог. Мы не подходили к нему. Это был, конечно, армянин, такой солидный с усами, типичный армянин, плотненький, толстенький, кругленький. У него будочка такая стояла, там шнурки, всё было навешано-обвешано! Мужики чистили ботинки. Он работал очень долго. Мне кажется, что уже в 1970-е годы ушёл. Видимо, был, как сейчас говорят, индивидуальный предприниматель, какой-то налог платил. Был такой момент той Коломны. Я в других местах этого не видела.

К нему более респектабельные ходили?

Не знаю. Проходили ― вроде никого, кто-то приходил, мужики ставили свои ботинки, он их там чистил, кому надо было. Надо было чистую красивую обувь иметь, если идёшь куда-то. Раз он работал много лет, , значит, это приносило ему что-то.

С утра до вечера?

Световой день.

«Это была уникальная клумба!»

Про цветочные часы вы что помните?

Это тоже коломенская легенда. Они очень долго здесь были. Вообще сквер здесь был другой. Он был весь в кустах, пели соловьи. Кущи были, но он не был заросший, дорожки были, лавочки стояли, аллея с деревьями. Он был большой, широкий. Палатки построили ― они его укоротили. Кущи я помню, там всегда соловьи пели.

Здесь цветочная была клумба. На Комсомольской была теплица, где сейчас дома построили, коттеджи красные, было тепличное хозяйство (потом теплицы перешли в Парк Мира). Рассаду цветов здесь сажали, чтобы город цветами украшать, выращивали в теплицах на Комсомольской. В 1990-е ликвидировали это тепличное хозяйство. Отсюда на тележках возить близко, на ящиках написано, какие цветы. Цветы были посажены по дате. Они меняли число, когда посажены цветы. Это была уникальная клумба! Люди привыкли, считали, что это коломенский знак, клумба с цветами. Это было очень долго. После войны начали, сколько себя помню, она была постоянно. В 1990-е ликвидировали всё это.

Здесь гуляли с какой целью?

Здесь не было гуляний. Здесь свидания назначали. Сквер шире был, Ленин был внутри, здесь стояли входные красивые ворота арочные. Киоск продавал газеты. Потом появился ещё киоск, ситро какое-то… Стояли стенды с газетами, т.е. вывешивали свежие газеты: «Известия», «Правда» и т.д. Диваны были ― мы называли садовые диваны, а не скамейки. Женщины сновали в Гастроном, это был знаменитый магазин, известный, все ходили, здесь два магазина ― «Поросята» и «Огонёк», продовольственный и готовое платье… Было очень шумное место, востребованное общественностью. Здесь всё время народ крутился, женщины с сумками…

Мужчины покупали газеты или приходили к витринам, когда свежие вывешивали, садились, и у них беседы были. Как в кино показывают, некоторые приносили с собой шахматы, играли в шахматы. Это было распространено. Уже знали, когда привозят свежие газеты, очередь стояла в киоск за свежими газетами. Кто-то брал с собой под мышку и уносил домой, а кто-то рассаживался на эти диваны, сидели разговоры разговаривали.

Вечером молодёжь назначала свидания. Потому что тот сквер был более пустынный, проходной к рынку. Этот считался сквером микрорайона. Через тот бежали на рынок, он был менее востребован с точки зрения отдыха, особенно-то и диванов не было. Потом уже стали появляться цветы, пионы сажали, а поначалу этот сквер был для временного отдыха, вечером здесь собиралась молодёжь.

«Было бедное детство, но в этой бедности мы не знали соблазнов»

На реку Коломенку тоже ходили купаться?

Позже. Здесь не было запруды, она была ручейком. У неё главное устье было под Блюдечком. Когда запрудили её, пустили Коломенку, мы переходили в устье Москвы-реки, нам было по колено.

Когда запруду сделали?

Не знаю… На Коломенку в 1970-е годы стали ходить. Я не точно сказала: в конце 1960-х, в 1970-е там уже был пляжик. Значит, запруда была, не такая, как сейчас, была меньше, но уже была. Мы из редакции ходили купаться в обед на Коломенку. Пляж был небольшой ― как сейчас: зелёный с песочком, отдохнуть, полежать. Мы ходили в конце 1960-х, в 1970-х.

Какие впечатления сохранились от района у станции Коломна?

Не сказала бы, что туда ходили. Там было много хозяйственных построек вдоль дороги. По центру высокого дома не было, где сейчас живут, там был дореволюционный (когда станцию построили, был жилой район) красивый двухэтажный дом, в липах, такой липовый островок, там даже детский сад был железнодорожников, такой зелёный островок. Когда мы шли на станцию Коломна, просто мимо шли, здесь кипела своя жизнь. Только туда-обратно, приезжали-уезжали поезда. Когда я поступила учиться, ещё не было электричек, ходили поезда. Мы там садились. Потом уже электричку пустили.

Конечно, мы бегали ― без билетов ездили. Меня даже ссадили в районе Москворецкой, не пожалели, когда я была студенткой. Когда школьницей, мы не ездили, мы только с Андреем Павловичем Радищевым ездили, на третьей полке ночевали, спали, когда ездили на Кавказ. Как мы оттуда не упали, как Андрей Павлович не волновался за нас! Детство такое было. Пешком много ходили.

У нас было хорошее детство. Было бедное детство, но в этой бедности мы не знали соблазнов больших, мы терпели то, что есть. Есть мороженце ― для нас это было лакомство. Было кино ― значит, кино. Были ограниченные желания, и в этих желаниях мы себя вполне комфортно чувствовали. Мы в походы ходили! Мы по всему Подмосковью прошли пешком! На перекладных, на поездах… Были у нас литературные маршруты. Начиная с 4 класса я начала ходить в походы с Радищевым. Мы считали, что мир открыт для нас, и он естественный! Мы безо всяких опасностей ездили в Грузию, мы прошли всю Военно-Грузинскую дорогу пешком, начиная от Орджоникидзе, нынешнего Владикавказа, до Тбилиси! А в другой год прошли Военно-Осетинскую дорогу пешком. Мы не боялись. Где-то останавливались в посёлках, селениях, под Казбеком ночевали. Мальчишки нас охраняли! После войны период был, прошёл фильм про бандитизм после смерти Сталина (1953 год был такой тяжёлый, много было хулиганства, банд всяких, много было освобождений из тюрем людей) ― «Холодное лето 53-е», я очень люблю этот фильм. Был очень тревожный год 1953-й, 1954-й… А потом как-то стало спокойно. Ну как спокойно: «Девочки, не ходите туда». Конная милиция в 1953 году была в Коломне. Если группки ребят, муж говорит, шли из кино к реке из «Зимнего», их останавливали: «Вы куда, откуда?» ― «Мы из кино». ― «Какой фильм смотрели?.. На какой сеанс ходили?.. Идите». Конная милиция была, и очень быстро город был приведён в порядок.

Это какой период?

После смерти Сталина. Когда тюрьмы открыли, очень много освободили людей, они заполонили, так сказать. 1953-й, частично 1954-й попал. Город держали тогда, меры были приняты, чтобы не было эксцессов. Но это было очень быстро.

Когда смерть Сталина, висли на поездах, чтобы туда попасть из Коломны. Это тоже такое было. Но это не для нас, мы это не знаем, только по рассказам. «Как же теперьжить без Сталина?!» «О Сталине мудром, родном и великом прекрасные песни слагает народ», ― мы пели тоже песни о Сталине. Одна была такая красивая, мелодичная, забыла её слова, её хотелось просто петь, не слова, а саму мелодию. Я её не слышал нигде, мы с Андреем Павловичем её пели. Потом линейка была в школе, нам сказали, некоторые плакали, некоторые нет. Было тревожное состояние. Но оно быстро рассеялось. Я помню, два памятника ― Сталину и Ленину ― стояли при входе в поликлинику. Потом неожиданно Сталин исчез. Я зрительно помню, когда мы ходили, выступали там, пели.

Это произошло вскоре после его смерти?

После разоблачения культа личности. Такое в памяти осталось.

Лопухова Римма

Рассказчица: Римма Лопухова.
Собеседник: Екатерина Ойнас.
Дата интервью: 13 февраля 2023 года.
Дата публикации: 14 апреля 2023 года.

 Интересные очереди, матрос с «Авроры», соседи-алкоголики и счастливое детство

Про самое начало и про своё детство.

Папа мой жил в Голутвине и мама там с ним жила. Сейчас этот дом снесен, там сейчас стоит «Рио». На этом месте был наш дом, мы там жили. Тётка была, тоже хорошая женщина. Детство я не особо помню.

Вы там сначала жили?

Да.

Это частный дом был, деревянный?

Деревянный двухэтажный дом. Потом мама с папой разошлись, когда мне было 4 года, и мы переехали в Старую Коломну. Где я здесь только ни жила! У бабушки жили на Пионерской, потом частное снимали там тоже чуть повыше на Пионерской. Потом на Комсомольской маме дали комнату, мы жили соседями – это была сказка! О, коммуналка была сказочной на Комсомольской!

У нас было двое соседей. Женщина пожилая с собакой. Она очень любила свою собаку и все время её кормила. Собака была квадратной, она даже на улицу выходила с большим трудом! Но это всё-таки нормальная такая тётя была.

А вторые соседи – муж с женой. У них такая любовь была: они любили выпить. И когда они выпивали, они начинали ссориться: скандалы, всё там… Соседка всегда кричала моей маме: «Юля, он меня убивает! Вызывай милицию! Он меня сейчас убьёт!». Мама как дурочка вызывает милицию, милиция была рядом. Милиция говорит: «Надо писать заявление». Мама пишет заявление. «Завтра придём, разберёмся». (Ночью они не приходили.) Приходят утром. Что вы думаете? Сидит на кухне соседка, а он ей ноги в тазике моет. Милиция говорит: «Какие тут безобразия, кого убивали, что тут за скандалы были?» «У нас всё хорошо, мы любим друг друга, это нам соседи завидуют, поэтому они на нас «телегу» пишут». Мама: «Пусть он тебя убьёт, я больше никогда не пойду в милицию, что хочешь делай».

Вам сколько было?

Мне было меньше 10, лет 7. Это всё на моих глазах было, это так мне запомнилось. Мы с мамой были в шоке…

Это какой был номер дома по Комсомольской? Там старые дома.

Старые дома. Номер не помню. Церковь там: по Комсомольской идёшь, там дальше стоматология, а это первый, как идти к «Дому Озерова». Тут церковь Вознесенская стоит, а тут дорога и дом – не последний угловой, а второй.

На стороне церкви?

Нет. Церковь так стоит, здесь «Дом Озерова», а это идёт от трамвайной линии. Двухэтажный, там много людей жило. Сейчас он сохранился.

С эркерами, розовенький сейчас?

Сейчас не знаю, какого цвета, давно там не была. Такие там окошки интересные… Двор был у нас очень хороший, дружный, замечательный, мы там все дружили, бегали, малышня.

«Самые умные писали, а кто подурей рисовали»

 Чем занимались, какие игры были?

Снежки. Зимой снежки, строили крепости. Сейчас этого никто не делает, а раньше мы, конечно… Летом – казаки-разбойники.

Казаки-разбойники надо по соседним квартальчикам, территория нужна. Вы со двора, значит, уходили?

Наш двор, соседний участвовали. С крапивой иногда показания доставали из арестантов, из пленных, русские и немцы играли. Чего только не было! А так обычная жизнь.

Вы думаете, что у вас было счастливое детство?

Конечно. Лучше-то не было!

Самое запоминающееся из детства? История, что-то необыкновенное для вас из детства? Случай?

Был мальчик, который ко мне клеился. Потом взял и поцеловал вечером. Я ему, конечно, врезала. Лет 12 было мне. Там была такая безответная любовь. Это всё смешно…

В доме была коммуналка?

Да. На три семьи.

Как была устроена квартира?

Три комнаты, одна кухня, туалет, ванной не было у нас. Был туалет и забегаловка, где можно было помыть, зубки почистить.

Каких-то споров по поводу кухни, туалета не было?

Не помню этого.

Куда ходили мыться? В баню? В банно-прачечный комбинат на Уманской? Или в тазиках?

Я это не помню. Я любила всегда плавать, я ходила на речку и плавала в Москве-реке. Мы переплывали Москву-реку, один раз чуть не утонула.

На лыжах ходили?

Нет, в детстве на лыжах не ходила, в детстве я плавала. Это сейчас, на старости лет, стала ходить на лыжах.

В какую школу ходили?

В 26-ю школу. Нормальная школа, сейчас МФЦ там находится. С первого по десятый класс.

Чем-то отметились школьные дни, праздники?

Нет. Единственное – меня заявляли рисовать. Когда выставка какая-то, меня призывал учитель, говорил: «Так. Нарисуй что-нибудь». Мне неохота, но рисуешь, приходилось рисовать. Рисую до сих пор хорошо. Оформляла школьную газету. Самые умные писали, а кто подурей рисовали. Оформительство такое.

В Дом пионеров не ходили? Кружки, студии?

Ходила. Меня записали в танцевальный. Я там потанцевала, потом мне сказали, что что-то не то или что-то мне не понравилось, не знаю… Потом меня записали на конькобежный, у нас девчонки все ходили. На коньках бегали. Тренер у нас был алкаш. Он жил выше меня. Он когда шёл пьяный по моей улице, я: «Всё, сегодня тренировки не будет». Если бы тренер был пожёстче, то что-то, может, из меня получилось. Но ничего не получилось, потому что то ходили на тренировки, то не ходили. Потом я плюнула на это дело, бросила тренироваться. Это было мне лет 12-13, наверное. У меня год рождения 1951-й – значит, это где-то 1963-1964 получается.

Как «кукрузник» стукнул тапком

Что ещё запомнилось. В 1963 году Хрущёв-то всё кукурузу сажал, а хлеб-то не вырос. Было очень мало хлеба в стране. Булочная «Урожайная», ночью меня мама посылала, часов в пять, я иду туда и стою, а утром открывался магазин, и по талонам хлеб давали. 1963-1964 годы ― годы неурожая были.

Вам приходилось рано утром идти? Очередь большая была?

В очереди всякие новости, интересно было. Очередь большая была.

Сколько человек стояло, в основном, дети, старички?

Всякие стояли… я уж не помню. Всякие новости, анекдоты рассказывали, интересно было. Я маленькая была, мне было интересно.

Открывали магазин, все спокойно подходили по талонам?..

Да.

И так на каждый день?

Да, я не помню, сколько это продолжалось, год-то точно продолжалось, наверное.

Это можно было называть голодными годами, тревожными? Или для вас это было незаметно, это были заботы взрослых?

Конечно, взрослых. Страна, конечно, была, руководитель… «кукурузник».

Это из сегодняшнего опыта?

И тогда его «кукурузником» звали. И сейчас определили, что он «кукурузник». Зато его Америка боялась! Как стукнул тапком – всё, сразу президент Кеннеди сказал, что будем дружить. Помните Карибский кризис? Всё тихо прошло, всё обошлось без войны, а тут уже нас никто не боится… Путин сказал: отодвигайтесь от наших границ, а его не послушал никто, пришлось воевать, теперь воюем.

Про первый полёт человека в космос, это запомнилось?

Конечно! Я гуляла в парке, бегали мы. Вдруг говорят: «Человек в космосе! Человек полетел в космос!» Мы из этого парка все выскочили, побежали куда-то – эйфория такая была. Я точно запомнила, что я была в парке, гуляли с девчонками.

Вечером обсуждали дома?

Да. Но самым запоминающимся был сам момент. Все говорили, что мы в космосе, полетели, мы завоевали космос, всё было хорошо. Тогда чувство достоинства, испытывали гордость.

В городе это как-то отмечалось?

Это я не помню.

Были праздники дома, в вашей коммуналке, 1 Мая, 9 Мая, застолье, гости? Что на стол ставили?

Мама моя была непьющим человеком. В коммуналке я не помню… Угощали пирожками, кто что испечёт.

Общего стола не было? Друг друга угощали?

Угощали. Я не помню, может, и были общие столы. Мы-то гуляли, в основном, если и был общий стол, то нас выгоняли гулять: зачем детям смотреть на общий стол? Это же неправильно.

Вы жили рядом с улицей Октябрьской Революции? Эти все демонстрации…

Да, конечно! 7 ноября, мне подруга рассказывала, я-то не очень помню, делали постамент, чтобы на нём стояли люди, на площади делали трибуну. Там приходил всё время матрос с «Авроры», он в форме, его представляли, что он революционер. Несколько лет было.

Это из года в год?

Да. Не знаю, когда началось, когда кончилось. Я помню смутно.

А само шествие, транспаранты?

Как всегда: люди шли, транспаранты несли, всё было.

Вы участвовали, дети?

Мы бегали смотрели на площадь. Стояли в массовке. И с мамой мы ходили. Она работа Текстильмаше. Мы проходили, когда взрослее стали.

Маме до работы рукой подать было.

Да. Она работала экономистом. В конце она уже работала главным экономистом.

«Мы с мамой были простые ребята»

Какое образование у неё?

Она училась где-то в Высшей партийной школе в Москве. Она ещё преподавала на курсах бухгалтеров. Работала на заводе и преподавала на курсах бухгалтеров. Смешная тоже история была. Она преподавала, торгаши подарили ей необыкновенно красивую вазу. Мы её поставили на окно. Окно открылось, и ваза – фью… и всё… одни стёклышки остались. А мы с мамой были простые ребята: разбилось – и хорошо, нам всё равно ставить некуда было, она нам мешала. Потом только через несколько лет она говорит: «Ты знаешь, ведь эта ваза-то хрустальная была, из чистого хрусталя».

Тогда вы не сильно о ней сожалели. Может, она в душе посожалела?

А мы не знали! Это через несколько лет выяснилось, ей люди знающие сказали, что это была хрустальная ваза. Такие мы были простые.

Мама и вы гуляли вместе? Или она вся была посвящена работе?

Мама работала постоянно! Днём работала, вечером в горисполкоме: она была инструктором, преподавала на курсах. Деятельная была женщина.

После основной работы шла общественная занятость?

Раньше восьми вечера она дома вообще не появлялась.

Кто вами занимался? Покормить, домашку проверить?

Улица занималась. У меня никто ничего не проверял.

Бабушка, дедушка?

Бабушка у меня была азартная такая дама. Мы с бабушкой жили некоторое время, недолго. Когда мы ушли от отца, жили у бабушки некоторое время, полгода, может, потом частное сняли. Бабушка занималась моим воспитанием конкретно. Если ей что-то не нравилось, она… с вилками. Был большой стол, я бегала вокруг него от неё! Она за мной. Догнать ей меня не удавалась, потому что я шустрее была, тогда она кидалась в меня вилками. Можете это не писать. Такое воспитание было сложное, требовательная была, хорошая женщина.

Потом вы долгое время жили с мамой в этом доме?

Да.

А дальше как перемещались по городу?

Квартира, в которой я сейчас живу в Щурове, это моё десятое жильё. Мы скитались везде! Сначала у отца, потом у бабушки, потом на частной, потом нам дали комнату на Комсомольской от маминой работы. Потом бабушка с дедушкой получил на Дзержинского квартиру двухкомнатную: мы отдали эту комнату, они отдали свою – и получили двухкомнатную квартиру потом. Потом в Щурове. Потом я вышла замуж в Щурове. Потом мы жили со свекровью. Потом жили на частной. Потом… В общем, в десятом жилье живу.

Где вам больше всего нравилось?

Знаете, мне везде нравится! Я оптимист, мне везде интересно! Вообще я люблю путешествовать.

Когда начали путешествовать и куда?

Где я только не была! Всю Европу объездили мы. Слава богу, объездили – сейчас уже не поедешь, такая с…ая Европа эта, вы не представляете, маленькая…

С какого возраста вы начали ездить?

В 55 лет, когда меня сократили с работы, 30-процентное сокращение было на КБМ у нас. Очень многих сократили. Даже не посмотрели, что у меня ребёнок, что я сталась без средств к существованию… И я пошла на рынок, встала там. Появились деньги. И девчонками там: «Поехали туда!» ― поехали. «Поехали туда!» ― поехали.

Специалист по ракетам

На КБМ кем вы работали?

Отделение испытаний. Инженер-испытатель.

Серьёзно! Где учились?

КИ ВЗПИ наш – филиал Бауманского. В 1975 году окончила.

Вы были склонным к математике, физике?

Не совсем. Я была склонна к рисованию. Но мама сказала, что рисованием ты ничего не заработаешь, надо нормальную профессию.

Это мамино было решение?

Конечно! Факультет был сначала ДВС ― двигатели внутреннего сгорания.

Это полноценное высшее образование, пять лет?

Конечно. Пять… шесть, по-моему.

Вы учились здесь и ездили в Бауманку?

Нет. Всё здесь было. Это вечернее было: я училась и работала на КБМ. Потом  из нас организовали группу специальную на последнем курсе – мы именно ракеты… чтобы мы понимали, как ракеты летают, как делаются, как чего… ДВС ― это просто двигатель внутреннего сгорания, общее. А это углублённое было.

Учебное заведение это где находилось?

На Учебном комбинате. Оно и до сих пор там находится, только теперь называется Политический университет. Раньше он назывался Коломенский филиал Бауманского института.

Когда вы пошли учиться, он уже существовал давно при Бауманке?

Да. Там очень хорошие преподаватели были, замечательные.

Местные или московские?

Местные.

Шефствовал КБМ?

Нет. КБМ шефствовал на последнем курсе, а так мы просто были обычные ребята. Кто на ЗТС, кто на Коломзаводе работал, и все учились здесь.

В основном ребята оставались в городе на местных предприятиях?

Много с Коломзавода, много с ЗТС было. В нашей группе были те, кто стал начальниками потом на этих предприятиях. Умные, головастые мужики были.

Сколько вы на КБМ проработали?

25 лет от звонка до звонка. А потом меня сократили. Был 1995 год. Сложный год. 30% было сокращение, очень многих сократили. Девчонки бегали плакались начальству, чтобы их не сокращали, я знаю, – и некоторых оставили. Но я решила, что раз сокращают, то надо уходить, что-то ещё искать.

Рок-арсенал на рынке

 У меня друг на рынке стоял, говорит: «Приходи, будешь продавцом». Сначала я была у него продавцом, потом я стала «хозяином кобылы». Потом ушла в «Рок-арсенал».

Было очень интересно, потому что молодёжь кругом. Ко всем приходили бабушки, тётушки, а у меня молодёжь крутилась, с ними было интересно общаться. Они были такие позитивные! В Голутвине стоял друг, он продавал сумочки, фигулички, ерунду всякую. А я начала заниматься именно рок-товаром, вот это снимок моей палатки.

Как вы именно этим начали заниматься?

Я не очень люблю тряпки, я не очень люблю башмаки, я вообще не очень люблю одеваться: что есть, то есть. Я не тряпичница. А тут меня поразило, что можно что хочешь, интересно, музыкальная тема. Я люблю музыку. Мы всегда слушали музыку. «Битлов», слушали Хампердинка, Тома Джонса, Клива Ричарда ― все эти старые певцы, это наше было. Это было созвучно с этим делом. Люблю «Арию» Кипелова. В 1990-х слушали. До сих пор слушаем! Есть такая маленькая-маленькая компания друзей.

Друзья у меня барды. Вообще люблю бардовскую песню. Мы ездим на фестивали. Сейчас это немножко заглохло, потому что ковид – прикрыли фестивали, запретили всё это. А так – куда только не ездили! Даже под Питер ездили, где Пушкин писал свои произведения, в Пушкино, в деревню Михайловское, там он похоронен, в Святогорском монастыре, туда его привезли. Там были фестивали бардовской песни.

В 1990-е это уходило уже?

Нет, это до сих пор! Были ещё в Дмитрове, в Рязани – Алпатьево, Голубые озёра, там были фестивали. Ещё были на фестивале, где гора под Саратовым… Грушинский фестиваль. Где мы только не были!

С какого времени начали ездили?

Это уже после 2000-го начали ездить.

«Рок-арсенал» ― это что?

Это была палатка, это название моей палатки – «Рок-арсенал», потому что там продавалось всё для рокеров, панков, металлистов.

Откуда ассортимент?

Из Москвы таскали. Сначала с «Черкизона», потом уже с «Садовода»: я знала палатки, приходила, выбирала. Футболки были разные: «Металлика», «Нирвана», «Рамштайн», «Кино», «Алиса», «Кисс», Оззи Осборн, «Роллинг Стоун», «Лед Зеппелин», Фредди Меркури, «Дорз», «Скорпионс», Мэрилин Мэнсон… И наши тоже были, «Ария», Кипелов, много всего… У меня была витрина, я там вешала эти футболки, балахоны у меня были, возила башмаки на такой подошве… Тоже покупали у меня это всё.

Какого возраста ребята?

Возраст любой был, начиная с семи лет, кончая 16-17 лет. Все разное брали, конечно.

Могли что-то конкретное привезти?

Да. Они мне заказывали. Я была любимый продавец!

Как вы к этому пришли? Ваш друг-продавец не касался конкретно этой темы, вы с ним начали продавать сумочки. Как на эту тему-то вышли?

Это мне всегда нравилось, просто нравилось. Я увидела, что торгуют таким… У нас было несколько палаточек: ещё две палатки, кроме меня, занимались этим. Но они быстро как-то стухли, а я очень долго продержалась, до самого закрытия Голутвинского рынка в 2013 году. Я там стояла до самого конца.

Голутвинский рынок ― это где?

Голутвинский двухэтажный стоит, сейчас там магазин «Да!», а за ним был рынок. Сейчас его нет. Контейнеры даже остались. Хозяева были Москва.

По каким причинам закрыли?

Потому что это была Москва: сказали, что рынки надо уничтожать. Этот оставили – «Стометровку», девчонки пошли туда. Мне бесполезно на «Стометровке» с моим товаром было стоять. В Голутвин приезжали с электричек, с автобусов со всех районов, и Воскресенск, и Рязань. К нам на рынок. Был мощный рынок, толпы ходили.

Потом разбежались в магазины, когда построили двухэтажный голутвинский рынок, там был на первом этаже магазин «Атак». Часть ушла туда. Рынок прежде был за КАДО, между железной дорогой и вот этим новым голутвинским рынком.

Уже уходили внутрь павильонов каменных.

Да. А мне смысла не было. Я посчитала, экономику не нашла. Соседка моя ушла. Она торгует здесь для бабушек халатиками, платьицами, это имеет смысл – бабушки ходят. А панки всякие там не ходят. Кто-то в Москву ездит. В Голутвинском есть лоточек, там футболки продают. Я косухи, штаны продавала кожаные…

«Господин Ветер»

На концерты ходили? Где они происходили?

Конечно. Рок-концерт ― это всегда очень громко. В Колычёве есть такой кинотеатр «Русь» – там тоже была, а еще не доезжая поликлиники № 2, заворачивает трамвай, дальше ещё одну остановку проехать, там есть концертный зал, не помню, как называется (подружка у меня знает, у  неё сын до сих пор там выступает). Там в ночном формате.

Мне это нравилось. Когда была возможность, ходила. Потом переключилась на бардовскую песню – она более тихая, лиричная, а я девочка стала возрастная. Когда я была помоложе, был рок.

Кстати, у нас в Коломне тоже был раньше фестиваль.

Знаю, что французскую песню бардовскую поют в «Руси». С французской кафедры университета.

Нет. Это другой. В последние годы проходил в Песках. Бардовский фестиваль «Господин Ветер», руководила им Татьяна Кондратова. Уже два года как он не проходит. В последний раз был в 2020 году. Это было здесь, не «в кустах», не на природе, а здесь в «Лиге», в кремлёвском дворике.

В Песках дачный вариант? Там же есть посёлок художников.

Посёлок в стороне оставался. Выходишь с электрички и прямо идёшь туда вниз, там магазин «Дикси», мимо него и дальше вниз. Там лес, там мы были, там была поляна фестивальная. Там было очень здорово. Ставили палатки, разводили костры. В пятницу приезжали, в воскресенье уезжали. Раз в год. В июле месяце где-то, в начале июля – когда как, как удобно было.

Как это всё происходило? Была программа?

Конечно! Татьяна такая молодец, она всех своих привлекала студентов. Студентов полно! Стихи читали, стихи писали, песни пели. Хорошо было! Замечательно всё!

Это местные коломенские?

В основном, местные были, приезжали из Москвы. Соучредителем фестиваля был (Алексей – ред.) Витаков, знаменитый бард. Он и книги пишет, и песни пишет, и поёт. Он молодец мужик. Он тоже приезжал каждый год.

Как судьба фестиваля теперь будет складывать?

Фестиваль, наверное, всё… больше не будет. Последний был в 2020 году. Мы расстроены, но что сделать… Прошло 10 фестивалей, в 2020 году был десятый.

Особо отмечали 10-летие?

Мы приходили, слушали бардов. Это в «Лиге» было. Из Москвы многие приезжали, Воскресенска, Дмитрова, Рязани. В основном, люди, которые друг друга знали, были связаны по фестивалям.

У нас много в городе интересного! Вы всё как-то в старое время… У нас много чего хорошего!

«Чем достойнее у человека жизнь, тем больше он замыкается в себе»

А сейчас как вы свободное время проводите?

Зимой на лыжах хожу. Летом плаваем на пруду с девчонками, утром и вечером. Полигоновский пруд в Щурове, очень хороший пруд. Внуков подсовывают. Рисую я. Выставка у меня была в «Цементнике» года два назад, до эпидемии. Я только маслом пишу. Всем понравилось, всё хорошо!

Дарю свои картины подругам. Ничего не продаю, а подругам на дни рождений иногда дарю.

Расскажите о щуровской жизни. Чем народ дышит, куда ходит?

У нас женщины ходят поют два раза в неделю (во вторник и четверг) в «Цементник». У нас много кружков. Я вам для пенсионеров говорю, а для детей и танцевальный, и художественный, и лепка, и каратэ, и физкультурные кружки, чего только нет.

Усадьба Липгарта ― это как-то обсуждается?

Которая развалилась? Рядом с «Холсимом»? Стоит и стоит усадьба, не обсуждается. У нас обсуждается что? Что привозят на цемзавод всякие шины и там их сжигаются, всякий мусор, и всякая гадость идёт на наш посёлок. Вот это обсуждается!

Вы жили в разных районах города. Есть отличительные черты? Жители Старой Коломны, Щурова, Голутвина…

Люди-то одни и те же, русские люди. Мы все одни и те ж. Всё зависит от твоего жилья. Когда мы жили в коммуналке, мы очень часто общались с друзьями, с людьми. А когда дали двухкомнатную квартиру, стали тихо сидеть в своей квартире: лёг на диван, и никто тебе не нужен. Чем у человека более достойная жизнь, тем он больше замыкается в себе.

«Если женщина была на войне, то она… не такая»

Прокомментируем фотографии немножко. Здесь кто изображён?

Это мой дядя, который дружил с Пасманом.

Про Пасмана не поговорили…

Я не знаю про него. Если бы я знала, что вы будете интересоваться, я бы, конечно, спросила его об его жизни! а так мы с ним встречались «здрасьте – до свидания».

Какое впечатление он произвёл на вас?

Интеллигентнейший человек! Голова как Дом Советов! И дядя был очень умный, его Александр звали. Они с молодости с Пасманом дружили, потом дядя мой уехал в Москву, там работал, там квартиру получил, жил там. Но с Пасманом они всё равно встречались, когда он приезжал сюда, обязательно.

Когда он приезжал сюда, то заходил к Пасману? И как-то вы в этой компании оказывались?

Нет. У нас разница была 20 с лишним лет. Мы встречались с ним на улице где-то, здесь ведь всё рядом.

Вы в этой коммуналке были в то время?

Нет. Сёма нас не приглашал, потому что там некуда было приглашать гостей, сами понимаете. Мой дядя прошёл войну, он был в пехоте, которая шла за танками, на танках их вывозили. У него было ранение, не было ступни, на протезах вернулся с войны, так что заслуженный товарищ, я вот что-то не помню, какие у него награды… У мамы-то моей полно наград военных. Они были на всех фронтах. Она была связистом. Они шли… передовая… отодвигали немцев, они устанавливали связь, т.е. они прошли всё. Маме было 19-20 лет.

Что-то рассказывала?

Она не любила рассказывать о войне. Рассказывала только, что когда пришли с войны, они всю свою форму попрятали, чтобы никто не знал, что они были на войне. Считалось, если женщина была на войне, то она… не такая как все. Тогда такое было мнение. Она стеснялась. Отец, конечно, знал, что она была на войне. Отец тоже фронтовик.

Я хожу на Бессмертный полк, у меня такой транспарант на палке. Папа рассказывал такую историю. Они воевали в Севастополе. «После войны, говорит, приезжаю в Севастополь, иду к памятнику, смотрю ― моё имя. А я-то живой!» Не знаю, врал или нет… Нет, врать он не врал: может, однофамилец. «Меня посчитали убитым, а я оказался живым!» Мне повезло, что мой папа оказался живым! Меня бы тоже не было…

Паршикова Валентина Михайловна

Родилась «проездом», в первый военный год…

Рассказчица: Валентина Михайловна Паршикова.
Собеседник: Екатерина Ойнас.
Дата интервью: 13 марта 2023 года.

Вы, пожалуйста, представьтесь, ваше полное имя.

Паршикова Валентина Михайловна. Год рождения 1941-й, в феврале, т.е. война уже началась. Родилась я «проездом».

Расскажите, где вы родились.

Все мои родственники, мама моя, жили в Белгороде, который сейчас бомбят. Там мы жили. Бабушка с дедушкой у нас были раскулачены. Они жили в Московской области ― станция Апрелевка, Крёкшино. Раскулачены, не знаю, по какому принципу: кто-то кому-то не понравился, потому что богатства у них никакого не было, был свой домик. Бабушка была в прислугах у помещицы, а дед славился на всю округу как шорник – шил хомуты.

С кожей работал?

Да. Я девочкой очень боялась заходить в этот маленький сарайчик: входил, садился. Фартук у него был кожаный, во рту какие-то… то, что забивал (в обувь ― ред.). Везде вокруг висело что-то… Я боялась – всё тёмное, страшное, света не было там.

Сколько вам лет было, когда вы там оказались? Вы ездили к бабушке и дедушке?

Да. Это уже было после войны. Не знаю, зачем они перемещались куда-то, ехали. Попали они в Брянскую область, потом ближе к Прибалтике, станция Навля ― там я родилась. Я «проездом» родилась. Не знаю, куда они ехали. Ехали, бабушка, дед, который был раскулачен, у которого всё отобрали. Домик отобрали, позднее в этом домике был детский садик. А им дали комнатёнку ― туда я приезжала девочкой.

Это в Подмосковье уже был их дом?

Нет. В Подмосковье я ещё не была. Я из Белгорода. Мой отец вернулся с фронта. Он работал начальником планового отдела крупного треста в Белгороде, потом переехал в Курск. Вот уже из Курска я поехала поступать. Школу в Курске окончила, и мы, четыре девочки, приехали поступать в Москву. В первый год мы не поступили. Не все в Москве поступали. Одна девочка поступала в Харькове, две в политех. Мы никуда не поступили и пришли как хорошие девочки. Родители нами не занимались. Хотя я потом узнала, что у нас были проектные институты, можно было копировщицами пойти: почерки у нас хорошие были, всё-таки мы кончили школу замечательно. Только к тем порам, когда мы кончили… 41-й год рождения идёт по эксперименту: у нас была школа, совмещённая с мальчиками, ― один год мы прихватили.

До этого было раздельное обучение? До какого класса?

Я застала один класс только. Мы приехали из Белгорода, я поступила в курскую школу. Один год раздельно учились, потом нас объединили. Один год было платное обучение, один год мы платили: в переводе на наши деньги то ли 8 рублей, то ли 18, сейчас точно не помню.

Это какой год?

Если я школу кончила в 1958 году, минус десять лет ― 1948 год.

Первый класс ваши родители оплачивали обучение в школе? В Белгороде?

Нет, уже в Курске. Белгород не помню, потому что был первый класс.

О белгородских родных надо рассказать (это со стороны отца я рассказала). В Белгороде к нам тоже были… в школе называли нас, что мы репрессированные. Я говорю: мы не репрессированные, а раскулаченные. Наш дед ― моей мамы отец ― содержал каретное производство в самом Белгороде. Он был каретник. У моей мамы были сёстры, их было четверо или пятеро детей.

В цилиндре и в белых перчатках

Вы с тётками потом не общались, с сёстрами матери?

Общались, но очень мало. Дед каретник, ходил в цилиндре, белых перчатках, с тростью.

Это выход в город, если отдыхать?

Да. Сам-то он не делал (кареты ― ред.), я думаю, у него были рабочие, наверное.

Вы догадываетесь или были рассказы?

Нет. Он умер, дети были погодки все, самой маленькой был годик. Он умер, когда войны ещё не было.

В 1920-е, 1930-е?

Да.

Как их судьба складывалась, мамина судьба?

Это на пять часов рассказывать! Осталась одна бабушка с пятью детьми, все девочки. Я помню, мне мои уже сёстры показывали фотографии моей бабушки Елены Ивановны. Фотография на жёсткой основе, на картонке, на коричневом фоне, бабушка сидит: у неё платье с пуфами, декольте (кстати, моя мама и бабушка очень похожи), причёска ― пробор, букли были. Графиня есть графиня! Но её не приняла семья Ивана, который каретник был.

По какой причине?

Никто не знает.

Эта фотография, которую вы описываете, она есть?

Нет. Когда в очередной раз мы приехали в Белгород уже в наши дни, я просила: «Фотографии Елены Ивановны покажите». ― «А эту фотографию забрала младшая тётка, Александра Ивановна». И она её не сохранила.

Фамилия у бабушки какая была?

Девичья фамилия Уварова. Почему мои дети взяли её девичью фамилию, Уваровы они. Я осталась со старой. Всегда есть желание поменять фамилию. В крайнем случае, говорю, на могиле не пишите фамилию, напишите: «Раба божия Валентина, помолитесь обо мне», ― вот и всё.

Бабушка была какого сословия?

Писали они: мещане. Дом у них не отобрали. Почему, мы не знаем.

Где находился дом?

В центральной части Белгорода, напротив школы, в которую я пошла в первый класс. Храм разрушенный, вокруг частные дома.

Вы там жили, в этом доме бабушки и дедушки?

Да, некоторое время там жили.

В каком составе была семья?

Тётя Вера была, у неё было уже четверо детей. Тётя Нина, я её не видела ни разу, но несколько раз переписывались, она где-то в Прокопьевске жила. Тётя Люба, у них не было детей. У тёти Веры было четверо, мои двоюродные, мы с ними общаемся, они в Белгороде. И тётя Шура, которая потеряла фотографию, у неё во время войны родился сынок, но он заболел и умер.

Мы вспоминаем, как к нам в дом пришла тётя Нюша во время Отечественной войны. У неё было четверо детей. Как нам рассказывали сёстры, она была двоюродной сестрой нашего каретника. Нет, её муж, этой тёти Нюши, был двоюродным братом нашего каретника Ивана. Во время войны Отечественной она приехала к нам. Сын её был у белогвардейцев, в 1914 году, он, видно, приехал в Белгород, хотел попасть к матери, за ним гонялись, он спрятался за разрушенный храм, и там его убили. Мы его никто не видели, звали его Александром.

У Нюши были ещё Галя, Лёля, старшая была Нина, в общем, у неё было четверо детей. Они к нам во время войны как беженцы приехали в Белгород и жили в этом доме. Дом был в три окна. Была парадная ― несколько таких парадных я в Коломне видела. Это не усадьба была, а огород, фруктовые были только смородина, малина, деревьев крупных я не помню.

Этот дом сохранился?

Мы съездили на это место, но, конечно, его нет. Стали застраивать. Школа осталась. Поздно вечером ходили, смотрели. Там 9-этажный дом стоит на этом месте. Часть участка нашего пожарное депо оттяпало, теперь пожарное депо на половине участка. Никто не посмотрел, что живёт многодетная мать! Это уже я родилась. Я в школу-то пошла в Белгороде.

Стена рухнула на место, где играли дети…

Однажды в этом доме… Все детки тогда уже подросли, уже Люся родилась, тётя Вера разведена была с мужем ― он у неё в кавалерии служил, к казачеству какое-то, по-моему, отношение имел… Тётя Вера ушла по своим делам, она не работала ― было много детей, огородом жила, как-то перебивалась, алиментов не было никаких от папы. Иногда он заезжал, так после него через девять месяцев появлялись дети, это все были его дети! Никита посещал тётю Веру… Люся была среди них старшая, мама ей говорила: «Смотри за остальными детьми». Это были Люся, Лена, Татьяна… забыла… вспомню, скажу. И падает стена дома, кирпичная, старая, дом ведь старый был. Падает кирпичная стена там, где куча песка была, где играли дети. Люся говорит: «Не передать, как я бежала к ним!» А мама была суровая, не разбиралась, кто прав, кто виноват, кто на кого жаловался, она в кучку всех собирала, всем по попе надавала: разбирайтесь сами, не деритесь ― и всё. Был уже где-то октябрь, утром уже было холодно. Стена упала на эту песочницу. «Я когда бежала туда, ― Люся рассказывала мне, ― было только в мыслях: меня мать убьёт теперь! Там дети». Она думала, что всех накрыло. А они сидят. Как возились в песочнице, куличики делали, случайно буквально отошли чуть в сторону от кучи. Они сидят, смотрят: куча ― и стена на ней лежит. Мама их приходит с рынка, думает, что делать. Они своими силами ставили эту стену, все кирпичи таскали и всё такое прочее. Такой дом был, потом снесли.

Началась война, к нам пришла как беженка тётя Нюша. Род был общий, но она была пообразованнее наших, она устроилась в исполком в бухгалтерию. И сообразила очень хорошо. Я только помню, когда выходила в огород… (Хочу отметить, что питались очень скудно: когда ни спроси, мы всегда хотели есть; это уже была война.) Мы все в огородах возились. На улице нашей покрытия не было, был песок, по песку все ходили. Там можно было играть, машин было очень мало. Никто не знал, первая я всем сказала: «А что там тётя Нюша забор поставили?» Они выходят ― а там забор стоит. «Ты чего, Анна Ивановна, забор поставила?» ― «А это моя земля». Только здесь мы узнали: она потихонечку документы на полдома оформила в свою собственность. Когда мы жили, в ту половину была дверь, и одеяло отгораживало, мы туда уже не ходили, нас туда уже не пускали. Я-то захаживала к тёте Нюше. Я слышала, как тётя Вера кричит: «Я пойду в исполком, расскажу, что твой Сашка был белогвардейцем!» Конечно, она никуда не пошла, пошумела только.

Пленным кричали: «Предатели!»

Как встретили окончание войны, Победу, помните этот день? Вам было четыре годика, наверное? Воспоминание сохранились про этот день?

К этим мы уже не вернулись, мы только заезжали в ту комнату, которую дали в Апрелевке этому шорнику. Уже там мы не появлялись.

Победу встретили ещё в Белгороде?

Да. Я тоже девочкой бегала к железнодорожному вокзалу. Там сейчас памятник какому-то полководцу стоит. Ехали поезда, в них пленные из лагерей в полосатых одеждах, ехали наши освобождённые воины. Как кричали наши люди! «Предатели! Вы все сдавались!» То ли это какая-то организация была… Девочкой я, помню, говорила: «А что они все кричат?» Поезд пролетает, не останавливается. Расписания не было, никто не говорил, когда будут поезда, ходили на всякий случай: может, поезд остановится, может, мой приедет, какие знакомые… Это я слышала, таким образом наше население встречало освобождённых из концлагерей в полосатых одеждах. Вагоны были как свинарники, товарняки, внутри пустые, они стояли друг к дружке. Открывали, растягивали ворота ― и все выглядывали, друг за дружкой, смотрели: может, кто-то из Белгорода, мало ли кто перемещался во время войны.

Как вы на это смотрели как ребёнок?

С ужасом, я плакала даже. Мне их было жалко. Показывали в фильмах, что еду передают. А эти проезжают ― им никто ни корки хлеба не давал, ничего. Камнями кидали в них.

Этот момент победы и окончания войны вы помните, с какими чувствами люди встречали?

Это мы с нищими помещиками, как я говорила, в Апрелевке, это они в Брянскую область зачем-то приехали. Это я родилась в Навле, потом уже приехали в Белгород. Во время войны они куда-то ехали: дед шорник, жена его Нина Никоноровна, моя мама, и я, грудничок, была у неё на руках. И во время пути моя мама заболевает тифом. Мы останавливались в деревушке, видно, там она заразилась… Дед с бабкой оставляют меня у какой-то женщины в сельской местности, а дальше едут своим путём. Они убегали, очень им не нравилось, что у них всё отобрали, отобрали-то такое… помещиками они не были, у них был свой огородик, дети сами всё сажали. Четверо детей у них было, все мальчики.

Как ваша судьба складывалось, вас оставили на чужих руках?

Мама потом их догоняла, она к ним ехала, их искала, соединилась, а потом от них уехала, вернулась со мной в Белгород. Я помню, как мы ждали, что отец должен вернуться. Он дошёл до Польши.

Кукол совсем не было, кукла у меня была ― где-то на помойке нашли, руки-ноги связали верёвочками. Я куклу держу и, как только скрипнет в доме дверь, поворачиваюсь ― думаю, что отец сейчас войдёт и скажет: «Кто это с куклой сидит?» Речь даже выучила, которую ему сказать. Так он не пришёл в течение двух лет. Не знаю, говорить об этом или нет…

Я родилась в 1941 году, а в Апрелевке родилась девочка в 1942 году. Мой отец навещал в Апрелевке ― там у него родилась дочь. Т.е. у меня есть сводная сестра. С ней не поддерживаю отношения, езжу туда узнать, живы дядьки или нет. У них было четыре сына: мой отец, Михаил, старший был, Сергей, Иван, который пошёл добровольцем и без вести пропал, и Николай, которому во время войны было 14 лет (после войны он к нам приехал, потом служил в армии в Маньчжурии, почему-то восемь лет). У Сергея трое детей в Апрелевке. Сейчас у них уже внуки. Все сыновья умерли, это колено всё уже поумирало. Да, они после войны бродили-бродили и всё-таки вернулись в свою деревню Крёкшино. Потом переехали в Апрелевку, там уже доживали. К нам приезжали в Курск. Там ничего интересного.

Негр в коридоре

Чем отметились школьные годы? Как вам училось, как было настроение в то время?

Училась в самой обыкновенной школе. Помню, что были любимчики в школе, тогда после войны военные, в военной форме всё ходили. Учителя к ним, конечно, относились… и к детям.

Учителя бывшие военные?

Нет, обыкновенные учителя были наши. Кто из армии вернулись, они в форме ходили, к ним совсем другое было отношение. У нас в Белгороде жили четыре женщины, пятеро детей, а если ещё считать эту тётю Нюшу… Но те девочки были постарше, они уехали в Харьков, в университет поступили, были склонны к математике. Их потомки сейчас в Киеве колупаются. В Харьковский университет они поступили.

В Курске как вы жили?

В Курске отец был начальником планового отдела треста. Специального образования, диплома у него не было. Вот интересно, а то потом забуду: чтобы поступить, они шли как раскулаченные, им никуда не давали, они могли только в техникум. Но Иван учился в индустриальном институте. Как он туда попал, мы не знаем (это который погиб, он пошёл добровольцем). Отношение к ним и их детям было, что они раскулаченные: «О! Это ж кулаки!» А какие раскулаченные: когда был урожай, они не успевали собирать, они местных алкашей нанимали, самогон им наливали, они им убирали всё это ― они же потом и раскулачивали. Отобрали хомуты, дратву, шила специальные: куда завернуть, выдернуть, с штучками, страшно было смотреть, ножи, не ножи, непонятно что… Ну отобрали всё! Дали комнату, там был стол, кровать. Дядя Коля туда приходил, он ещё не был женатым. Потом он женился. Из жизни ушёл, он уже был мужем любовницы моего отца, у которого… в общем, там было четверо. Две сестры были женаты на трёх братьях. Такая судьба. Отец не вернулся, пришёл только через два года к нам. Потому что он приехал не к своей законной жене, а остановился в Подмосковье, у своих родителей, там, наверное, была эта женщина, у неё уже ребёнок был. Он не сдал оружие после демобилизации ― два года дали за это, отсидел два года за это. Мы с мамой ездили к нему. В таком же вагоне ездили, в которых заключённых возили. Сидели на лавочках. Мы приехали, он с работы пришёл. Высокий был, у него был рост 1,8 метра, был худой, высокий, волосы были белые, светлые, выгоревшие на солнце. Они с каких-то работ шли. Мы один раз съездили.

Куда ездили, не помните?

Нет. Прежде чем поезд приехал в эту деревушку, мы прошли некоторое время пешком, надо было где-то переночевать. Мы обратились к одной женщине, объяснили, что у нас в заключении отец сидит. «Оставайтесь, ночуйте». Она нам корыто поставила с дороги, мы искупались, легли спать. Я как сейчас помню: вышла в коридор и обомлела от страха ― в коридоре стоит негр! А это была такая большая кукла-негр. Я, помню, зашла, вся дрожу, говорю маме, что там негр сидит… Ну ладно, легли мы спать. Утром встали, хозяйка нам чай любезно поставила, мы перекусили. Оделись, выходим, пришли туда. Пока сели, открываем чемодан (что-то надо было положить) ― та, у которой мы остановились, у нас вещи ополовинила. Мы посмотрели: ну что, назад возвращаться? Да бог с ней, не будем, нам сейчас повидаться надо, нам час дадут, и назад уезжать надо. Вот так доброе дело сделали…

По радио выступала ― как самая грамотная!

В Курске вы окончили полную школу?

Я закончила 10 классов.

Помните момент, когда пришлось выбирать, чем дальше заниматься? Кто определял, вы или мама? Папа к тому времени жив был?

Он был жив, он умер, когда я уже поступила в МИСИ. Тогда вышло постановление (я уже говорила, что было платное обучение и ещё один эксперимент), только мы кончили ― отменили медали.

Это 1958 год?

Да.

А вы шли на медаль?

Да. Был Дом крестьянина ― не коммуналка, но что-то похожее. Надо мной подружка жила, Алиса, она получила медаль, поступила в мединститут в наш в Курске. Сейчас они в Киеве поумирали, муж профессор был, сын живёт там с семьёй, боюсь даже позвонить, всё прослушивается, придут к нему: «Москали тебе звонили», ― и расстреляют…

Вам не дали медаль? Отменили систему?

Да. Мне надо было Конституцию пересдать, чтобы серебряную получить. В общем, нам ничего не дали.

Поступали на общих основаниях?

Нет. Родители не подсказали. Ирка Ходолей поступала в стоматологический, тоже не поступила. В общем, никто не поступил. У неё отец преподавал теплотехнику в строительном техникуме. Там был подготовительный курс. Не знаю, что мы туда попёрлись, куда-то ещё даже и не сообразили… Появилось постановление, что производственники, отработав два года после школы, идут вне конкурса. Мы после этих фиаско, когда никуда не поступили, решили поступить на подготовительные курсы, два года ходили. Работать надо где-то, чтобы был стаж. Нам в школе сказали: «Идите в горком комсомола». Мы туда пришли, и нам дали направление на обувную фабрику. Так что мы были рабочими! Когда мой начальник цеха узнал, что я поступила в Москве: «Ой, как хорошо, будет у нас свой специалист!» Я: «Почему думаешь, что будет наш специалист? Я поступила в инженерно-строительный». – «Как!? Ты уже все операции прошла! Уже всё знаешь!» Меня избрали как самую образованную, с 10 классами. А представляете, какие рабочие были, с каким образованием!

Вы за два года освоили всю технологическую цепочку?

Конвейер. Сначала модельный цех, такая большая обувь, а потом детскую обувь. Я была на сушке: прокручу, потом всё поставлю, с конвейера всё соберу, пойду к кому-нибудь помогу.

Сколько работали часов в день?

Восемь.

Это тяжело было?

Я как-то этого не чувствовала. Работали кроме меня ещё не поступившие. Так мы вляпались в лишние три года. После школы летний период наступает, вступительные экзамены, мы едем, не сговариваясь, с девчонками, с которыми были в одном классе, со мной были четверо, едем поступать в строительный. Не сообразили, что можно было бы в пищевой, торговый, ещё куда-нибудь… Родители просто не занимались: куда хотите, туда и поступайте. Мы курсы в градостроительном техникуме прошли.

На обувной фабрике я, как самая грамотная, даже по радио выступала!

«Такие были наивные!..»

Бегала за водой ― у нас же все условия были на улице в Курске, назывался Дом колхозника. Начальник планового отдела в таких условиях жил, бухгалтер, дочка которой, моя подружка, надо мной жила, в таких условиях. Чтобы у кого-то были квартиры!.. Это я потом узнала, что есть дом кагэбэшников, там все кагэбэшники жили.

Про Дом крестьянина расскажите.

Рассказывать надо очень много! Воды не было, под окном колонка была. Туалет на улице. Мылись в корыте. Однажды мама мылась в корыте, без стука дверь открыл сосед: «Надь!..» ― ей говорит, а она в корыте стоит обнажённая, на крючок не закрыла!

Это коммуналка считалась?

В одной ячейке были две квартиры. Были газовые плиты, умывальники. В баню ходили. Коммуналка. Ванны не было, туалета не было. Общая кухня.

Вы с кем жили в этой комнате?

Отец, мама. Потом приехала его мама ― отца моего родители приехали, которых раскулачивали (шорник и которая у помещиков прислугой ходила).

Они потом с вами жили?

Да. Дед умер, когда я училась в 9 классе, школу я ещё не окончила. Отец умер, когда я поступала в МИСИ. Не знаю, зачем я выписалась… У нас студгородок был, мы там вступительный экзамен сдавали. Когда надо было уезжать, мы спросили, прошли или нет. Приёмная комиссия: «У вас одни “пятёрки”, вы уже зачислены». Поехали за вещами, я взяла и выписалась (девчонки все трое не выписывались) из общежития, где мы сдавали экзамены. И я попала за город, в Ашукинскую (станция по Ярославской ж/д дороге) год ездила – вот мука была! Кошмар…

Когда вы стали студенткой, вам не восстановили общежитие?

Нет. Уже приехали те, кто там жили.

Как вас Москва встретила?

Интересно! Мы прямо с вокзала с чемоданами поехали в институт подавать заявление. Стоим на Разгуляе. Магазинчик молочный, булочная рядом, за углом какая-то улочка, сейчас там муниципалитет… Стоим, поставили чемоданы, улочка метров пять. Смотрим, какой адрес, достали свои бумажки: где же этот дом? Проходит женщина, мы говорим: «Вы не подскажете, где такой-то дом?» – «А что вам там надо?» – «Строительный институт». Она рукой так картинно показывает: «А вот он на вас смотрит!» Мы стоим прямо перед ним! Такие мы серые приехали с периферии. Потом сдали документы, решили перекусить. Нам родители давали такие помидоры в Курске, со своих огородов, мы на подоконнике разложили. Идёт сотрудница института: «Ой, девочки, вы где такие помидоры взяли!?» А мы в один голос четверо: «В Курске!» Такие были наивные!..

Это вы сейчас смотрите на себя как на наивных?

Просто такие были. Столицу мы и не видели. Нам сказали досдать свои анализы, наши не годятся. Мы вышли ― у нас ни бутылочек, ничего нет. Как нам анализы сдать? Ирка Ходолей (она сейчас умерла, отец которой преподавал в техникуме, она в Риге проработала, двое сыновей у неё) говорит: «Вы на меня не обижайтесь, у меня с почками и со всем в порядке, но анализы могут быть ваши плохими!» А мы трое сходили в туалет, как сдали экзамены. Что ж делать? Надо прогуляться, водички попить. В общем, вот такие мы пришли… Приехали без родителей, нас никто не привозил, сами кувыркались…

Экзамены. По Маяковскому я писала четыре раза сочинение: первое ― в школе, второе ― на подготовительных курсах, одних и вторых, два года, и на вступительном экзамене. Всё наизусть, все его стихи!

Мы сдавали математику, физику, сочинение. Не знаю, почему на наш факультет рисунок не сдавали. Так бы я туда не пошла бы, я же не рисующая. А там пришлось, да.

Как вы поступали?

В приёмную комиссию сдали документы. Когда повесили списки зачисленных, мы уже приехали с вещами, ещё в общежитие не дали нам направление: «Посмотрите в списке, где вы, чтобы нам определиться». В приёмной комиссии был комсорг всего факультета Давидянц, домой в летний период не уезжал и всегда помогал девчонкам в приёмной комиссии. Я поступала на ПГС ― промышленное и гражданское строительство. Отец был в плановом отделе треста. Ну куда я могла пойти? В строительный, наверное! Теплоснабжение ― Ирка поступала. Одна девочка, Генриетта, была на устной математике, потом письменной, она два «шара» сразу получила и уехала. Любаша поступала на градостроительство. Я не знала, что такое градостроительство. Теплоснабжение ― понятно, канализация ― понятно.

В институте. Прихожу, смотрим списки. Ирка есть. У меня фамилия на букву «П», я в конце списка. Впереди списка Любаша на градостроительный факультет есть в списках. Все списки и факультеты я пролистала вместе с девчонками, у меня уже истерика начинается: мне же сказали, что я тоже поступила, а меня же нигде нет! Пришли в деканат: «Что ревёте? Какие были вступительные отметки? Как вы могли не поступить с такими вступительными отметками?» Пошли опять к этому списку, который на стенке висит. «А это что? Чья фамилия?» ― «Моя… А почему я на градостроительном, я же на ПГС поступала?» ― «Будут отчислять ― всегда отчисляют, ― переведётесь, семестр первый пройдёт, и переведётесь». Так я осталась на градостроительном.

Так его и закончили?

Да. Была Людка Федулова, мы ей говорили: «Зачем тебе механический!» Она: «Нет, я переведусь!» Так в первый семестр и перешла к механикам. Такая девчонка! Она нам пробки вставляла, что-то ремонтировала, когда в Ашукинской жили. «Люб, что-то не горит». ― «Щас!» Что-то раскрутит, проводки соединит ― всё! Лекцию читает профессор Андрей Евгеньевич Страментов, всемирно известный, много за границей жил, преподавал у нас городское строительство ― главный профильный предмет. Мы его послушали. Люба так и осталась, ей всё равно, что этот, что этот. Писала заявление на градостроительный. Сети что ли будут строить? Такое отношение. Мы совершенно ничего не знали. А я хотела переводиться, а потом отчислили кого-то ― нет, я не пойду.

Впечатлились лекцией профессора?

Качеством, как он читал. Он показывал слайды, где он был, как начинается проектирование, принципы города. Что такое город, я только там поняла. Все курсовые проекты были, мы сделали схему города. В проектировании было две стадии. Стадия ПДП ― проект детальной планировки ― основные моменты решались: какое тяготение, какая промышленность в городе, где жилой сектор. Это всё разграничение, все расчёты ― это мы делали. Потом уже по курсовым проектам делали часть города ― микрорайон со всеми его расчётами, всеми сетями. Потом объём был: помню, детский сад, он самый простой. Во дворе МИСИ стоял Институт типовых проектов. Сейчас бы такой институт поставили, я бы половину содрала, перерисовала там. Приходили, смотрели и сдавали. Никто нам не подсказал, что можно списать. До нас не доходило!

На распределение все женатые пришли

Зачем-то у нас была высшая математика, физика, немецкий, химия. Было столько нам ненужного, непонятно, зачем это.

Вам это в жизни никак не пригодилось?

Нет.

Даже с точки зрения кругозора было лишнее?

Это было лишнее. Как нас распределили. Моя подружка институтская тоже в Коломну была распределена, но не поехала, в Моспроекте осталась потихонечку, потому что у нас мест не было на выезд, нам открытым текстом в деканате объявили: кто как может, делайте себе прописки ― нам некуда вас распределять, всё в Москве. Мы же приезжие, у нас нет прописки. Подружка моя в Хотьково, она в Моспроекте осталась.

У кого московская и подмосковная прописки, остались?

Мальчики все женатые, все со штампами пришли! Все-все-все!

Какое соотношение было мальчиков и девочек?

Девочек было больше. У нас была специализация «Проектная планировка и застройка городов» ― моя специализация. Вторая ― «Мосты и тоннели», там было больше мальчиков. Рисующие или те, кто хотел дальше поступать учиться, ― на планировке и застройке городов. Такая была специализация. Мосты и тоннели был первый факультет, последний был выпуск. Планировка и застройка городов ещё года два продержалась. Дочка ещё училась на этом факультете, поступила по моим стопам.

Как вы сейчас оцениваете, хорошего уровня было образование в МИСИ, довольны ли вы?

Нас не знакомили… как сейчас СНиПы, а тогда был только ПИН, я об этом узнала, когда приехала на работу (планировка сельских населённых мест). Только появилась какая-то литература ― я ноги в руки и бежала в магазин и приобретала всё, у меня своя хорошая техническая библиотека. Сколько я могла, приобретала.

Институтской библиотеки было недостаточно?

В институте была библиотека, но по градостроительству там было очень мало. Там было: железобетон, механика, механика грунтов, геодезия, геология ― мы это всё проходили на нашем факультете. С геодезией всё время мы работали, это съёмки. Последние восемь лет я работала здесь главным инженером, в институте, это частная контора, я уже 15 лет не работаю, больше… Там молодые специалисты приезжали, я им говорила: «Девочки, обязательно посмотрите геологию, исходные данные». Смотрю ― не смотрят. «Ну почему вы не смотрите ничего? Это нужно всё!» ― «Да что мне нужно? Мне по Генплану это надо, это, это, это…» Я говорю: «Сейчас посмотришь, как будет нужно, когда смежники будут делать канализацию. Посмотришь, что ты отметку так дала, что у тебя дом не канализуется. А у тебя уже все подразделения сделали свои разделы. Им что ― бесплатно переделывать? Да тебя загрызут!» ― «Да ладно!» Никак. Они как сейчас учатся? Они не скрывают, говорят, что в зачётке 500 рублей оставляла и клала преподавателю на стол.

Как вы распределились к Коломну?

Мест на выезд почти не было. В Коломне тогда, в 1965 году, было Ремстройуправление, Кузьмин туда пошёл, какой-то ещё мальчишка с нашего курса. Кстати, тогда в стране было разделение на школьников и производственников, так и появился поток производственников и школьников: кто школу закончил, сразу поступил (это школьники), а мы ― не поступившие никуда после школы ― должны были где-то работать до следующего лета (производственники). Вот я ещё два года работала на обувной фабрике. Меня начальник цеха журил: мол, ты бы институт или техникум закончила и вернулась бы назад на фабрику работать. Был у нас в Курске ещё техникум, после которого девчонки-дизайнеры рисовали модели обуви.

Так вот. Мест на выезд почти не было. Мальчики все пришли на распределение женатыми, все со штампами (фиктивно, не фиктивно ― все мы знали). И мы, иногородние. Был у нас преподаватель ― профессор Лунц, он вёл у нас ещё и дипломное проектирование. Как-то он к нам с моей подружкой расположился, может, потому что добросовестные были: компьютеров не было, всё руками, были огромнейшие подрамники, мы их отмывали, на них рисовали ― всё это было вручную. Он давал нам рекомендацию в аспирантуру, нам с Веркой.

Не захотели?

Обстоятельства… Я сейчас встречаюсь с девочкой, которая такого же возраста, она из Алма-Аты, она туда вернулась после распределения. Она пыталась поступать ― это было бесполезно. Полный вестибюль был чёрных (кавказцев), они целыми кланами присутствовали, в деканат заходили ― пришли сдавать экзамен в аспирантуру ― за руку со всем деканатом здоровались, им все знакомые. А меня только так посмотрели, послушали… Я могла бы сразу поступать, открепилась бы от Коломны и стала поступать. Но некуда мне ехать. Мне с Борисовым, бурятом, говорили: «Поезжайте в Якутск». Он мальчик такой хороший, перспективный, учился хорошо. А мне зачем в Бурятию, Якутск? Нет, не поеду, постою за дверью. Опять выковыривают какое-то место ― нет, не поеду. «Давайте вас в Курск, к маме». ― «Нет! Ни за что!»

Почему?

Я там просто была не нужна, там свои уже дела были.

Диплом ― вантовый мост в Воскресенске

У нас в Москве институт Мосинжпроект, на Калужской, куда я была распределена. У нас был преподаватель по зелёному строительству, у него был друг ― главный архитектор этого Мосинжпроекта, он к нему обратился: «Есть вакансии какие-нибудь? Хотя бы двух девчонок пристрой, чтобы они были распределены, а здесь мы посмотрим, в какую мастерскую будет нужно». Мы тогда ещё не знали, что Коломна. И они нам сделали распределение: Мосинжпроект, город Коломна (это Заков уже созвонился, где нужны такие специалисты), сектор Жуковского филиала. Это не сама проектная мастерская, а сектор. Вот мы нахлебались! Какие у нас были объекты!.. Придёшь с работы и плачешь в подушку: «Уеду, уеду! Буду поступать…»

Это уже в Коломне вы плакали?

Уже в Коломне. Дали мне объект.

Расскажите, как вы приехали.

Как мы ехали… Подъёмные деньги не дали, потому что это область. Карман у меня пустой. (Какие подъёмные ― электрички ходят! Если поезд шёл бы в какой-то город, то да, а это нет.) Вмешалась Лидия Петровна, конструктор, она меня защитила: девчонка приехала ― ни денег нет, ничего, одно койко-место ― и то было занято. Там женщина была, мать-одиночка, она родила девочку и уехала на время, маме ребёнка отвозить. Это койко-место было свободно, я на него (она добровольно не выписывалась).

В каком месте Коломны? Это какой год?

Трамвайное депо. Это 1965 год.

Расскажите про первую встречу с Коломной. Вы сели на электричку?

Да. Я выписалась из общежития в Москве, жизнь меня не научила… Я даже не могла подумать, что могу вернуться обратно. Мне вернуться-то некуда, я оттуда ушла уже, ключи сдала. Чемодан с книгами, кое-чего перекусить ― и сажусь в электричку на Казанском вокзале. Еду-еду, еду-еду. Проезжаю Воскресенск. А Воскресенск для меня тоже памятный город: у меня был диплом по Воскресенску. Мы с подружкой ездили, материалы собирали. У неё была реконструкция парка Лажечникова с бобслеем: надо было, чтобы обязательно планировочная была тема и что-то по объёму. Я себе выбрала такой объём, что потом только сидела и думала, что я не пройду защиту. У меня был парк в пойме Москвы-реки, где Новлянский микрорайон построен, тогда его не было. Я спроектировала конструкцию моста, за основу взяла мост в Кёльне, у нас вантовых мостов не было тогда, мостостроительство тогда было вообще недоразвито, литературы нет никакой. По железобетону у меня консультант и по металлическим конструкциям. У меня было два диплома. Этот мост… я прокляла всё на свете! Там нельзя было рассчитать эту ванту, пока не рассчитаешь вот эту! Эти бычки не сделаешь, пока эти два бычка не сделаешь! Я металась. Мне говорили: вот вы выбрали тему! А мне что делать? Время, скоро защита!

Это ваша была идея кёльнский мост посадить в Воскресенск?

Другого не было. Я увидела картинку просто: проезжая часть и железки висят, ванты, эти бычки. Я думала, что это так просто.

Это прекрасно! Что получилось в итоге?

Что получилось. Подписывала я проект. Архитектор-консультант, железобетонщик Казаков, такой строгий был. Он: «Как так! Вот этот расчёт на следующее занятие и вот этот расчёт». А расчётов тоже нет. Пролистала толстую книгу по железобетону ― нет мостов. Где содрать? Я как груз висела на педагогах. Они тоже со мной вместе: «Ну выбрали! Ладно, интересная работа, давайте доделаем это. А ещё это, это…» Преподаватель по металлоконструкции был такой скромный, он не мог против Казакова, тот: «Лучше ванты твои не посчитаем, а посчитаем вот это». Так мы промучились.

Защитились?

До защиты надо было ещё что-то принести. Надо подписывать к защите планировочный лист. Сама планировка арки уже сделана, она занимала шесть планшетов. Планшеты метр на метр. Вот так всё сворачивалось. Отмыли, сидели ночью, всё точечками озеленение показывали, кафешку поставила, ещё что-то в пойме для отдыха, что не сделали. Построили только мост, который упал потом. Говорю: «Наверное, по моим расчётам!»

Это уже не ваш мост был?

Я пошутила, что по моим расчётам студенческим. Был мост, он был очень нагружен: сельхозработы в Новлянске, туда шли военные, солдат туда гонялиы. На любом мосту надо менять шаг, в ногу идти нельзя. В общем, мост упал Новлянский, его восстанавливали. Хотела съездить, до сих пор не съездила.

На защите. Это первая защита. Как я могла попасть бы в Воскресенск. Приехал архитектор Андреичев, архитектор химкомбината. Он поучаствовал в нашей защите и во всеуслышание на нашей защите говорит: «На нашем факультете такого ещё не было». Он приглашает нас с подружками на работу в Воскресенск. Перед тем, как сюда приехать, съездили в Жуковский филиал, чтоб нам в сектор не попасть. Наш проект увезли на защите, там фотографировали. Потом мы в Воскресенск съездили, там маленький отдел, посмотрели, какие проекты делать ― там не градостроительное совершенно, а реконструкция завода, совсем не наше. Мы приехали в Жуковский филиал. Там был суровый такой начальник, Орлов: «Куда распределили, туда и езжайте». Он даже с нами разговаривать не захотел. Жена этого Орлова, мы потом уже узнали, Ирина Архипова ― певица знаменитая, архитектор по образованию, она с ним там работала. Говорят, ох, он её гонял! Она не собиралась быть архитектором.

Коломна встретила лужей

Давайте дальше. Воскресенск вы проехали…

Я спрашиваю у соседей по купе в электричке: «Когда же Коломна?» ― «Ещё сидите». Приезжаю: «Где выходить?» Кто говорит: «Выходите в Голутвине». А мне в Коломну распределение написано! Я не могла понять, что это станция. Кто говорит: «Не слушай девочка, выходи в Коломне и там дойдёшь». Трамвайного кольца не было ещё (соединяющего станцию Коломна с городом ― ред.). Потом кто-то умный сказал, что сейчас будет Голутвин: «Выходи, там сядешь на трамвай». Я сижу и думаю: наверное, средний город, раз трамвай ходит, транспорт есть, не только пешком ходить, наверное, ничего. Вот так встретила меня Коломна.

Вы вышли всё-таки в Голутвине?

Да. И хорошо! А то пёхом бы шла до проспекта Кирова, который, кого ни спрошу, никто не знает, где. Дай, думаю, зайду на почту, спрошу, там, наверное, знают. Кто-то мне, наверное, подсказал: «Езжайте до площади Советской, там выйдете». Когда пришла на место, подумала: зачем мне надо было выходить-то, когда организация ― вот она. Трамвайное депо, во дворы вошёл, дом, где моё койко-место, рядом стоит.

Что это за дом был?

Это был жилой дом, встроенное подвальное помещение ― это контора, этот сектор, на Кирова, 14.

Сейчас стоит этот дом?

Да. Встретила меня Коломна, к которой мы потом вернёмся, потому что с проектом будет связано, огромной лужей перед станцией, потому что дождь прошёл недавно (там всё время лужи стояли). Я с этим чемоданом. В горку подняться. Трансагентства не было, которое снесли сейчас, новое построили. Были одни частные дома. Окский проспект застроен пятиэтажными кирпичными домами, и тут больше ничего. Там были, спиной к станции если встать, по левую руку был микрорайон 31 ― всё частное, домишки ― глядеть не на что. Я смотрю: «Где город-то?» По эту сторону тоже частные дома. Стоял только двухэтажный продовольственный магазин. За этим склады непонятно какие. Вот я иду, и кто-то подсказал, что до Кирова на трамвае надо ехать. Наконец-то я нашла свою организацию. Захожу: так и так, я по направлению. Вызывают архитектора: молодой специалист приехал. «Ой, а у нас комната занята, не освобождают». – «Ничего, она пока в отъезде, пока туда поселим». Что это из себя представляло? Это были какие-то две комнаты: секретарь и кабинет начальника. Что у них там было с канализацией? Везде летала мошка и запах был, в полуподвале. Но потом мы переехали в одно здание, потом в другое, теперь на Дзержинке (ул. Дзержинского ― ред.) наше здание двухэтажное. Трёхкомнатная квартира в доме рядом была выделена под общежитие. Там жило две семьи и два молодых специалиста: я приехала и девочка, месяцем раньше, конструктор. Из неё мы уже получали квартиру. Меня отвели в это общежитие, я написала заявление: прошу принять меня на должность архитектора (хотя я инженер по образованию) ― и на следующий день уже на работу.

Руднев Александр Петрович

Рассказчик: Руднев Александр Петрович
Интервьюер: Ойнас Екатерина Владимировна
Дата интервью: 2 февраля 2022
Дата публикации: 27 февраля 2022

Екатерина Ойнас: Сегодня 2 февраля 2022 года. Мы общаемся с Александром Петровичем Рудневым.

Мы всё время будем говорить о вас, о вашей жизни и чуть больше о 1960-х – о времени вашего детства, юности. Давайте начнём с самого начала. Как и чем жила ваша семья, когда вы появились только на свет? Где вы жили? Где вы родились? Какая была обстановка в то время именно в вашей семье?

Александр Руднев: Родился я в роддоме на Комсомольской, как и все жители тогдашней Коломны. Жили мы здесь, на улице бывшей Советской, Лажечникова теперь. Вы, наверное, знаете этот одноэтажный дом с мезонином, напротив бывшего суда, дом номер 12. Там были две комнаты. Соседи интеллигентные, тоже работники пединститута, как и мои родители, преподаватели пединститута. Я даже помню, у нашей соседки была очень старая матушка, а ей было 95, мне было 9-10 лет, если не ошибаюсь, она была провинциальная актриса из старой интеллигенции, из города Калязин Тверской губернии. Там рядом было имение Ю.М. Юрьева, известного актёра, он урождённый москвич, стал петербуржцем, потом ленинградцем. Когда он жил в своём имении, она участвовала в любительских спектаклях, которые он устраивал для народа, – даже афиша сохранилась у этой дамы, нашей соседки, Ольга Владимировна Леднева её звали, она была дочь этой старушки: «Гастроли артиста императорских театров Юрия Михайловича Юрьева при благосклонном участии Ольги Дмитриевны Ледневой», вот такая афиша. Я её много раз видел, хотел приобрести потом, но кто-то меня опередил. 

Е.О.: Вы жили в коммуналке? Были отдельные комнаты за каждой семьёй закреплены?

А.Р: Да. У нас были две комнаты. У нашей соседки одна. Ольга Дмитриевна Леднева зашла меня навестить, когда я заболел гриппом или ангиной, сидела со мной, и порекомендовала читать Пушкина – «Станционный смотритель», «Барышню-крестьянку», «Выстрел». Потому что читать я начал очень рано. 

Е.О.: Во сколько вы начали читать?

А.Р.: Лет, наверное, в шесть, до школы. Я рос в окружении книг, мои родители были филологи. У нас в тесной довольно комнате стоял огромный стеллаж, там была вся классика, всё, что угодно. Меня воспитывали в таком духе, у меня это в крови. Альтернативы у меня не было в выборе специальности. Может быть, только музыка, отчасти театр; я занимался музыкой, у меня были хорошие способности к этому. Но, тем не менее, альтернативы не было, мог быть только литератором, больше никем.

Е.О.: Это вы сейчас думаете, что именно так?

А.Р.: Да, я думаю, что так и было.

Е.О.: Расскажите про маму, про папу, про семью.

А.Р.: Мои родители педагоги, филологи. Познакомились они, когда вместе учились в Ленинском пединституте в Москве. Мама по происхождению из Коломны, с рязанскими корнями, правда. А папа из Ставрополя, из купеческого рода, смешанного с другими. Интеллигентная, культурная семья, они все учились. Мой дед был адвокатом. Я кое-кого из них застал ещё. По этой линии я дальний родственник Натальи Васильевны Крандиевской-Толстой, жены Алексея Николаевича Толстого. Когда я бывал у Никиты Алексеевича Толстого ― сына Алексея Толстого ― в Ленинграде, он всегда говорил, что они знают об этом, меня признавали дальним родственником. 

Е.О.: Расскажите о маме как о человеке. Какие самые яркие воспоминания остались?

А.Р.: Человек она была непростой. В детстве мама ― это всегда самый человек важный. А потом, когда я подрос, были разные сложности. Но она была хороший педагог. Очень интеллигентная, порядочная, немного нервная – такой был характер. 

Она преподавала в старом педагогическом институте. Она была лингвист, языковед, преподавала историческую грамматику русского языка, старославянский, историю русского литературного языка. У неё руководителем диссертации был академик В.В. Виноградов. 

Мой отец был литературовед. Он тоже преподавал здесь, правда, не очень долго, лет 10, с 1955 или с 1957 до 1968 года примерно. Потом он уехал из Коломны, мои родители расстались.

Мама прожила долгую жизнь. Она работала в институте почти до последнего. Она была старейшей, как говорится, преподавательницей. Дольше неё не работал никто на кафедре русского языка. В последние годы она тяжело болела, это пришлось на меня… Мы не особо мирно жили, конфликтовали… Всё равно остаться одному – это тяжело и печально. 

У меня есть ещё младший брат тоже известный, не менее, чем я. Он тоже филолог, занимается психологией, философией языка, такими учёными премудростями. Вадим Петрович Руднев – вы можете о нём посмотреть по Интернету, он сразу выскочит. Он на пять лет меня младше, 1958 года рождения. Он родился тоже здесь, на Комсомольской. Я 1953 года рождения, он 1958-го. 

Я родился перед смертью Сталина – 28 февраля 1953 года. 5 марта – официальная дата его смерти, но агония, как потом стало известно, началась ещё 1 марта. Когда мама была ещё в роддоме, составляли бюллетени о состоянии его здоровья. Все это тогда очень серьёзно переживали. 

Е.О.: Об этом вы как узнали?

А.Р.: Рассказывали потом уже старшие. 

Е.О.: Можно сказать, это было обстоятельством вашего рождения.

А.Р.: Конечно. Я всегда шутил на эту тему: может быть, в меня переселилась его душа, хотя это маловероятно и нежелательно. Но такое совпадение. Моя мама родилась в год смерти Ленина, попозже, в июле 1924 года. А я родился перед смертью Сталина.

Е.О.: Что в городской жизни тогда происходило? Связанное со смертью Сталина, может быть.

А.Р.: Митинги какие-то происходили – люди того времени рассказывали. Митинги, собрания, было всё серьёзно, все искренне переживали, рвались ехать в Москву на похороны. Одна старая преподавательница мне рассказывала в стародавние времена, что поехали на похороны две какие-то коломенские дамы и не уцелели, их задавили там в толпе. И я ещё помню памятники Сталину массового производства, которые стояли в Коломне в разных местах.

Е.О.: Это как-то обсуждалось?

А.Р.: Тогда боялись говорить об этом, но потихонечку говорили, конечно. Отец моей мамы, другой мой дед, был инженером на Коломзаводе, путейцем. Он учился в Институте путей сообщения в Петербурге. 

Е.О.: Как он попал в Коломну?

А.Р.: Он был родом из Зарайска. У меня есть его фотографии. Он в 1937 году погиб: был арестован и сгинул в Магадане. Его арестовали, сидел здесь в коломенской тюрьме, а потом… 

Е.О.: Об этом вы узнали много позже?

А.Р.: Конечно. Прислали моей маме, бабушке извещение, что он умер от сердечного приступа, но это могла быть и неправда, могли расстрелять, всё что угодно могло быть. 

Е.О.: В какие годы пришла информация?

А.Р.: Когда пошла волна реабилитаций, в середине 1950-х, после XX съезда. Петр Леонтьевич Ипполитов деда звали. Он был из Зарайска, из старообрядческой купеческой семьи. Все они там учились: его сестра окончила гимназию в Зарайске с золотой медалью, а он окончил реальное училище.

Е.О.: То есть родители могли содержать?

А.Р.: Очевидно. Он был 1884 года рождения, в 1937 году ему было 53 года, когда его арестовали. Там пожилые уже не выживали, как правило. 

Е.О.: У него осталась супруга, дети?

А.Р.: Да. Дочь, моя мама. На её жизни, слава Богу, это не очень отразилось. Только в школе, когда это всё произошло, на неё показывали и говорили, что у неё отец – враг народа. Там кто-то за неё заступился из её товарищей: пусть ещё попробует сказать, мы ему дадим в морду. Как-то так было, такой разговор.

Е.О.: В какой школе мама училась?

А.Р.: В девятой. Я учился в седьмой. В начальную школу сначала ходил в четвёртую школу, она была неподалёку, потом в седьмую пошёл. И там уже до самого конца, хотя мы жили потом в другом месте, где я и теперь живу. 

Е.О.: Ситуация с дедом обсуждалась в семье?

А.Р.: Конечно. Тогда избегали об этом говорить, но, конечно, всё равно говорили. В позднее время говорили во всеуслышание уже. В начале века он в Петербурге поступил в какое-то военное закрытое учебное заведение, но не выдержал там муштры, конной езды, поэтому учился потом в Институте путей сообщения, а затем перевёлся в Бауманский – Императорское высшее техническое училище – в Москве.

Е.О.: О бабушке расскажите, его супруге.

А.Р.: Бабушка была учительница. Она была из духовенства, из Рязанской губернии. Две её сестры жили в Коломне, здесь, в угловом доме. Её дядя Андрей Дмитриевич Запольский был земский врач в Коломне. Когда-то они переехали сюда. Она и две её сестры. Две сестры её были педагоги, награждённые орденами Ленина. Она тоже была учительница с большим стажем, словесник, у неё тоже были какие-то награды. Преподавала в разных школах: в 22-й, в 9-й, кажется, в 1-й. Анна Николаевна Путятина (1895–1982) – была известный в городе человек, уважаемый. Её знали в советское время, сейчас её почти никто не помнит, наверное, только старшее поколение, последние аборигены. Старый член партии была, награждена орденом Ленина, заслуженный педагог, всё такое.

Е.О.: Она повлияла на вас?

А.Р.: Я большую часть времени проводил там в детстве, я написал об этом в очерке, который вы читали, в журнале «Околоколомна» был напечатан.

Е.О.: По какому адресу она жила?

А.Р.: Тётушки жили на месте рва, Советская, дом 2. Сейчас этого дома нет. Был деревянный, с каменным низом, оштукатуренный. Это бывший трактир, по-моему, 70-х годов XIX века. Они тут жили после революции вскоре. Одну половину занимал их дядя Андрей Дмитриевич Запольский (1876–1930) со своим семейством, в другой половине две сестры жили. Родственный такой был дом. 

Внизу жил ещё один их дядя Матвей Дмитриевич Запольский, тоже педагог, в педучилище преподавал русский язык. Он не всегда в Коломне жил, они все не всегда жили в Коломне, только с какого-то времени. Он жил в Виннице, был директором гимназии до революции в Казани. У меня были материалы о нём и когда-то опубликовал статью по архивным разысканиям. У него училась одна из Шевлягиных. Сохранилось письмо у меня от кого-то из этой семьи. Он родился в 1871, умер в 1945 году. 

Его младший брат Андрей Дмитриевич Запольский ― врач. Окончил докторский Дерптский (Тартуский) университет, был земским врачом в Коломне. Потом в советское время был специалистом по детским инфекционным болезням, кажется.

Е.О.: Вы занимались родословной?

А.Р.: Конечно. Всё известно было.

Е.О.: Со слов мамы?

А.Р.: Естественно. От всех окружающих. Все про это знали – и мама, и тётушки, и все прочие, кто нас окружал. Нас тут хорошо знали.

Е.О.: Семья ваша – это мама, бабушка, её сёстры, которых вы навещали?

А.Р.: Папа тоже был.

Е.О.: Папа до какого возраста был в семье?

А.Р.: В 1967 году ему было 42 года, а мне было 14. Моему брату было девять. Мама была 1924 года рождения, а он 1925-го. Он участник войны, некоторое время был на фронте, потом был комиссован по болезни. Но всё равно по-настоящему воевал, у него какие-то награды, всё прочее. Из Сочи его забрали в армию, они жили в Сочи: моя бабушка с отцовской стороны была врачом в сочинском санатории. Познакомились они в Москве. Когда он учился в институте, у него некоторое время не было общежития. В санатории, где работала его мать, моя бабушка, отдыхала Е.А. Фурцева. Она её попросила: у меня сын студент, у него нет общежития, нельзя ли ему помочь. Она помогла. Она была секретарём МК тогда. Ему дали общежитие.

Е.О.: Как дальнейшая судья отца сложилась?

А.Р.: Он защитил диссертацию позже, чем моя матушка. У него случилась неприятная история: его провалили на защите в Ленинском пединституте, обвинили его в формализме. Он занимался стиховедением. В 1968 году он первый раз защищался – трагически неудачная была попытка. В следующем году он защитился в Тарту по приглашению профессора Лотмана, там прошло всё хорошо. Он там несколько лет работал, в Тартуском университете. Этот университет оканчивал мой брат, потом отец переехал в Петрозаводск, жил там до самого конца, в 1996 году умер. Раньше мы его навещали, а в последние годы как-то не очень с ним общались.

Е.О.: Расскажите о детстве: с кем вы дружили, с кем гуляли?

А.Р.: Хороший был дом, хорошая была семья. Хотя мои родители иногда жили между собой не очень мирно, и я предпочитал проводить время у тётушек, это был мой второй дом. Со сверстниками я не очень дружил в детстве. 

Соседи были люди простые, в основном. Все жили очень скученно, очень бедно. Были товарищи детства, но это было не очень значительно, не оставило во мне большого следа. В основном – книги, музыка. Меня, в основном, взрослые окружали в детстве.

Е.О.: Кого вы запомнили из детства?

А.Р.: Преподаватели института, знакомые моих родителей. Самые разнообразные люди были. 

Е.О.: С кем вам нравилось общаться?

А.Р.: Трудно сказать, кто больше нравился… У них был круг знакомых, например, инженер С.И. Коганицкий на Коломзаводе. Из института, из своих коллег – Г.А. Шпеер, К.Г. Петросов. В детстве всё было довольно комфортно. С Петросовым я общался до своих юношеских лет, потом у нас всё разладилось, и когда я начал учиться в институте, тёплых отношений не было, скорее наоборот. Были скорее неприязненные отношения. Я всегда здесь держался как-то особняком и, когда вырос, стал взрослым, ни с кем особенно не дружил.

А у тётушек был всегда открытый дом, к ним приходили коломенские учителя. Были известные люди. Сергей Николаевич Смолин – был такой редактор «Коломенской правды». Его отец, старый педагог, которого я очень хорошо помню, Николай Петрович Смолин, к которому мы ходили в гости с одной из тётушек. Он был очень образованный, интеллигентный человек, педагог старого времени. Он так интересно рассказывал мне о Пушкине, о Гоголе, что мне это запомнилось навсегда. Когда я стал пописывать, в 10 классе, может быть, я ему читал какой-то свой рассказ, он говорил: «Ничего, очень даже ничего». Когда ходили в детстве на демонстрацию, Сергей Николаевич Смолин стоял на трибуне. Мне говорили всегда: «Помаши Сергею Николаевичу». Он всегда видел и всегда отвечал.

Е.О.: Что-то вспомните о праздничных днях? Как вы праздники отмечали у тётушек?

А.Р.: Бывало, домой приходили, какие-то компании бывали.

Е.О.: Какие праздники отмечали?

А.Р.: Новый год, я помню. После демонстрации 1 мая, 7 ноября к нам обычно заходил кто-то из знакомых. Религиозные праздники не отмечали. Тётушки тоже не отмечали религиозные праздники, хотя они были поповны, что называется, из духовенства, и, конечно, были верующими втайне, но умели это скрывать. Это тогда было не очень принято. Скрытое почитание церковных праздников присутствовало: на Покров, 14 октября, пекли пироги, что-то ещё… Но не явно, более скрыто. Пасху не особенно отмечали.

Е.О.: Церковь посещали?

А.Р.: В церковь не ходили точно. У нас была старая нянька, которая ходила в церковь, меня очень оберегали от её влияния в этом отношении. Боялись, что она что-то такое… Ей было за 80. Бабушка была верующей, и я наблюдал иногда, как она тайком крестилась.

Е.О.: С вашего какого возраста у вас была няня?

А.Р.: С момента рождения.

Е.О.: По тем временам это не у каждого было?

А.Р.: Конечно. 

Е.О.: Няня жила с вами?

А.Р.: Она жила и с нами, но в основном, она жила в доме на этой же улице, где жили тётушки, на другой половине, где жила вдова врача Запольского. Она не была нашей родственницей. Она была простая неграмотная крестьянка из Рязанской губернии. С детства они ещё её знали. Она была всегда как бы прикреплена к нашей семье, если так можно выразиться.

Е.О.: Можно сказать, что у вас было счастливое, благополучное детство?

А.Р.: В общем – да. По прошествии многих лет я чувствую, что тогда была счастливая, безмятежная пора. Было много интересного. Коломна была более настоящая, чем сейчас. Пусть даже церкви все, памятники в руинах находились, но всё было какое-то настоящее, подлинное. Теперь напоминает немножко декорацию в театре. Был какой-то дух, который уже отлетел навсегда, который сложно передать словами. Люди были другие совершенно. Люди более по-человечески относились друг к другу, мне кажется, и соседи… Если была разница в образовании, культурном уровне или материальном положении, это никогда не подчёркивалось, считалось очень дурным и предосудительным. Если мы, дети, что-то такое говорили, что вот мы там… – нас тут же одёргивали, делали замечания. Жили очень бедно тогда многие. Хотя мы были в привилегированном положении – всё-таки интеллигенция.

В Коломне тогда был особый отпечаток, сохранившийся отчасти и до сих пор, особый контингент жителей, чем-то напоминавший чеховских персонажей. 

Е.О.: Чем объяснить это?

А.Р.: Типичный, классический провинциальный город. Поэтому жители были похожими на чеховских героев.

Е.О.: Может быть, вспомните что-то из первых начальных классов?

А.Р.: Школу смутно помню. Более-менее отчётливо помню учительницу. Учителя были, насколько я помню, люди довольно ограниченные. Всё, что я получил, я в семье получал, а там не особенно. Друзей у меня не было среди одноклассников. Никого не видел потом, когда окончили, была встреча выпускников когда-то, когда закончилась школа. Я понял, когда пришёл, что можно было и не ходить с таким же успехом: совершенно чужие и чуждые мне люди. Ничего общего абсолютно.

Е.О.: Они жили здесь?

А.Р.: Где-то в этих краях, на этих улицах, в этом районе.

Е.О.: Какой был ваш путь к школе? 

А.Р.: Шёл по Пролетарской улице (Казакова). Не обязательно через Пятницкие ворота. Потом по переулку, который между башнями, Казакова и прямо туда. Или через скверик.

Е.О.: Нравился путь до школы?

А.Р.: Да. 

Е.О.: Можно сказать, что такие родные места для вас?

А.Р.: Конечно. Для меня сейчас всё это уже чужое. Всё это уже отошло. Никого не осталось. Одни только мёртвые камни. Современников, сверстников я уже никого не встречаю. Их или нет уже на свете, или просто они растворились в пространстве, можно сказать.

Е.О.: До какого года семья жила здесь?

А.Р.: До 1965 года. Потом переехали, родители получили квартиру в институтском доме, в котором я и сейчас живу, на Карла Либкнехта.

Е.О.: Это запомнилось как событие в жизни?

А.Р.: Да. Я скучал по этим местам. Но потом привык к новому месту, стал подрастать – и новые впечатления уже были. Всегда очень много читал, классику хорошо знал в детстве. Для меня в этом, помнится, особого события не было. Переехали и всё.

Е.О.: Как вы до школы добирались?

А.Р.: На трамвае.

Е.О.: Уже не меняли школу?

А.Р.: Школу не менял, учился до конца здесь. В старших классах учился плохо, прогуливал постоянно. Не очень мне нравилось, учился неровно: очень хорошо по литературе, по русскому языку, но не терпел математику и точные предметы, иногда двойки получал, отставал. 

Е.О.: Общественные науки, история?

А.Р.: Это ничего. Говорят, творческие люди иногда плохо учатся. Может быть, это правда. 

Е.О.: Какие-то были особенные школьные успехи по литературе?

А.Р.: В олимпиадах никогда не участвовал. Какие-то сочинения писал. Какая-то была учительница, детское обожание было учительницы литературы. Может быть, она внешне просто нравилась. Такая высокая была, интересная блондинка, с немного нескладной походкой. Но была женщина эффектная и обаятельная. Мне она нравилась. Лидия Степановна Лисицына. Тогда ей было лет 45 где-то.

Е.О.: Вы с ней после школы дружили?

А.Р.: Никогда. Когда встречались, когда я взрослый был, я бы с ней, может быть, поговорил бы, но она смотрела как-то очень отчуждённо. Ничего общего не было уже. 

И сейчас, на закате жизни, можно сказать, я очень одинок в Коломне. Можно по пальцам пересчитать, с кем я здесь общаюсь. По сути, ни с кем. Бывает и трудновато, и тоскливо, и тяжело. Так сложилось… От Москвы я оторван благодаря пандемии, всему этому. Большая часть моей жизни потом проходила в Москве уже. 

Е.О.: Подростковый период чем-то вам отметился? Момент взросления. Когда вы почувствовали себя взрослым человеком?

А.Р.: Это был не безболезненный процесс. Он совпал с разводом родителей. У меня конфликт произошёл в школе на почве того, что у меня было что-то не в порядке с нервами в связи с возрастными изменениями. Переходный возраст проходил очень болезненно.

Е.О.: Семья поддерживала в этот момент, или был конфликт отцов и детей?

А.Р.: Конечно, был. И в семье, конечно, был конфликт отцов и детей. И со сверстниками бывали конфликты, и со знакомыми. Был такой педагог Андрей Павлович Радищев, наверное, вы слышали. Я ходил к нему в кружок, был хорошо с ним знаком. В походы с ним я не ездил, правда, только раза два – недалеко, в Подмосковье. Мы с ним общались. Ездили с ним в Москву, когда я учился в 7 или 8 классе, посетили вдову Алексея Николаевича Толстого, Людмилу Ильиничну Толстую. Мне это запомнилось на всю жизнь.

Мы поехали с ним в Москву в литературный музей, потому что он вёл кружок литературного краеведения. Он очень интересно это делал, к нему тянулись. В этом был очень важный педагогический элемент. Потому что дети того времени были другие, не такие, как теперь, они вместо того, чтобы пьянствовать, болтаться по улицам, ездили с ним в музеи в Москву, в Михайловское, в Ясную Поляну и так далее. Он приучал их слушать классическую музыку, рассказывал им о писателях – очень большой был педагогический элемент. И его очень любили. Я был из интеллигенции, мне не так всё это было интересно, хотя я к нему очень хорошо относился, с пиететом, но его … в основном дети из простых семей. 

Однажды мы с ним поехали в Москву вместе. У нас были разные взгляды на какие-то вещи. Я уже тогда имел свои какие-то мнения, они не совпадали с его. В литературном музее встречались с деятелями Московского государственного литературного музея. Мы искали материалы для выставки про Алексея Толстого. Нам сказали: зайдите в этот дом рядом с музеем Горького на Малой Никитской, там живёт вдова Алексея Николаевича Толстого. Мы зашли, и я поразился: такая моложавая красивая женщина, хорошо одетая – как же так? Ведь это жена Алексея Толстого, который жил так давно! Но это было так! Она нас очень хорошо приняла, встретила. Показала кабинет его. Приглашала ещё, сказала: «Сашенька, я тоже вас жду». Но второй раз я был не с Радищевым, я с ней общался один. Мы с ней знакомыми остались. Я её знал на протяжении долгих лет. Созванивался с ней по телефону, знаю историю, как её обворовали за два года до смерти, как она жила. 

Музей там очень интересный. Я советую посетить музей Алексея Толстого: старинные вещи, картины… Н.А. Шмелькова была там на моём выступлении в этом музее, я там читал свой очерк о Никите Алексеевиче Толстом, она приходила специально из-за меня. Потом, правда, сказали устроители, директор музея, кто-то ещё, что мы её на банкет не пригласим. Я: нет уж, пожалуйста, пригласите, это будет совсем уж не комильфо, мне тогда придётся тоже уйти, нехорошо получается. В общем, пригласили. Мы с ней посидели за отдельным столиком, выпили, всё как полагается. Говорят, там момент был такой: когда она пришла, её там не знали, кто-то сидел дежурный внизу, девочка, и она сказала, что пришла какая-то бабка и требует, чтобы её впустили. Потом оказалось, что это Шмелькова. 

Для меня дом Алексея Толстого с детства очень много значил. И вообще Алексея Толстого в моей жизни было, если можно так сказать, много. Я им занимался как литературовед, написал много, даже написал беллетристический рассказ, который в «Коломенском альманахе» опубликован. Меня заставили его напечатать буквально, я этот альманах не очень люблю. Один из секретарей Союза писателей сказал: «Как же так, вы живёте в Коломне, а там не печатаетесь, это нонсенс». Встретился с Мельниковым – пожалуйста, мы ничего не имеем против, но кажется он сам нас не очень любит. Рассказ вышел, они его испортили немножко: написали, что это быль, а на самом деле это абсолютный вымысел. Заголовок там изменили…

Я знал и других людей, связанных с Алексеем Толстым, очень многих. 

Е.О.: Про 1961 год, про полёт Гагарина, запомнилось?

А.Р.: Конечно. Человек попал в космос! Это было трогательно и торжественно, как его встречали. Когда полетела В.В. Терешкова, я с ней один раз познакомился через А.Н. Сенкевича не так давно. Говорили тогда: тётку в космос запустили.

Е.О.: Это пренебрежительно?

А.Р.: Шутили так просто, говорили по-простому.

Е.О.: К полёту Гагарина серьёзно относились?

А.Р.: Конечно. Очень было торжественно и трогательно. Тётушки тоже… Гордились за нашу страну, за достижения и всё такое.

Е.О.: Кем вы мечтали быть в детстве?

А.Р.: В детстве я тоже мечтал стать литератором. У меня как-то это в крови, меня с детства окружали и Пушкин, и Гоголь, и Салтыков-Щедрин, и Толстой, и кто угодно ещё. Старушка-актриса недаром же мне посоветовала читать Пушкина, когда я был в 9-летнем возрасте. Меня окружали такие люди всегда. Я был домашний ребёнок, не очень общался со сверстниками, боялись, что чему-то плохому научат. Но это неизбежно было: были какие-то встречи, общение со сверстниками, которые просвещали в каком-то определённом плане. Были какие-то разговоры по поводу различия полов и всё прочее.

Е.О.: Курить не тех пор начали?

А.Р.: Нет, попозже. Лет с 16-ти. Ещё в школе, в десятом классе. Но не выпивать только. 

Е.О.: К моменту, когда нужно было выбирать вуз, не стояло дилеммы?

А.Р.: Варьировалось немного. Когда надо было выбирать вуз, я увлекался театром. Здесь был старый режиссёр, во Дворце культуры вёл театр любителей «Содружество». Он существовал параллельно Крапивину. 

Е.О.: Во Дворце культуры «Тепловозостроитель»?

А.Р.: Да. Ильнаров. Я о нём написал три статьи. Он был очень интересный человек. Он был актёр старой дореволюционной МХАТовской школы, дореволюционного времени во всех отношениях. Я его очень хорошо помню, мне с ним было безумно интересно общаться. Мне было 16-17 лет. Он гулял всегда в парке. Я с этого и начал свою статью – что лет 40-50 назад можно было увидеть в коломенском городском парке пожилого человека, который степенно прогуливался, опираясь на палку. Это был старый актёр, живший на покое, не пенсии в Коломне, Михаил Васильевич Ильнаров.

Е.О.: Он не участвовал в театральной жизни коломенского театра?

А.Р.: Он вёл кружок любителей. Он ставил спектакли, даже сам выступал, хотя был уже старый. Но он хорошо выглядел, подтянутый был, хотя глуховатый немного. Помню случай довольно смешной был, когда был его юбилей, 80-летие со дня рождения и 60-летие сценической деятельности – он выступал в роли Незнамова в пьесе Островского «Без вины виноватые» … В 1909 году он начал выступать на сцене, после школы Художественного театра Агашевой, частной школы, и выступал в Введенском народном доме – был такой театр в Москве. Одновременно с ним там играл Вертинский какие-то роли. Он его в молодости хорошо знал, они товарищами были. Вертинский тогда начал уже выступать со своими песенками, и однажды его освистали сильно, стали бросать чем-то, он так расстроился, ушёл за кулисы – был очень впечатлительный, нервный человек – и заплакал. Ильнаров пришёл поддержать его по-товарищески. Потом их пути абсолютно разошлись. Выходили воспоминания Вертинского, письма (меня эта фигура всегда интересовала), но там нет ни слова об Ильнарове. Он фигура абсолютно забытая, я его воскресил отчасти. Он работал в провинциальных театрах, хорошо знал старый театр, помнил. Видел Ермолову, Комиссаржевскую, Шаляпина, корифеев Художественного театра – Станиславского, Немировича-Данченко и всех прочих.

Он всё это рассказывал, я всё это запомнил, как он работал, что он играл. Он был актёр на роли героев-любовников. Был эффектным в молодости, высокий, красивый. Он и в старости выглядел вполне прилично. Уже был возраст, понятно, но у него темперамент был.

Е.О.: Как он в Коломне оказался?

А.Р.: Так получилось, что он вышел на пенсию и работал в театре в Советской Гавани, очень далеко. Они приехали в Москву с женой, пошли на актёрскую биржу – место, где устраиваются на работу, – просто встретить кого-то из знакомых. У него получилась такая история, что он не знал, что у него двое детей, случайно узнал об этом. 

Он в немом кино снимался до революции. Играл Швабрина в «Капитанской дочке» и Дантеса в фильме «Пушкин». Они не сохранились, мне кажется. О нём нет материалов, я написал о нём то, что помню из его рассказов. И всё это получилось вполне убедительно, вполне прилично. 

С Коломной он был связан давно, ещё перед революцией. По-моему, он и организовал театр в 1917 году как раз в этом доме, где Арткоммуналка, в угловой части, которая на площадь выходит. Театр был с профессиональной труппой, однако просуществовал один сезон 1917-1918 годов, а потом распался. Но был ещё театр «Сада дворца», там он тоже играл роли, Барона в «На дне», например, и как режиссёр ставил.

Е.О.: Где мы можем больше узнать об истории, что здесь была театральная труппа?

А.Р.: В музее снега зимой не допросишься, во Дворце – они ничего толком не знают, так что теперь только то, что я говорю. Это вполне достоверно.

Е.О.: Почему так коротко просуществовал театр?

А.Р.: Такое время было: революция, гражданская война. Он уехал на фронт или что-то в этом роде. Из репертуара было «На дне», и в Саде дворца он играл, «Коварство и любовь», «Разбойников» Шиллера, из романтического репертуара, который был в то время в большой моде. Леонида Андреева играли – «Тот, кто получает пощечины», «Дни нашей жизни». Он сыграл сотни ролей за свою жизнь. В провинциальном театре тогда ставили каждую неделю спектакль. Работал очень много. Он был очень знающий, очень начитанный, интеллигентный, было что-то старорежимное, дореволюционное в нём. Мне это в нём нравилось и всегда было безумно интересно с ним.

Мне всегда было интересно общаться с людьми, которые значительно старше меня. А со сверстниками не очень, я рос домашнем ребёнком.

Е.О.: Семья больше оберегала?

А.Р.: Конечно. Но я и сам тянулся к людям старше себя. Я от них мог что-то узнать, подчеркнуть, а со сверстниками я с трудом находил общий язык. 

Е.О.: Сколько вы проходили к Ильнарову в кружок? 

А.Р.: Один раз я выходил на сцену только, или два раза. Мы больше с ним просто дружили, общались. Ходил иногда на репетиции, в гости. А однажды и он был у нас в гостях на моём дне рождения. Однажды мы с ним поссорились. Был юбилей театра, я был не очень высокого мнения об участниках его театра. Я тогда не очень разбирался в этом, но всё же достаточно. И я сказал: вот о вас бы я с удовольствием написал, а о них я не хочу. Он рассердился, стал кричать. Характер такой у него был. Я в Москве с ним бывал, у его родственников. И больше мы не встречались.

Е.О.: Как закончилась его жизнь?

А.Р.: Старый был уже, болел. В Коломне в 1976 году, в октябре, помнится, он умер. Он был 1890 года рождения по паспорту. Во время революции он был взрослым молодым человеком, женатым, но на самом деле, говорят, что он был старше на два года, на три. Тогда подчищали себе возраст не только женщины, но и мужчины, чтобы на войну не попасть, допустим.

Е.О.: Вы сказали, что к моменту выбора вуза вы могли начать заниматься литературой или театром. Какие рассматривали варианты?

А.Р.: У меня в Москве была знакомая дама, знакомая моего отца, которая стала и моей потом знакомой, – Татьяна Михайловна Родина, известный театровед, искусствовед. Под влиянием общения с ней, с Ильнаровым (кого-то через него я узнал, каких-то москвичей – старых актёров, одну старую актрису 2-го МХАТ, которая занималась художественными чтения с его студийцами), я решил поступать в ГИТИС на театроведческое и провалился на собеседовании. Стали мне задавать вопросы по текущему политическому положению, там я плавал. После первого же собеседования… к сожалению. Как получилось.

Е.О.: Вы переживали тогда?

А.Р.: Конечно, переживал. 

Е.О.: И семья тоже?

А.Р.: Безусловно. Даже Ильнаров переживал за меня. Но я выполнил свой долг перед его памятью – написал о нём три статьи. Первая была в газете «Куйбышевец» Коломзавода. Мне кажется, первая публикация в жизни, десятом классе была о нём. И уже на старости лет меня попросили написать, я написал о нём, но написал в другом разрезе, подробнее, в трёх номерах. Они нашли афишу, его фотографию с кружка. В кружке были самые разнообразные участники: был, скажем, 80-летний врач Н.К. Митропольский, который актёр был такой же, как я лётчик-космонавт, и таких было много. Потом вышел альманах или журнал «Коломна в театре и кино», меня попросили эту статью туда. А Мельников почему-то её не захотел печатать. Я опубликовал её в Москве ещё, в газете «Слово». Я объяснил, для чего это нужно: театральное искусство создают не только народные и заслуженные артисты, лауреаты, но и такие рядовые обычные деятели сцены. Как у Островского в «Без вины виноватые»: «труженики на этом благородном поприще, без различия степеней и талантов». От них очень многое зависело.

Он был, может быть, не первоклассного актёрского дарования, но очень был интересный, профессиональный. Когда он выступал вместе с любителями, видно было, что он профессионал. Когда я писал статью для московской газеты «Слово», я не очень хорошо, пренебрежительно написал об участниках его кружка. И мне сказали, что нехорошо, неинтеллигентно, вы сами человек интеллигентный, зачем же так нехорошо писать о людях, что они бездарные, бескультурные и т.д. Сняли этот пассаж. Немного смягчили как-то. Статья получилась хорошая, вполне убедительная, выразительная. Фирма веников не вяжет.

Е.О.: Какие спектакли посещали? В Москву ездили?

А.Р.: Да. К родственникам. Бывал в старом Художественном театре, любил его всегда. Я помню и Тарасову, и Прудкина, и всё старое поколение мхатовцев, Степанову, Грибова, Ливанова – всех хорошо помню.

Е.О.: Старались часто выезжать на спектакли?

А.Р.: Да. Чаще всего один выезжал. Старшеклассником когда был уже. Останавливался у родственников. Начинал с родителями, с отцом ездить. Отец первый раз меня повёл меня в Художественный театр на «Плоды просвещения» и «Вишнёвый сад». Там играли Тарасова, Грибов, Массальский, Белокуров и все прочие. 

Е.О.: Какие впечатления производили спектакли?

А.Р.: Огромное впечатление. Я удивился, что Тарасова так молодо выглядит. Это 1967 год, 14-15 лет мне было.

Е.О.: Как вы поступили в вуз?

А.Р.: Мы решили не мудрствовать лукаво: поступить здесь, а потом уже делать, что захочу. В МГУ поступить было сложно. К отцу поехать тоже невозможно по некоторым обстоятельствам. Поступил сюда, мне здесь очень не нравилось. Не нравились педагоги, не было товарищей и друзей. Педагоги меня многие раздражали, наносили мне моральные травмы. Я был на особом положении – сын преподавателей. Демонстрировали ко мне пущую объективность, ни в чём мне снисхождений не делали. Меня это очень обижало и оскорбляло даже. Я им отомстил позже, написал про них очень злую статью.

Е.О.: Ни одного преподавателя, который бы вас вдохновлял, поддерживал?

А.Р.: Общался с Петросовым, но это было, как говорится, давно и неправда.

Е.О.: Что же вас поддерживало, увлекало в юношеские годы? Кто для вас был кумиром? По молодости всё-таки хочешь видеть впереди кого-то…

А.Р.: Кумиры были разные. Педагоги, с которыми я занимался побочным образом, что называется. Радищев хотя бы. 

Е.О.: С Радищевым сохранили отношения после школы? 

А.Р.: Да. Навсегда сохранил отношения. Ильнаров. Москвичей я узнал. Были такие фигуры, к которым я с пиететом относился.

Е.О.: О ком-то расскажите?

А.Р.: Вдова Алексея Толстого. Она была чем-то недосягаемым для меня. Татьяна Михайловна Родина, искусствовед, театральный критик – умнейшая, образованнейшая женщина, она мне очень много дала. Кто-то ещё был.

В Ленинграде тоже, я стал бывать там, когда учился в 9-10 классе. 

Е.О.: Какое впечатление Ленинград произвёл?

А.Р.: Огромное впечатление. Всегда любил Ленинград.

Е.О.: Где гуляли там?

А.Р.: В первый день, когда я приехал, остановился у родственников, пришёл на Дворцовую площадь. Всё это великолепие – зимний вечер, снег, звёзды на небе, Александрийская колонна, пустынная площадь… – и мне стало страшно немножко от этого величия. Посещал все достопримечательности. Мне нравились литературные музеи: Некрасова на Литейном, Пушкина на Мойке и прочие.

Е.О.: Тогда не было музея Анны Ахматовой?

А.Р.: Нет, конечно. Его в девяностых годах в Фонтанном доме организовали. Когда я приезжаю в Комарово, в последние шесть лет я там отдыхал в Доме творчества, ходил на дачу, которую она занимала. Там у меня хороший знакомый, тоже литератор, Алексей Дмитриевич Ахматов, но это чистое совпадение, естественно, однофамильцы, хотя довольно забавное. Фамилия Ахматовой была, как известно, Горенко. Музея Ахматовой не было, даже музея Достоевского не было, он позже появился, в 1970-х годах.

Е.О.: Что-то запомнилось из жизни Коломны в период институтской жизни? Где вы проводили свободное время?

А.Р.: Да. Товарищей, друзей не было у меня особенно. Когда было свободное время, я старался в Москву улизнуть, здесь я мало бывал. На занятия я ходил с неохотой. У меня были конфликтные моменты. Не то, что противостояние было, не то чтобы я противопоставлял себя кому-то, а просто так сложилось, что-то меня задевало, что-то было для меня абсолютно неприемлемо, с чем-то я не мирился 

В юношеские годы, как у всех, бывали прогулки, гулял где-то по городу, приходил иногда поздно. Кто-то мне сказал дома, что ты шляешься везде как девица лёгкого поведения, даже более определённо сказали! Где-то проводил время, случайные были знакомые, бывали встречи. Но близких по-настоящему друзей не было никогда.

Е.О.: Самые любимые прогулочные места из того времени?

А.Р.: В сквере Зайцева, он был рядом со школой. Трудно сказать, какие любимые места… «Блюдечко», Москва-река, окрестности, старые улицы Коломны. 

Ничего такого не происходило. В сквере Зайцева был врач Бурде, кажется, акушер-гинеколог, он принимал роды у моей матушки, но не меня, а брата. Он был уже старый и больной человек, они сидели с женой на лавочке. Я к ним подсел. Интеллигенция в Коломне была тесно знакома, все друг друга знали, общались – врачи, педагоги… Я тогда уже начинал писать и старался как можно больше это обнародовать, читал многим лицам, педагогам, которые меня похвалили. Я им что-то прочитал, рассказ про Куприна, кажется. Старый врач расплакался. Я растерялся: может быть, я сказал что-нибудь такое,  может, я чем-нибудь его обидел? Но он был просто старый больной человек. А его жена сказала: «Придёт время, когда мы вами гордиться будем». Но они, конечно, не дожили до этого. Не знаю, кто мною гордится, гордятся мною или нет. Я, во всяком случае, достиг чего-то.

Е.О.: Помните этот дом?

А.Р.: Помню, конечно. Магазин «Три поросёнка» помню. 

Е.О.: Сами ходили в этот магазин?

А.Р.: Заходил с родителями.

Е.О.: Какая сейчас картинка перед вами встаёт?

А.Р.: Три поросёнка, одетые в цветные тряпки, я описал это в очерке в журнале «Околоколомна ». Магазин как магазин, ничего особенного. Продовольственный магазин, винный отдел был, драки происходили всё время, пьяные мужики дрались.

Е.О.: Говорят, эту улицу пьяной называли.

А.Р.: Да, «пьяный ряд» называли. «И у дверей питейной лавки шумел с рассвета пьяный скоп», ― это из стихов Демьяна Бедного, которые я привожу там в очерке. Все эти дворы, которые были, я это всё живописно описал. Как в одном из рассказов Алексея Толстого: «Пахнет рекой, селёдочным рассолом и заборами, где останавливаются». Это как раз сказано об этих местах. В таком состоянии они были тогда.

Е.О.: На площади Двух Революций выставляли лавочки для книжной ярмарки…

А.Р.: Очень приблизительно помню. Это в далёком детстве. В 1950-е годы я уже не помню. 1959 год я помню очень смутно. Мы в первый раз ездили в Сочи с отцом, фотографии есть. 

Е.О.: Вы помните, по какому случаю организовывали ярмарку? Это в связи с праздниками? 

А.Р.: По-моему, периодически была. Не то что книжные ярмарки, а развалы такие. От магазинов, централизовано было, было строго, следили за всем.

Е.О.: Про магазин через площадь что-то помните? Он тоже был продовольственный.

А.Р.: Не особенно помню. Я помню, что был гастроном, каким он был раньше. Магазин продовольственный «Дары природы» назывался комиссионный тогда, сельхоз продукты там продавали: овощи, мясо.

Е.О.: Магазинчик на улице Зайцева, ведёт к Москве-реке от речпорта…

А.Р.: Это «У водников». Помню этот магазин. Он был маленький, небольшое помещение, обычный продуктовый магазин. Там было всё. Водка была, вино, хлеб – в общем, весь обычный ассортимент товаров. Самый обыкновенный рядовой магазин. Но туда выбрасывали иногда продукты, которых не было в других магазинах, потому что он снабжался от речного порта. Там и колбаса бывала, что было тогда в дефиците, как известно. 

Е.О.: В Москву не ездили за продуктами?

А.Р.: Конечно, ездили. И я ездил, когда взрослым был. В 1970-е, и раньше тоже ездили. Но раньше было в Коломне прилично, на базаре покупали всё, на рынке можно было что угодно купить, и мясо. Рыночек городской продовольственный был там, где сейчас автосервис. Там были частники, павильоны, где продавалось мясо. Там было более-менее прилично какое-то время.

Е.О.: Семья покупала с рынка в основном?

А.Р.: Да. Мясо, телятину. Продукты деликатесные привозили из Москвы, колбасу, что-то вкусное, пирожные какие-нибудь.

Е.О.: Что было после окончания вуза?

А.Р.: По-разному было. Я был в Ясной Поляне некоторое время экскурсоводом. Правда, там негде было жить, и это всё недолго продолжалось, но я с ними связи сохранил очень надолго. Потом некоторое время работал экскурсоводом в Коломне в экскурсбюро, в краеведческом музее, но даже не люблю об этом вспоминать. Потом поступил в аспирантуру в МГУ на факультет журналистики. Это где-то в году 1978-м. Временные были работы, надо было определяться. Я хотел заниматься научной работой. Начинал в Туле, когда работал в Ясной Поляне. Там умер руководитель, мне подыскали нового – В.А. Ковлёва, с которым всё получилось хорошо. Брак оказался счастливым, как говорится.

Е.О.: Сколько вы в Ясной Поляне проработали?

А.Р.: Года полтора, наверное. 

Е.О.: Это сразу же после института?

А.Р.: Да. Правда, с перерывами: то уезжал, то возвращался обратно.

Е.О.: Вам там нравилось?

А.Р.: Да. С Николаем Павловичем Пузиным, хранителем Ясной Поляны, мы были в хороших отношениях. Было очень интересно. В основном экскурсиями я занимался. Архива там не было. Там библиотека, а архив в Москве в Толстовском музее. У них музейные экспонаты, материалы.

Е.О.: Вы не задержались там особо?

А.Р.: Да, я вскоре поступил в аспирантуру, был в МГУ на факультете журналистики, на кафедре истории русской литературы. Диссертацию защищал по творчеству Леонида Андреева: «Леонид Андреев – публицист и литературно-художественный критик». Там же сдал экзамены кандидатского минимума. Руководителя моего звали Владислав Антонович Ковалёв, такой был профессор. Я там многих знал, и Я.Н. Засурского, который умер недавно. Там мало кого в живых осталось моих сверстников, связи уже ослабели, редко бываю в Москве. Но эти годы были как раз хорошие, счастливые, которые я провёл там.

Е.О.: Жили в то время где?

А.Р.: Ездил туда-сюда, останавливался где-то. 

Е.О.: Для вас важно было закончить, вы довольны этим этапом?

А.Р.: Конечно. Защитил, потом устроился в Институт мировой литературы.

Е.О.: Это было таким важным стартом, чтобы дальше заниматься литературной деятельностью? 

А.Р.: Конечно. В Институте мировой литературы я работал лет шесть.

Е.О.: А там каким сотрудником вы работали?

А.Р.: В отделе русской литературы конца 19 – начале 20 века, или Серебряного века. Там занимался в группе подготовки академического собрания сочинения Леонида Андреева. Так что я продолжал свою же тему. Участвовал и в группе Алексея Толстого. Потом мне сократили контракт и не восстановили. Там сокращения были, начались всякие заварушки, это в 1996-м где-то. А я там работал с 1989 года.

Но я с ними сохранил контакты до сих пор, но уже с другим отделом – это бывший советский отдел, группа Маяковского, писал рецензии на издания, статьи, участвовал в разных изданиях.

Е.О.: Что важного происходило в вашей профессиональной жизни во время работы в ИМЛИ?

А.Р.: Участвовал в конференциях, с докладами выступал успешно. Выходило собрание сочинение Леонида Андреева в издательстве «Художественная литература», еще до того, как начали академическое издание, шеститомное, третий том был подготовлен мною. Там мои комментарии, моя статья – послесловие. Тоже было значимое событие. Продолжалось так и дальше, и после ИМЛИ я очень много всего издал, довольно много сделал как литератор, говоря без ложной скромности.

Е.О.: В личной жизни что-то происходило?

А.Р.: Как-то особо ничего не происходило. Если происходило, то неудачно. Остался холостяком. 

Когда я работал в ИМЛИ, я познакомился с Олегом Михайловым, известный был литератор, литературовед, его памяти я посвятил рассказ «Три дня в Коломне». Он погиб, сгорел живьём на своей даче во время пожара, который по неизвестной причине вспыхнул, в Переделкине. Мы с ним познакомились, он на меня оказал большое влияние, подталкивал к дальнейшей литературной деятельности. Очень много мне дало общение с ним. Он невероятно был интересный человек, очень живой, остроумный, литератор с ног до головы, литератор самой высокой пробы. С очень живым остроумным языком, добродушный, доброжелательный. Хороший был человек. Любил выпить только – это единственный грех. Но этим грешат многие творческие люди, увы.

Е.О.: Домой ездили в эти годы московские?

А.Р.: Да. Примерно половину проводил здесь, а половину там. Там не было каждодневных присутственных дней. Три-четыре дня там надо было быть. Всегда останавливался где-то там, на квартире жил у одной художницы-скульптора, О.В. Квилихидзе (?), останавливался у родственников и по-всякому.

Е.О.: В коломенской жизни что происходило?

А.Р.: Ничего особенного. Я всегда как-то дистанцировался. Единственное, я помню, что участвовал в конференции по Салтыкову-Щедрину, там я делал доклад «Салтыков-Щедрин и Леонид Андреев», в институте. Там были москвичи. Меня москвичи и пригласили там участвовать. Больше, наверное, и ничего. Прогулки были в Бобренев монастырь. Фотографии остались. А так я больше практически ни в чём не участвовал здесь.

Е.О.: Какие-то важные события страны вас касались, 91-й год?..

А.Р.: Конечно. Я жил тогда в Москве, в основном. Страшный, помню, был день, когда из магазинов исчезло всё. Ну и всякие политические события…

Е.О.: Это бурно обсуждалось в вашем кругу?

А.Р.: Конечно. ГКЧП, всё это. Считали, что, слава Богу, победила демократия, но потом оказалось, что это вовсе даже и не то… 

В ИМЛИ в отделе Серебряного века начальник был В.А. Келдыш, филолог, литературовед, человек был он тяжёлый, трудный. У меня был другой там хороший коллега Вадим Никитич Чуваков, с которым мы вместе занимались Леонидом Андреевым. Он был специалист по Леониду Андрееву номер один. У него была замечательная библиотека и архив. Он был знающий просто невероятно. Он тоже много в этом смысле мне дал, много было совместных публикаций. К сожалению, его давно нет в живых. С молодыми я уже не очень общаюсь. Там другой отдел был, с которым был связан, у Маяковского, там был такой А.М. Ушаков, который меня привечал и пригласил туда к себе один раз. Я решил, что уже поздно начинать сначала и ушёл потом на вольные литературные хлеба.

Е.О.: Как складывалась эта жизнь?

А.Р.: По-разному. Бывало и трудновато. 

Е.О.: Это конец 90-х – начало нулевых?

А.Р.: Да.

Е.О.: Физически вы жили в Коломне?

А.Р.: Да. 

Е.О.: Сотрудничая с разными журналами?

А.Р.: Да. С «Лит. Россией», «Нашим современником», газетой «Слово», разными издательствами, много всего было. У меня около 300 публикаций. Собираюсь сейчас в издательстве «У Никитских ворот» издать книгу, всё упирается в деньги – свои статьи, критику, литературоведение, литературные портреты, воспоминания.

Е.О.: Готовы публиковать в отдельную книгу?

А.Р.: Да. Но там упирается в деньги всё. Раньше много было проще. Член Союза писателей я с 2003 года. 

Люблю очень бывать в Переделкине. Там у меня друзья в музее Чуковского. Из таких встреч, которые ещё были в ранней период моей жизни, в 1967 году, он был очень богатый на встречи, мы с отцом ездил в Переделкино в гости к одному ленинградскому профессору и встретили там Корнея Ивановича Чуковского. Живого. Это мне очень запомнилось. Потом я уже был знаком с его родственником, это до сего времени, Дмитрий Николаевич, Марина Дмитриевна, правнуки. Каждый год я там бывал по памятным датам – в день его рождения 1 апреля и день смерти 28 октября. На день рождения чаще всего. Несколько раз доклады там делал, выступал неоднократно на разные темы по литературоведению.

Е.О.: Сейчас как-то с ними?..

А.Р.: Когда началась пандемия, по телефону общаемся, в основном. Давно уже не был. Выбирался летом на три недели в Комарово. Это очень хорошее место. Там прекрасная природа, Финский залив, озёра – очень красивые места. Бывал я и в переделкинском доме творчества. В этом году не знаю, как будет складываться. В прошлом году я был там даже бесплатно по литфондовской путёвке. Комаровский Дом творчества относится к московскому Литфонду. Я член Литфонда, Союза писателей и академик Петровской академии наук и искусств, у меня красивый диплом есть с изображением Петра I. Но сейчас приостановлена эта деятельность из-за пандемии. Вице-президент В.А. Иванов-Таганский, заслуженный артист России, бывший актёр Театра на Таганке, который с Высоцким вместе играл, он литератором потом стал, был одним из секретарей Союза писателей, он мне предложил вступить в академию. Это особенно ничего не даёт, это так, для пущей важности. Но всё равно там были собрания, мероприятия, я там выступал, как он говорил, меня там очень полюбили слушатели ЦДЛ. Сейчас они с женой живут около Ступина в деревне, там осели, в Москву не ездят совсем.

Е.О.: Любовь к театру у вас сохранилась? 

А.Р.: Ещё как! Я пьесы пишу. Так что очень даже.

Е.О.: Как часто бывали в 1980-х, в 1990-х в театрах? Регулярно?

А.Р.: Насколько удавалось, да.

Е.О.: Куда ходили?

А.Р.: В Малом я бывал, Маяковского, в Художественном театре, на Бронной, на Таганке, где возможно, везде бывал.

Е.О.: Публикаций не делали по театральной жизни?

А.Р.: Делал. Не так давно был спектакль по пьесе Иванова-Таганского «Волчий круг». Он шёл в театре «Сопричастность» в Москве, это небольшой театрик около Курского вокзала, возле церкви Вознесения на Гороховом поле. Я писал рецензию о нём. Ещё что-то такое об Иванове-Таганском. Писал про Леонида Андреева, спектакль был, ещё что-то. Иванов-Таганский был очень доволен рецензией и другими моими статьями и предисловием о нём, счёл, что это написано … профессиональным театральным критиком. Много всякого было, всего не расскажешь.

Е.О.: Родители преподавали в университете в начале 1960-х…

А.Р.: Мама преподавала долго там.

Е.О.: … и Ерофеев же там учился в то же время.

А.Р.: В 1962 году слушал, наверное, лекции у кого-то из них. Но это уже не установишь. Это не у кого спросить, никого нет в живых. Меня А.Н. Сенкевич спрашивал, когда он готовил книгу про Ерофеева в ЖЗЛ, кто был ректор тогда. Дмитрий Егорович Аксёнов. А кто декан факультета? Глеб Артемьевич Шпеер. Он его, по-моему, отчислил как раз, и уже потом ректор подписал приказ. Говорят, что учился он хорошо.

Е.О.: Его за непосещаемость, нарушение санитарных норм.

А.Р.: Это да. Пьянство, нарушение санитарных норм.

Е.О.: Он же был старший на курсе.

А.Р.: Нет, там были и его ровесники. Я многих помню, кто учился в то время с ним. Но они к нему не имели никакого отношения, едва ли его помнили. 

Е.О.: Вам ничего особого не известно о его коломенской жизни?

А.Р.: Нет. Сенкевич даже почти не пишет подробно об этом. Ерофеев жил в Коломне недолгое время. Выгнали из института. Он не доучился до конца, его отовсюду выгоняли. Но он был очень эрудированный человек, очень образованный, очень знающий. Всего самообразованием достиг. Посещал плохо, но как будто бы сдавал. Его не за неуспеваемость выгнали, а за плохое поведение в общежитии, пьянки, за то, что написал кощунственное стихотворение про Зою Космодемьянскую, это ещё вменялось ему в вину. Ещё он переделал непристойным образом песню про синий платочек, которую пела Шульженко. 

Е.О.: Об этом говорили?

А.Р.: Я слышал об этом в последнее время. Тогда об этом ничего не говорили, тогда не знали даже толком, кто это такой, он тогда не был известен никому. Никто не мог об этом говорить. Это только теперь.

Е.О.: Впервые о Ерофеева когда вы услышали?

А.Р.: Уже взрослым, наверное. «Москва―Петушки» я прочитал довольно поздно. Меня не особенно это интересовало. Я не очень люблю такое. Сенкевич считает, что с этого началась новая литература. По-моему, с этого началась и на этом и кончалась, скорее всего. Я прочитал это после того, как мне подарила Шмелькова. Отдельное издание было какое-то. Это несколько лет назад, когда она ещё жива была. Я в Москве у неё бывал не раз. Здесь она мне ничего не дарила. Здесь только открывали выставку, выпивали потом…

Е.О.: Как вы здесь в Арткоммуналке впервые оказались?

А.Р.: С трудом припоминаю… Факты отдалённого прошлого помнишь очень ясно иногда, а вот недавнего…

Е.О.: Ребята вас сами нашли?

А.Р.: Игорь Сорокин нашёл меня как будто. Он со мною связался и заходил ко мне. В первый раз я был на открытии. 

Е.О.: Какие у вас впечатление обо всём сохранились?

А.Р.: Я даже речь там произносил. Как раз вышла моя публикация в «Околоколомне». Там был спектакль «Москва―Петушки», ведущий был парень, который у вас раньше работал. Он был в антикварной лавке потом у Пятницких ворот. Он так орал дурным голосом. 

Е.О.: Фёдор Васильев?

А.Р.: Нет, это его товарищ. Андрей Тарсуков. Было странно. Но как будто ничего, хорошо прошло открытие. Потом Слава Лён (его настоящие имя и фамилия – Вячеслав Константинович Епишин) приезжал сюда, мы с ним общались, он умер недавно. Когда Слава Лён приезжал, то я приходил в Арткоммуналку.

Е.О.: Как вы узнали, что он приехал? Игорь Сорокин сказал?

А.Р.: Это я не помню, может быть.

Е.О.: Вы с ним только здесь познакомились?

А.Р.: Да. С ним только здесь. Шмелькову я знал по Переделкину, она там часто бывала на собрании писателей в гараже Чуковского, на территории его дачи. А здесь знакомство продолжилось. Она даже у меня была, мы ездили на машине в Черкизово, заезжали, я лекарство ей давал, помнится, она плохо спала, поделился снотворным. Она хотела зайти ко мне ещё, говорила: я вам приготовлю что-нибудь, посидим, выпьем. Но её, по всей видимости, не пустили. Слава Лён тоже ко мне хотел зайти, но тоже не получилось.

Е.О.: Была единственная встреча с ним здесь?

А.Р.: Было ещё что-то. Тот самый случай, когда меня обхамил тот, кто вёл видеосъёмку, – Тепляков. Тогда мы с Епишиным общались. Ещё как-то я к нему заходил, мы вместе пошли в музей пастилы, там какой-то спектакль был. В банно-прачечном комбинате была съёмка, кто-то стихи читал.

Е.О.: С тех пор не были в Арткоммуналке?

А.Р.: Нет.

Е.О.: Ещё что-то хотите дорассказать?

А.Р.: Всего ведь не упомнишь. Я литератор и много напечатал всего, много публикаций, меня знают. В Коломне я жил особняком. Может быть, какие-то встречи, знакомые… Их было много, очень много было известных людей.

Е.О.: За последние годы кто-то приезжал к вам из важных для вас людей?

А.Р.: Архитектор Сергей Мержанов, его дед был архитектором Сталина, строил дачи в Кунцеве, в районе Сочи, на Холодной речке, мы знакомы были 37 лет. Он был связан с музеем С.И. Дурылина в Болшеве – Сергей Николаевич Дурылин известный был литературовед, искусствовед, писатель, бывший священник. Мержанов приезжал. В разное время приезжали вдова университетского профессора А.А. Чернышёва, с компанией мы гуляли, приезжал мой соавтор Дмитрий Королёв, мы тоже с ним гуляли по Коломне, ходили в музей Лажечникова…

Е.О.: Если приезжают гости, то куда вы с ними ходите?

А.Р.: По Старой Коломне. Один из них изъявил желание посетить музей Лажечникова. Я договорился с кем-то, нас там приняли.

Е.О.: Будем вас приглашать на наших литературных резидентов. Я думаю, вам это будет интересно. Много молодых ребят, которые занимаются литературным творчеством. 

А.Р.: Это очень хорошо. Может быть, окажусь полезным кому-то.

Е.О.: Они всегда хотят встречи с местным литературным сообществом, с отдельными людьми.

А.Р.: «Коломенский альманах», по-моему, не очень котируется в таком смысле. У них своя компания.

Прохоров Сергей Михайлович

Рассказчик Прохоров Сергей Михайлович
Ведущий Сорокин Игорь Владимирович
Дата интервью 14 сентября 2015

И.С.: Сегодня у нас 14 сентября 2015 года, Сергей Михайлович, да?

С.П: Серей Михайлович Прохоров.

И.С.: Сергей Михайлович нам рассказывает про 60-ые годы. Коломну. Жизнь в коммуналке. Ммм… Ну и о… Не знаю. Анекдоты того времени?..

С.П: И того, и какого хотите. Хоть более раннего периода.

И.С.: Да, Сергей! Ты с какого времени в Коломне? Ты родился здесь?

С.П: Я родился в Коломне. Родился 7 октября, 1953 года.

И.С.: То есть, детство пришлось как раз на 60-ые?

С.П: Да, детство пришлось вот на эти самые 60-ые годы.

И.С.: Ну тогда что ж, вспомним детство.

Название: Серёжа Прохоров в комнате
История / короткое описание: Серёжа Прохоров в возрасте около трёх лет стоит на фоне этажерки с детскими книгами. Справа видна детская кроватка с сеткой (чтобы ребенок не сваливался во сне). Одет в вельветовый комбинезон (шорты – нагрудник) и полосатую рубашку с отложным воротником и длинными рукавами.
Автор фотографии: Михаил Николаевич Прохоров
Дата: 1956 г.
Источник: Личный архив С.М. Прохорова
Адрес точки съёмки: Коломна, ул, Октябрьской революции, д. 144
Подпись на обороте: нет
Размер фотографии (ширина/высота): 9 Х 12 см

С.П: Вспомним детство? Интересная вещь. Потому что детство у меня было тяжелым. В том плане, что родители меня держали рядом с собой. И ни-ни! Куда-нибудь на улицу. То есть, эээ, это был дом. И вот я мог в доме, во дворе, в саду находиться. Но не за забор. Не дай Бог. Ну, естественно, водили гулять. Водили гулять в парк. Запрудский парк был напротив. Водили гулять на речку. Тоже достаточно недалеко. Там можно было на К?стерку. Там можно было на Москва-реку. Можно было на Коломенку. Все это было достаточно чисто. В Москва-реке и Коломенке купались вполне запросто и вполне официально. На Москва-реке со стороны Запрудов тогда еще был городской пляж. Вот такой вполне большой. Вполне посещаемый. Ну вот как раз в районе пьяной Луки. Так вот.

И.С.: То есть, до впадения Коломенки?

С.П: До впадения Коломенки

И.С.: А почему ж не пускали родители?

С.П: Ну, боялись. Боялись как бы чего не набрался: от болезней до нехороших слов. Берегли. Я был единственным в семье. Единственным опять-таки, может быть, отчасти из-за вот этого коммунального жилья. Дело в том, что наш дом… Он коммунальным стал не совсем просто. У нас семья была очень интересная. Очень сложная. Ну как, наверное, все семьи послереволюционного времени. То есть, эээ… Со стороны отца- то там все понятно. Это семья Прохоровых. Это семья мастеровых Коломзавода. Где-то вот сразу… Со времени его основания… Там и прапрадед работал. И прадед работал. И дедушка. И отец. Все они работали на Коломзаводе. А вот род мамы… Он уже был немножко другим. Ну, во-первых, дедушка со стороны мамы, он оказался в Коломне из Москвы. Он вообще был коренной москвич. То есть по сути дела, он был выселен из Москвы. Это было в тысяча девятьсот…, по-моему, двадцать первом году. Почему-то он оказался в штрафном батальоне. Он никогда мне не объяснял почему. У него еще была… Он участник Первой Мировой войны. И у него была Георгиевская медаль. Не знаю какой степени. Знаю, что серебряная. Потому что вот с этой медалью связан один из сюжетов его рассказов. Он говорил мне, когда я его спрашивал: «А где же она? Где эта медаль?» Он мне говорил: «А вот ты живой благодаря этой медали. Потому что, – говорит, – я твою маму кормил за счет этой медали». То есть он ее продал. На эти деньги кормил маму. Ну, вот. И поэтому, когда я его спрашивал: «А за что была медаль? А за что ты оказался в штрафбате?» Он мне говорил: «Ты знаешь, – говорит, – ни то, ни другое зря не бывает». Вот это единственный ответ, который я от него слышал. Несколько раз. Я больше к нему не приставал

И.С.: А штрафбат имеется ввиду… Ну, уже в Великую отечественную?

С.П: Это нет. Это не в Великую отечественную. Это конце первой Мировой. Но это даже в начале уже Советской власти. Где-то 21 год

И.С.: Я думал просто, что штрафные батальоны это явление уже Сталинского времени

С.П: Нет. Нет.

И.С.: Были и в первую Мировую?

С.П: Ну, судя по всему… Нет:. это не первая Мировая. Уже Советская власть.

И.С.: Гражданская, то есть?

С.П: Да, гражданская война. С чем это было связано… Как это было… Я ничего тут сказать не могу. Вообще здесь надо сказать, что все, что я рассказываю… Немножко интересная позиция… Потому что это всегда привык с той стороны камеры находиться. Как исследователь. А как информант впервые. И собственно предвкушаю вот это удовольствие: посмотреть мне исследователю меня информанта. Это интересное, думаю, будет зрелище. Для меня. Ну, так вот. Поэтому мне приходится говорить то, что я помню. Или мне кажется, что я помню. Следовательно, это не документально… Это не документальный какой- то факт. Не задокументированный какой- то факт. Это даже не факт кем- то там подтвержденный. Может быть, это вообще никакие не факты. Просто эти вот истории в семье рассказаны были. Или мне кажется, что они были рассказаны. Я не стараюсь ничего сочинять. Боже упаси. Но вот я не могу гарантировать… Вот так отложилось в памяти. А в памяти есть и соответствующие законы аберрации памяти. А если мне кто-то рассказывал, то у него тоже была аберрация памяти. И следовательно его аберрации накладываются на мою.. И там уже получаются совсем интересные вещи.

И.С.: Сергей, попробуем включить собственную память, твою… 60-ые… Вот в сознании ребенка. Что-то ведь отпечаталось такое?

С.П: Конечно.

И.С.: Вот попробуй, попробуй вынуть из памяти…

С.П: Сейчас попробую…

И.С.: Какие-то, не знаю… Какие там запахи были? Звуки?

С.П: Сейчас попробую. Сейчас вытащу. Вот. Периодически мой папа вскакивал и говорил: «Дизель неверно работает. Я пошел». Я не мог ничего серьезного услышать. Но для него вот этот звук дизеля на Коломзаводе был слышен в Запрудах. Более того, он слышал, правильно он работает или неправильно он работает. Он вскакивал и бежал. Это один звук. Второй звук – это звук выстрелов… Пушечных выстрелов. Которые тоже с детства я помню. Потому что в Щурове был полигон. И на этом полигоне испытывали новые виды оружия. Вся Коломна об этом знала. Вся Коломна это слышала.

И.С.: В какие годы?

С.П: Это где-то 50-60-ые. Далее. Это звуки машин. Они были редкими. Относительно редкими. Но вот когда лежишь больной и смотришь… Ночью особенно… На потолок… То периодически видишь пятна света. И ты понимаешь, что там ездят машины. И тебе становится легше. Вот это ты, по-моему тоже знаешь… Ну и, если говорить о звуках, то, наверное – пароходы… Пароходы, которые плавали тогда по Москва- реке… И вот когда они гудели… Это тоже было очень хорошо слышно. Сейчас этого уже, наверное, не услышишь

И.С.: А колокола, кстати, тогда были?

С.П: Нет, нет. Не было. Уже не было колоколов… Где- то достаточно рано, по-моему, в 57-ом году, пробовали восстановить часы… Вот эти… Над храмом Иоанна Богослов?. Но они не долго позвенели. Достаточно быстро испортились снова. И их отключили уже надолго…

И.С.: А работала тогда только одна Богоявления, да?

С.П: Да! Да-да-да-да. Да – да…

И.С.: В Кремле ничего не работало? Ни одной церкви?

С.П: В Кремле ни одной церкви не было. Но вот когда мы с папой ходили в баню… Поскольку у нас дома не было ни то, что горячей… У нас и холодной воды дома не было. Вот. Когда мы шли в баню… Я любил заглядывать в отсутствующие окна Успенского собора. Я видел фрески, которые тогда еще были. Ну, и то же самое на Пятницких воротах. Кое-что там просматривалось. Но просто на Успенском соборе много… В Успенском соборе… А вот на Пятницких воротах уже почти все было… Ликвидировано. Ну, если подойти совсем близко. Если поглядеть в Успенский собор… То можно было увидеть огромные валики бумаги. Это был склад Коломенской типографии. Бумага там хранилась

И.С.: А вот этот дом в Запрудах. Это частный был дом или…?

С.П: Тут очень интересная история. Дом был частным. И он всегда значился как частный. Но тут история- то какая… Ведь семья разрасталась. И если это сначала был дом моего прадеда Петра Палыча, простите, Павла Петровича, конечно… Павла Петровича Мещанинова-Курчевского. И его детей. Его жены. То со временем дети тоже создавали свои семьи. И, соответственно, дом начинали перегорождать. И в результате он стал просто коммуналкой обычной. То есть мы знали, что вот сюда нельзя ходить, потому что тут живет дядя Петя. Он родной брат моей бабушки. Но это его семья. Там он со своей женой, со своей внучкой жил. Вот здесь вот живет бабушка. Там баба Рая. Здесь вот баба… Фелицата. Баба Фина… мы ее звали… И так далее. То есть, в результате получилось так… Что вот в нашей комнате… Там 18 квадратных метров… Нас жило 5 человек – две семьи. Это бабушка с дедушкой. И я с мамой и папой. Во время войны. Это уже со слов бабушки я знаю. Уплотняли… То есть, ту часть дома, которая сейчас гордо именуется цокольной, а тогда просто именовалась полуподвальной… Вот в эту часть дома вселили беженцев. Там тоже интересная была история. Поскольку въехала семья… Вроде, муж, жена с детьми. Потом оказалось, что эта дама вышла замуж вторым браком. Поскольку получила… извещение о гибели своего мужа. Но когда война кончилась, он вернулся. Оказалось, что извещение было ошибочным. Такое было довольно часто. И я слышал очень много таких историй. Ну, и как посмеивалась моя бабушка… Это, мол, две медведицы в одной берлоге не уживаются, а двум медведям всегда места хватает. Так что вот они жили. Я что-то там хохотнул, как-то будучи подростком… Говоря, а как же они… А она говорит: «Ну, я спичку-то не держала. Я и не знаю, как они. Я, – говорит, – могу тебе сказать лишь, что вот они жили. Свободно совершенно. И никто ни на кого там не жаловался». И таким образом, это была как бы законченная такая коммуналка. Ну, правда, они уехали достаточно рано. Еще, по-моему, до моего рождения. Им дали какие- то там комнаты, где-то, от завода, наверное. Не знаю.

И.С.: А вот Запруды это какой-то отдельный мир получается, да? Раньше мост такой же был или…?

С.П: Он был в том же месте

И.С.: В том же месте, но совершенно другой? Деревянный или каменный?

С.П: Нет, каменный. Почему? Я его запомнил именно каменным. Я его запомнил каменным. Он так же был оформлен. По краям… Вот стояли эти столбики с шарами наверху. Это все было. Просто тогда я их видел огромными. И эти шары были достаточно высоко над моей головой. Вообще это очень интересная вещь. Когда приходишь на места своего детства, то страшно удивляет. Сразу удивляет. Там… Был камень… На Костерке <здесь и далее назвал эту реку ошибочно Репенкой – С.П.>. На берегу Костерки. Мы его называли Большой камень… В семье. И вот когда я после армии подошел к этому Большому камню… Я увидел, что он мне до кален еле доходит. А когда-то я на него вкарабкивался. Влезал. Там… Тю-тю-тю… Я еще сначала подумал, что он просто ушел в землю. Но потрогал и увидел, что… Да нет. Это не он в землю ушел, просто я вырос. Так что вот такие вещи интересные…

И.С.: А Запруды Вот… С Кремлем? С Пасадом?

С.П: Это называлось Город. Вот то, что за Коломенкой, в Запрудах именовалось Город. Так и говорили: пойти в Город, поехать в Город… И, соответственно, раз поехать в Город, значит это было как бы загород. Это было как бы загород…

И.С.: Ну то есть это было путешествие? Нужно было нарядиться, пойти найти дело какое-то. Или это все просто было: гуляли туда-сюда?

С.П: Нет, не часто гуляли туда-сюда. Но обычно за едой. Добыть еду. Вообще, детство мне запомнилось добыванием пищи. Потому что с едой было не очень… С едой было не очень… В том плане, что… Особенно в 60-ые годы… В самом начале 60-ых годов. Когда мука исчезла… И надо было где-то ее добывать… Хлеб, слава Богу, появился кукурузный… И мы его ели вообще как величайшую какую-то ценность, поскольку… А иначе-то нет ничего. Ну, и так далее…

И.С.: А какие магазины из самых популярных?

С.П: В Коломне был десятый магазин, он и сейчас там, просто немножко перестроен. Чуть-чуть перестроен. А так он есть. Я время от времени захожу посмотреть.

И.С.: Это где?

С.П: Это… Как сказать-то… Это… Вот… На пересечении улиц Октябрьской революции и Школьной. Тогда называлась Школьная. Сейчас она называется Речная

И.С.: Это… Где уже новый город?

С.П: Нет. Это… В Запрудах.

И.С.: А! В Запрудах.

С.П: В Запрудах. Перед парком. Запрудским.

И.С.: Угу.

С.П: Перед парком Запрудским.

И.С.: А сюда ходили за продуктами?

С.П: Конечно ходили. Конечно ходили. Вот в Гастроном ходили часто. И периодически ходили вот сюда…

И.С.: А в чем отличие? Они так близко…

С.П: …в магазин, который назывался «Три поросенка». «Три поросенка» для меня запомнились, во-первых, вот этими тремя поросятами. Витриной. Потому что меня уже с детства интересовало… Как же так они стоят и держат собственные окорока на подносе?

И.С.: То есть, они еще были с окороками?

С.П: Да, конечно

И.С.: Ну это, то есть к сказке «Три поросенка» не имеет никакого отношения?

С.П: Ну, вероятно, имело какое-то отношение по замыслу. Но у них на подносе были… Вот, свиные окорока, колбасы и так далее. Мясо там лежало.

И.С.: А они были в каком виде? Таком вот мультяшном или в натуральном виде?

С.П: Нет, в мультяшном, конечно. Они были… Они были в виде поваренков. Поварские такие на них костюмчики были.

И.С.: Объемные, да?

С.П: Они объёмные.

И.С.: Прям, одеты были… Или нарисованы?

С.П: Нет, это скульптуры по-моему. Это были скульптуры.

И.С.: Фотографий не осталось, автор неизвестен

С.П: Нет, автор неизвестен. Фотографий? Вот недавно, почти нашел фотографию. Это у Сардановского Владимира Михалыча… Но стали рассматривать окна <сфотографированного магазина – С.П.>. Оказалось, что окна закрыты. Вот… Не повезло. И еще была одна особенность для меня лично. Я не знаю, почему этим не запомнился гастроном. Гастроном другим запомнился. А вот этот магазин… «Три поросёнка»… Запомнился тем, что здесь была икра. Красная и черная. Ну, не могу сказать, что каждый день это покупали, но время от времени покупали. И вот мне это очень хорошо запомнилось. Красная и черная. Икра бывала

И.С.: А как отделы располагались, в какой последовательности?

С.П: Ну, опять-таки, как я помню. Я-то помню то, что я помню. А я помню вот этот рыбный отдел с икрой. Он находился вот в той части магазина

И.С.: Ближе к Октябрьской революции?

С.П: В южной части, да. В южной части. Потом его много раз переделывали, наверное. А вот что касается Гастронома, он мне другим запомнился. Он запомнился тем, что там всегда продавали сок. И мама всегда покупала мне виноградный сок там.

И.С.: А сок в банках или в к?нусах?

С.П: В к?нусах. В к?нусах.

И.С.: А здесь, значит, не было конусов?

С.П: Ну, может и были. Но я их не помню. Вообще, я себя помню уверенно. Вот так вот… Более-менее… С трех лет. Даже могу дату сказать: 1 мая 1957 года. Когда папа меня повел на демонстрацию. Когда после демонстрации он меня фотографировал у нас в саду. Вот это я очень хорошо помню.

Название: Серёжа Прохоров на первомайской демонстрации.
История / короткое описание: После окончания демонстрации все пошли домой. А перед этим решили сфотографироваться. Серёжа стоит возле дерева. Одет в серое, в белую крапинку, пальто с двумя рядами пуговиц и петель (пальто могли носить и мальчики и девочки, застёгивая на соответствующую сторону). Черные брюки и ботинки. На голове кепка из синей искусственной кожи.
Автор фотографии: Кто-то из одноклассников
Дата:1 мая 1965 года (?)
Источник: Личный архив С.М. Прохорова
Адрес точки съёмки: Скверик перед офисом Бюро путешествий
Подпись на обороте: нет
Размер фотографии (ширина/высота): 10 х 15 см

И.С.: И как же она первая демонстрация запомнилась? Чем?

С.П: Ну она на самом деле не первая была, потому что всегда водили. На демонстрацию. Но вот это то, что запомнилось. Она запомнилась множеством ликующего народа. Я не очень понимал, чего они ликуют. Но они ликуют. Вот то, что они радуются – это было видно… И их было очень много. И нельзя было пройти везде. Там были веревки. Они перегораживали эти улицы. Там милиционеры стояли. Ну, куда-то пускали, куда-то не пускали. Это то, что мне запомнилось. Ну, всякие там флажки, шарики. Это, соответственно. Это всегда было. На любом… На любой демонстрации. Позже и раньше. Так что здесь, вроде бы, ничего особенного и не было.

И.С.: А из Запрудов, чтобы пройти в колонне, нужно было куда- то уехать. В город, да?

С.П: Уехать было невозможно, надо было идти. Потому что улица перекрыта. Автобусы не ходили. А вот уйти да… Но обычно ведь как… Вот такую мелкоту, как я, брали только с родителями. С родителями проходили. Гуляли. И так далее. Так что это не относилось собственно к демонстрации. А вот когда мы уже были в школе – да. Тогда мы уже ходили на демонстрации.

И.С.: В колонне уже?

С.П: В колонне, да. Тогда нас выводили куда-то в район… По- моему, 26-ой школы. Там строили в колонну. И мы шли дальше по площади.

И.С.: И уже сами ликовали?

С.П: Ну сами там, кто ликовал, кто… Особенно будучи старшеклассниками, мы уже не ликовали. Мы просто глазами ловили место, где собирают всякие эти флажки там, портреты вождей и так далее…

И.С.: Зачем?

С.П: Ну, чтобы их сдать поскорее и можно идти домой

И.С.: А когда уже в студенческие годы?

С.П: То же самое! То же самое, даже с еще большим старанием искали, куда бы это, наконец, положить. Ну, и старались… Первая задача была, шоб тебе этого не дали. Но если все-таки дали, то тогда вот ищешь глазами куда бы его…

И.С.: Приткнуть

С.П: Приткнуть, чтобы это было побыстрее. Чтоб не выбросить куда-нибудь. Потому что в конце концов ты отвечаешь за сохранность этой штуковины.

И.С.: А были какие- то такие вот конструкции на автомобилях может быть?

С.П: Ну, в школах нет. В школах нет. В институтах тоже нет. А так- то были, конечно. Я помню. Эти самые проходили – катюши. Но это связано с военным парадом, конечно

И.С.: Это 9 мая уже

С.П: Нет, это 1 мая

И.С.: 1 мая тоже?

С.П: 1 мая, 7 ноября эти штуки ходили. Вот. Ну, и обычно заводы… Вот первую эту основную таблицу, там «Завод имени Куйбышева», что-нибудь такое… Вот это везли на машинах.

И.С.: А кстати, может кто-нибудь реконструировать последовательность? Наверное, была какая-то определенная последовательность

С.П: Я думаю, что была. По-моему, в начале школьники. Потом запускали всякого рода заводы, потом студенты, все такое… Наверное, так. Хотя я не уверен. Я как- то на это никогда не обращал внимания. Нам сказали идти- мы шли

И.С.: Да, это нужно спрашивать у того, кто стоял на трибуне

С.П: На трибуне, во-первых. Во-вторых, кто организовывал эти колонны. Потому что мы- то изнутри… Мы ничего не видели. Мы вообще ничего не видели. Кроме своих одноклассников. И своих учителей. Потому что, как я уже говорил, главное было… Главная задача это вот… Пройти… И отдать это всё. И пойти домой. Надоело!

И.С.: Ну, а как же отмечать? Наверное, в студенческие годы, уже не так домой тянуло?

С.П: В студенческие годы я не знаю… Может кого-то не тянуло… Но я обычно не отмечал эти праздники. Как-то.

И.С.: Уже по внутреннему такому ощущению, что нечему радоваться?

С.П: Да-да, вот именно так. То есть да, интересно посмотреть… Но так вот воспринимать это как что-то такое личное… Что вот… Без чего жить невозможно… У меня это рано началось.

И.С.: А ноябрьские и майские…

С.П: Я даже пытался в комсомол не вступить. Не вышло. Родители не дали.

И.С.: Родители? Не в школе?

С.П: Нет. В школе еще не знали, что я это хотел. Я просто родителям когда сказал, что я не хочу… Мне такая была протяжка. Типа… Ты что?! Ты подумай, что с отцом будет!

И.С.: А октябрята, пионеры?

С.П: Ну, а тут никуда не денешься. Тут заявление не пишешь. Тут на тебя вешают звездочку. Или как один мой одноклассник говорил, «вешают красный нашейник». И вот этот «нашейник» ты же не снимешь до конца 7-го класса.

И.С.: А ноябрьские и первомайские имели какое- то различие, кроме погоды?

С.П: Боюсь, что нет. Нет, ну если говорить об оформлении колонн?..

И.С.: Ну вообще вот, если снимать кино про майские и про ноябрьские, кардинальные отличия…

С.П: Кардинальные отличия… Во время майской демонстрации-были цветы. Несли огромные такие, обычно… Они бумажные были, цветы. Ну, естественно, во время ноябрьской демонстрации такого не было. Там были флажки, только шары… и все…

И.С.: Флажки, шары… Мне кажется я помню как я нес гвоздику красную.

С.П: Красную гвоздику я не помню. Фиг ее знает. Да. Не могу вспомнить.

И.С.: А остались какие-нибудь фотографии?

С.П: У меня нет.

И.С.: Нет?

С.П: У меня нет. Вот летом мы со студентами пробовали поспрашивать людей. Говорит: «Да, было-было». Но никто не мог нам это показать… Даже те, кто говорил, что: «Вот, у меня… Сейчас вытащу»… Потом выходят: «Ой! Вы знаете… Вот не могу… Не пойму, куда делось»…

И.С.: Что- то еще я хотел спросить. Ну ладно, если вспомню, то спрошу

С.П: Давай

И.С.: Сергей, ну может уже что-нибудь свое? Что- то недосказанное

С.П: Свое недосказанное… Ну, это две, наверное, сцены, два эпизода, о них говорили как-то здесь уже. Ну, просто как об интересных случаях. Это полет Гагарина. Я его очень хорошо помню. В том плане, что… Вот действительно: вот тут ликовал. Причем тот день был очень холодный. Действительно холодный: выпал снег. И бабушка плохо себя чувствовала. Она пошла в магазин. Говорила еще, что: «Я, – говорит, – чувствую себя, как- будто в невесомости». И когда она возвращалась, уже объявили о том, что Гагарин полетел. Я говорю: «Ну, бабушка, ты у меня просто провидица». Потому что действительно человек в невесомости.

И.С.: То есть это понятие «невесомость» уже было уже везде у всех?

С.П: Было- было. Ну, в книжках это описывалось. Да. Так что это абсолютно было нормально. Затем. Ещё один эпизод. Это 68-й год. Это танки в Праге. Потому что я никогда не думал, что будет вот именно такая реакция. Я после, вспоминая об этих событиях… Просто удивляюсь как я тогда – совсем мальчишка – мог воспринять это столь бурно. То есть у меня температура подскочила… Бог знает до какой величины… В общем, меня сразу уложили. Стали чё-то там давать жаропонижающее. Хотя никакого жаропонижающего, как я понимаю, не надо было. Через несколько дней все так же неожиданно пропало. То есть это было вот просто нервное потрясение такое. Это было страшно.

И.С.: А что объявили и каким образом, почему тебе стало страшно?

С.П: Объявили, что вошли войска… Ну, известных стран. То есть СССР, Польша, там, Болгария и ГДР. Вошли в Чехословакию. Почему страшно, потому что это было воспринято как начало войны. Мною, во всяком случае. Неважно, как это будет проходить. Сколько это будет проходить. Но все равно это было воспринято как начало войны. А страшно потому, что рухнул весь тот мир, к которому я привык. Что наша страна мирная. Что наша страна никого не завоевывает… И так далее… Я увидел, что все не так. И я даже… Не знаю… Может быть, это нынешнее состояние. Нынешние чувства. Но мне сейчас кажется, что я стал приходить в себя, вот как раз, когда я увидел газетные сообщения о сопротивлении. Этому произволу. Ну «отщепенцы» такие-сякие. В «Комсомольской правде» об этом писали. И… Вот увидев такое, я стал приходить в себя. Я понял, что дело не кончилось на самом деле

И.С.: Да, сильное впечатление

С.П: Это было абсолютно такое вот

И.С.: Ну, как-то мало кто вспоминает

С.П: Я не знаю почему… Я не знаю почему, потому что я даже подразумеваю, что многие боятся вспоминать. Потому что тогда это было страшно об этом говорить. Об этом не говорили. Говорить было нельзя.

И.С.: Ну как нельзя, если по радио об этом говорили?

С.П: По радио об этом говорили… Нет, официальную вот эту версию, пожалуйста. Но в официальную версию, я думаю, мало кто верил.

И.С.: Ну вот, кстати, да, интересно, как воспринималось… как вырабатывался Эзопов язык, как рождались анекдоты…

С.П: Ну вот я могу рассказать, правда это относится к 91-му году, вот звонит мне один знакомый школьник и говорит: «Вы знаете, они проиграли?» Я говорю: «Знаю» – «По BBC сказали?» – «Нет, по московскому радио». – «В смысле?» Я говорю: «Это вы тут дети перестройки. А мы нет. Понимаем, что и как. Вот, – говорю, – представляешь?.. Несколько дней не было передачи «В рабочий полдень». Сейчас она вышла. Сегодня. Но вышла с тремя. Всего с тремя песнями. Первая – «Старая мельница, все перемелется». Второе – «Самолеты, вертолеты, винтокрылые машины». То есть ясно, что улетели, либо эти самые гкчеписты, либо за ними. Их арестовывать. И третья – «Я люблю тебя, Россия». То есть, победило правительство России». Говорит: «Ничего себе! А ведь на самом деле так оно и есть». Я говорю: «Ну вот, так оно и есть… Мы- то, – говорю, – к этому делу уже привышные. А вы, – говорю, – никак. Учитесь, – говорю, – ребятки. Может пригодится».

И.С.: А какие примеры вычитывания из контекста вот более раннего не запомнились?

С.П: Ну вот так с ходу я не скажу, ну думаю, что было такое. Было такое. Когда ты читаешь текст и понимаешь, что там недосказано. Вернее. Любой текст мог читаться вот так. И читали не собственно текст. А читали между строк. Это было – общепринятая вещь.

И.С.: Вот сейчас анекдотов ведь практически нет. Их очень мало

С.П: Я думаю, что они есть и их достаточно, в том же количестве.

И.С.: То есть, мы изменились? То есть мы не входим в круг, где рассказываются анекдоты, или что-то изменилось вообще?

С.П: А они сейчас ушли в интернет. Анекдоты. Вот там их огромное количество. И там их рассказывают. Передают друг другу. Достаточно активно передают. Причем там есть такие классические в виде рассказа. А есть в виде фотографий, допустим. Запущена какая-то фотография и ты понимаешь, что это во-первых фейк. А во-вторых, что это фейк, ну, типа анекдота. Сюжет там какой-то анекдотический явно.

И.С.: Ну, то есть перерождение?

С.П: Да-да, это просто другой… Другой вид существования известного жанра.

И.С.: А запомнились какие-нибудь анекдоты из 60-ых, например? И детские, про Никсона, наверное, еще рассказывали.

С.П: Не помню. Вот не помню.

И.С.: Родители хорошо берегли.

С.П: Родители хорошо берегли, потому что боялись. Боялись. Там мама учительница. А папа инженер. Но военный инженер. Он занимался дизелями для подводных лодок.

И.С.: Это он слышал дизель?

С.П: Да. Да. Кстати, он и сейчас живёт.

И.С.: Так может он нам что-нибудь расскажет?

С.П: Может быть, но сейчас ему около… Сейчас я скажу… Сколько… Ему 86 лет.

И.С.: Нормальный возраст.

С.П: Ну, нормальный да. Но чё-то в августе по-моему что- то типа легкого инсульта было. И он как- то хуже рассказывает, чем он это делал раньше. Это, во-первых. Во-вторых, его даже одна наша родственница. Вот по этой квартире… Она называла «нямое кино»… Потому что он старался с чужими не говорить вообще. Ни о чем. Никогда. И мне об этом говорил: «Не надо с чужими говорить. Вообще не говори». Я говорю: «Ну, я же не могу… Что, если человек меня спросил» «Вот, – говорит, – моги».

И.С.: Да, а вот мне интересно что- то несколько раз за последнее время я услышал вот это выражение Софье Власьевна, а вот я не помню из своего детства, юности, молодости…

С.П: Я тоже не помню.

И.С.:… чтобы так вот называли советскую власть

С.П: Нет, никогда не слышал. Никогда не слышал! Вероятно, это откуда-нибудь из зековского репертуара. Но не более того. То есть широкого такого хождения это не имело. Сто процентов.

И.С.: Ну, или какая-нибудь группа московской молодежи или еще что-нибудь…

С.П: Может быть, может быть, ну потому что я этого не слышал, ни будучи школьником, ни в армии, ни будучи студентом… Я ничего подобного не слышал.

И.С.: Ну тоже, вроде как от эзопова языка.

С.П: Ну да. Ну да. Ну я даже не знаю, где бы это могло использоваться. Рассказывали другие вещи, вот… Ну, допустим, ребята в институте там чё-то рассказали о своём отношении к вводу советских войск в Прагу. И их всех замотали. Здорово размотали. Они все перестали быть студентами. Хотя, в принципе, никто там ничего даже антисоветского-то не успел сказать. Просто… Они именно сказали, что им это не нравится.

И.С.: Ну какое- то у тебя особое отношения к этому событию. Многие его даже не заметили и прошли мимо.

С.П: Особое, потому что… Вот я не знаю, я говорю… Что для меня лично это было той точкой, когда мир рухнул. Вот тот мир, к которому я привык – он рухнул.

И.С.: Это же уже при Брежневе было?

С.П: Ну это при Брежневе, конечно.

И.С.: То есть, твой привычный мир- это был мир Хрущева?

С.П: Ну, детский – да. Детский – да.

И.С.: А вот, кстати, интересно, как менялось не только возрастное… В связи с политической ситуацией… Как менялось восприятие там мира… В Коломне… Конечно, это все совпало с взрослением?

С.П: Ну это скорее совпадало именно с взрослением. Хотя, как с взрослением… Бабушка мне все время говорила: «Ты такие вещи- то не рассказывай. А то, мол, замотают тебя и всех нас тоже». А у меня учитель был – Андрей Павлович Радищев. В Доме пионеров был такой преподаватель. Очень интересный. Он вел литературный кружок. И мы все бывали у него дома. Мы все просто не отходили от него. Вот он нередко мог себе позволить что-нибудь такое критическое в сторону советской власти. Советского, там, руководства. Он это делал очень аккуратно. Чтобы не дай Бог, если мы чё-нибудь ляпнем там… Никто бы не сел. Вот. Но иногда просто не мог сдержаться.

И.С.: Ну иначе не мог: в нем говорила кровь Радищева. Правда? Он же прямой потомок.

С.П: Нет, он не прямой потомок, он прямой потомок его брата Константина

И.С.: Ну, тем не менее. Всё равно, кровь вольнолюбия, видимо…

С.П: Ну, да. Да. Он это ощущал. Он это ощущал. И очень хорошо ощущал. И он нас очень много возил. Водил. Очень много показывал. Он же ребят возил буквально по всей стране. Но обычно мы ездили по Украине. Кстати, где- то в 69-ом году… Ну, летом. Когда я впервые попал в Крым… И когда я там спросил, а почему нет вывесок на украинском языке… Вроде бы Украина… И местные жители говорили, что они очень на Россию обижены: «Вот вы, – говорит, – нас отдали. Мы же русские. А вы забыли про нас». И говорили, что рано или поздно, но Крым должен вернуться в состав России. Это я слышал еще в 69-ом году

И.С.: Ну тогда это еще совсем свеженькое было явление

С.П: Да. Да. Да-да-да-да… Ну, как свеженькое, 16 лет… 16 лет прошло.

И.С.: Кстати, некоторые вещи очень смешно… Это отдельно… В «Иван Василич меняет профессию»…

С.П: Угу…

И.С.: Насколько актуально вдруг зазвучал момент, когда Куравлев говорит: «Ну, отошли этих опричников на Изюмский шлях. Пусть заодно Крым возьмут, чтоб два раза не ходить». «Да Крым же наш!» Он говорит: «Как наш? Давно?» То есть это прям теперь звучит очень актуально.

С.П: Там по-моему, Казань. Пусть Крым возьмут.

И.С.: Нет-нет.

С.П: А заодно ещё и Казань.

И.С.: А, так Крым наш… Всё равно там было.

С.П: По крайней мере, «наше» там было… И Казань наша. «Так уже взял!» – «Это когда ж?»

Вот… Так что он нам очень многие вещи показывал. И главный вот его пафос был такой, что… Есть люди начальственные. К которым лучше не подходить. Всё равно… Ничего хорошего от них не увидишь, не услышишь и так далее. Есть люди нормальные. Люди, которые живут, работают и больше-то, в общем, ничего. Вот к таким надо обращаться. И будет совершенно другой результат.

И.С.: Это Вы сейчас про что?

С.П: Про Андрей Палыча.

И.С.: А, про Андрей Палыча. Он каким был?

С.П: Ну начальственным он не был, конечно. Он считал себя вот таким обычным человеком. Который может показать… Показать этот мир. Показать его таким, какой он реально существует. Поэтому мы запросто могли постучаться в любой дом. Мы запросто могли попроситься на ночлег где угодно. И обычно пускали. Бывали случаи, что не пускали. Но обычно пускали

И.С.: Это Вы уже во время походов ваших?

С.П: Да-да, да

И.С.: Ну, и вообще, тогда как – то мир был гораздо открытей?

С.П: Смотря где. Вот, скажем, где-нибудь в Полтаве –да. В Полтавской области. А вот, скажем, Донбасс… Это очень тяжелый был мир для нас. Потому что никуда не пускают. Никто не везет без денег… И так далее.

И.С.: В связи с чем?

С.П: Ну, просто у них так принято. Просто они люди богатые. Они считают, что… Нам в-открытую говорили, что если вы нищие – не надо ездить… Они ж шахтеры. Они там «рабочая гвардия». Это всё… А тут денег нет. Как это денег нет? Вот это вещь очень интересная тоже. Но я и сам, когда потом школьников куда-то возил, я эти вот приемы использовал всегда очень удачно. В Подмосковье, когда мы работали с ребятами… Ну, очень удачно… То есть стукнул – ответили. Отказ здесь – постучал другой раз. Все это получалось.

И.С.: Да. Ну ладно…

С.П: Он нас многому научил.

И.С.: А, тоже вот не для интервью, вот его потомки сейчас здесь?

С.П: Ну, Игорь, ты его знаешь. Игорь Радищев.

И.С.: Который играл ангела, да?

С.П: Да. Дальше у него есть приемный сын. В семье его звали Миша, а так его Виктор.

И.С.: Интересно. Почему?

С.П: Ну, я не знаю почему

И.С.: То есть по паспорту Виктор.

С.П: Да

И.С.:А по-семейному Миша?

С.П: Да, в семье Миша. Он работал в автоколонне. Был шофером автобуса. Сейчас я не знаю где он. Я его давно не видел. Такой довольно интеллигентный был мужчина. Интересный. Да и Игорь тоже интересный

И.С.: Ну по нему видно, да. Ну, как-то пока контакт с ним не сложился.

С.П: Ну, он сложный, да.

И.С.: В себе?

С.П: Естественно. Естественно.

И.С.: Ну, в принципе, наверное, он тоже многое может рассказать ведь для нас.

С.П: Ну можно попробовать. Но он человек такой очень… Жесткий. И… И… С такой… Ну, как бы… Вот честно говоря, я люблю Коломну. Он нет. Так. Ну, это примерно тоже, что… Ты брал интервью, по-моему, у Саши Руднева?

И.С.: Да-да! Не интервью, а в общем мы с ним по разным поводам общались. Ну, вот на предмет журнала…

С.П: Ну да. То есть это… Человек, который вот сто раз тебе скажет, как он ненавидит Коломну.

И.С.: Да…

С.П: И как он мучается, живя здесь.

И.С.: Ну это какой-то комплекс там, нереализованной… Он, видимо, все- таки как бы себя таким столичным считает

С.П: Да-да. Хотя непонятно почему. Вроде бы… Ну, вот всех же преподавателей вузовских. Скажем… Одно дело это мои впечатления, другое дело его впечатления.

И.С.: Нынешние или давние, когда вы учились?

С.П: Да и давние, и нынешние

И.С.: А вы как- то пересекались по учебе?

С.П: Ну, мы учились в одном институте

И.С.: Ну в Педе, да?

С.П: Да. Мы еще у Андрей Палыча Радищева начали пересекаться с Сашей

И.С.: Ну, он очень своеобразный товарищ, конечно. А брата вы знаете его?

С.П: Брата лично нет. Один раз звонил по просьбе Саши.

И.С.: Ну, он интересный, в общем-то, мыслитель

С.П: Я не знаю насколько он интересный мыслитель. Но, во всяком случае, своеобразно читается. Я вот, честно говоря, до сих пор не могу понять. Это что такое? Филология? Или просто некие размышления по поводу?

И.С.: Ну не в чистом виде, конечно, филология, это скорее уже какое-то пересечение. Поэтому я и сказал там не филолог, а скорей мыслитель.

С.П: Ну да, наверное. Да, наверное. Хотя я вот говорю, я его лично не знаю. Мне просто не приходилось. Отзывы я слышал разные. От тех, кто его близко знает. Какие угодно.

И.С.: Ну вот кто из таких людей еще мог бы нам помочь в интервью? Интересных, то есть не обязательно там хвалить, может быть и поругать

С.П: Ну вот Игоря можно, конечно, если он согласится

И.С.: Он с какого года? Может помнить 60-ые?

С.П: Вряд ли.

И.С.: Вряд ли?

С.П: Потому что он… А хотя почему бы и нет. Он где- то, наверное, года с 58-го…

И.С.: Ну да, 10 лет это как раз.

С.П.: Потому что как я его помню… Да, скорее всего как- то так. Я его еще тоже ребенком знал. То есть мы-то были уже большие, нам было лет по 17. А это мелкота. Саша там со своим другом… Ой… Игорь там только со своим другом крутились вокруг.

И.С.: Ну ладно, нет, ничего не осталось такого недосказанного

С.П: Недосказанного осталось больше, чем досказанного.

И.С.: Тогда за работу.

С.П: За работу. Скажем… Ну это не связано с собственно 60-ми годами, это связано с тем родом, допустим, нашем. Потому что вот род деда, о котором я говорил… Он москвич… А тут ещё… Какой москвич?..

И.С.: Это по материнской линии?

С.П: Да-да, да-да. Он еще из города Сухиничи. Это Калужская губерния… и так далее… Отец его оттуда переехал.

И.С.: А фамилия его двойная, да?

С.П: Нет, у него Демёхин фамилия. Демёхин. Я пробовал найти вроде бы родственников, но ничего не получается в интернете.

И.С.: А потом это прадед, да?

С.П: Это дедушка. Дедушка. Вот. Дальше бабушка, соответственно. А вот у бабушки уже была двойная фамилия.

И.С.: Как еще раз?

С.П: Курчевская- Мещанинова.

И.С.: Это связано с тем, что они последние в каком-то роду? Почему двойная фамилия?

С.П: Да, это связано, что последний Мещанинов был бездетен. И по семейным таким преданиям он… Чтобы род не пресёкся… Он усыновил двух. Может не двух, даже может больше. Просто я знаю двух… Мальчиков. И дал им право носить свою фамилию. Отсюда возникают люди вот с этой двойной фамилией. Там, Воробьевы-Мещаниновы и Курчевские-Мещаниновы. Ну, что касается Курчевских, тут очень интересная ещё вещь. Это же не просто какой- то род. Вот Мещаниновы крупные известные там помещики. Которые принимали Екатерину. То есть они получили от нее дворянство. И вот если смотреть на карту Коломны. У нас ведь есть проезд Артиллеристов. Проезд Артиллеристов он раньше назывался Мещаниновская улица. Потому что именно на ней стоит дворец Мещаниновых. Дворец 18-го века. Действительно дворец по архитектуре своей. Он сейчас на территории вот этого военного учебного комплекса по подготовке операторов беспилотной авиации. Вот если эту улицу идти до конца… Проходить до конца… То ее пересекает другая улица. И вот если там свернуть направо… Но сейчас ты этого не сделаешь, потому что там забор. То будет еще один двухэтажный тоже дворец. Большой очень. Это вот как раз будет дом Курчевск?х. Или Курч?вских. Потому что есть и такая, и такая огласовка… Вот Мещанинов таким образом взял в сыновья… Разрешил носить свою фамилию одному из своих соседей… То есть человеку, который близок был ему и по месту жительства. И вероятно, по взглядам. И вероятно… Ну, просто… Был интересен… Интересен… Чисто человечески.

И.С.: То есть это Курчевск?й?

С.П.: Да. Курч?вский.

И.С.: То есть это так глубоко… Вот по маминой линии Коломна.

С.П.: Да! А там по любой линии она… По папиной тоже. По папиной тоже. Там… В принципе, я иногда так посмеиваюсь, что проследить можно так где-то века до 16-го…

И.С.: То есть до Дмитрия Донского никак. А до Грозного-то можно.

С.П.: До Грозного можно, потому что были документы.

И.С.: Ну, это отдельная тема… Кстати говоря…

С.П.: Это совершенно отдельная тема. Она очень интересная. Вот. И дальше происходит такое… Там Курч?вские… Их было несколько братьев, естественно… У Петра Курчевского… Это мой пра-прадед. Павел и… Вот я знаю двоих… Павел и Алексей. Павел Алексеич… Павел Петрович он! Павел Петрович – это мой прадед. А Алексей Петрович – это прадед моей… Ну, скажем так… Пятиюродной сестры, которая живёт в Москве, потому что этот род частично ушел в Москву. То есть, Павел Алексеич, Екатерина Алексевна, Анна Алексевна – они ушли… Антонина Алексевна! Они ушли в Москву. У Екатерины Алексевны своих детей не было. Она жила с братом, вот с Павлом. У Павла Алексеевича жена была Ева Григорьевна. И вот их внучка… Я знаю довольно хорошо. У Антонины Алексевны – там ещё интересней. Её сын – совершенно потрясающий был дядька. Он был одним из первых, наверное, в Советском Союзе байкеров… Тогда ещё и слова такого не было… Закончил институт. Стал инженером. Работал с Королёвым… И однажды в катастрофе… В аварии… Ему оторвало ногу. Ему запретили… Категорически запретили ездить на мотоцикле. Он сменил мотоцикл на дельтаплан. Он стал одним из первых дельтапланеристов. Летал очень долго. Потом, где-то в 90-е годы… Он вдруг объявил, что обнаружил в себе дар лечения. Наложением рук кого-то там якобы вылечил. Хотя вот внучка там хохочет… Дико… И говорит, что это бред полный, чтобы, говорит, – дядька Юра… Эээ! Дядька Боря! Кого-то там вылечил?… С другой стороны… Когда мы были у него на дне рождения… Там столько было вот этих вот… Граждан, которые уверяли, что их вот… Боря вылечил… Их очень много было. Так что не знаю, там чё было, но… Во всяком случае, человек он такой … Яркий. Интересный он. Всё время к чему-то стремился. Ну… Аж до прошлого года, когда его не свалила всё-таки болезнь. И сейчас он… Вроде бы жив… Но говорят… Практически без сознания.

И.С.: А вот я хочу во времена Ивана Грозного вернуться. Ну, вот Ерофеев. Он же был таким… Ну… Въедливым исследователем, можно сказать. Если ему там что-то попадало. Как ты думаешь, он тут лазил. Искал… Думал… Вот… История же пронизывала…

С.П.: Думаю я или не думаю в данном случае никому не интересно…

И.С.: Ну, понятно, что доказательств никаких…

С.П.: Да. Никакого отношения… Если бы у нас были его коломенские дневники. Было бы другое дело. Но тут интересная вещь. Есть дневники всех лет его жизни. Кроме тех лет, которые он провел в Коломне. Почему так вышло я не знаю, не понимаю. Вообще не верю, что такое могло получиться. Ну, то есть, чисто технически могу понять. Потому что сохранились они в копиях, снятых девушкой, которая была в него влюблена. А девушка, естественно, копировала то, что связано с ею. Ну, и её окружением.

И.С.: Это…

С.П.: Ну, это Орехово-Зуево. И поэтому, вот, такие штуки, наверно, и получались. Хотя очень жаль. Очень жаль. Мне было бы интересно посмотреть… Ну, как бы… Ту же ситуацию… То есть со стороны самого Венедикта Васильевича.

И.С.: Ну… Не исключено, что они откроются.

С.П.: Я не знаю… Чё-то уж больно давно не открываются.

И.С.: Вот дом начнут ремонтировать…

С.П.: А это же я рассказывал? По-моему, тебе как-то эту историю? Когда студентка одна мне говорит: «Вы знаете, – говорит, – моя матушка была знакома с Венедиктом Васильевичем?» Я говорю: «А она не могла бы о нём рассказать?» – «Я, – говорит, – у неё спрошу». Потом приходит, говорит: «Нееет! Не может. Не будет». Я говорю: «А что такое?» – «Ну, – говорит, – то, что… Она мне, – говорит, – сказала так: то, что я помню, нельзя рассказывать о классике».

И.С.: То есть она всё-таки понимает, что он…

С.П.: Да!

И.С.: … классик?

С.П.: Да. «Потому что, – говорит, – одно дело тогда… Мы так это… Ты-ты… Другое дело сейчас«. И вот это вот: нельзя рассказывать о классике… Меня страшно тогда с одной стороны взбодрило. С другой удивило. Я говорю: «Слушай. Ну, ведь это же, в конце концов, забудется всё. И наверняка, – говорю, – среди этих вот её воспоминаний есть что-то… Что, в общем-то, не о пьянстве. А о чем-то совершенно другом». Я говорю: «Может быть… Она бы согласилась… Мы просто бы поговорили. А дальше уже, что публиковать, что не публиковать это она сама скажет?»

И.С.: Ну, да. А может… Вот время-то прошло… Может сейчас.. Повторно?

С.П.: А я уже не вспомню, кто это был. Я уже не вспомню, кто это был.

И.С.: Так бы нам сейчас… В наш проект… Было бы очень кстати.

С.П.: Так, понятно! Ещё как! Ещё как…

И.С.: Ну, ладно. Глядишь придёт. Глядишь придёт.

С.П.: Да нет… Она из другого города, по-моему, даже. То есть она здесь когда-то училась… Но живёт она, где-то ещё. Просто дочка сюда приехала, потому что мама здесь же училась. Это очень обычный случай для нашего ВУЗа. Приходят, потому что здесь же учились родители.

И.С.: Да, кстати… А когда пединститут вообще образовался? И когда он переехал?

С.П.: Ну, образовался-то он очень давно. Ещё в 30-е годы он здесь был. Как учительский… Как педагогический это… Пятьдесят, по-моему, третий год. Переехал, – говорят, – в 62-м.

И.С.: В 62-м?

С.П.: Якобы. Я не вспомню сейчас точно тоже эту дату.

И.С.: Угу. Но вот это… Интересно. Ерофеев как раз 62-63-й тут был.

С.П.: Ну, да.

И.С.: То есть в момент переезда.

С.П.: В момент переезда вот интересно конечно… Но говорят, что он ещё здесь учился. То есть, вероятно, его строили. Ну, это выясняется с полпинка просто. Там есть музей… Там эти все вещи…

И.С.: Не. У нас просто есть дата отчисления. Да?

С.П.: Не. Ну, дата отчисления – да. Я имею в виду…

И.С.: По-моему февраль 63-го.

С.П.: Я имею в виду даты строительства института. Открытия… Его на новом месте… Это всё есть

И.С.: Ну, в общем, мы сейчас как такие…

С.П.: Потому что 68-69-й годы… Это он работал. Я знаю. Точно. На новом месте. Потому что те ребята, которые приходили к Андрею Павловичу Радищеву… А туда ходили не только школьники, но и студенты тоже… Они все были вот уже в новом здании. И ему тогда чуть было не присвоили титул государственный институт. Потом с чего-то одумались и решили, что в районном городе не может быть государственного института.

И.С.: Руднев отговорил.

С.П.: Руднев… Пётр Алексеевич, если только…

И.С.: Нет-нет. Он ругается на пединститут…

С.П.: Ну, он ругается. Да. Он на всех ругается. Он всегда: «Я знаю больше, чем вся ваша кафедра»… Я говорю: «Сашенька! Твоё здание это такая вот шкатулка. В ней лежат бусинки. Факты. Вот ты, – говорю, – вытаскиваешь один какой-то факт. Покрутил его. Положил. Другой вытащил. Покрутил. Положил. А, – говорю, – задача то в том, чтобы взять вот за одну бусинку. И вытащить целиком… Вот всё… Это ожерелье. Поэтому, – говорю, – любой человек, который знает, может быть, и меньше… Но зато системно и… Системно их может выстроить… Эти факты… Он явно оказывается сильнее тебя. И ты проигрываешь на этом фоне». Ну, это вещь сложная. Это я ещё одному своему студенту рассказывал. Вот именно это. Потому что тоже человек с феноменальной памятью. Но сопоставить два факта он не может. То есть он помнит всё, что он когда-либо читал. Но взять несколько фактов и из них выстроить какую-то связную картинку… Ну, во всяком случае, на первом курсе. Он не мог. А вот когда он на четвертом, мне выдал абсолютно, такой вот, связный рассказ… Я ему говорю: «Ну, наконец-то я слышу студента». «А чё, – говорит, – было не так?». Я говорю: «На первом курсе-то? Жуть была». «А, – говорит, – ну, на первом курсе мне самому, – говорит, – страшно, что я тогда нёс».

Фрагмент 2

С.П.: Я пошел в школу 1-го сентября 1961-го года. Да. Накануне своего восьмилетия. Потому что бабушка почему- то решила, что я очень ослабленный ребенок. И мне ни в коем случае в 7 лет нельзя идти в школу. Как бы чего не вышло. Ну вот. Я пошел в первую школу. Первая школа находилась в Запрудах, напротив нашего дома. Но надо было просто перейти улицу Октябрьской революции и Запрудский парк. И там стояли три школьных здания. Одно здание… Слева… Это… Школа 27. То есть школа для детей с задержкой развития. Как сказали бы сейчас. Справа… Это школа для глухих детей. А в центре, вот, наша первая школа. Обычная городская школа. Но к тому времени началось расширение 27 школы… И переселение нашей школы в новое здание в Городищах. Вот там, где оно сейчас… Где она сейчас и находится. Но! К тому времени часть классов из 27 школы уже ввели в здание 1-й школы. И поэтому так получилось… Что вот первый и второй классы я учился вместе с детьми вот из этой школы для детей с задержкой умственного развития. Нам давали возможность даже увидеть. Чем мы отличаемся от них. Это было очень тяжелое, вообще говоря, зрелище. Потому что некоторых ребят оттуда все-таки пытались посадить в обычную школу. И всегда это было совершенно безуспешно. Потому что дети… Действительно даже самые лучшие дети там… Ничего не могли освоить в обычной школе. Это страшно совершенно смотрелось. Это одно. С другой стороны, Первое сентября 1961-го года запомнилось мне тем, что меня впервые заставили соврать. Учительница… Спросила кто кем хочет быть. И что-то выстроила вопрос так, что надо было ответить, что я хочу быть космонавтом. Я не хотел быть космонавтом. Ну, совершенно. И тогда она задала этот вопрос всем. И сказала, что «вы все должны сказать: «Да, я хочу!». Надо сказать, что эта тетенька была первой пионеркой города Коломны. Отсюда, вероятно, это ее горячее желание всех обратить в космонавты. В результате мы все подняли руки. И я в том числе. Глядя на всех. Ну, все поднимают – мне-то чего делать. То есть я попробовал не поднять. Но она так на меня глянула… Что мне больше ничего не оставалось. Тем более, что я понимал, что эта учительница, которая учила еще моего папу… И у других так же было… Наших родителей она учила. И вот этот осадок того, что «а меня заставили», «а меня вынудили». А я соврал. Не для того, чтобы что- то там спасти. В себе. А для того, чтобы… А потому что меня именно заставили соврать. Вот этот осадок до сих пор таким нехорошим зверьком в душе иногда шевелится. Неприятно… Так же, как было неприятно, когда она била ребят палкой. Ну, метром обычным. Или указкой. Ну чё ей под руку попадёт. Она это делала запросто. Даже иногда она лупила не по голове. А лупила… Ну, тогда уже со всей силы… Лупила по парте. Раздавался такой дикий… Звук. Очень сильный. Звук, от которого я всегда вздрагивал. И где-то к концу второго класса я просто маме сказал, что я ее очень боюсь, и хочу учиться у какой-нибудь другой учительницы. Что мама тут же и сделала. Ну, мотивируя тем, что она работает в новом здании. И ей удобнее будет за мной следить там. Поэтому я ушел к другой учительнице. Там всё было нормально, естественно. Никто никого не бил. Никаких там щелчков об парту не было. Ну и в результате можно было жить совершенно спокойно. Так вот до 10-го класса и прожил. Нет, дрались, конечно. Ещё как дрались…

И.С.: Но не с учителями.

С.П: Да. Но не с учителями. Нет, была там одна учительница физкультуры. Которая пинками лупила. Но это особый случай. Она хоть не одного кого-то выбрала. Она всех подряд… Кого поймает, тех и лупила. Типа «вот, что вы тут сами, как вареные раки»… Ну такая вот. Ну, так началось… Началось мое школьное учение. Ну, а дальше там всякие истории. Типа того, как меня избирали в совет пионерского отряда. Там. Делали председателем этого отряда. Все было. Тоже. Это, так сказать, из песни не выкинешь. Но не потому, что я этого хотел или к этому стремился. Я очень хорошо помню. Мама однажды мне сказала: «Ты понимаешь, говорит… Директор сказал мне такую вещь… Что вообще- то надо бы избрать тебя председателем совета дружины. Школьной. Ну, вот нужно по каким- то там данным избрать одну девочку». Я маме сказал: «Ну, и что?» А она говорит: «Ну вот он просит извиниться перед тобой. Директор». Я говорю: «А чё, собственно. Пускай избирают. Мне-то что». Она была, наверное, очень удивлена. Как и многие другие тоже. А для меня это было совершенно непонятно. А чё здесь такого. Что здесь, собственно, в этой должности? Ну, будет она председателем совета дружины. Ну и чего. Ну, лишний раз, там, пройдется со знаменем дружины. Ну, она, не я. Ну и чё». И вот как-то совершенно спокойно относился к таким вещам. Вообще никогда не стремился к начальственным должностям. Ни в юности, ни в молодости, ни в старости. Никогда. Не интересно. Просто не интересно. И когда говорили… Почему вот карьера так сложилась… А я говорю: «А она никак не сложилась: я ее не делал… никогда». То есть я делал то, что я умею и то, как умею. И то, что там нет наград… Ну это же смешно, когда меня выпроваживают, так сказать, на пенсию… Спрашивают: «А почему у вас нет наград?» Я говорю: «Я не знаю, почему вы меня не награждали». – «Так вы должны были сказать во столько-то, во столько-то, во столько-то лет, что у вас вот юбилей. И что вас надо наградить». Я говорю: «Еще чего! Вы что, смеетесь что ли?. Чтобы я стал просить себе награду. Выпрашивать награду! А потом стыдобища такая! С этой выпрошенной наградой… и чего- то надо делать? Да Господь с вами! Не нужно это совершенно», – «Ну, а как вот? Тогда бы вы были ветераном труда. А так вы не будете ветераном труда». Я говорю: «Ну, тут уж я ничем вам помочь не могу. Ну, значит, не буду».

И.С.: Ладно, хорошо, спасибо

Щербакова Людмила Александровна и Зыкова Татьяна Владимировна

Рассказчицы: Вера Александровна Степанова (Щербакова), Татьяна Владимировна Зыкова (Крылова).
Собеседник: Игорь Владимирович Сорокин.
Дата интервью: 15 сентября 2015 г.
Дата публикации: 25 июля 2022 г.

Игорь Сорокин: Мы беседуем о коммуналках, о 1960-х годах и об этом месте. Нам интересно то время, когда коммуналки были чем-то естественным. Как жили, как дружили, как враждовали. Какие-то отзвуки времени, воспоминания, запахи. Про магазин обязательно нам расскажите.

Вера Степанова: Когда я жила здесь, была Щербакова.

Татьяна Зыкова: Я здесь не жила, но жила тоже в коммуналке, в девичестве была Крылова.

И.С.: Давайте начнём с магазина.

В.С.: Магазин «Три поросенка» называли, потому что раньше витрина была, в ней сделали искусственных три поросёнка, как будто они на санях, как тройка. С тех пор повелось: «Три поросёнка». Это мне рассказывали мама, соседи, я ещё была маленькая, когда были три поросёнка. Рассказывали, что долго витрина была, поэтому люди привыкли, что это три поросёнка.

И.С.: Они были реалистичные или мультяшные?

В.С.: Мультяшные. Восковые или глиняные, как лошадки.

И.С.: Они на задних ножках стояли?

Т.З.: Да, в полный рост. Они втроём весёлые, обнявшиеся. Не помню, из чего они были сделаны. Для меня они остались как рисованные.

В.С.: Сколько тебе лет было?

Т.З.: Лет 10. В 3-ю школу я ходила. Мы жили на Репинке, ходили в молочный магазин сюда, на Зайцева, мимо этого, поэтому я помню давно.

В.С.: Пирожки здесь были необыкновенные.

Т.З.: Пирожки коломенские были неповторимые. Ездили аж из-под Воскресенска, женщина у нас работала: «Коломну знаю, там пирожки с мясом».

В.С.: Мясокомбинат привозил в палаточку огромное количество, и всегда стояла очередь.

И.С.: Это какие годы?

Т.З.: 1960-е.

И.С.: Они были запеченные или зажаренные?

Т.З.: Жареные, на фритюре.

И.С.: Размер…

В.С.: Обычные такие. Мясо много очень. Очень вкусно.

И.С.: Отлично! Давайте продолжим про вкусы.

Т.З.: Вот эта улица называлась «пьяной улица». Говорили: «пошли на пьяную гулять».

В.С.: Всё равно «стометровка» была. Соседи мои были постарше, и сестра постарше на три года. Здесь всегда раскатывали лёд, катались, ребята ходили парочками, два-три, девчонки, все так знакомились на «стометровке». Там подтолкнут, девочка упадёт. Раньше такие отношения были тёплые.

Т.З.: Сейчас по интернету знакомятся, а мы здесь знакомились.

В.С.: Мы ходили туда-сюда. Куда идёте? – На «стометровку». Это конец 1960-х. Было очень интересно ходить.

Т.З.: Мы жили на Ивановской, и я всё время ходила сюда в молочный магазин.

В.С.: Я помню, какие там были продукты – просто обалдеть. Икра чёрная, красная, вот такими вот лоханями стояла или просто банка открытая большая. Никто не покупал. Говорят, что раньше ничего не было. Но продуктов было очень много, разнообразных и колбас, и всего. Но зарплаты небольшие. Покупали, но мало.

Т.З.: Икра стояла на витринах в каких-то прямоугольных ёмкостях стеклянных.

В.С.: Отдельно стояли металлические голубые банки открытые. И были все в красной. Лишь бы люди брали.

Т.З.: Где Дом Озерова, там угловой был мясной магазин. Угол в самом доме. Сначала мясо, потом стал овощной стал.

И.С.: Какие отделы были в «трёх поросытах»?

В.С.: Как заходишь, справа как раз икра была, они как ромбиками такими. Потом рыба была прямо. Потом там уже стали овощи. Слева была кондитерская. Спиртное с другой стороны – там небольшая арочка, через магазин проходишь, там спиртное. С левой стороны кондитерская: закруглённые прилавки красивые, там можно было купить какао в пакетиках, кофе с сахаром в брикетиках. Все не очень богато жили, не знаю, кто там мог себе позволить. Чёрный хлеб с солью и маслом, булочку с сахаром.

Т.З.: Выходишь, не скажешь: «Сорок один – ем один» – всё, налетят, выпросят.

В.С.: Вот такие сладости были, конфеточки. Все жили скромно, наше окружение, не знаю, как те, кто побогаче – Пасман или ещё кто… Щи варили, котлеты делали. Кто во что.

И.С.: Мы из магазина перешли в коммуналку. Вы жили в соседнем дворе?

В.С.: Да, Октябрьской Революции, 207.

И.С.: Кто жил с вами рядом?

В.С.: Спицины и бабушка Мантурова. Кухня была на троих. В этом доме, где кухня, когда-то была типа людской, жила прислуга. Там жил врач-стоматолог, насколько я знаю, где наша комната, там была у него приёмная. Лестница из парадной, жёлтый мрамор, львы по бокам, вторая стеклянная дверь, очень красиво было. Ходили мы все чёрным ходом, не парадным. В середине дома. До этого, как мне рассказывали, здесь был как постоялый дом, комнаты были, до 1886 года. Надо смотреть в архивах, не знаю точно.

И.С.: В этом доме что было?

В.С.: Не знаю. Эти дома были вместе как одно целое. Потом их разделили на 205, 207, 209. Был комплекс – как постоялый дом, сюда заезжали. Здесь комнаты как кельи, был большой коридор и много-много-много комнат. У нас там совсем по-другому. Тут тоже был вход, но не такой парадный, то мраморные лесенки, но так себе. У нас совсем роскошный, широкий. Я помню это, начали ремонт делать, когда мне было лет 17.

Соседи были хорошие. Бабушка вредная.

Т.З.: У нас было 11 семей. Все нормально общались, но одни были… В семье не без урода, бывали скандалы. А так жили дружно. Я жила на Савельича, 5. Это был дом купца Посохина, он был городской голова. Был купеческий дом, двор большой. У него были кожевенные мастерские, продавали кожу, производство было. Большой дом, после революции конфисковали, поселили простых людей. Посохин какое-то время сам жил в коммуналке. Из жильцов его помнили. Выдержанный был, обиженный – не обиженный, но держался, воспитанный.

Мы хорошо жили в коммуналке, дружно, весело. Общая кухня большая была, у всех столики, плита. Коридор был большой. Соседи хорошие. Собирались всегда. Нас, мелких, на улицу, а родители на посиделки.

В.С.: Песни пели, в лото играли.

Т.З.: Был Игорь Павлович Селивановский. Это был цензор «Коломенской правды». У него посиделки были, в карты играли, на улице в лото играли. Двор был большой. Где были мастерские кожевенные, там тоже были квартиры. Там уже были не коммуналки, а просто они были разделены и были отдельные входы. Огромный сарай, земельные участки.

В.С.: Я вспоминаю: сарайчики стояли с погребами. Такие страшненькие. Мы когда приехали, дровами топили квартиры. Печка была с плиткой ещё тех времён, с изразцами, топилась очень долго, потом нам отопление сделали.

Бабушка-соседка у меня была ярая коммунистка. Такой провокатор всего! Но мама мне говорила, что не следовало с ней: «Молчи-молчи». Я на кухню практически не выходила особо.

И.С.: Провокатор в каком смысле?

В.С.: Спровоцирует, комплексов в тебя вложит всяких: рука не такая, нога не такая… Идеологически тоже ярая коммунистка. Работала в суде судебным исполнителем. Очень тяжёлый человек. Я то во дворе, до дома. Уроки сделаешь ― во двор. Садик у нас был, цветочки сажали – красиво было, тогда казалось, что просто замечательно.

Т.З.: Когда переехали в квартиры, в эти ячейки, все заткнулись.

В.С.: Да… Нет посиделок. Тогда нам казалось, что хорошо. И сейчас вспоминаешь – хорошее время: молодость, детство – всегда хорошо.

Т.З.: Коммуналки тоже разные были… Да, удобств не было. В баню ходили каждую пятницу и субботу обязательно, с тазом. В баню, которая около военкомата, где бассейка.

И.С.: Молочная площадь.

В.С.: Там стадион. На каток ходили туда. А городская баня направо, там пили газировочку… Удобств не было: холодная вода, помои выносили на улицу. Такие постройки с дверьми, металлическая решётка. Как в старой Одессе, из каждой подворотни запах. У нас канализации не было.

Т.З.: И у нас не было. Был туалет на два этажа. Круг вырезан, деревянное, вниз всё… Потом подъезжал на лошади, всё это черпаком черпал. Ассенизатор.

И.С.: Слово «золотарь» ушло?

Т.З.: Да, уже ассенизаторы были. По очереди убирались все.

В.С.: У нас были очень большие коридоры. Холодный коридор, лестница парадная – всё это надо было мыть, и парадную, хотя мы ей не пользовались, но пыль накапливалась, и черновую, и туалет. Бабушка эта коммунистка ходила проверяла, Татьяна её звали.

Т.З.: А у нас паркетный пол был. Натирали паркет в комнатах. Паркет необыкновенной красоты, дубовый. Мама нам намажет, а мы с братом тёрли – аж блестел. Потом этот паркет слоями перед капитальным ремонтом вывозили. Не на мусорку…

Жили все как-то дружно. Мы, ребятня, играли вместе все. Был двор у нас большой.

В.С.: Не жаловались никогда. Подзатыльник дадут за то, что лез, куда не надо. Такого не было, как сейчас: «А, ты там мою обидел!..». Нет, не умеешь играть, дружить ― сиди дома. Так и воспитывали. Лет 19 мне было, когда сделали у нас ремонт капитальный, снесли все наши сараи, потому что дрова хранить не надо стало, потому что отопление стало. (Раньше-то из удобства был газ у нас уже был, вода холодная, больше ничего.). Сделали паровое отопление в начале 1970-х.

Т.З.: Дрова я не помню. Были газовые горелки вмонтированы в печку. Печка нагревалась так же, но с газовой горелкой.

В.С.: Потом нас соединили.

И.С.: Вы начали дружить дворами, стали знать всех, кто здесь живёт?

В.С.: Мы уже и так знали, потому что все практически ходили в одну 7-ю школу. Из школы вместе шли, у нас арки были во дворы, каждый в свою арку зайдёт и всё. Поэтому все знали друг друга тесно, потом совсем тесно. Как правило, есть свои подруги, вот мы вместе дружим. Так и дружим с тех пор.

И.С.: Помните жильцов этого дома?

В.С.: Как вверх заходить со двора, справа Перовы. Потом квартира Пасмана, где мы сидим. Я в квартиры не заходила, только в коридор. Потом два брата – Николай и Сашка. Сашка был гимнастом, фамилию не помню. Многих фамилий не помню, дружили, друг друга знали, но многих фамилию не помню. Шиловых знаю, он постарше меня, лет на десять. Пасманы, сын Серёга мне должен быть ровесник, лет 60.

Т.З.: Семён Пасман был конструктор на ЗТС. Дед их адвокатом был. У нас сосед был Селиваневский, который цензор «Коломенской правды», они дружили с ним. Он к нам заходил, мама моя тоже, они общались. Семён заходил. Он работал с чем-то, связанным с техническими науками.

Потом Арнавский (?) у нас жил, по-моему, врач.

В.С.: Мы не интересовались, кто где работает. Нам, молодым, не было нужно.

Т.З.: На нашем этаже Светлана Щёлкова, она была редактором «Куйбышевца» на Коломзаводе, дядя Миша тоже там работал. Мироновы тётя Маруся, дядя Яша. Ванины, Зинаида Ивановна, а Лёшка был в Москве потом, сейчас у Капицы.

В.С.: Знаешь, кто возраста постарше, помладше твоего. Кто там старше, уже не знаешь.

И.С.: Какие-нибудь истории? Кто в кого влюбился? Кто с кем подрался?..

В.С.: Сашка (с Колей, который брат, фамилию не помню), он женился на продавщице, которая работала в «Трёх поросятах», Нина её звали. Он закончил пед, факультет физкультуры, был гимнастом.

Какие ещё истории?.. Учительницу ботаники и зоологии Перову из нашей школы побаивались. У неё сын, с ним общались. Как побаивались… «Что, – скажет, – не выучила, болтаешься?!» Раньше учителя уважали и побаивались.

Т.З.: У нас Раиса Сергеевна жила. Мы ещё были маленькие, а ей было 82 года. Вот на кухне, там чугунные утюги, и она наглаживает стоит. А мы, октябрята, пионеры, её пытали… раньше ж говорили, что плохо жили до революции. Мы ей: «Тётя Рай, чего вы говорите, что сейчас всё плохо. Раньше-то как плохо жили». Она: «Не надо, хорошо раньше жили. До революции нам на праздники всегда привозили подарки детям, праздники устраивали меценаты». Она говорила, что жили очень хорошо до революции. Ей было 82 года, одного только одного зуба не было, все зубы свои были…

Я помню, как гуляли. Вовка Антонов был такой, убегал со двора. Его привязывали верёвкой к груше, верёвкой метров на 30, он гулял по двору привязанный. А сейчас это издевательство… Лёше Ванину вешали бумажную табличку на спину: «Лёша Ванин, дом такой-то, квартира такая-то». Так раньше гуляли. Уходили со двора, из дома гулять удёт, зайдёт куда-нибудь…

В.С.: Вовка Куликов за Натальей ухлёстывал. Здесь огромные ворота были в парк. Весной их закрывали, чтобы цветочки посадить. Через забор в змей-горыныча играли. Очень было весело. Как в казаки-разбойники. Играли по всем дворам, бегали, указывали стрелки, кто где находится, мелом, на две команды, кто кого поймает, кто найдёт, кто где спрятался. Вот Вовка у нас был Змеем Горынычем…

Т.З.: Сейчас в гаджеты играют. Помню уже не в коммуналке, уже частный дом был, придёшь, на тебе всё колом стоит. Мама раздевает тебя, шубу ставит. Здесь сверху всё замёрзло. Она намоёт всё. Щёки красные. Всё время гуляли, на улице проводили всё время.

В коммуналках всё-таки отношения были ближе. Хоть и ссорились, но всегда приходили на помощь. Я помню, первый телевизор купили у нас Антоновы – тётя Маруся с дядей Яшей, больше ни у кого не было. У них комната была маленькая, а жили вчетвером (у них были два парня). И вот у них собирались смотреть телевизор, хоккей. Все комнаты, все коммуналки собирались у них, с чаем. Почему-то все за хоккей болели. Дружно было.

В.С.: Сейчас совсем другое. У нас у Раковых первый телевизор появился, потом у нас – в 1961 году «Спутник 61» экспериментальный, без линзы, с рамой хорошей.

Т.З.: Такого, чтобы в кастрюлю соли насыпать, такого не было. Холодильник на кухне не стоял, в комнате был.

В.С.: Воровали… У нас в прихожей холодильник стоял на три семьи. С бабушкой история неприятная была. Мама пошла на рынок, я сплю в выходной день. Дверь открывается, в шкафчик, в холодильник раз-раз… Мне так неприятно, я вся зажалась!.. Котлеты же свои делали, на рынке купили мясо, получается 20 штук, 21, 23, перекладываем из кастрюльки в сковородку потушить, считает: 19. Мама у меня была добрый человек, никогда не ссорилась. Тоже от людей зависит… Провоцировала, конечно. Отца провоцировала на скандал, нетерпимый был. Много было и неприятного и хорошего.

И.С.: Давайте вспомним какие-нибудь прекрасные праздники.

В.С.: 1 Мая! Все собирались. Новый год.

Т.З.: На 1 Мая всегда собирались и вот отсюда до места, где теперь «белый дом», гуляли вечером. Все встречались, общались.

В.С.: На целый день перекрывали дорогу от машин, и все гуляли. Встретишь всех! Все общались.

Т.З.: В объезд ездили машины. Около церкви сворачивали. На 1 Мая, на Октябрьскую революцию – здесь были гуляния. Демонстрация утром, гуляли вечером.

В.С.: В ворота, в арку выходили, если кто не шёл на демонстрацию (болели), вышли, оделись, у ворот нам разрешали своих стоять. Людей не пускали, чтобы ходить по тротуарам. Смотрели, всех видишь, кто прошёл. Потом все собирались. Родители собирались дома. Там уже наготовлено, холодцы наварены, селёдка разделана, картошечка сварена, ну и всякие деликатесики к празднику всегда были.

Т.З.: В кинотеатр раньше очередь была за билетами. Бывало, что не попадёшь. Театры приезжали – всегда залы полные были, и в кинотеатре всегда.

В.С.: Все заранее встречались. Не помню, чтобы музыка играла…

Т.З.: В «Востоке» на втором этаже был оркестр. Танцы были.

В.С.: Буфет был. Музыка играет, кто-то танцует, зависит от комплексов. В «Юность» ходили «кадрились» после школы с кавалерами. Где Дом Озерова был кинотеатр «Юность». Там больше детский. 5 копеек стоил на детский сеанс.

Т.З.: Помню, споткнулась в этом кинотеатре, люди идут в темноте и на меня, чуть не погибла я там. Как начали падать… Сейчас кинотеатры маленькие.

И.С.: Помните ли вы полёт Гагарина?

В.С.: Я в первый класс пошла. Столько было народу на улице, такая была демонстрация! Больше, чем на 1 Мая. Все кричали «ура», по рупору говорили, что он сказал: «Поехали!». Это был такой праздник! Мы ходили, смотрели, сколько народу – больше, чем на все остальные праздники.

Т.З.: Мы ещё в посёлке Кирова жили. Гуляли на улице, объявили, что в космос… Тогда это было событие!

В.С.: В сознании у меня, что я стою здесь у памятника борцам революции, толпа – просто пройти нельзя. Очень много было народу, больше, чем на праздники. Это был такой грандиозный праздник!

И.С.: Это было неорганизованно?

Т.З.: Просто все вышли.

В.С.: Шарики были, флажки, у кого-то, может с 1 Мая осталось. Народу было очень много, очень.

Т.З.: Мы маленькие ещё были.

И.С.: Вспомните ещё что-нибудь?

В.С.: Столько событий… Перестройка… Я считаю, что как ещё одну войну пережили. Эти голодовки… Вспоминаешь, поглотило это то, что было в те времена. Столько хочешь вспомнить… Просто было весело, было здорово. Ни телефонов не было, ничего – все встречаются, общаются…

Т.З.: Раньше идёшь гулять. Заходишь, есть человек дома – пошли, нет – развернулся, ушёл. А сейчас: что без звонка пришёл?

В.С.: Гуляли когда, мальчишки за нами шли, мы впереди. Никто никогда не ругался в присутствии нас…

Т.З.: Ходили на танцы. В Шавыринском были танцы. Летом в парке. Танцы были в каждый выходной. Наряжались, ходили. Летом оркестр на Комсомольской был. Весь город ходил.

В.С.: В перерыве между танцами показывали мультфильмы. Все идут вглубь парка, там показывают мультики, потом возвращались. Смешно! Но было здорово.

Т.З.: И сейчас есть коммуналки, но уже не те коммуналки какие-то.

И.С.: Может, сейчас в коммунальных квартирах более замкнуто, чем тогда. Просто время изменилось.

В.С.: У каждой комнаты в квартире был свой запах. И сейчас у каждого в квартире свой запах. Где-то старушками, где-то аромат. У нас запах всегда мыла был, потому что во всех вещах лежало мыло «Земляничное» – это я никогда не забуду! – чтобы моли не было. У кого-то запах духов, «Красный Москвы». У кого собачками, у кого кошечками – кто во что горазд. Кошки делали в песок, всё это дело выносили.

И.С.: Во дворе не было голубятни?

В.С.: Нет, у нас не было.

Т.З.: У нас была, по-моему.

В.С.: С этой стороны было, но как-то всё снесли быстро.

И.С.: До сих пор застряли некоторые, есть на посаде.

Т.З.: Есть. Кому-то нравится, разводят.

В.С.: Это любить надо.

И.С.: Фотографии у вас остались какие-нибудь?

В.С.: У меня есть. Но у меня квартира в Москве, я москвичка давным-давно. Хотела привезти, но мои делают ремонт, всё в коробки упаковали. Я отыщу, привезу. Есть, где во дворе сижу, соседка наша. Ещё ресторан строился – меня соседка держала на руках. Где «Спортмастер», там был ресторан «Коломна», прекрасный. Внизу столовая и кулинария, а наверху ресторан. Мне лет 18 тогда было. Сначала был «Советский» ресторан, потом здесь построили, потому что такой спрос пошёл…

Шклярман Евгения Сергеевна

Рассказчик: Шклярман Евгения Сергеевна
Ведущий: Сорокин Игорь Владимирович
Дата интервью: 14 сентября 2015

Е.Ш.: В 55-м году я приехала в Коломну. Коломна совершенно была… небо и земля, по сравнению с нынешней Коломной. Жила я в коммунальной квартире. Трое соседей… Ну, да. Мы, и ещё двое соседей. Я должна сказать, что мы жили мирно, никаких конфликтов у нас не было. А потом, значит, нам уже отдельно, собственно, ещё разочек нам пришлось переехать, в другую коммунальную квартиру. То есть… Ну, вы не записываете? Вот, и там еще прожили, а уже потом получили квартиру двухкомнатную. Ну вот. А потом эту двухкомнатную поменяли на трехкомнатную, в которой я сейчас и живу. И с 55-го года при заводе ЗТС открылась поликлиника – «ЗТС» называлась — и я, в общем-то, в ней проработала сорок семь лет, да.

И.С.: То есть вы ветеран труда?

Е.Ш.: Я ветеран труда, да. Вот, не выходя из этого кабинета.

И.С.: А скажите, это было очень распространено? Коммуналки, коммунальное житьё?

Е.Ш.: Ну конечно. Тогда вообще отдельные квартиры, ну я не знаю, это, наверное, ну, редко кто имел в те времена, в 55-м году. В основном люди жили в коммунальных квартирах. Потом стало строиться, даже бараки были здесь, так что… Недавно последний барак снесли, наверное. То есть его разрушали, и этот разрушенный барак по улице Суворова стоял несколько лет. Все на трамвае проезжали и удивлялись, и говорили: да что ж это такое, да почему же эти развалины не снесут? И теперь на этом месте построили два замечательных дома. Вернее, один, сначала один, потом продолжение второго. Трехэтажный, по-моему. Трехэтажный, да.

Женский голос: Ну, ты расскажи про коммуналку.

Е.Ш.: Да, ну теперь про коммуналку. Ну что в коммуналке… А вы знаете, там же неплохо было. Каждый вечер на кухне женщины собирались, о чем-то говорили, что-то вспоминали, кого-то подругивали, как говорится. Каждая что-то готовила, у каждого свой стол был, так что есть о чем вспомнить, но не плохо, не плохо, о плохом я не вспоминаю.

И.С.: Но все-таки это непросто — жить на одной кухне, с одним туалетом, с одной ванной.

Е.Ш.:: Вы знаете, как ни странно, ведь газа не было в 55-м году, газа не было. Готовили на керосинках, и кипятили бельё, и кушать готовили, и всё, и горячей воды, конечно, не было. Ну и, вы знаете, ничего не останавливало никогда никого, все всё успевали, и как-то жили, и как-то жили, да, вот так.

И.С.: А вот ну какая-то особенность, ну, про питерские коммуналки много известно, как там жили, а вот про коломенские… Какая-то, может быть, особенность была? Что это за явление такое – коломенская коммуналка?

Е.Ш.: Вы знаете, я должна сказать, что, когда я приехала, практически строительства не было в 55-м году. Чуть-чуть попозже, в 60-м году там, рядом с нами завод, «почтовый ящик». Я с глупого ума считала — почтовый ящик. Думаю, что за почтовый ящик? Господи, как там помещаются? Он, вы знаете… Когда тебе двадцать с маленьким хвостиком… Думаю: «Что за почтовый ящик?». А потом мне объяснили: это засекреченный завод, вот они и стали строить. Вот улица Ленина… Как раз в начале улицы Ленина эти дома КБМ-овские, вот они как раз и начали чуть ли не первые расселять своих людей по квартирам.

Женский голос: У тебя спрашивают, что такое коммуналка. Как вот, что особенного?

Е.Ш.: Ну, а я не могу сказать. Ну, что я могу еще сказать о коммуналке? Вот дважды жила я в коммуналке.

И.С.: А давайте начнем сначала. Вы откуда приехали?

Е.Ш.: А, сейчас я вам скажу. Вообще, я кончала техникум в Ярославле, а после окончания я стала работать на Украине. Такой город Жмеринка есть. Недалеко от Жмеринки костно-туберкулёзный санаторий, вот там я работала три года. Была сначала палатной сестрой, а потом операционной сестрой, вот. А потом я вышла замуж и приехала в Коломну.

И.С.: То есть ваш муж из Коломны?

Е.Ш.: Да, он коломенский, он коломенский. Это уже после войны его семья переехала в Коломну, после войны, а до войны они, по-моему, в Саратове жили.

И.С.: Вот это интересно для меня. Это отдельная тема, потому что я из Саратова.

Е.Ш.: Да, Саратов. В Саратове, ну, у моей свекрови… Свекровь именно из Саратова, и там, значит, вот и муж мой жил, и его братья там жили.

И.С.: А как свекрови имя, отчество, фамилия?

Е.Ш.: Свекрови имя, отчество: Марья Исаевна Шклярман.

И.С.: А чем она занималась?

Е.Ш.: Она была секретарем директора от станкозавода.

И.С.:: А в Саратове?

Е.Ш.: Вы знаете, я так подробно не могу сказать, кем она там работала, знаете. Особенно я, так сказать, не вникала. Там ее семья была, там она работала. Что такое?

Женский голос: В детстве стригла.

Е.Ш.: А, стригла! Возможно. Её отец был частный парикмахер, а она ему помогала, ну так. Ну, она еще там работала, конечно, ну, так я точно не могу вам сказать. Потом она вышла замуж, вот родились дети, муж был военный, а после войны он был военпред. Так? Правильно? Нет, как это называется? Военный человек на заводе. Забыла, как это называется, как название.

И.С.: Ну, может быть военпред, да.

Е.Ш.: Военпред, да? Может быть. Он здесь… Ну, и потом, значит, так у них не сложилось, он уехал, а она с детьми осталась. Вот они здесь в Коломне и выросли. Жили в коммуналке с соседями, и свекровь мне, нам с мужем, выделила смежные квартиры, две комнаты. В одной мы жили, а она в проходной, будем говорить. А уже потом ей по работе дали две комнаты: одну комнату нам, другую комнату ей, и опять же с соседями, вот так получилось.

И.С.: Свадьба была в коммуналке?

Е.Ш.: Ну и второй раз получилась тоже коммуналка.

И.С.: А свадьба ваша была там, в коммуналке? Праздновали? Были праздники?

Е.Ш.: Да, да. Ну, свадьба такая очень скромная, тогда таких не устраивали. Пришли приятели моей свекрови, друзья. Ну, и нас было, может быть, человек десять-двенадцать, не больше, вот. А свадьба… Ко мне приехал на Украину за мной мой муж из Коломны. Дело в том, что в Ярославле он учился в арт-училище, а я в медтехникуме. Вот там мы и познакомились. А потом, значит, вот приехал за мной, и я приехала в Коломну. И вот с 55-го года я живу в Коломне. Причем, вы знаете, сейчас очень много… Только вы не записывайте, ладно? Очень много военных в отставке. Сейчас семьи, всем нравится Коломна. Тут очень много встречаешь людей, и как-то чувствуешь: это не коломенцы. Но, что интересно, они отмечают… Они отмечают, что коломенский народ, он немножко… Ну, не совсем мягкий, будем говорить, не совсем добрые, или, так выразиться,.. Но я прожила… Я, так сказать, ничего этого сказать не могу. Как-то на моём пути встречались хорошие, добрые люди, честное слово! Как-то так получилось. Так, что вам ещё рассказать? Вот! Ну, можно о 60-х годах.

И.С.: Пожалуйста.

Е.Ш.: Ну, сейчас, вот вы знаете, я уже старый человек, вот, на следующий год в библиотеке Королёва будут отмечать пятнадцать лет, как существует «Клуб интересных встреч» при библиотеке Королёва. Это напротив депо Коломна. Знаете депо наше где находится? Вы совсем Коломну не знаете?

И.С.: Ну, я только вот старую часть более-менее знаю.

Е.Ш.: О, вы прогуляйтесь по новой. Ну и вот: там раз в месяц устраивают встречи, приходят пенсионеры разных специальностей. В основном это уже, так сказать, в преклонном возрасте люди. Для нас они готовят какие-то темы интересные, иногда музыкальные, литературные, в общем, бывает интересно! Потом они нас чаем угощают.

И.С.: У нас тоже готов чай, кстати.

Е.Ш.: Нет, нет, спасибо… Спасибо большое, это очень приятно. Вот, знаете, там две конфетки обыкновенные с чашечкой чая, пара конфеток… Дело в том, что это так приятно: посидеть, пообщаться, ещё, так сказать, за чаем. Это вот поимейте в виду, может быть, когда-нибудь это пригодится вам. И ещё библиотека Лажечникова — знаете, я так думаю?

И.С.: Да.

Е.Ш.: Вот, раз в месяц они тоже устраивают нам встречи, там тоже клуб, я туда тоже хожу. Но там уже не пятнадцать лет, а там побольше, наверно, уже. Так что я стараюсь, стараюсь!

И.С.: Вести светскую жизнь.

Е.Ш.: Ну, конечно! Конечно, потому что уже на пенсии, не работаешь. Ну что же, приходится, а так — одичаешь! А так среди людей. Хоть раз в месяц. Вот теперь у нас напротив «Белого Дома» вот этот вот «Глобус». Знаете вот, магазин?

И.С.: Этот я знаю.

Е.Ш.: На последнем этаже там выставочный зал.

И.С.: Прекрасный зал.

Е.Ш.: Ну вот, а теперь там они у белого рояля устроили тоже литературно-музыкальные встречи. Ну, я туда тоже пошла… Так что вот так вот.

И.С.: Наверное, когда приехали, там в 50-е, в 60-е, тоже были свои какие-то места встреч?

Е.Ш.: Вы знаете, я вам хочу сказать, когда я приехала, как раз только отстроилась вот эта поликлиника. И мне удалось, с трудом, но удалось, устроиться на работу в поликлинику. Врачам легче устроиться, среднему медперсоналу тяжелее, тем паче свой медтехникум здесь. Ну, в общем, я устроилась на работу, сразу в хирургический кабинет как раз. Ну, и вот, вы знаете, пришел молодой коллектив, будем говорить. И как же мы прекрасно жили! И работали, и время проводили… У нас были и огоньки, мы устраивали, и выезды в Москву в театры, в основном в Большой театр, Театр сатиры и этот… театр… господи боже мой… Оперетты. Как-то выскочило из головы. В музеи, в общем. А для детей мы были молодые, энергичные, дети у нас были маленькие, мы их не забывали. На май, на майские праздники, на октябрьские, на Новый год мы для них устраивали: на Новый год ёлку, на майски праздники, и на этот… У каждого какой-то был талант. Мы с ними  устраивали прекрасные вечера для детей, утренники были, будем говорить, с подарками, дети выступали, взрослые были довольны, приходили и папы, и мамы… Ну, я имею в виду медики, вот. Очень часто мы устраивали просто и такие вечера, вы знаете, как сказать… производственные. То есть, ну, как-то одни отвечали за свою работу, то есть, ну, как это правильно выразиться, тематические, что ли… То есть, ну, предположим, врачи отвечали на свои вопросы, предположим, узкие специалисты – им задавались другие вопросы. В общем, пока вот эти вот шли соревнования, кто лучше ответит, другая часть готовила столы, и потом у нас был праздник. Вот, даже нас сфотографировали. Вы видели, я вам показывала?

И.С.: Да, три стола.

Е.Ш.: За это был приз! Поэтому все старались. В общем, одни за одно отвечали, другие за другое отвечали. Ну, такие вот праздники. Встречали и Новый год. В общем, жили очень хорошо! Сейчас этого нет… Ну, вот я прихожу, сейчас совсем другое время, я прихожу в поликлинику сейчас, её отремонтировали, она, так сказать, как новая стала, хорошо отремонтировали. Старых уже работников практически не осталось, практически не осталось. Потому что возраст уже приличный. Вот, и вы знаете… Я у них спросила как-то: «Ну, вы что-нибудь?». Нет, никто ничего! Нет, абсолютно. Это только покурить, о тряпках поговорить, и на всех обижаются больные. Вот сейчас встречают иногда, здороваются, а уже и не узнаешь людей. А так-то, видимо, узнают уже и жалуются, жалуются: не то, что было. И не то обращение, не то внимание, да.

И.С.: А можно вот про эти три стола, и нам хочется сфотографировать эти три стола, можно?

Е.Ш.: Пожалуйста, пожалуйста. Я ещё… Пожалуйста, сфотографируйте. Вот, между прочим, вот этот букет сделан из овощей.

И.С.: Как из овощей?!

Е.Ш.: Да! И розы, всё-всё это сделано из овощей.

И.С.: Ну, наверно он получил первый приз.

Е.Ш.: Вы знаете, я не помню! Я не помню… Это была бутылка шампанского. Возможно, я и не помню. В общем, вы знаете, они были тронуты все, и, по-моему, что-то такое, по-моему. Всем по бутылке выдали, первого места не было. Первое место для всех трёх столов. Потому что действительно было, а вот здесь вот, сейчас я покажу, вот здесь вот. Вот это блюдо, да-да, сейчас, одну минуточку. Вот здесь вот, да-да, вот это вот здесь вот блюдо было, огромное блюдо, и на нем были испечены грибы. Вот знаете, шляпка и с ножкой. И вот такая целая гора: побольше, поменьше, вот таких грибочков. Это что-то необыкновенное было!

И.С.: Скажите, откуда же продукты, если многие вспоминают, что ездили в Москву за колбасой, и вообще с продуктами было всё тяжело?

Е.Ш.: Вы знаете, я вам хочу сказать, что в основном, наверное, ездили не в 60-м году, а ездили, наверно, уже ближе к 90-м годам. Вот тогда, наверно, ездили действительно в Москву, чтобы купить… Вот на рынке даже мясо нельзя было купить, не было ничего, надо было все с Москвы везти. Но это были годы… Разруха началась с Горбачева, конечно. Все это чувствуют, все это знают. Всё это началось, всё это началось… Почему… Когда кто у нас до Горбачева-то был? У нас, подождите, Брежнев, да?

И.С.: Ну, там ещё между Брежневым и Горбачевым был Черненко, помните?

Е.Ш.: А, это после Брежнева…

И.С.: Да.

Е.Ш.: После Брежнева был Андропов, после Андропова Черненко, а после Черненко Горбачев.

И.С.: А Устинов?

Е.Ш.: А?

И.С.: Устинов ещё был.

Е.Ш.: Вот я и говорю: Устинов. Но там ещё, по-моему, кто-то был, я уже забыла даже. Вы знаете, ездили! Ездили! Но это… я вспоминаю, вы знаете, какой год? Я вспоминаю 55-й год, вот когда я вышла замуж, в Москве, в Елисеевском магазине… нет, ну, не только в Елисеевском. Всё, пожалуйста: и колбаска, и рыбка, и икра – всё доступно, приходи, покупай. Ну, наверное, чтоб были деньги, конечно. Вот, всё это было, и мясо, всё-всё. Но, вы знаете, каждый этап нашей жизни… Вот мне зять недавно задал вопрос, он и говорит вот: «Евгения Сергеевна, как вы считаете, вот сейчас лучше живете, или как раньше?». Я говорю, что вот каждый период жизни, вот он был по-своему… и плюсы, и минусы, и плюсы, и минусы. Но, вы знаете, мы же близко к Москве, поэтому мы не ощущали этого. Не хватало продуктов – в Москву ехали. Хоть в очереди отстоишь, но купишь. Вот в глубинках, конечно, может быть, люди хуже жили, бесспорно. Так же как и сейчас, так же как и сейчас… Ну и вот, а я ему сказала, что я сейчас хорошо живу: на трамвае бесплатно езжу, на работу утром не надо спешить, вот. В магазин зайдешь – всё купишь, правда, качество немножко похуже стало, но зато не надо волноваться, и более выгодно. Почему? Потому что мне не надо много закупать, понимаете? Я пришла, я взяла себе немножко, я это съела, я пошла, опять купила. Я знаю, что это есть, я приду и куплю. Поэтому сейчас мне нравится, как я живу. Но опять, видите, так сказать, я, например, довольна. Моя знакомая хорошая, мы вместе работали всю жизнь. Она старше меня, ей уже 92 года в этом году исполнилось, она и говорит: «Вот сейчас бы жить, вот и пенсия вполне устраивает, и все можно купить, а уж годы ушли… А годы ушли уже…». Вот. Что вас ещё интересует?

И.С.: Полёт Гагарина.

Е.Ш.: А?

И.С.: Полёт Гагарина.

Е.Ш.: Я не поняла.

И.С.: 12 апреля 1961 года. Где вы встретили?

Е.Ш.: Ой, ну, вот это надо полегче спросить. Вы знаете, что я вам хочу сказать, что все праздники… У моего мужа был старший брат. Они все работали на заводе. Младший брат был врач, он работал в Москве, а старший брат, мы всегда все праздники встречали у него, это было заведено. Даже если праздник там, или октябрьский, или Новый год… нет, Новый год мы старались у нас встретить, мы отвоевали свой праздник. Этот Новый год у нас, в нашей семье, вот. А октябрьские… это уже после демонстрации шли к нему вот, встречали.

И.С.: А демонстрации? Вот про демонстрации вы можете нам рассказать? Как это всё было?

Е.Ш.: Хотите, расскажу один эпизод?

И.С.: Да.

Е.Ш.: Только не 60-е годы. У нас смена главных врачей была, и стала главным врачом женщина, врач-гинеколог, очень умненькая, но от кроликов… от карликов ушла, а к нормальным людям не пришла. Я забыла название этого заболевания. Она здоровая, умная женщина, но она была вот такого вот росточка. Но, вы знаете, абсолютно миниатюрный человек, как говорится, и большая умница, большая умница! Она сначала, когда к нам приехала с Дальнего Востока, она была парторгом, и её насильно заставили быть главным врачом, она не хотела. Но она очень много сделала для нашей поликлиники, пока она у нас работала, потом она перебралась в Москву работать. Так вот, на демонстрацию на Первое мая она обошла всех сотрудников и сказала: «Всем прийти на демонстрацию!». А многие говорят: «А мы ходим с мужьями!». Я первая сказала: «Я всегда иду с мужем, примыкаю, так сказать, к их колонне». Она говорит: «Ничего не знаю, мы пойдем поликлиникой, нашим коллективом». Ну ладно, причем интересно: нарезали веточек заранее, поставили в воду, и они дали маленькие листочки. Специально ездили, по-моему, березку даже нарезали, теперь из туалетной бумаги сделали. Ну, она научила делать цветочки, и получилась такая красотища! Вы знаете, по три, каждый держал по три таких прутика и вот в этих цветочках. И вот, наша колонна. Нашли гармониста, и вот мы шли — всеобщие внимание. Ну, здесь мы шли нормально. А когда мы пошли мимо трибуны, а там был директор, и он увидел, что идет поликлиника, он нас поздравил — как мы гаркнули, как говорится! Как затянули какой-то марш, я не помню, этот нам подыгрывал, это что-то было! Это было на всю жизнь! Мы всегда это вспоминали, всегда вспоминали! Нам потом и говорили: «Ну вы молодцы, ну и вы! Самая лучшая колонна – это поликлиника завода тяжелого станкостроения!»

И.С.: Ну, только один раз, или с тех пор вы ходили всегда?

Е.Ш.: Ходили с мужем. Всегда ходила с ним.

И.С.: А был какой-то порядок, вот, когда кто за кем идет? Когда дети, когда заводы, когда… Вы помните?

Е.Ш.: Обязательно! Шли первые школьники. Обязательно! Шли школьники, все школы, а после школ уже обязательно завод, какой по городу имел первенство, так что ли, вот всё это было обговорено, это, как говорится, у них это все было отработано, у администрации города.

И.С.: А кто же завершал? Кульминация — кто?

Е.Ш.: Ну, шли с транспарантами, с флагами, на трибунах поздравляли всех, все кричали: «Ура! Ура! Ура!». Вот.

И.С.: Ну кто самые-самые, кто в конце шел?

Е.Ш.: А в самом конце, ну, я не могу вам сказать, потому что все проходили, где-то останавливались, там стояли машины, на которые грузили вот эти вот транспаранты, и всё-всё, и люди расходились, люди расходились по домам праздновать. Было очень хорошо! Было замечательно!

И.С.: А вот когда начали отмечать Девятое мая? Ведь вот первые годы после войны не было такого праздника, Девятое мая, ну ни парада, в общем, по-моему, это в 60-е…

Е.Ш.: Ну, слушайте, вы знаете, дело в том, что я, когда училась в Ярославле, я не могу вам сказать, там я ни на какие демонстрации не ходила. Кстати, я жила на той улице, где стояла школа, в которой училась Терешкова. Красный Перекоп, я там жила. Лесная улица, в конце стояла 11-я школа, в которой она училась. Вот, там нет, а вот в селе, конечно, отмечали. Конечно, был митинг всегда. Вы знаете, я не могу сказать, было ли это празднованием или Девятого мая, или Первого мая, так я не могу вам точно, я не помню. Но то, что в мае был митинг – это обязательно. И то, что в этом, как его, Седьмого ноября тоже. Причём я три года там прожила. Между прочим, там тоже очень хорошо было. У нас был свой, между прочим, — огромное Украинское село, — в котором вот этот сам санаторий республиканского значения, прекрасный… Прекрасное здание какого-то пана. Ну, такое панское здание, прекрасное здание! Вот, кирпичный завод, плодоягодный техникум, и прекрасный совхоз. Не колхоз, а совхоз. И, вы знаете, у нас и своя самодеятельность была при санатории. Причём больные, они же там долго лежали, многие годами лежали, а среди них были талантливые люди, они тоже устраивали концерты. Их собирали, на носилках стаскивали, и они играли на инструментах, для них инструменты были куплены, многие пели, многие читали. Мы тоже вмести с ними, так сказать. И отдельно у нас клуб был. И в совхозе прекрасный клуб был, и на кирпичном в воскресенье… Да в воскресенье, тогда в субботу работали еще. В воскресенье вечером играл духовой оркестр, и со всех… и из санатория, и техникума, железнодорожники… Все в этот клуб на кирпичном заводе. А там колоссальная – колоссальная! — территория, то есть большой зал. И под этот духовой оркестр мы танцевали. Вот вам и жизнь была в селе. Я долго не могла привыкнуть к Коломне. Хотя… Я и говорю, что я вспоминала все время свое село. Это говорю, потому что это молодые годы. Я не знаю, я долго не могла отвыкнуть, привыкнуть вернее. А потом все вошло в свое, как говорится, русло.

И.С.: А муж у вас чем занимался?

Е.Ш.: Вы знаете, мой муж, когда мы поженились, он был технологом, он… Ему удалось как-то, так сказать, уйти в гражданку. Как там это удалось, я думаю, что там это благодаря моей свекрови. Она что-то там, она не совсем здоровый человек была, может быть поэтому как-то ей удалось. А он не очень даже и стремился остаться на военной службе, как говорится.

И.С.: То есть он вот после училища ушел в отставку?

Е.Ш.: Да, да. Пошел, в общем, да, пошел в отставку. Вот, и в этот же год, в 55-м году, при нашем институте здесь, тут машиностроительный институт, у них открылось вечернее отделение. И, значит, он пошел вместе со старшим братом. В основном там пошли производственники, в основном там такой вот, знаете, преимущество было для производственников, вот с Коломзавода, с КБМ, так сказать, вот со станкозавода. Ну и вот, учился он в вечернем институте шесть лет, потом он после института стал работать старшим, его повысили, стал работать старшим мастером. А после старшего мастера его повысили, он стал замначальника цеха. Потом стал начальником цеха, начальником сборки. Большие станки строили там у них на заводе, а потом, в общем, без всякого желания, но под натиском директора завода ему… Он сменил, так сказать, свою работу. Стал работать, ну… Ему пришлось поучиться два года, поездил в Москву, закончил экономический и стал главным экономистом завода, вот. Так что вот так.

И.С.: Ну, красивая биография.

Е.Ш.: Да, да. И муж был у меня замечательный человек, и очень хороший, и очень уважаемый на заводе.

И.С.: Как его фамилия, имя, отчество?

Е.Ш.: Шклярман.

И.С.: А имя, отчество?

Е.Ш.: Борис Самуилович.

И.С.: А скажите, пожалуйста, все-таки вот про космонавтов.

Е.Ш.: А, космонавт, да. Его пригласили сюда, и он приехал. Знаете, здесь этому цеху сборному, сборный четвертый цех, им присвоили звание цеха коммунистического труда, что ли, как-то вот так вот, и был приглашен, и его пригласили, я не знаю, как, Маресьева. И он приехал сюда. Значит, ну, ему такую прекрасную встречу, по заводу он прогулялся, потом во дворце было большое торжественное собрание, на котором он присутствовал. Я его даже близко видела: он среднего роста, вразвалочку он так, без всяких палочек там, вот у него развалочка… Ну, а потом был хороший концерт.

И.С.: Это вот фотография у вас есть?

Е.Ш.: Вы знаете, у нас здесь есть очень хороший человек. Краевед Кузовкин, вы слышали о нем?

И.С.: Анатолий Иванович.

Е.Ш.: Да, этот замечательный человек, его бесконечно можно слушать, это влюбленный в свое дело. Он столько выискал героев Советского союза, будем говорить, о которых даже не знали. Они были герои, но почему-то вот о них не знали, и вот он их очень много нашел, человек одиннадцать даже, по-моему, а потом, он когда рассказывает, его заслушаешься, его заслушаешься! Так он мне позвонил и попросил, он сказал: мне сказали, у вас есть фотографии. И действительно, была статья, он написал статью. Фотографии ему пригодились, как говорится, ну, и он мне их вернул, но у меня там завалина в одном месте, я их пока не могу разобрать. Там лежат вещи, не мои, внучкины, и разобрать тяжело. Большие ящики, два больших ящика, вот, и я… Ну вы же ещё здесь будете?

И.С.: Мы еще приедем, да.

Е.Ш.: Вот! В случае чего, она, так сказать, вам завезет, и я вам подарю их, пускай здесь они останутся, вот так. Что вас ещё интересует?

И.С.: Ещё раз задам вопрос. Помните ли вы, как Гагарин полетел в космос? Этот день?

Е.Ш.: Конечно, я была в Москве, когда он полетел, я… Ну, мы все этого ждали, но когда он прилетел, и была в Москве его встреча, я была в Москве, и я вам могу рассказать. Вы знаете, улицы были пустые, даже трамваев не было, все были там, в центре. Собран народ, причём мне надо было купить одну вещь,  и даже на улице, на улице мало народу было. А, по-моему, все были прикованы к телевизорам, это кто был дома, а остальная масса, он же там где-то проезжал, и все прочее, я только помню, что я в этот день была в Москве, и мне надо было найти одну вещь. И я шла по улице, по которой ещё можно было там пройти, меня пропустили, и всё прочее. Я заходила в магазины — были пустые, то есть народ не в магазинах был, а народ где-то там на улице был, вот это я помню, это я помню. Ну а когда он летел, летал, вот это конечно как не помнить? Конечно, все ждали, что как вернётся, когда сообщили, что он, так сказать… И мне очень понравилось, мне очень понравилась и симпатична его жена. Посмотрите, как она скромно себя вела. Вот она ехала в машине, да? Он стоял, она так при этом… А после него летал, полетел, я забыла фамилию…

И.С.: Титов. Герман Титов.

Е.Ш.: Титов? А, да, может быть и Титов. Ну, первый космонавт это, конечно… Всё это очень приятно конечно, всё… Там даже и на него смотрели, и на жену смотрели. Вот, наверное, обыкновенно. Очень скромная женщина.

И.С.: А скажите, вот в этом районе вы бывали в молодости? Здесь был какой-то интерес у вас? Или вся основная жизнь…

Е.Ш.: Вы знаете, нет. Весь интерес был в моем районе, вот в районе, где я живу. Это, ну, вы не знаете, где новая скорая помощь?

И.С.: Нет.

Е.Ш.: Не знаете… Вот, ну вот в этом районе, улица Чкалова. Я как раз жила рядом с поликлиникой, мне рядом было на работу ходить, недалеко завод. Там прекрасная набережная, ну, вот в этом районе всё время, но здесь я была в гостях, а в гостях я была… Вот улица Гражданская, тоже не знаете? Это вот как раз остановка Двух революций, и здесь стояли частные дома, сейчас их нет. Так вот, в одном частном доме жил брат моего мужа, вот в этом доме как раз… Ну, дом такой, знаете, как вам сказать, ну, он в городском стиле, типа городского, как будто хорошая городская квартира, будем говорить. Так он был деревянный, но не сельский был, а именно городской он был. И там мы встречали всегда праздники, а так как мой деверь был очень общительный человек, а он был замначальника производства завода, так что династия там Шклярманов, как говорится, была. Всегда за столом… Жена и его эта, так сказать, две её сестры. Это всё учителя, к ним приходили друзья-учительницы, к нему с завода друзья приходили с женами. И вот такой колоссальный стол, огромный абажур, большая-большая такая вот гостиная, ну, не большая, ну, вот так вот, наверно, такая вот наверно вот так. И вот человек двенадцать всегда за столом сидело. Ну, в основном, вы знаете, народ был не певчий, не пели, одни разговоры были. И смех, и шутки там, и анекдоты, и все прочее, не пели. Да, ну и что ещё я вам сейчас расскажу. Так как я посещаю одну библиотеку, другую. Уже образовался такой круг моих приятелей, которые мне больше приятны, и нас таких собралось восемь человек, и вот мы, так сказать, устраивали чаи у себя, приглашали, ну, в основном на День рождения, а сейчас осталось всего пять человек. Так вот, когда, ну, вот мы по очереди друг друга приглашаем, как говорится, приходим, так сказать, стараемся что-то вкусненькое приготовить. Пришли к единому мнению, что нам теперь нужно понемножку коньячка, и мы теперь не вино покупаем, а коньячок. И, ну, господи, понемножечку – все старушки. Он бодрит, мы песни распеваем, разговариваем, вспоминаем свою молодость. Вот так, всё я вам рассказала теперь.

И.С.: А вот вы упомянули: собирались, разговаривали, анекдоты рассказывали. Может быть, помните какие-нибудь анекдоты? Такие вот…

Е.Ш.: Вы знаете, я-то вообще нет. Ну я как-то, знаете, я не увлекалась анекдотами, честно.

И.С.: То есть не запоминали?

Е.Ш.: Нет, я их и не запоминала, и не увлекалась. Я любила слушать, потому что не все умеют рассказывать. Вы понимаете, одного будешь слушать и он даже, так сказать, немножко и буйные анекдоты, но он так преподносит, что слушать будешь. А другой начнет говорить — господи, обплюешься, и даже чувствуешь себя неловко. Нет, ну, так вот мы собираемся, там у нас вот сейчас компания: у нас две учительницы, ну, я вот медсестра, два врача, теперь одна экономист, а другая, как она себя называет, финансист. Но она простой бухгалтер. Но она говорит: «Я финансист». Но действительно финансы, финансист, теперь иначе всё называют, вот. И вот мы прекрасно проводим время, что-то каждый рассказывает, интересно! Один одно, другой другое, какие-то новинки, чего-то как-то, и просиживаем. Собираемся к часу, а в шесть уходим, разъезжаемся, благо нас теперь развозят, развозят потому, что уже, так сказать, далеко не уйдешь, вот. Можно я возьму, да? А вы сфотографировали?

И.С.: Нет ещё. Мы сфотографируем обязательно. Ну вообще такие богатые столы, похоже… Помните, такая была «Книга о вкусной и здоровой пище»? И там такие картинки фантастические!

Е.Ш.: Ну, вы знаете, ведь нас много собиралось, каждый что-то приносил, каждый. Салаты, пекли, жарили, в общем, вы знаете, и поэтому такие прекрасные столы. Это был один единый раз, один единый раз.

И.С.: А какой праздник-то это был?

Е.Ш.: А вы знаете как, это был наш, сейчас я вам скажу, это был наш праздник медработников. Но дело в том, что вот он назывался конкурс по профессии, конкурс по профессии, то есть соревновались в общем узкие специалисты с терапевтами, а хирург, рентгенолог и процедурный кабинет – это вот наш стол, где тут грибы, грибы, причем грибы испекла моя мама, она специально для нас на большом блюде испекла вот эти вот грибы. А я жила, со мной, всегда со мной жила мама, всё вот с 55-го года, и ей было 95 лет, в 96-м году, в общем-то, ее не стало, она так всю жизнь. А отец, он рано умер у меня, вот. Мама была со мной, так что мы четверо жили: я, дочь, муж и мама моя.

И.С.: Это уже в отдельной квартире?

Е.Ш.: Ну нет, она приехала уже, так сказать, она в 56-м году приехала. Вот родилась моя дочь, и она приехала. Она была одна, потому что больше, ну, родные есть, ну, кто на Украине, кто в Беларуси живет, вот так вот разрознены.

И.С.: А она приехала из Саратова?

Е.Ш.: Нет, это моя мама. Не свекровь, а моя мама, а свекровь жила отдельно. Моя мама, моя мама…

И.С.: А! Из Ярославля?

Е.Ш.: Вы знаете, у меня отец военный был, и мы много, так сказать, переезжали, а последнее его вот это вот – это был Ярославль, как говорится, там он и умер, в Ярославле, вот. Я когда закончила техникум, то помню это… А вот как раз на Украине вот в этом селе мои родственники, то есть мамины двоюродные брат, два брата и три сестры, они все учителя, потомственные учителя. И вот мама обратилась, написала письмо министру здравоохранения СССР и попросила, объяснила ему ситуацию. И, вы знаете, он дал добро, разрешил мне свободный диплом, и вот. А я по образованию фельдшер, и когда я приехала, то в этом санатории мне главный врач говорит: «Я с удовольствием вас приму, но у меня фельдшерской ставки нет, только медсестрой». Я говорю: «Ну и что же, я буду медсестра», и нисколько не жалею. Я немножко поработала, потом я работала операционной. Это очень интересная работа! И я проработала, вы знаете, хирургической сестрой, и я благодарна судьбе, и это настолько… У нас это сейчас «Скорая помощь», а до «Скорой помощи» — травмпункт. А всё приходилось: все больные, со всеми травмами. Теперь хирург к нему на прием пришел, и он в травму, в травму, а то все у нас своя операционная была, всё. У нас перевязочные, всё было, очень интересно, я очень интересно проработала, очень интересно. Причём хирургия, очень много хирургов прошло через мои руки. Все, иду, иду, иду, меня заждались!

И.С.: Может быть, чаю?

Е.Ш.: Нет, спасибо.

Чермашенцева Тамара Анатольевна

Рассказчик Чермашенцева Тамара Анатольевна
Ведущий Сорокин Игорь Владимирович
Дата интервью 16 сентября 2015

Игорь Сорокин: 16 сентября 2015 года. Мы берем интервью у… представьтесь, пожалуйста.

Тамара Чермашенцева: Тамара Анатольевна

И.С.: Ага, а фамилия ваша?

Т.Ч.: Чермашенцева

И.С.: Чермашенцева Тамара Анатольевна. Вот. Тамара Анатольевна, нас интересуют 60-е годы. Нас интересует этот дом. И нас интересуют окрестности, то есть вот как выглядел в 60-е годы, а.. там кремль, это место, площадь… а… сквер там, ну в общем, ближайшие какие-то окрестности, двор. Вот. Может быть вы знаете людей, которые, а…, здесь жили. Может быть знаете людей, которые приходили там в магазин. Какие-то особенные, может быть, интересные люди. Вот расскажите нам пожалуйста.

Т.Ч.: Ну, есть конечно. Я работала здесь с 59 года, в «Огоньке» …

И.С.: Да? А он тогда уже Огонек был или он еще тогда…

Т.Ч.: Он… Я работала, когда был уже «Огонек», а раньше он был «Три поросенка». Вот. Потом их убрали и сделали «Огонек». И вот я с 59 года работала в этом магазине. В «Огоньке».

И.С.: И сколько лет вы проработали?

Т.Ч.: Я здесь проработала 36 лет.

И.С.: Ого!

Т.Ч.: В «Огоньке». Так. Потом, значит… Здесь жили, вот, здесь жили жильцы, здесь жили… Ну, конечно, по-фамильно, конечно, я их не знаю. Здесь вот Рая жила, она была парикмахерша. Она нас подстригала. Вот мы к ней поднимались сюда наверх, ходили. Сын у нее Володя был. В общем… Потом, значит, тут был художник. Я как по фамилии не знаю, так знаю я их, в магазин все ходили… Это… Потом там одна работала… В поликлинике работала, зубной. Они тоже к нам ходили в магазин. И вот этот во тот, вот эти все дома, вот внизу которые, вот там, по ней все, все они тоже у нас были, ходили и все также у нас там (неразборчиво) жила… Умерла потом. Она там тоже парикмахершей работала. Она сейчас умерла. Потом вот… Нина там, она, по-моему, и сейчас жива. У ней дочь Лида. Все они ходили к нам в магазин. Но это вот окрестности. И вот эти вот дома все, которые, здесь вот первый подъезд, ну там они одноэтажные. И они все, конечно, к нам ходили. А потом там был магазин. Обувной был магазин. И был магазин «Подарки». Назывался, шестнадцатый магазин был… Вот. Потом вот поработала, сколько вот я уже тут проработала вот в этом магазине… Раньше, конечно, были талоны были. Вас это интересует?

И.С.: Да, нас все интересует, если вы… а…

Т.Ч.: Были талоны. Мы обслуживали по талонам. Давали муку, колбасу, макаронные изделия, песок, в общем…всю… молочку. Колбасу, конечно, все эти продукты, сыр. И все обслуживали по талонам.

И.С.: Это до какого года?

Т.Ч.: Ну, когда вот ввели талоны… Где-нибудь уже… Сейчас я скажу в каком…, наверное, уже восьмидесятый, наверное, год вот уже был… восемьдесят второй…

И.С.: Ага…

Т.Ч.: Были талоны еще. Так вот мукой мы весной торговали. Там вот палатка была у нас посудная, вот там, где остановка, и там мы торговали мукой. Мука была в мешках, чтоб пыли в магазине не было такой, очередь была, конечно, там стояли на улице. Обслуживали по талонам, мукой, по талонам в палатке работали. Ну, сквер — вот здесь, как был он, так и есть. Что-то я не (неразборчиво) Ленин стоит?

И.С.: Ленин Стоит.

Т.Ч.: Вот Ленин стоял. Когда торговали колбасой, вот так вот, когда, после того, когда талоны стали, то очередь стояла до… до Ленина. И водка, когда водкой, когда торговали тоже… а водка, нам тогда сделали… Значит, нам вот тут была, внизу, у нас, рядом с нами был магазин «Посудный». Посудно-хозяйственный магазин был. Потом нам его отдали. И мы там сделали вино-водочный… отдел сделали.

И.С.: Это в каком году?

Т.Ч.: Это был уже, наверно, в 92 вот так 93 году. Потом значит… и очередь стояла вдоль Ленина. Когда торговали водкой.

И.С.: Шутки, наверное, были какие-нибудь, по любому?

Т.Ч.: Шутки там были… Разные шутки были. Ленин стоит… стоит Ленин последний с поднятой рукой… Это все это было уже… Это он последний вот стоит. За ним очередь занимайте. Вот. Так. Ну еще что сказать вам? Потом, значит это, «Огонек» продали. Наш магазин. Его продали. Нас перевели в этот вот в шестнадцатый магазин, вот, где «Подарки» были.

И.С.: Это ближе к углу туда?

Т.Ч.: Вот угловой вот был. Вот. Мы там работали. Мы там проработали… Это было в каком году… Сейчас скажу в каком году было… 2002… это вареное в две тысячи, наверное, было… в двухтысячном году, наверное, было или даже раньше было… не в двухтысячном… Сейчас скажу точно в каком году было… Потому что нас перевели уже оттуда… Там три года проработали, нас перевели в 14й магазин. Там тоже продали… И в 14м магазине я отработала еще 4 года. В 2002 году я рассчиталась. Здесь 14й магазин… Но я сломала шейку бедра и, в общем, рассчиталась. Так, а что вам еще сказать про это?

И.С.: А вот расскажите, как вы… м… пришли вот в этот магазин, вообще это ваше первое было место работы?

Т.Ч.: Нет, я работала до этого, я работала в восьмом магазине. Это восьмой вот по той улице где вот напротив был мебельный магазин… Там прям по той улице и угловой магазин, где сберкасса. Сберкасса на втором этаже вот, Сбербанк. Ну как вот едете поэтому, по улице по той, по Гражданской, ни Гражданская, она называется, как… Сейчас скажу, как она называется… Нет она называется не гражданская, сейчас скажу, не Убанская. Убанская там наверху… Красногвардейская. Вот. И вот угловой был. Восьмой был магазин. И я в этом магазине проработала. Потом я ушла в декрет. В декрет я ушла, а после декрета я вот в 59 году я пришла вот сюда. В «Огонек» работать. Сначала я работала на лотке. На лотке… на улице я работала.

И.С.: А что продавали?

Т.Ч.: А… Продавали мы на лотке, ну все продукты, которые были у нас в магазине. Давали там, ну и сахар там и фасованные все, фасованные мука там и в общем все это пряники и печенье… Все фасованное было. Вот. А потом уже торговали… уже когда вот овощи, фрукты были… Торговали овощами, фруктами… торговали виноградом, капустой, помидорами, яблоками… В общем, всем всем всем, до самых, до самых морозов торговали. А так еще лоток один ставили – молочные продукты. Потому что на молочные продукты было народу очень много. Рабочие… Текстильмаш работал, завод. Все шли и вот… В общем, когда молоко привозили, сразу на улице ставили кефир, молоко, сметану, сливки, творог, масса творожная… И все торговали на улице, чтобы в кассу народ не собирать. Вот. Этим и торговали. Капусту выгружали в подвал. Поскольку у нас совхозы же были и нас обязали, чтобы мы по несколько тонн капусты выгружали. Вот тут был у нас сарай у нас вот…

И.С.: А… это…

Т.Ч.: Арка была. Вот тут сейчас вот машины стали…

И.С.: Во дворе…

Т.Ч.: Во дворе. Этот вот… вот сейчас там кто-нибудь что-нибудь будет вот сейчас вот (неразборчиво). Это наша была. Это была арка, потом там заделали, заложили и это наш вот как склад. У нас там масло подсолнечное стояло в бочках, по две с лишним…. Потом у нас там были бочки с селедкой, с килькой, с тюлькой, с хамсой… Все вот было в этом…

И.С.: То есть здесь тоже была арка, которая на площадь выходила получается?

Т.Ч.: Да. Ее потом заложили. Потому что машины грузовые здесь не проезжали. Мы выгружали товар… Вот колбасу нам привозили, и мы вот там вон стояла машина, на этом (неразборчиво)

И.С.: (неразборчиво)

Т.Ч.:  На улице, по Октябрьской стояла машинка, и мы через эту вот арку носили ящики с колбасой… В общем все это… потому что машина, крытая была… она все, это, не проходила здесь. Она мешала. И потом вот заложили и потом машины стали ездить здесь. Грузовые, конечно, должны всегда выезжать сюда. И вот наш вот там был склад.

И.С.: Так, нет, я не понял, склад был… а… вот прям здесь, под нами?

Т.Ч.: И здесь был склад и под вами был склад и там был склад. Магазин был большой. Наш магазин был дежурный. Мы работали, до 12 часов ночи мы работали. Вот был гастроном и наш. Вот два магазина здесь вот были. Дежурные были магазины. У нас товара было… У нас в подвале все было. Курочку (неразборчиво) было негде.

И.С.: Чего курочку?

Т.Ч.: Клюнуть негде. Мест не было даже, места было негде. Потому что у нас было три секции было, отдел был. Вот бакалейно-кондитерский, рыбный и гастрономический и вот у каждого был этот… товар. Ни поставишь… вот сейчас вот торгуют… И порошок и это… Раньше даже вот рядом… нельзя положить было товар. Предположим там вот, положить колбасу и положить там овощи какие-то, нельзя было делать. У нас (неразборчиво) так же был. У нас было все разделено так вот клеткой, там была… Эта стоит кондитерские товары, стоят там у нас, ну там конфеты и все. Там, две камеры было у нас холодильных в подвале, большие две камеры. В одной была рыба, в другой было, там сыры были, и колбаса была. А здесь в общем все это свободное место, это были у нас овощи и фрукты: яблоки, капуста, картошка, свекла, морковь – все вот было вот здесь вот. В этом помещении. А там еще у нас был такой вот сделан отдельный такой вот он закрывался на ключ, там у нас были вот эти, коньяки стояли…

И.С.: Это которые…в подвале вашем?

Т.Ч.: Коньяки стояли которыми мы обслуживали белый дом. Вот сейчас красный вот этот дом. Мы обслуживали начальство. Ездили в Жуковск, заведующий ездил в Жуковск и к праздникам привозил: икру, крабы, коньяк, кофе растворимый. И вот мы к празднику их обслуживали.

И.С.: А говорят, что икра была…

Т.Ч.: Это раньше была икра…

И.С.: В 50е года.

Т.Ч.: В 50е годы была икра. Правильно, она была икра. Даже это. Даже она и позже она была, когда вот я еще работала. Икра стояла в подвале. Бочки такие были, небольшие бочки. Была красная икра и была черная икра. Вот мы каждый раз ходили, в соли марлечку мочили и прикрывали икру, чтобы она не высыхала. Так, брали немножко. А кто брал икру то? Колбаса висела на вешалах и окорока висели, а брали… по сто грамм, «порежьте сто грамм…» Это вот сейчас покупают… И топом после покупали килограммами это… а раньше брали только, конечно, у кого были денюжки. Колбасу копченую очень мало брали. Вот я говорю, дорогую там колбасу варено-копченую, сырокопченую, мало брали. Потом брали к празднику, когда там… и то не все брали. Так она у нас лежала, висела, в общем сохла. А такую брали, такую народ брал, конечно, подешевле все брал, колбасу там… а так икра была… И потом вот… стал дефицит икры… только обслуживание вот белого, красного дома…

И.С.: А скажите, а как располагались отделы? Они менялись местами или всегда были на своем месте?

Т.Ч.: На своем месте.

И.С.: Всегда?

Т.Ч.: Мы не менялись. Мы не менялись. Вот я как работала. Я была зав. секцией кондитерского отдела. Ну, кондитерский бакалея, где конфеты-пряники, макароны мука там, крупа. И так назывался отдел. Рыбный отдел… у нас вот кондитерский вот так отдел стоял, рыбный вот так, гастрономический вот так вот.

И.С.: То есть, ближе к Октябрьской революции был гастрономический?

Т.Ч.: Гастрономический вот так вот отдел был. В середине был рыбный. А это здесь потом наш бакалея-кондитерский был. А вино-водочный вот там вот совсем отдельно.

И.С.: А в 50е годы не было вино-водочного?

Т.Ч.: Почему были.

И.С.: Был тоже?

Т.Ч.: Был. Но они были все в этом отделе. Они в гастрономическом отделе были.

И.С.: То есть ближе к Октябрьской революции.

Т.Ч.: Все. Ну, там они были где колбаса, где сыр и там все было… Здесь вот, считай колбаса, сыр, а тут вот прям закуток… Ну, раньше столько не брали, в те годы… Четвертинки брали. Если продашь в день четвертинку, ящик четвертинок, это было…

И.С.: Да?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Вроде говорят, что хорошо выпивали.

Т.Ч.: А потом стали в каком-то рефрижераторе выгружать. Мы выгружали вино-водочных изделий в руки по 800 ящиков… в рефрижераторе… привозили нам. Как вот ставит рефрижератор во всю… и 800 ящиков. Где потом вот были бутылки такие тяжелые, называемые «колтуны» …

И.С.: Колтуны?

Т.Ч.: Да. Ну, сама бутылка такая тяжелая была, стеклянная. Она такая была… форма то у нее 800 граммовая, они были тяжелые сами по себе. Сейчас вот бутылки то они облегченные, а раньше такие были бутылки-то, ящик не поднимешь… В соломе принесут, так там по 9 штук этих бутылок-то вдвоем еле поднимали. У нас вот транспортер лента была, вот мы все спускали по этой ленте. И был у нас всего, за смену был один грузчик. И мы все помогали. Все погружали. А овощи, мы продавали, когда овощи, мы овощей привозили, вот с базы… Я сама сколько раз ходила на базу, когда вагоны там были… у нас база была овощная, (неразборчиво) и вот когда вагоны приходили и мы туда, значит, я уходила, ну я там еще там заместитель там или старший продавец и мы уходили туда и, значит, и ждали пока… там машины были… И вагон, когда выгружали с помидорами, все, мы помидор привозили, вот этих болгарских… мы по пять машин брали помидор. И все вот на улицу выгружали и все продавали.

И.С.: Даже на склад не заносили?

Т.Ч.: Нет, а куда там на склад-то? Народ, очередь за ними за помидорами. Ставим три лотка, и все, пока рабочие идут с завода, все, вот все помидоры, они болгарские, ящички такие маленькие были и не выгружали. И яблоки, когда были импортные яблоки, мы яблоки прям на улице выгружали и продавали. Ну много… у нас выручка была хорошая. Мы там работали… Ну, это платили, конечно, маленькие деньги. Что я отработала считай 48 лет в торговле отработала. У меня пенсия 9 тысяч. Зарплата была маленькая, 62 рубля была зарплата. Потом повысили 100 рублей 80, 90. А я как была зав. секцией у меня было 115 рублей оклад. Так что работали, очень тяжело работали. Тяжелый магазин был… Очень…

И.С.: Ясно. А можете нарисовать нам схему, как располагались вот эти все отделы в магазине? Можно мы вам дадим листочек…

Т.Ч.: Ну, давайте, я вам прям так вот начерчу, так вот и все.

И.С.: Ну да. Чтобы нам не перепутать.

Т.Ч.: У меня прям сейчас все в глазах. Я же отработала здесь 36 лет.

И.С.: А не знаете, а куда подевались эти вот поросята?

Т.Ч.: Ну их сняли, но куда они делись я не знаю.

И.С.: Нам чтобы не перепутать где Октябрьская революция, где что.

Т.Ч.: Вот кондитерский. И тут рыба. Это гастрономический.

И.С.: А где вход?

Т.Ч.: Вот вход.

И.С.: То есть, если войдешь, то…

Т.Ч.: Вход, вход, вот как войдете, и идете вот…

И.С.: Впереди будет рыба…

Т.Ч.: Вот будет прям рыба. Вы упретесь в рыбу.

И.С.: Ага. А там все и свежее и…

Т.Ч.: И свежее и копченое и в этом рыбном отделе были овощи и… овощи были: морковь, свекла, картошка, капуста – все было в рыбном отделе.

И.С.: А свежая рыба…  не торговали?

Т.Ч.: Торговали. Ну, свежая рыба, я имею ввиду…

И.С.: Прям в аквариуме, стояли…

Т.Ч.: Аквариум у нас, вот где был аквариум. Но потом его украли.

И.С.: А где был?

Т.Ч.: Вот, прям вот у входа здесь на улице стоял.

И.С.: На улице стоял?

Т.Ч.: Да, да.

И.С.: А как же… А зимой?

Т.Ч.: А зимой мы не торговали. Рыбу мы, значит это… Стоял аквариум здесь, воду, была подведена вода, то есть специально надо было делать и брали мы рыбу из «Осетра». Это вот там в этом… «Осетр» вы знаете где? Вот как на Москву ехать, там совхоз «Борец», в общем, это в ту сторону. И там рыбхоз «Осетр». Я сама ездила сколько раз за рыбой… Утром рано, в пять утра. Машина приезжала за мной, я ездила за рыбой. И там вот прям ловили ее, взвешивали и привозили. И прям в этот вот… туда ссыпали ее из этого… из машины… Ну, так, как молоко возят, так из этого, ковшом… И продавец уже стоял ждал там, предположим, она в магазине была, шла и там торговала… С ковшом в бачок и продавала эту рыбу. Карп, толстолобик был, амур. Вот торговали мы рыбой. Всю осень торговали, пока уже рыба не кончится. А потом мы торговали еще, пирожками здесь мы торговали с мясом. С мясокомбината. Пирожки были очень вкусные. Такие были пирожки и стоили 5 копеек в то время.

И.С.: Я вот вспоминаю…

Т.Ч.: Пять копеек. Да. И торговала у нас Галя. Не знаю вот, жива она не жива. Я ее… Вот… Только вот девочку я иногда вижу, вот Нину там, как-то вот встречались, а вот Галю, не знаю… Она здесь вот недалеко жила. Она утром приходила, привозили с мясокомбината, там ну к 10 часам предположим или к 9 там. Они привозили пирожки прям горячие. Вот она выходила и здесь торговала. Час и пирожков нету. Каждый день она приходила, торговала этими пирожками.

И.С.: А один завоз в день был или…

Т.Ч.: Пирожками один в день. Раз только было в день.

И.С.: То есть у нее короткий рабочий день был?

Т.Ч.: Короткий рабочий день был да. Она еще там работала, а тут немножко она подрабатывала. Пирожки продаст и все значит это, и… Потом у нас раньше были, палатки — вот здесь вот стояли, палатки здесь были.

И.С.: На этой стороне или на той? Где сейчас вот стоят палатки.

Т.Ч.: Ну вот… Это там, а это прям вот здесь. Напротив, вот были палаточки маленькие стояли. Прям вот здесь вот, рядом, вот.

И.С.: Ну, то есть рядом с Лениным?

Т.Ч.: Ну, нет не рядом с Лениным, чуть поближе. Ленин то вон где стоит, а это прям вот сюда. Сейчас здесь все благоустроили. Ну прям вот здесь вот, где сейчас дорога и прям на этой дороге стояли палатки. Небольшие такие. И там торговали, ну вот этими, ну всеми продуктами: мукой, крупой, в общем все здесь, палаточка такая была, торговали сахаром там, в этой палаточке торговали. Потом, торговали, у нас одна торговала квасом. Из бочки. Квас… Напротив гастронома торговала. Торговая точка. Квас. Лена. Ну, она, конечно, царствие небесное, умерла. Она торговала квасом. Она много лет торговала квасом. Ну там, здесь вот был, завод у нас, вот, там воду делали, в общем газированную и там, значит, делали квас. Она получала квас. Потом у нас вот здесь было… коровка делалась с помадкой.

И.С.: Во дворе?

Т.Ч.: Во дворе. Ну, она… ну, как… ну, во дворе считай, да. Ну, вот мы там ходили, брали. Там, карандаши вот эти были, помадка была, коровка была театральная, и вот эти карандаши потом стали, потом помадку такую стали делать, фруктовую делали помадку.

И.С.: А значит карандаши?

Т.Ч.: А карандаши – это сосалки такие вот, только они это… вот такие вот, как карандаш, и в такой бумажке красивой, в обертке. Ну, это были карандаши. На новый год там особенно брали, да и так дети брали карандаши, называются они карандаши. Вот мы ходили. Мы ходили на тележке. Пойдем там, нагрузим, там, сколько что нам надо…

И.С.: То есть они были самостоятельные и не один не вашего производства был?

Т.Ч.: Нет, нет, нет. Это они самостоятельные были все. Потом тут все сломали. Потом там, они открыли там. Там они стали выпускать макароны и помадку и это… Макароны отдельно там они… и сейчас они выпускают и помадку, все там они сейчас делают. А здесь все закрыли.

И.С.: А это где?

Т.Ч.: А это на Гражданской. На Гражданской, где краеведческий музей, и там почти недалеко на той стороне музей краеведческий, ну сейчас там церковь. Вот. А это там почти напротив здесь вот.

И.С.: Где вот тюрьма…

Т.Ч.: Да, да, да, да. Вот там большие цеха. Там макароны у них, вермишель, там у них все и там они делают коровку. Там все там делают. Здесь у них маленький был, здесь они вручную делали, а там у них машины делают. А тут они сидели вот, закручивали вручную.

И.С.: Ну и ну.

Т.Ч.: Да. Так. Еще что вам рассказать…

И.С.: А, вот вы сказали про газировку… Просто многие вспоминают, что здесь у нас еще газированная вода стояла…

Т.Ч.: А газировку у нас… Нет, сначала торговали газировкой так, стояла женщина торговала газировкой из колбы. С сиропом, без сиропа. Это было. Потом после этого все убрали, поставили автоматы. Автоматы. Витя обслуживал. Но Витя, вот, умер тоже, царствие ему небесное. Недавно умер. Мы с ним на дачу вместе, у нас там дача в Кудрявцеве, и мы с ним все время ездили, там все время встречались. А видишь, умер. Вот он обслуживал автоматы. Сломается – Витя, звонят, приходи автомат сломался. Вот автоматы были с газированной водой. Прям, вот здесь вот напротив стояли.

И.С.: Вдоль… а…

Т.Ч.: Вот так, вот так, все стояло. Вот так все было. Все стояло. Тут не одна палатка была, тут наша была, потом там столовая…

И.С.: А нарисуйте, как на площади это выглядело, где что стояло. Ну, то есть вот, магазин, Ленин…

Т.Ч.: Так. Ну вот, допустим вот так вот стоял. Вот предположим вот… Вот стоял здесь, писать, что? Палатка да?

И.С.: Ну, а где вход в магазин?

Т.Ч.: Ну в магазин вход…

И.С.: Не, не, не… вот нарисуйте на той стороне. Где вход в магазин. Чтобы по отношению к магазину…

Т.Ч.: Вот так вот будет вход в магазин, вот.

И.С.: Ага.

Т.Ч.: Вот Вход в магазин. И здесь будут палатки. Палатка стояла, вот, ну ладно вот здесь, здесь вот была бочка, написать рыба здесь чтоль была…

И.С.: Ну, давайте, да.

Т.Ч.: Вот, рыба. Бочка. Так бочка. Потом, тут стояла палатка. Так палатка была здесь. Так, здесь вот вода. Ну все это считай рядом почти. Вода была… газированная. Здесь были пирожки, торговала. Пирожки. Так, ну что еще. Квас, там торговала. Так, ну что вас еще интересует?

И.С.: Так, а где здесь… Здесь Октябрьской революции?

Т.Ч.: Октябрьской революции — вот она. Вот так она делается.

И.С.: То есть аквариум с рыбой стоял ближе туда к Октябрьской революции?

Т.Ч.: Да, вот сюда с этой стороны. Там стояла палатка с (неразборчиво) стояла, тут она стояла, пирожками торговала, и здесь стояли почти рядом вот эти… газированная вода автоматы, по этой… рыба и тут вода, газированная стояла. Это был магазин. Октябрьская вот считай по этой она стороне. Вот здесь вот.

И.С.: Ясно. А скажите про то, как выглядели эти три поросенка? Что они из себя представляли?

Т.Ч.: Ну какие-то такие вот… Ну такие большие… Ну они, наверное, сделаны были….

И.С.: Ну как в человеческий рост? Или маленькие…

Т.Ч.: Нет они не как человеческий рост. Они как… ну примерно они… Они наверху стояли… Ну примерно они…

И.С.: В витрине или снаружи?

Т.Ч.: Нет, они стояли снаружи. Ну, там, как вот типа вот выступа, был вот выступ, сделан такой… Ну типа окна, не окна, в общем наверху там был вот этот. Были стояли… Ну примерно вот такой величины были.

И.С.: А, небольшие.

Т.Ч.: Не, не большие. Ну не в рост, конечно, нет.

И.С.: Ну где-то полметра?

Т.Ч.: Полметра, да. Потому что они там наверху, и они там стояли вот три поросенка. В общем там они стояли.

И.С.: Они объемные были да?

Т.Ч.: Ну как обычно, ну форму та их какая там, ну не такие прям чтоб очень объемные, ну такие они были…

И.С.: Ну, не нарисованные?

Т.Ч.: Нет, нет, нет, не нарисованные, а они были вот сделаны ну как вот, не керамика, конечно, этот, ну из глины, из чего там делают, ну прям поросята.

И.С.: Ну они… а… разукрашенные были?

Т.Ч.: Ну, поросята какие бывают?

И.С.: Розовые…

Т.Ч.: Они не розовые, они белые, а там конечно сделали эти пипки все как положено, там они, как поросята бывают, красные эти носы, там все это.

И.С.: Ага. А они не были как в мультфильме одеты там как-то?

Т.Ч.: Не, не, не, не, не, нет. Они были не одеты, ничего не одеты.

И.С.: Просто три голеньких поросенка?

Т.Ч.: Три голеньких поросенка. И все.

И.С.: Ну, они танцевали, улыбались или просто….

Т.Ч.: Да, нет. Ну они просто как поставили там, сделали, так там и стоят ничего не плясали, не танцевали, все. Как стояли три поросенка, так три поросенка и стояли.

И.С.: Никаких там ни колпаков там…

Т.Ч.: Никаких. Ничего не было. Нет, нет. А потом их убрали, когда эти… потом их сняли.

И.С.: А можете нарисовать трех поросят?

Т.Ч.: Я не могу нарисовать, не умею.

И.С.: Но поросята обычно на четырех ногах стоят…

Т.Ч.: Да, они вот так… Они не так стояли, ну, чтоб вот так… Ну, они понимаешь, вот так стояли, как если три поросенка, предположим, три… Один вот так стоит, рядом стоит, и третий вот так стоит вот. Все они одного формата.

И.С.: Ясно. А на магазине что было написано? Просто продукты?

Т.Ч.: Продукты. Да, да. А вот когда стояли поросята вот эти, тогда назвали магазин «Три поросенка». И когда после сделали «Огонек», вот, сделали, сняли, сделали «Огонек», так и называли, пойдем к «трем поросятам». И он и сейчас вот так вот «Три поросенка».  Ни говорят вот там сейчас «Огонек». «А вот у трех поросят мы брали…»

И.С.: Ясно. А можно расписать, вот что относится… Ну, рыба, понятно, вы рассказали, а вот в вашем отделе в кондитерском, что там было? Ну, вот, вы говорите там пирожные пряники там, да?

Т.Ч.: Да. Пряники, пирожные, конфеты разных сортов, карамель – все это было…

И.С.: Все сладости.

Т.Ч.: Все сладости, да. Все. Как вот сейчас в магазинах…

И.С.: Щербет, халва…

Т.Ч.: Халва, щербет, все… Зефир, пастила, все было. Все, вот как сейчас есть в магазине, так вот все здесь и было у нас. Мы потом обслуживали… Мы делали подарки на Новый год. Заказы принимали. Детям на новый год подарки. Мы заказывали им. Мы ездили в Москву за кондитерскими изделиями, брали. Там привозили: «Мишку», «Красную шапочку», в общем все такие дорогие конфеты брали. Шоколада разного, все. Ездили на Красную фабрику. Потом ездили, значит, этот… на Ударницу. А Ударница – это там: пастила, зефир, мармелад, это на Ударнице в Москве. Вот. Потом мы ездили в Подольск. В Подольске брали. В Подольск. Мы там брали тоже, значит, и коровку брали, и помадку брали, и брали ириски брали всевозможные, там в Подольске. Вот. Ну, что там они выпускали, мы все брали. И фасованный ирис был и развесной был ирис. И был такой вот, этот… брикетами был. В общем, все мы там брали. И мы делали подарки. У нас был… Заказывали предприятия. Мы подарков делали очень много. Вот заказы были по 500 по 600 подарков. И вот мы специально вот становились, там вот, смена у нас кончалась в два часа, положим до полчетвертого мы должны работать. Другая смена приходила в два часа, в два часа за прилавок, а мы идем делать подарки. Вот на следующий день вначале они, этот… мы приходим, а они идут делать подарки. Вот заказы по сколько… «Текстильмашу» делали, да многим предприятиям мы делали вот эти подарки. Ну вот, наготовим все, они к нам приходят оплачивают, нам оплачивали в кассу деньги и забирали… товар.

И.С.: А хлебный отдел у вас же был?

Т.Ч.: У нас хлеба не было.

И.С.: Не было.

Т.Ч.: Нет. Хлебный был магазин, специальный там был хлебный магазин. У нас хлеба не было.

И.С.: Это у Мороза, да?

Т.Ч.: У Мороза, да. У нас не было в магазине, хлеба не было у нас. Вот.

И.С.: А вот в гастрономии что же было?

Т.Ч.: А в гастрономии было как обычно: колбаса, сыр, все колбасные изделия.

И.С.: Сыр, масло, молоко.

Т.Ч.: Масло, молоко. Вот все как есть вот, вот, торгуют вот сейчас вот в магазинах, такие вот и также было молоко, сыр, колбаса.

И.С.: А вот бакалея всякая?

Т.Ч.: А бакалея, там вот макаронные изделия и мука, крупа.

И.С.: Это у вас?

Т.Ч.: Это у нас все. Вот кондитерский и бакалея, вот здесь бакалея. Написать бакалея. Это у нас один был отдел. Все вместе было кондитерская и бакалея. Все было у нас.

И.С.: А винный значит получается… там, где гастроном?

Т.Ч.: А винный у нас был отдельно.

И.С.: В той стороне где гастроном, да? Или там, где…

Т.Ч.: Винный отдел, он отдельно считай был. Давайте вот здесь мы напишем винный отдел. Потому что вот эти палатки. Вот тут рядом стояли.

И.С.: То есть не рядом с Октябрьской революции он был, а…?

Т.Ч.: Вот сюда. Вот сюда, да.

И.С.: А вот сюда, ближе. Угу.

Т.Ч.: Его же магазин этот, мы считай, его это соединили с хозяйственным магазином-то.

И.С.: А в пятидесятые не было вина? Вообще не продавали его?

Т.Ч.: Почему? Продавали. В гастрономическом отделе торговали.

И.С.: У Вас, в Вашем отделе?

Т.Ч.: Нет, не в Вашем, а в гастрономическом, где колбаса и сыр, там было вино.

И.С.: То есть ближе…

Т.Ч.: Да, ближе в Октябрьской революции. Вот здесь вот было вино, вот. Считаем, что здесь вот было вино.

И.С.: А какие там особенности… Ну, то есть, а… менялись же там, вкусы… а… производители и так далее. Какое вино в 50е…?

Т.Ч.: Ой, вино было раньше, какого только вина не было, каких не было коньяков в то время. Вино было и мускат был и этот был, раньше мало пили в те года, это потом стали пить то. Потом стали пить то и солнца дар и все на свете… три семерки, хутуны(?). Вино ящиками, что там брали, самые дешевые вина. Столовое вино, в общем, виноградное, вот эти вот та столовые то были, дешевые вина, вот они-то «Солнца Дар» вот оно было, «Три семерки» было вино, в это все алкаши то все брали…

И.С.: Это при Брежневе?

Т.Ч.: Да. Да.

И.С.: А вот…а…

Т.Ч.: А в то-то время, конечно было… вина были болгарские, были вина. Привозили хорошие вина, сухие были вина. Марочные были вина. Их, конечно, их мало брали. Их мало покупали. Потом, денег в то время люди мало зарабатывали. И ни брали. Люди не покупали. Брали только когда к празднику, когда кто купит хорошее вино там. А так все полки были заставлены… У нас вот окорочка висели, колбаса висела на вешалах, люди брали сто грамм, двести грамм… в то время…

И.С.: Ну а водка была одна, да? 3,62, да и все. Потом 4,12 появилась.

Т.Ч.: Ну, как ну была 3,62 и была «Московская» водка, «Столичная» водка была.

И.С.: А она сколько стоила? 4,12?

Т.Ч.: 4,12 да. 4,12

И.С.: И «Пшеничная» тоже?

Т.Ч.: «Пшеничная». «Пшеничная» позже. Появилась позже «Пшеничная» водка. А так была «Столичная», «Московская», с медалями была водка 4,12.

И.С.: То есть получается обычна «Русская» 3,62, а все остальные по 4,12?

Т.Ч.: Да, по 4,12. По 4,12 была, да.

И.С.: А сигаретами не торговали или торговали?

Т.Ч.: Торговали в этом, в вино-водочном отделе.

И.С.: Угу.

Т.Ч.: Сигаретами. Вот когда этот, когда так, здесь вот был отдел, вот, вино-водочный, тут были сигареты. Вот сигареты. А потом в основном сигаретам у нас были, торговали. Потом, когда вино-водочный стал, они стали торговать, а в основном, когда палатка то у нас была по крайней мере, туда давали сигареты. Она три раза торговала сигаретами. У нее там все было такое, бакалея там, от колбасы ничего там не было, там, крупа, это, мука, и она там торговала сигаретами. У нее были сигареты. У нее еще было пшено, гречка она была, конечно, считай дефицит, перловка, манка, вот, ячневая крупа, мука там была у нее, значит, вот сахар был, песок. И она вот торговала еще сигаретами, да.

И.С.: А вы, наверное, и цены все помните? Сколько что стоило… Сколько селедка, сколько колбаса.

Т.Ч.: Все… Конечно. И колбаса была дешевая 3,63… Колбаса была 2,90 «Русская». «Любительская» была колбаса. 2,30 была колбаса «Докторская». Колбаса была «Новая» рублевая.

И.С.: «Новая»?

Т.Ч.: Да. Потом, значит, это «Ливерная» колбаса была. «Печеночная» была 64 копейки. А такая была, а такая была 58 копеек.

И.С.: «Ливерная»?

Т.Ч.: Да, «Ливерная». 2,20 колбаса была. Чайная была рубль семьдесят колбаса.

И.С.: А 2,20 какая?

Т.Ч.: «Отдельная»

И.С.: Отдельная? Так и называлась?

Т.Ч.: Отдельная называлась, да. А эта чайная колбаса. 3,70 был окорок «Тамбовский» назывался. Сыр был 3 рубля «Российский», «Пошехонский» — 2,60. «Костромской» — 2,60. Молоко покупали за 16 копеек.

И.С.: Такой треугольник?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Треугольником назывался?

Т.Ч.: Ага.

И.С.: А бутылки?

Т.Ч.: Бутылки стоили сливки 5,50, а 3 рубля стоило молоко. Пол литра.

И.С.: Не может быть. Вы уже перескочили на другие цены.

Т.Ч.: Какие?

И.С.: 30 копеек, наверное, стоило.

Т.Ч.: Ой, 30 копеек, ага, 30 копеек.

И.С.: 30 копеек молоко.

Т.Ч.: Да, да, да, 30 копеек. 16 копеек пакет был. Кефир был 30 копеек. 55 копеек сливки стоили.

И.С.: А у сливок было такое… белое с желтым…

Т.Ч.: Нет сливки были… сливки были в бутылках

И.С.: В бутылках, да. Так, но вот, а какого цвета? То есть снежок был сиреневый… или это ряженка сиреневая?

Т.Ч.: Ряженка, это ряженка, да ряженка.

И.С.: А «Снежок»? Зеленый да?

Т.Ч.: А мы «Снежок» не торговали.

И.С.: Нет?

Т.Ч.: Нет. Так мы получали с молокозавода с нашего, вот мы брали только вот… Ряженку брали мы и вот кефир и молоко. В бутылках. И сливки. И творог.

И.С.: А сливки полосатенькая бутылка была крышечка?

Т.Ч.: Да. Желтая с этим, да, да, да, да. И творог брали в этом. Творог был рублевым, считай. 18% жирности.

И.С.: Весовой или в брикетах?

Т.Ч.: Весовой, да, весовой. Сметана стоила рубль семьдесят. Ложка стояла. Нет ковш. (неразборчиво) Такая густая была за рубль семьдесят.

И.С.: Не приходилось разбавлять?

Т.Ч.: Нет. У нас такая была заведующая, царствие ей небесное, Галина Ивановна, что Виктор Мартынович был до этого, что Галина Ивановна. Они такие были строгие и сказали, чтобы все, никаких этих, никто ничем не занимался вот этим.

И.С.: А расскажите, как их звали… Значит Виктор Мартынович…

Т.Ч.: Виктор Мартынович – это был до этого заведующий. И Галина Ивановна.

И.С.: А фамилии не помните?

Т.Ч.: Галина Ивановна Барыкова, а этот Семенов. Виктор Мартынович Семенов. Барыкова Галина Ивановна. Вот. И они строгие были очень. Очень строгие. А что Галина Ивановна была вообще, она была очень строгая. У нас такой порядок был в магазине… В общем это… А вот это вот нам отдали помещение. Это ж было, жилой дом-то был, вот. Нам потом его отдали. Магазину. Это вот, мы значит это… Вот здесь переделали немножко.

И.С.: Ну, наверное, да.

Т.Ч.: Перестроили так где-то что-то. Ну а комната там сначала… А то у нас тут… там вот за угол… Ну не знаю… Нам отдали, помещение вот это вот когда отдали, и мы здесь хранили этот… табачный… сигареты, все здесь хранили. Они ж в коробках такие легкие все. И все и здесь мы и все хранили. Тут были стеллажи. В части помещения были. Стеллажи там стояли. И на стеллажах лежали у нас сигареты. И там еще в одной комнате мы хранили чай. Чаи были в этом, в коробках. И потом в коробках таких были, картонных и причем это ящики были такие большие. В ящиках. Мы все поднимали сюда. Здесь они у нас хранились. Вот там места было мало. И вот мы этот товар весь сюда… Который не портится… В общем здесь вот у нас, хранились вот в помещении. И тут вот как столовая здесь вот была. Мы здесь могли покушать, в общем.

И.С.: А чии-то дефицит был, да? Или это в разное время по-разному?

Т.Ч.: Это в разное время. В свое время был дефицит, как чай индийский был дефицит, а потом чая было завались, сколько хочешь. А то был дефицит. Сначала был дефицит.

И.С.: В какие годы он был дефицит, вообще?

Т.Ч.: В какие годы он был… Не знаю, как вам сказать в какие годы… Это, наверное, в общем, даже может быть и 50х годах он был… 58 вот в таких… Дефицит был… нет, наверное, позже. Позже был. Потому, что ведь я же когда работала чай был дефицит. Тогда может в 62ом, в 60х годах, наверное, был дефицит чай. А потом этого чая было…

И.С.: И развесной, и упакованный, и в металлических…

Т.Ч.: Ну развесной, мы развесным не торговали чаем… У нас были разные упаковки. Были металлические, были и в общем и такие были упаковки, и коробочки были, разные были чаи. Потом появились. Ну, конечно, чай больше славился индийский. Со слоном.

И.С.: А со слоном уже тоже разный да? Есть там…

Т.Ч.: Разные. Есть первый сорт. Высший сорт и второй сорт у нас был чай.

И.С.: А так, грузинский, да краснодарский да, в основном?

Т.Ч.: Грузинский, краснодарский, да, да.

И.С.: Цены не помните?

Т.Ч.: 48 копеек был второй сорт чая.

И.С.: Это индийский?

Т.Ч.: Индийский. нет, или высший сорт. А этот стоит 37 копеек. Индийский.

И.С.: Первый да?

Т.Ч.: Первый, да. Этот 48. А вот второй сорт стоял, по-моему, 32 чтоль, нет не 32… что-то 30 с чем-то копеек он стоял.

И.С.: Угу.

Т.Ч.: Вот так вот.

И.С.: А, фрукты всякие…ну вот эти где лимоны там, апельсины, это вот рядом с рыбой получается, да?

Т.Ч.: Да, это в рыбном отделе мы торговали. Нет, вот так, конечно, зимой торговали в рыбном отделе. А так торговали на улице.

И.С.: Угу.

Т.Ч.: На улице торговали. Вот до самых холодов виноградом, всем вот этим, всем, капустой, этим всем торговали на улице.

И.С.: И арбузы, и дыни, все торговали….

Т.Ч.: Арбузы, дыни – все торговали на улице.

И.С.: А ночью сторожить приходилось?

Т.Ч.: Нет, ну мы выносили, не все выносили. Мы выгружали вот в эту подсобку, а потом выносили на лоток, продавали, все. Вечером убирали все. Лоток брали, отчитывали, все взвешивали, все это, и она отчитывалась и уходила домой. Все. Отчитается и уходит, все. Через весы, через это. Все.

И.С.: А двор задействован у вас? Двор.

Т.Ч.: Как задействован?

И.С.: Ну, там ящики хранили, тару… Во дворе.

Т.Ч.: Вот мы вот во дворе сначала, во дворе хранили. А потом, когда нам разрешили тут арку то закрыть, там загородить, когда ее. Арка то сейчас все загорожено. Там сейчас что есть вот, в этой арке, кто там, кто ей пользуется?

И.С.: Это вот рядом с нашим входом, да?

Т.Ч.: Да, да.

И.С.: Ну, не знаю кто там.

Т.Ч.: Ну она вот не будет прям здесь вот, а вот там. Рядом. Она же была на Октябрьской революции был вход.

И.С.: А той арки не знаю. Я думал еще…

Т.Ч.: Она наша была арка вот эта. Это наша была арка. Вот у нас сейчас здесь хранили ящики. А есть же жильцы живут тут. Завтра они подошли, здесь вот девочка живет в третьем доме на Пионерской, девочка сгорела в этих ящиках…

И.С.: Это в это дворе?

Т.Ч.: Нет, там на следующем дворе. На Пионерской улице. Тоже там магазин есть на Пионерской, и они точно так же хранили на улице вот как мы тут хранили, вот здесь вот ящики все. А ящиков сколько было и яблочных, и вино-водочных и разных было ящиков, много. И там дети ходили, играли на Пионерской вот в этих ящиках. А какой-то был фильм и бабушки все смотрели кино. Вот. И там они подожгли. И девочка там в ящиках осталась и все ящики упали на нее. Только одни ноги остались. Она должна была идти в школу. А это было летом. И потом вот пожарные все это запретили, ящики хранить на улице. Чтобы ящики на улице не были, надо убирать. И потом вот нам арку закрыли, заделали ее. И мы всю тару хранили там. Там большое помещение. Вон какое там, там вообще. Мы там всю тару хранили, а тут вот с краюшку тут ставили селедку, масло подсолнечное в бочках ставили, потому что сначала… Это потом стали машины, а то вот масло подсолнечное возили на лошади. Бочки. Пустые бочки погрузим, три бочки и едем туда за маслом на склад, туда к хлебозаводу.

И.С.: А как же жители попадали во двор, если арку закрыли Вы?

Т.Ч.: А там, оттуда ход. Оттуда ход.

И.С.: С Яна Брота? То есть тогда убрали забор?

Т.Ч.: Там они, там они в общем это. А там забора не было. Там забора не было.

И.С.: Говорят, он вроде был.

Т.Ч.: Кто? Никакого забора там не было. А как тогда машины проезжали? Товары привозили во двор? Мы же колбасу там принимали, а не с улицы. Рыбу, колбасу — мы все принимали. Вот рыбу мы здесь принимали, потому что здесь юг. А колбасу, мы принимали там. Кондитерку, все там. Со двора машины приезжали.

И.С.: И какой ваш ход? Как попадали со двора в магазин? Со двора в магазин был прямой проход?

Т.Ч.: Нет.

И.С.: Не было?

Т.Ч.: Нет. К нам никто со двора не проходил.

И.С.: Нет, нет. Вы, там, грузчики могли пройти? Со двора попасть в магазин, сразу?

Т.Ч.: Нет. Грузчики приходили… Когда на работу?

И.С.: Нет. Чтобы разгрузить.

Т.Ч.: А, ну, грузчики у нас в магазине, а не во дворе. Пожалуйста, во дворе там.

И.С.: Тогда я не пойму, как попадали во двор ящики?

Т.Ч.: Ну, мы из магазина носили ящики во двор.

И.С.: То есть был выход из магазина во двор.

Т.Ч.: А как же. Ну нас… Ну, как бы я сейчас к вам пришла. У нас там вход. Так же как вам.

И.С.: То есть там, где сейчас вот как гараж…

Т.Ч.: Ну, как гараж. Но у нас то там вход же был. Там же был вход.

И.С.: Угу.

Т.Ч.: У нас вход… Ворота у нас большие там были. Закрывались, открывались вот там во дворе. Мы со двора, пожалуйста, мы товар поднимали. И там вход у нас, конечно, был. Как к вам я пришла, вот. Так я могу и сейчас, вот туда пойти и пройти, предположим, сюда в этот магазин.

И.С.: Мне кажется там теперь нет такого вот…

Т.Ч.: Ну, может там сейчас сделали, а так у нас же был вход. Ступеньки, ступеньки были все там у нас было. Две двери у нас там было.

И.С.: Угу. Ступеньки вниз?

Т.Ч.: Да. Ступеньки вниз, а как же? Мы товар поднимали же там все.

И.С.: В подвал…

Т.Ч.: В подвал то… У нас уже в той стороне подвал-то. Через магазин подвал-то у нас. Когда здесь вот со ступенек спускаемся вот. Вот, предположим, пришли вот… я пришла вот со ступенек спустилась, у нас значит… У нас здесь туалет был, это каптерка была, начальство там сидело, там у нас газовая плита, там разогревали варили кушать себе там, предположим… а потом тут у нас была дверь. Здесь была дверь в кондитерский отдел, туда проходишь… тут у нас товар лежал в подсобке. В подсобке все здесь у нас было… там… мешки с крупой, с мукой там лежали все. Вот тут вот проходишь, идешь, тут гастрономический отдел, туда рыбный отдел. Как вот какие подсобки, все там… Здесь у нас подъемник стоял. Значит… из подвала поднимали товар. Не на себе носили. А там в подвале… Спускались в подвал, лесенка у нас там. У нас там двери старинные эти, как раньше были на засовах такие были тяжелые такие небольшие. Там низкие потолки-то. Там не были?

И.С.: Нет.

Т.Ч.: Мм… Сейчас там, что сделали не знаю. Ну там они вот низкие такие потолки… Как зайдешь, так и дверь такая уууу… открывается. Такой металлический… (неразборчиво) такая. Ну, старинное все это было. Дом-то сто лет в обед. Не так уж у нас там… У нас все время там было открыто. У нас сетка, лето – у нас сетка была. Мы открывали чтоб это… ну, там, когда жарко, лето… На сетку повесим замок там и сетка открыта у нас. И две двери у нас. Одна дверь, вторая дверь…

И.С.: А сколько всего сотрудников было?

Т.Ч.: У нас много было сотрудников сначала в магазине…

И.С.: Ну, в 50е годы много было?

Т.Ч.: Много, много…

И.С.: Две смены да?

Т.Ч.: Да, две смены у нас было. А потом у нас же были лотки… Еще был… Считай был на лотках были вот… торговали и в магазине. Даже вот у нас в отделе вот в гастрономическом там… два продавца в одну смену. Еще два… Четыре. Ну… ну много… Тридцать нас с лишним было.

И.С.: Ну, вот праздник, когда отмечали за одним столом могли поместиться?

Т.Ч.: А мы никогда праздники не отмечали.

И.С.: Не отмечали?

Т.Ч.: Нет.

И.С.: В праздники самая работа у вас была?

Т.Ч.: Самая работа у нас была, и такая была заведующая строгая, никаких праздников мы не отмечали. Нет. Так вот она… Когда праздник, предположим, вот там праздник… она поздравит она. Я ничего не скажу, она нас поздравит, все. Но, вот так вот, чтобы застолье собирали – нет. А у нас не получалось. Когда-застолье-то? Новый год мы… нам часы продляли. Под новый год там тоже так же. Все праздники. У нас самая работа. У нас то подарки делают, то в общем это, то народу сколько к празднику. Это вот сейчас как-то… а вот раньше-то… Мы рыбы выгружали по сто коробок одного минтая. Вот минтай сто коробок привезут. Мы на горбушке перетаскаем его в подвал, в холодильник положить. Потом там треска, потом значит, хек, камбала… рыба… скумбрия, салака… Еще там всех возможных это… То этот был… тунец, навага, килька каспийская свежемороженая, килька балтийская свежемороженая. Вот, это все привозили и все разбирали, все продавали. Минтай брали пластами. 58 копеек минтай стоил.

И.С.: Тогда все это в пакеты, ой, в эти в кульки заворачивали…

Т.Ч.: В кульки заворачивали. Да.

И.С.: А кульки-то бумага нужно было рвать.

Т.Ч.: Бумага. Не рвать. Вот мы на смену, смену, когда…

И.С.: Резали?

Т.Ч.: Резали, да. И бумагу нам давали с… с этого… на выдачу бумагу давали. На вес, по разнарядке. Вот положено нашему магазину «Огоньку» значит, значит «Огонек». Ну у нас магазин назывался. Какой еще магазин назывался…

И.С.: «40»

Т.Ч.: «40» да. Я сама ездила за бумагой на склад. Сказали, надо поехать, на лошади, значит, привезти бумагу по разнарядке. Вот там дадут пергаменту там, сколько там… 50 килограмм пергамента.

И.С.: Пергамент это для масла…

Т.Ч.: Для масла. Только для масла. Масло, маргарин был единственное. Вот. И такую бумагу нам давали. Вот бумагу привезем. А привезем бумагу вот это вот…

И.С.: Бабину?

Т.Ч.: Бабину. Катушку. Вот мы ее пилой во дворе пилим. Все по очереди. И рабочие и мы там по очереди все хором распилили, и мы ее всю на три части поделили. На вес. Бакалее, кондитерскому и рыбному отделу. Эту всю бумагу поделили. И вот когда, смена, когда приходила, и, значит, мы вот между этими сменами, значит, они работают, а мы идем в подвал и эту бумагу там режем. Режешь там… ну на десять грамм режешь. Знаешь, какой формат. Там на 300 грамм, на полкило, на килограмм. Ну, на макаронные изделия режут упаковщики там. И все это там…

И.С.: И сколько всего форматов было?

Т.Ч.: Ну, сколько надо было… Считай вот на сто грамм, конечно, мы не делали, а вот на 200 грамм, на полкило, ну самое на килограмм, а на макаронные изделия уже делали чуть побольше. Уже на этот…

И.С.: Ну, потому что они легкие.

Т.Ч.: Ну, они легкие и нужен побольше, чтоб этот объем макарон, значит. Вот все нарезали, этот вот, бумагу готовили на смену. А потом нам…

И.С.: Четыре вида было да получатся?

Т.Ч.: Да. А потом нам еще давали пакеты. Пакеты нам давали.

И.С.: Бумажные?

Т.Ч.: Да, бумажные пакеты давали. Ну, бумажные пакеты нам давали, значит, на полкило, на килограмм и на два килограмма. Могли муки завесить два килограмма. Крупы можно насыпать, там, два килограмма. И на килограмм там, песок, там. Ну, крупы килограмм. Все нам давали.

И.С.: А как система была… а… сначала завешиваешь, пишешь на бумажке идут в кассу оплачивают, возвращаются с чеком?

Т.Ч.: Нет, нет, нет. Ну, так и так иногда было. Там скажем, мне завесили, та, посчитаешь, пойдет заплатит в кассу. А то, прям пробивали, ну Цена то была же, каждый раз. Ну, там на две килограмм макарон, она подошла уже с чеком: «Мне завесить килограмм макарон». Я завешу. Ну, конечно, когда конфет там набирали, конфеты, то, конечно там, берут там, предположим, этих сто грамм, этих там, сто грамм, этих набирают. Ну, вот там, завесишь и напишешь, дашь бумажку там, на 30 рублей себе оставить бумажку и отдаешь покупателю бумажку. Она идет в кассу, пробивает и дает мне чек с этой бумажкой. Я ей возвращаю ей ее товар. Так же рыбу. Рыбу они знаете сколько там рыба весит. Так же рыбу делали.  Рыбу надо… завесишь там и эту бумажку положишь на рыбу на эту, предположим, и… а колбасу, вот там вешали… Это уже они… Подходит покупатель: «Мне колбаски завесьте». Сколько там колбаски, ну полкило там, сто грамм. Ну, там, сделает, завесит. Ведь раньше ведь довески давали. А сейчас, чуть… Скажешь 200 грамм, она тебе отфигачит полкило, да мне не надо полкило-то… Ну, как-то раньше делали там… Пусть она возьмет, там без довесков, пусть она не хочет. А то вот хочет, там, сделай так как мне надо. Вот так скажет. Полкило мне завесьте. Довесок положишь там, кусочек, чтобы было полкило как раз ей.

И.С.: Ясно.

Т.Ч.: Вот так мы работали.

И.С.: Что-то еще хочется спросить.

Т.Ч.: Давайте, давайте.

И.С.: А, другие магазины. В чем отличие было? Зачем два магазина рядом? А…. Вот через площадь «Универмаг» … ой… «Гастроном»? «Гастроном» он назывался?

Т.Ч.: Ну, народу-то сколько. Чего ты… В окрестности ведь два магазина таких было.

И.С.: А еще же говорят вот там молочный был если идти…

Т.Ч.: Молочный вон где там был то, молочный. Молочный он работал, во-первых, … там Госснаб был. Там в этом молочном брали на больницу, на детские сады брали: молоко, творог, там они обслуживали…  Сменату. Там все брали. И они работали до шести часов вечера. А мы-то работали до 11 до 12.

И.С.: В разное время до 11 и до 12? Или как-то это регламентировано было? Там, в праздники до 12?

Т.Ч.: Ну, мы… Если мы работаем, это… Вот сначала мы… Вот раньше мы работали до 12 часов. Потом у нас сделали до 11 часов, работать. А потом уже стали мы до десяти работать. А уж когда, это, праздник, то мы работаем уже до одиннадцати.

И.С.: А вот в…

Т.Ч.: А так продуктовый магазин здесь, практически, вот «Гастроном» и мы, а так, один наш магазин, что-то…, здесь вообще было бы смятение. Так здесь… Тридцатый магазин (неразборчиво) был. Здесь только хлебный магазин был. И потом вот открыли здесь вот «Подарки». А «Подарки» там что купи можно было? Там одни были конфеты, торты, пирожные – все. Что еще было. А так-то не колбасы, не рыбы. Вот «Восьмой» магазин был, он вон где был магазин «Восьмой». Он был колбасный магазин. Он московский был магазин. Вот от Москвы.

И.С.: От Москвы?

Т.Ч.: Да. Он московский товар получал, но не здесь. Это потом они стали вот немного брать… Им стали давать. Наших коломенских. А то, они все с Москвы получали.

И.С.: Так он дороже получается был или нет?

Т.Ч.: Нет. А Цены у нас были одинаковые. Раньше как, цена была одинаковая.

И.С.: Но все-таки вести нужно…

Т.Ч.: Это потом… Это потом вот стали вести вот это все. А раньше как-то было… Вот колбаса была по 2.20. И у них была 2.20 и у нас была такая колбаса. Цена была одинаковая, колбаса.

И.С.: То есть. У одних одно закончилось, у других другое. Туда зайдут, сюда зайдут?

Т.Ч.: Да, да, да. Это потом вот сейчас стали. Вот сейчас вот магазины. В одном такая цена, в другом такая цена. А раньше все было… Что песок был 90 копеек там, то и был здесь он 90 копеек. Сахар был рубль, так он и был рубль.

И.С.: Сахар, в смысле, а… растворимый?

Т.Ч.: Да, ну такой вот…

И.С.: В коробочке?

Т.Ч.: Ну, в коробочке он был по рубль четыре.

И.С.: Мм…

Т.Ч.: А этот был рубль. Развесной, в мешках. Рафинад, да. А, так… А «Десятый» магазин, «Десятый» был уже у пруда. Так он вон как далеко.

И.С.: Угу…

Т.Ч.: А раньше, когда… Это вот сейчас ходит транспорт. А раньше как? У нас вот тогда не работала сигнализация, мы работали допоздна. И автобус уже ушел в Калычево. Я живу в Калычеве. На чем ехать-то? Берешь четвертинку в магазине, и милиционер дежурит… Ну, что ж, отвезут за четвертинку. Отвезут в Калычево. А тут еще на чем добираться? Пешком не пойдешь туда.

И.С.: А как милиционер дежурит? В смысле?

Т.Ч.: Ну, раньше, ну, раньше есть тут ходил. Это сейчас милиции не найдешь днем с огнем. Раньше они вот ходили здесь вот по площади, здесь ходят, дежурят.

И.С.: Так…

Т.Ч.: Вот выйдешь, закроешь… А вот стоишь и не… Это сейчас вот «Автолайн» ходит, можно уехать, на чем хочешь можно уехать. И такси. А раньше такси было только… (неразборчиво) такси было… А такси то оно это… И телефонов таких не было сотовых.

И.С.: Четвертинка кому доставалась милиционеру или водителю?

Т.Ч.: Ну, а кому же? А милиционер-то водитель.

И.С.: А… В смысле он….

Т.Ч.: Он на машине… дежурят-то они. На казенке обычно всегда это… И вот, попросишь это… довезут. Иногда возьмут, иногда не возьмут они четвертинку. Скажут: «Ладно, давай довезем.» А потом стали, когда, вот сигнализация не стала у нас срабатывать, нас стали домой развозить. Приедут, подремонтируют и нас домой уже.

И.С.: А сигнализация, это когда уже началось? Еще в пятидесятые была сигнализация? Или не было тогда ее?

Т.Ч.: Нет, не было. Тогда не было сигнализации. Это уж когда было. А то ее не было сигнализации. Так, лампочку. Лампочку включали там, свет дежурная и все. Больше ничего не было. Это потом уж сделали сигнализацию-то. А так не было.

И.С.: А вот еще магазины были, вспоминают, а… рядом с мостом, под ним…

Т.Ч.: Это был этот… Там был магазин, да… Ну, они были как от Сельпо. Не Сельпо… Сельпо – это вот был (неразборчиво) был. А, там они были…

И.С.: Магазин водников?

Т.Ч.: Водники, да. Водники магазин. Но они были от этого. От порта чтоль вот там этих, от них был. Они там получали товар. Они вот здесь у нас не брали товар. Они свое, свой завозили, продукты, свои.

И.С.: Ну, бывают (неразборчиво) Водников.

Т.Ч.: Ну, вроде. Ну, они так, как, вот эти… Ну, не порт, раньше порта ведь не было… А оттуда они это… Они оттуда товар привозили…

И.С.: Речпорт может быть?

Т.Ч.: Ну, Речпорт был да… Вот они оттуда товар брали, поставляли, в общем это, и они здесь у нас ничего не брали. У них свое там все было. Там даже иногда, что-то было, дешевле у них было, и этот…. Был товар, который привозили… потом подешевле тут стал. А так им привозили… Мы иногда, вот здесь вот нету, а нужно, то тушенка, то это, в общем… Потом были, перепадали у них там. Ну, как продавали. Они привозили. Многие туда ходили в тот магазинчик.

И.С.: А рынок не соперник был магазинам?

Т.Ч.: А что там на рынке было-то? Рынок какой там был то? Овощи, да это… там торговали…фрукты. Там частники продавали. Приходили бабули там и продавали на этом рынке.

И.С.: Ну, сметану, молоко там…

Т.Ч.: А там не торговали ни сметаной, ни молоком. Не торговали. На этом рынке только были вот эти овощи, вот там продавали, вот там бабули, яблоки там, это, в общем, груши там приносили.

И.С.: А у колхозника помните там…

Т.Ч.: Да, да. Дом приезжих.

И.С.: Дом приезжих он был?

Т.Ч.: Да.

И.С.: То есть это вот то что на рынок привозили, они там могли остановится?

Т.Ч.: Да, они там останавливались.

И.С.: Ну, там и кафе было какое-то?

Т.Ч.: Да. Там было, типа столовая там была.

И.С.: Вино разливали?

Т.Ч.: Ну, а что ж, все разливали. И у нас разливали.

И.С.: В магазине у вас разливали?

Т.Ч.: Это потом уже разливали.

И.С.: В какие годы?

Т.Ч.: Да вот в 2002 году.

И.С.: А… Я думал в советской время.

Т.Ч.: Нет, это было в 2002 году. Разливали. Было вино в разлив. Там торговали, когда, тоже у нас был один, разливали. Тут магазинчик маленький был. А вино разливали. Водку, вино. В «Четырнадцатом», когда я работала, там тоже разливали. Ну, там отдельно было, закуток.

И.С.: А вообще, большой был отдел для вино-водочных здесь у вас?

Т.Ч.: Большой. Да.

И.С.: Ну, там…м…

Т.Ч.: Ну, водку давали по талонам.

И.С.: Нет, это в советское время.

Т.Ч.: Это в советское время, да. А так, этот, в общем, большой был этот, и шампанское и коньяки, и вино и разных сортов и водка, и пиво и вода – все там было.

И.С.: А у каждого отдела свой….

Т.Ч.: Соки были…

И.С.: А, и соки были? Конусы были вот эти?

Т.Ч.: Нет, этого не было.

И.С.: На разлив нет?

Т.Ч.: Нет, нет. Это, когда у нас вот в бакалейном отделе, у нас вот тогда были, вот, колбы, соками торговали, а потом сняли. Не стали торговать.

И.С.: Почему?

Т.Ч.: Ну, чего-то запретили, не стали торговать. А было, конечно, хорошо было. Сок и томатный, и персики, и абрикосы, и виноградный, в общем, торговали соком. Были трех литровые банки, привозили соки. Наливали в колбу и это сливали, в общем, потом запретили. Не разрешили торговать.

И.С.: А скажите у каждого отдела свой был…а… грузчик, или один грузчик на все?

Т.Ч.: Нее… У нас вот в магазине было… Ну, у нас было там два грузчика, у нас было. И грузчики были женщины в основном.  Женщины. Вот не знаю, вот там у нас это… Одна там у нас конечно умерла грузчица. Вот Вера не знаю жива не жива. Пять операций сделали, рак груди был. Вот. Она работала. Такие грузчики были. Один был, да у нас мужчина грузчик. Вот. В основном, конечно, женщины грузчики были. И мы все грузчики были. Помогали. Потом у нас еще были вот эти… Мы брали, ну, подрабатывали у нас студенты. Они учились в институте, и они у нас подрабатывали. Вот, Коля, я знаю, в общем, Коля вот жив. Борис, вот я на даче вижу. Он это тоже ездит. Ну, сейчас уже он на пенсии…

И.С.: Они подрабатывали, когда студентами были?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Или и потом еще?

Т.Ч.: Нет. Они учились, когда вот в институте учились они и они подрабатывали у нас. Время было – подрабатывали. А потом у нас, это вот после работали некоторые, работали на Чермете, работали. Туда, Чермет, сейчас закрыли его. Работали они посменно работали в Чермете. И после работы приходили там на три, на сколько часов, подрабатывали. Тоже ребята.

И.С.: А много можно было подработать? Сколько платили? За ящик или как?

Т.Ч.: Ну, там… Не за ящик там, как, платила там как за часы там она, потом оплачивали им, но не за ящик платила. Это все было оформлено в торге и им платили уже как зарплату. Там оформляли. Они как тут временно, давала Галина Ивановна сведения — вот там, что принимала их на работу и давала сведения. Ну, они конечно не оформлялись они там. Чего грузчикам там, пишешь заявление и это, она отнесет, там оформит и они получали как зарплату у нас там. (неразборчиво) часов она им ставила рабочих, за это они и получали зарплату. Вот они приходили и, конечно, нам помогали. Там, кто мог прийти с утра, предположим, на работу, а кто придет во вторую на работу, а то приходилось с первой смены отрабатывать, во вторую приходил. И вот мы вот этими рабочими то и … Нам они помогали, конечно хорошо.

И.С.: А у нас вот есть, ну такое предание, что Бенедикт Ерофеев тоже тут подрабатывал, когда был студентом?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Вы помните?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Что за персонаж был?

Т.Ч.: Ну, я так просто его, хорошо так, конечно не знаю его. Так, ну, знаю, что он подрабатывал. А так, общения то с ним…. У нас много было вот этих ребят. Я не знаю. Вот и Коля у нас и Витя был, и Борис был. И потом еще этот был у нас, и Сережа у нас был… У нас кто тут только не был из этих грузчиков и уборщиц. И всех не запомнишь, наверное.

И.С.: Ну, он не долго был. Может вы его запомнили. Он такой был вроде видный парень.

Т.Ч.: А у нас все были видные. Особенно студенты, которые были у нас – это вообще ребята были…

И.С.: Ну, они не выпивали?

Т.Ч.: Нет, нет. Что нет, то нет. (неразборчиво) Вот, я Колю как-то видела… Ну, я в город-то редко езжу. Они там живут-то на этом на Кировской живет вот Коля, а Борис, вот мы с ним часто встречаемся. На Качуре… У нас в Кудрявцеве участок, вот мы с ним встречаемся. Ну, я спрашиваю: «Борис, ну как там Николай? Как там этот…Витя, как там этот…» Ну, спросишь там…. Все нормально, все… Ну, сейчас они все женаты, все… У них там и дети и все в общем.

И.С.: А в 60-е не помните, они уже были эти ребята? Подрабатывали?

Т.Ч.: Да.

И.С.: Да?

Т.Ч.: Да, да.

И.С.: А, может быть, можно их спросить? Может вы уже… К вам…

Т.Ч.: Ну, где там они живут-то…

И.С.: Нет, ну вот встретите вы… Поедите на дачу…

Т.Ч.: Надо спросить вот этого Бориса. Бориса встретить там…

И.С.: Да. Спросите его. Телефон возьмите у него, чтобы мы могли позвонить. Вот. Скажите, что вот нам интересно. Вдруг он вместе с этим нашим героем Бенедиктом… Ну и вообще есть ли какие-нибудь особенности этого труда грузчика? Как правильно взять на плечо…

Т.Ч.: Да ну, как взять на плечо, да, да… Ну, какие там особенности?

И.С.: Ну, не знаю…чтоб грыжу не заработать, не надорваться…

Т.Ч.: Ой, да ладно, они работали как… все заработали грыжу, все ноги, какие у нас в венах, да в этих рышаках. Рышаки. Ворочили, вообще за свою жизнь не. Дураки, неверное были. Работали так. Сейчас вспоминаю и говорю, что так ишачили. Все в первых рядах. Зато получила ветерана труда. Ударником мученического труда. Всегда на первом месте, а где благодарность у меня? На хорошем счету все время работала. Ну, конечно поездила я много, поездила.

И.С.: Куда?

Т.Ч.: Я была… И в Болгарии я была…

И.С.: Это вы вина закупали или отдыхали там?

Т.Ч.: Отдыхать ездили. Путевки давали бесплатные. В Болгарии была. В Ленинграде два раза была. В Сухуми была. Ну, вот. Потом еще была… На теплоходе была Москва-Астрахань.

И.С.: То есть это все награды были?

Т.Ч.: Это все награды были. Да. Это все были награды.

И.С.: Ну, так что, оплачивали ваш труд.

Т.Ч.: Да, да. Труд мне, конечно, оплачивали, ничего не скажу. Все оплачивали. Потом я была еще… Путевку мне давали… этот, вот здесь место… В Кашире я была, в санатории в Кашире я была. Тоже путевку давали. Потом в санатории Мисхор. Там была в санатории. Так что. Ну, в Ташкент, я сама ездила. У меня там брат жил. Сейчас в Электростали живет продал все. Здесь сыну купил квартиру. Сейчас в Электростали живет. А так вот, конечно, путевки давали, ничего не скажу. За хорошую работу.

И.С.: А вот еще про праздники мы начали говорить… А, когда демонстрация, ваш магазин работал или закрывался?

Т.Ч.: Закрывался.

И.С.: Закрывался, да?

Т.Ч.: Но, закрывался не навсегда. Пока здесь была демонстрация, мы приходили на работу. Мы с утра приходили на работу, ну там мы свои дела делали, там… Под праздник там шуром-буром все не поймёшь, чего… Порядка-то не было. Народу много, лето, все… и в общем, все…и начинали убираться. Все привести в порядок там, все разложить, положить, там товар принести, все… И там, когда кончалась демонстрация, мы открывали и работали. А, пока кончится, а здесь это, толпа уже стоит на улице. Чуть ли дверь не… Ломились, это я не знаю… И стекла разбивали и, в общем, все на свете было… За вино.

И.С.: Ну, это какие-годы-то? 60-е тоже?

Т.Ч.: Так вот конечно, когда пили, когда. Праздник. Потом торговали. Раньше водкой торговали с 11 до это…

И.С.: И до скольки?

Т.Ч.: До семи. Это сейчас с восьми утра начали опять торговать. То вроде, с 11 торговали, а сейчас вот с (неразборчиво) торгуют. А что ж они… И все ломились за вином.

И.С.: Ну, да…

Т.Ч.: На парад. До этого все закрыты магазины были. И они, в общем, после этого, и…

И.С.: То есть, на демонстрацию вы сами не ходили?

Т.Ч.: Нет, кто выходной был, давали кому выходной… Давали выходной кому обязывали, что называется и сама заведующая там была, всегда на демонстрации. Всегда отмечала. Но, мы все..

И.С.: Было… Была прям колонна…

Т.Ч.: Да, да, да. И мы приходили. И вот она скажем там: «Я ходила». Когда она выходной-то давала. И я ходила на демонстрацию. Обязательно. А как не пойдешь-то? Пойдешь. Ходили. Интересно было. У меня даже фотография есть как мы на этой демонстрации стояли… Цела или не цела…

И.С.: Ну, было бы интересно… Солоницына это кто?

Т.Ч.: А?

И.С.: Вы говорите Солоницына?

Т.Ч.: Нет. Я говорю, это на демонстрацию ходили, я говорю, это… Галина Ивановна, наша заведующая. Мы ходили на демонстрацию, у меня там фотография есть. Там все это… с кем я работала вместе. Ну, сейчас уже этой Веры нет, она умерла… Этой Веры тоже нету, умерла. А вторая вот у меня есть (неразборчиво) на демонстрации были…

И.С.: А еще фотографии такие вот, в магазине, не делали, нет?

Т.Ч.: Есть, вот я на фотографии есть вот капусту мою стою, свеклу мою. Я хотела сегодня взять, что-то я не взяла, я не знаю.

И.С.: А вы принесете нам?

Т.Ч.: А вам надо?

И.С.: Надо. Мы перефотографируем. Вам вернем.

Т.Ч.: Да, могу принести.

И.С.: Да. Надо, надо, надо.

Т.Ч.: Вот надо Лене сказать. Лена, может возьмет это, как передаст. У меня там есть вотография-то магазина и это все. Я там в халате черном мою. Это… в колпаке. Потом, Галина Ивановна, заведующая, нам читает эту… газету. Там нам читает она… Есть. И вот на демонстрации мы были там… У меня там есть фотографии там, где-то…

И.С.: Да, обязательно. Еще может расскажите, кто там изображен.

Т.Ч.: Да.

И.С.: Чтоб нам подписать. Чтобы знать. Ладно, хорошо, договорились.

Т.Ч.: Да. Надо мне это. Я посмотрю. Ну, у меня есть, есть. Я в тот раз даже хотела, когда было Торгу 55 лет, мы ходили вот в (неразборчиво), нас приглашали. Праздник был. Вот. И до этого собирали там все эти фотографии. Еще говорит (неразборчиво) Анатольевна, нет там у тебя это… фотографий то… А я и нашла, я потом это, ну ладно, нашли. Там я капусту укладываю на лотке на улице. Потом там мою свеклу, мою для витрины.

И.С.: А витрины-то выкладывали всякие разные?

Т.Ч.: А как же. Крутили, вертели. Все фантики с конфет… Вот это вот сейчас… Чтоб вазу наложить, это надо было сколько простоять-то?

И.С.: Вот так должна быть, да?

Т.Ч.: Вот всю вазу надо уложить вот так вот все, чтоб эти фантики, вот так все стояло. А вазы такие высокие были, вазы то эти… и вот все конфеты — вот так вот мы укладывали в вазу. Это сколько надо крутить-то? Сейчас руки уже не такие, а раньше-то по моложе были, жик-жик, накрутишь, все наставишь на витрину. Все каждый раз, все что-то умудрялись, чтобы красиво было. Что-то надо поставить хорошо. Витрину-то уложить, чтобы вид был.

И.С.: Витрины и внутри украшались? И еще витринные окна снаружи к празднику?

Т.Ч.: И снаружи украшались. Вот витрина, которая у нас за стеклом, есть вот витрина, тут, вот, мы там, вазы… Конфет раньше сколько было… Много конфет, все сладости ставишь. Какие, ставили, какие подороже мы их вниз ставили вазы, какие подешевле, так вот второй ряд этот… Карамель… Карамель мы в пакет насыпали. Потому что там вазам мест не было. Пакет насыпали и ставили сзади тут карамель. А потом там надо чаи поставить. Там надо и кофе поставить. Там надо и какао поставить. Все надо поставить вот… Все это в одной витрине. А в бакалеи, там были раньше и супы, и каши – концентраты. Это были все вот пакетики-то. Надо тоже уставить. (неразборчиво)

И.С.: Еще многие все вспоминают брикеты кофе, (неразборчиво) какао…

Т.Ч.: Я про то и говорю. Кофе. Семь копеек было. Да. Кисели. В общем, разные там были… Вот кофе, какао… Маленькие были (неразборчиво). В общем вот так.

И.С.: Сколько они стоят?

Т.Ч.: Семь копеек стояли, да.

И.С.: У вас память потрясающая. То есть, можете, наверное, все написать, сколько стоило, да?

Т.Ч.: Ну, отработай столько лет. 48 лет отработать. Ну, может я что и забыла, но так. Вот.

Харитонова Елена Леонидовна

Рассказчик: Елена Леонидовна Харитонова (в девичестве Хренова)
Собеседник: Сорокин Игорь Владимирович
Дата интервью: 14 октября 2015
Дата публикации: 19 июня 2022

И.С.: Сегодня 14 октября 2015 года. Покров.

Е.Х.: С праздником! Меня зовут Елена Леонидовна Харитонова по мужу. Девичья фамилия у меня Хренова. Я проживала в старой части Коломны, это пригород считался – Щурово. Мы жили на реке, район Водный назывался. Родители все водные – работали на Водном, это порт Коломна сейчас называется, а раньше и затон, и Водный считались одним. Мы проживали на Набережной, улица так и называется, по сей день она существует, на самом деле она набережная, на берегу Оки находится – под мостом щуровским, как ехать в сторону Рязани с правой стороны, где сейчас «40-й меридиан» отель построили шикарный, там были наши двухэтажные дома.

Проживали там в коммунальной квартире, я с рождения, мама с папой жили давно. До 15 лет мы там проживали, потом получили новую квартиру.

И.С.: Это коммуналка какого времени?

Е.Х.: Послевоенная, в 1950-х была построена. Двухэтажное здание, всего на восемь квартир сама коммуналка была рассчитана. Мы проживали с соседями. У нас комната была 18 метров. У соседей было 14 метров, там бабушка с дедушкой жили. Практически мы сроднились все, одной семьёй жили. У меня самые тёплые воспоминания о коммуналке. Бабушка следила за нами, пока мы были маленькие, помогала по хозяйству, если что-то надо было сделать.

Дед был постарше, она у него третья жена была. Родители рассказывали: как умирала бабушка у него, ему сватовство устраивали, приводили ему подруг из посёлка, плюс-минус его возраста, и он ещё выбирал, какая больше глянется. Дедушка был интересный: в прошлом моряк, с таким голосом жёстким – если крикнет дед Петя, то все знали, кто кричит.

Во дворе семьи с детьми были, много. Воспоминания хорошие, когда с детьми собирались на общие праздники. Всегда стоял перед подъездом большой круглый стол. Напротив подъезда был сарай у каждого. Кто-то делал заготовки держал там, кто-то станок поставил ткацкий, соседка-бабушка плела половички самотканые. В детстве она нас приучила к труду и порядку, заставляла тряпочки резать на мелкие клубочки, мы сидели наматывали разноцветные клубочки. Бабушка называла тряпочки шабалы. Это значит то, что в одежде не носим. Соседи приносят: занавеска старая какая-то осталась, одежда, которую не носят, – она говорила: давай, на шабалы пойдёт. Значит, на эти половички. Мы помогали, как могли, с этим делом.

Другая соседка наша, баба Катя, держала скотину в этих сараях. У неё был поросёночек маленький. Когда время приходило к зиме, летом его растили, к зиме закалывали поросёночка, собирался весь дом. На кухне у неё собирали большие сковородки, помню, когда жарили кровь, когда сало делали.

Практически была одна семья. Когда говорят по фамилиям, кто что. Сейчас разъехались все, дом тоже постигла трагедия ― он сгорел 15 лет назад. Мы уехали в другие квартиры, а люди в одночасье остались без всего, без крова. У меня там от мамы осталась сестра родная, они на втором этаже жили. Во время пожара они вышли в валенках и ночнушке, что называется, потому что это рано утром случилось.

А так самые тёплые воспоминания. Деревянная лестница в доме была. В квартире находился подпол. Очень удобно было, потому что он находился в коридоре, а не в квартире, и если мамка прячет там яблоки, варенье, заготовки. В основном на своё жили, ходили в леса, отец рыбачил часто – у нас всегда солёная рыба в сарае была. В сарае всегда была заготовка: бочка капусты, бочка помидор, бочка огурцов, бочка рыбы солёной. Рыбу солили и ещё делали таранку – я помню эти крестами навешанные верёвки рыбы. Солили речную рыбу: лещи, окушки. Мелкую рыбу как рыбак он не очень признавал. Мастеровой такой мой папа был, он сам лодку сделал, с другом, мотор купили «Вихрь» – новинка в свою пору была. Они ездили на рыбалку, сетями, наверное, ловили. На Водном по-другому жить нельзя, там практически так делали все.

Мама работала сварщицей. Женщина-сварщица в порту Коломны была единственная. Долго она там проработала, ушла на заслуженный отдых, до сих пор в порту её многие знают, Зинаиду Георгиевну Хренову, она почётный работник там, много хорошего сделала. Когда катера, навигация открывается, закрывается, у неё свой отчёт: что она где варила.

Отец механик. Работал вначале в порту, потом ушёл на Вторчермет работать механиком. Простая рабочая семья, но находили возможность праздники какие-то делать. В Новый год всегда шли в лес. Там район Дубовая роща, санаторий, школа 29 находится, от нашего дома пять минут ходьбы. Мы ходили в Дубовую рощу, срубали ель или сосну, она подольше стоит. В маленькой квартире в угол ставили ёлку. Мама всегда находила возможность дарить подарочки – мелочь, хоть тряпочку, хоть зубную щётку, но подарок, по своей возможности.

У меня есть старший брат 1963 года рождения, старше меня на четыре года. Мы с ним сдавали пустые бутылки, чтобы маме на 8 марта что-то купить. Раньше было не очень принято выбрасывать бутылки, так что их не очень было много. Зелёные бутылки назывались «чебурашки», по 12 копеек сдавали. У нас деньги появляются – мы маме какой-нибудь кулончик купим.

И.С.: Бутылки мыть надо было?

Е.Х.: Они тогда были не такие загрязнённые.

В Водниках ещё прелесть района ― магазин «Водник». Снабжение было московское. Когда рассказывают: в голодные времена ездили в Москву… Мы в Москву не ездили никогда, а затаривались там. Кто в Водниках проживал, работал, у них были книжки водные, надо тебе песку, крупы, ещё что-то, по этим книжкам выдавалось в зачёт чего-то. Это своя бухгалтерия, магазин принадлежал порту, а порт к Москве, и снабжение было очень хорошее. А мама была народный контроль, и доступ тоже был к нормальным продуктам. Родственники иногда пользовались этим моментом, заказывали, приезжали, тётка мамина из Рязани, всегда сгущёнку, сыры, головки таскали на электричку до Рязани её грузили.

И.С.: Здесь на улице Зайцева магазин водников?..

Е.Х.: Нет. В Щурове другой. Но система была одна. Диспетчерская старая порта Коломна находилась как раз на улице Посадской, где сейчас плавучая гостиница. Диспетчерская была из дерева сделана полностью, она была на суше. И всегда, когда мероприятия какие-то проходили – демонстрации на 1 мая, на октябрь, – мы ходили всегда в эту диспетчерскую, были там празднества, давали плакаты, цветочки, шарики, конфетки детям работников, сотрудников. И мы выдвигались оттуда на площадь Советскую, потом шли на эту демонстрацию с родителям и детьми. Где «Белый дом» – это считалось центральное, потом по улице Октябрьской Революции, шли практически до Голутвина. На Посадской потом сдавали плакаты. Где Ленин, там была центральная трибуна, напротив гастронома.

И.С.: В том магазине водников могли отовариваться только водники?

Е.Х.: Простым коломенцам там был ограничен доступ по некоторым товарам. Хлеб можно было купить, а дефицитный товар был недоступен. Поэтому мне рассказывают, что в Москву ездили, а мы и не ездили, обходились. Изысков не было. Мама не баловала ничем таким, как сырокопчёной колбаской, мы этого не понимали и не знали. Я в зрелом возрасте поняла, что такое сырокопчёная колбаса, потому что мы её не покупали, для нас это, видимо, было дорого. Сейчас родителей нет, не спросишь, дорого или дешёво это было для семьи.

И.С.: Когда не хватает, выдумывают что-то. Может, вам рецепты какие-то запомнились?

Е.Х.: На кухне у нас стояла керосинка, это я помню. Мы с братом постоянно мучились – язычок вытаскивали, надо было, чтобы он был постоянно намочен керосином. Вечно мы её разбирали по частям, смотрели, хватает ли там этого керосина. Отец приносил бутылочки керосина, они в углу стояли. Помню эксперимент наш один неудачный. Хотели родителей накормить, но не знали, как сварить гречку. Мне было лет шесть, брат постарше, но был далёк совсем от кухни. Он решил её пожарить. Почему-то решил, что она уже готова, и что в сухом виде её пожарить на сковородке – и она будет как гречневая каша, как мама делает. Мы не знали, что её надо отварить. Когда мама пришла, сказала: «Что там сгорело, что есть будем?» Мы радостно сказали, что гречневую кашу. Поставили сковородку с гречневой кашей жареной. Она глубоко удивилась, потом сказала, что её надо отварить в начале. У нас в таком варианте всё проходило в детстве.

Мама любила ходить по грибы, по ягоды. Практически росли на всём своём. Земляники всегда у нас ведра два было наварено. Поскольку родня большая, как презент банку варенья им дать – это норма была. Я представляю, какой это титанический труд! Она нас с собой брала, я понимала, что мы просто идём поесть земляники, а сколько раз надо наклониться к ягоде, чтобы принести, как она приносила, сразу 4-5 литров, – это огромное количество. Я так не умею собирать. Она горстями собирала. Я всё присматривалась, спрашивала: «Мам, как у тебя это получается? Я пока за одной-двумя, а у тебя уже полна горсть этой земляники». Она очень любила лес по природе своей, говорила, что когда ходит в лес, отдыхает. Варили варенье с черникой, земляникой.

Грибов много солили, она приносила грузди, их вымачивали. Поскольку она сварщица, у нас были нержавеющие бочки по 40 литров. Когда отец собирался с мужиками, хочется что-то в выходной, чекушки ― 0,25 литров. Хватало троим взрослым мужчинам… С грибами, с ягодами, с вареньем – вот такое у нас всегда было застолье. А на праздники ещё рыба добавлялась, огурцы, помидоры.

Окрошку делала мама с солёной рыбой. Она отваривала, мясо делалось мягкое. Эту солёную рыбу утрамбовывали, а зимой, осенью доставали, отваривали, шкура отходила сразу, а мякоть оставалась. И вот она разделывала её, рыба была жестковата от соли. Окрошку делали с этой рыбой. Я своей дочке рассказывала, как мы раньше ели, сейчас вы не понимаете даже, что это такое. На тот период нам казалось это нормальным. Я сейчас даже этот вкус помню. Но у меня в семье сейчас не поймут, скажут, что не надо так.

Большие компании собирали, поскольку в Водном районе все друг друга знают, работают в одном месте. Мама и папа были общительными людьми, очень любили к нам приходить компаниями, устраивать творческие вечера. Нам было дозволено всё. Мы могли нарядиться, устроить спектакль маленький, импровизация полная была. Брат на баяне учился играть, когда настроение есть, он может много поиграть. Вот он играл. Мы с девчонками залезали в гардероб, надевали мамины платья, пальто, всё на себя напяливали, шапки меховые, береты – и выходили как Карлсон в мультфильме. Родители сидели за столом, все хохотали. Такое приятное воспоминание из детства.

На Новый год, вспоминаю… Маму выбирали депутатом городского совета нашего, посылали в Москву на учёбу. Из Москвы она первый раз нам привезла пайки. В пайках сырокопчёная колбаса импортная, мороженая клубника и мороженые томаты болгарского производства, мы такого никогда не видели, такая диковинка была для нас. Мы клубнику не растили. Мы долго разбирали клубнику, что с ней делать, куда мороженые томаты девать, давай в супы их попробуем, давай так попробуем…

Для детей была развлечение такое. Мама сварщик, и она сварила нам большие качели во дворе. Почти весь район наш тусовался во дворе. Тогда ЖЭУ не обустраивал, как сейчас, мы сами, как могли, обустраивали дворик. Сделали качели, лавочки, собирались. Естественно, шумно там. Зимой строили горки сами во дворе. В трёх-четырёх метрах от окна строили горку, носили снег, заливали её, вёдрами носили воду. Из удобств в доме были только свет и вода, инициатива была в наших руках. Мы брали вёдра с детворой, по разным квартирам бегали. Каждый к себе домой бежал с этим ведром. Были такие, кому не очень это нравилось. Одна бабулька жила, ей шум-гам не нравился. Она вылила помои зимой на горку. Мы утром вышли, а кататься на ней нельзя: там капуста, шелуха, это вмёрзло, ровности-то нет уже. Мы расстроились. Бабушка нас покорила, что мы шумим под окном, визжим, но потом остыла, к горке не подходила, разрешила, дала добро, можно кататься. Снова залили. Врезался этот момент в воспоминания.

Мы жили рядом с речкой и прокатывали горку до самой речки. От берега метров 100 отъезжали. Сейчас нет такого льда, как раньше был на речке. Сейчас опасно: может лёд провалиться, ещё что-то. А раньше не боялись. Промерзала почти вся река. Сидели рыбаки. Без боязни всё было. С ребятами вспоминаем, друзьями, подругами, ровесниками вспоминаем, как катались на горке. Катались до такой степени, что варежки, штаны колом встают. Пока не подойдешь к батарее, ничего не растает. Катались на фанерках. У отца брали бакелитовую фанеру, он из неё лодку делал, это вещь вечная. Она не сильно деформируется, но и не как оргалит. Мы садились 5-6 человек на этой фанере на большой, и с разгона нас тащило на середину реки. Бесстрашье! Сейчас подумаешь – страшно было бы. Но ничего с нами плохого не случилось на реке.

И.С.: Каток расчищали?

Е.Х.: Да. Наледь на реке. Заливаешь горочку под вечер, то раскатаешь, то зальёшь, а там чуть оттает, чуть замёрзнет, наледь образуется постоянно. Когда знаешь, что в одном месте наледь есть, магнитом туда тянешь, она с каждым разом дальше и дальше становится. В итоге к концу сезона накатывали хорошо, она блестит как надо. В праздники, на Новый год уже и взрослые идут кататься, знают, что там горка всегда есть.

И.С.: На речке жили – умели плавать?

Е.Х.: Умели плавать, учились в речке плавать. Меня никто не учил специально, брата не учил.

И.С.: Ока ― серьёзная река.

Е.Х.: В Водниках рядом с пляжем нашим, магазин рядом, баржи, катер причаливали, приезжали затариться в магазин. Там практически нет волн, течений сильных не было, побережье было ровное. Сейчас там застроили. На тот период песок возили, свежий песок с баржей на лето. Свои же водники работали, там кран, баржа с песком стоит – им ничего не стоит два раза песка насыпать на берег. С них ничего не спросят за это, и людям хорошо, и сам же приедет отдыхать.

И.С.: Братство такое?

Е.Х.: Да. В таком режиме всё проходило. Учились в школе, рядом интернат был. Сейчас он интернат для глухонемых, а тогда там просто здоровые дети учились по неделям. У нас своё тоже разделение было: интернатских и школьных, какое-то притирание своё.

И.С.: Интернатские без родителей?

Е.Х.: Кто-то лишён родителей, поскольку они там неделями жили. Мы считались щуровские, поскольку с посёлка Щурово, у нас трения были постоянные: кто на чью территория заходит, кто что сказал…

И.С.: В порту только грузовой транспорт?

Е.Х.: Нет, и пассажирский.

И.С.: Были капитаны, моряки, которые ходили в плавание, возвращались?

Е.Х.: Поскольку это гражданский судоходный флот, то они песок, гравий в Москву, Астрахань куда-то везут. Катера обычные, у них сообщение от Рязани до Москвы. Раньше ходили катера «Заря», сейчас их запретили. Раньше нам нравилось, что «Заря» проходит – и волна большая после неё. После неё хорошо купаться, у нас ощущение, как на море, когда волна идёт после «Зари». Мой дядька, мамин брат родной, на РТ катере, белый такой, речной транспорт, и «Ока» – баржа самоходная, работал на этих. Меня иногда брал в рейс. Самый дальний рейс у меня был в Астрахань. Возили песок, обратно что-то другое везли. В Касимов ездили, но это Рязань, не так долго. А в Астрахань много дней шли, через шлюза. Момент интересный, нравилось это.

И.С.: Вот вы сказали: шлюза. Может быть, запомнили слова особенные среди водников, поговорки, приметы какие-нибудь?

Е.Х.: Ходить ― мягко оговаривалось, что плавает не то, что думаете. Больше мужского матерного жаргона. Поскольку простые работяги работают.

По поводу Щуровского района. Приезжали к нам тряпичники, мы их так называли, на лошади с телегой. Он собирал тряпки, старые пальто – и давал детям взамен игрушки, на венгерских резиночках шарики прыгают. По посёлку говорят, когда тряпичник приедет, детвора сразу шуршит, у кого можно стащить тряпку, чтобы получить игрушку. Он был инвалид дедушка, без ноги, после войны. Он игрушки сам мастерил, делал свистульки, на резинках штучки. Ни о чём игрушки, но на тот период нам казалось, что это волшебство, что он там делает, казалось красивым.

И.С.: Это было распространено везде. Система была, организация сбора вторсырья.

Е.Х.: Возможно.

И.С.: Куда они это всё сдавали? Многие вспоминают. Я помню в детстве в Саратове. Даже хорошие вещи утаскивали, чтобы получить…

Е.Х.: Я тоже задумывалась, куда он это всё девает, что он с этим делает. Ответа не находилось. Щурово, наш край, такой богатый в то время был. Писался в почтовом адресе: «город Коломна, пригород Щурово». Я помню, на конвертах, на поздравительных открытках…

И.С.: Изначально это было село?

Е.Х.: Что-то типа села.

И.С.: Храм есть?

Е.Х.: Храм щуровский есть. Мост идёт на Рязань через Оку. Раньше разделялось Щурово-Водный и Щурово-Цемзавод. Это Щурово объединено, но разделялось ровно дорогой. Слева ближе к речки ― Водный, от речки в сторону ― Цемзавод. Говорили, что Щурово, но не Водники.

И.С.: Среди детей разграничение было?

Е.Х.: Особо не было, но поскольку районы разные, школы разные, мало кто пересекался. На дороге встречались.

И.С.: Через границу переходили?

Е.Х.: В Щурове есть стена, на ней было написано, мы когда ещё в школе учились, нас туда водили, что граница Рязанской губернии и Коломенской проходит по Щурову, по километру выверено. Но это чисто такое сделали, может быть, построили кирпичную стену небольшую, на ней сделали табличку, просто разграничение территориальное.

И.С.: Само слово Щурово древнее?

Е.Х.: Да.

И.С.: В детстве объясняли?

Е.Х.: Мама всегда смеялась, рассказывала, что, наверное, щурились все, поэтому Щурово. У меня такое объяснение было, наверное, что-то другое там было.

И.С.: Щур ― это ещё птичка береговая.

Е.Х.: Может быть, отсылка тоже. Нигде не видела, как объяснить, откуда пошло.

И.С.: С другой стороны, пращур.

Е.Х.: На отвлечённую тему. У меня у друзей дача, в деревне называет ВарИще, Озерский район. Мы тоже говорили, как это ВАрище, как сделать ударение, или вари щи. От кого вообще? Так же со Щуровым, история умалчивает.

Сейчас бы первоисточников послушать. Жалко, что в своё время мало брали от своих родителей такого.

И.С.: Про бабушек и дедушек.

Е.Х.: Они не с нами жили. Хотя у меня вся семья ― водники, работали и бабушки-дедушки тоже. Раньше не было жилья постоянного, они жили, зимовали на баржах. Куда причалит. Мама моя училась в семи-восьми школах нашего города: причалит на Москве-реке – вот она идёт в школу, которая рядом с Москвой-рекой, там первая школа находилась, причалит в Щурове – ходила сюда, в интернате училась. Если не было жилья постоянного, снимали квартиры на зиму, зимовали. Зимой плохо на барже, металлическое всё, холодно, буржуйка стояла, но всё-то не протопишь, если сильный мороз, носили уголь. В основном снимали жильё у частников, символические деньги какие-то платили, проживали. Бабушка с детьми на квартирах. Дед сторожил баржу.

Поэтому мама хорошо Коломну всю знает – училась, проживала рядом, особенно побережье, от Посадской.

И.С.: В районе, где Коломенка протекает, Блюдечко, затон, место такое.

Е.Х.: Это место, где ремонтируют эти баржи все, это тоже порт Коломна. У нас один, на Москве-реке, на Оке ― это всё порт Коломна. Протяжённость большая. Большой размах. В Пирочах ещё есть затон, в Коломне есть затон.

И.С.: Сегодня действующий?

Е.Х.: Да. ОАО «Порт Коломна», Алексеев начальник сейчас. Раньше они работали на Москву. Дороги строят ― песок весь коломенский, гравий весь коломенский. Мама говорила: навигация рано начинается. Навигация сейчас пассажирская закончилась в Москве, но грузоперевозки ещё не закончили. Пока можно ходить, река не замерзла, не убавилась, не прибавилось воды. Они пока ещё возят песок, гравий в Москву, на стройки. Она работала ещё на земснаряде, когда ушла на пенсию, пошла работать на земснаряд поваром. Они качают со дна песок, гравий, разные трубы в разные направления, она всегда говорила: золотой песок. В том плане, что Москва большие деньги платит за то. Если бы круглогодично работали, они бы до декабря месяца всё возили да возили. Так что практически Москва строится на коломенских песках и камнях.

И.С.: Каменоломни здесь тоже в старинные времена были… Водники, затон― предприятие так широко раскинуто на Оке и Москве…

Е.Х.: Сейчас они расстроились, построили гостиницу плавучую. Сейчас это всё частное стало. А изначально были интересные вещи: на Посадской улице мастерские были, диспетчерская. Диспетчерская сейчас более технично оборудована лучше, а раньше примитивно: обычная рация. И они должны были обязательно сообщить: стоять на приколе или двигаться туда, сюда.

И.С.: Там была и пристань?

Е.Х.: Пристань была – как причал, дебаркадер. Сама диспетчерская находилась на берегу. Одна в Щурове, а другая здесь, поскольку кому идти на Рязань, кому по Москве-реке, это разные направления, и диспетчера сидели и там и там, чтобы команды раздавать. Сейчас старую диспетчерскую снесли, там частный дом строят, землю продают частникам. В Щурове на этом месте поставили гостиницу, отель этот, огородили всё. Там сделали небольшой затон. Раньше всё было по-другому, детство-то я на речке провела, знала, как там что. В Щурове отель гостиничного типа, четыре звезды, он пользуется популярностью. Это принадлежит одним рукам ― начальнику порта Коломна и его семье, частный бизнес. Сподвигли его на это красивые места. Но нашёл средства, построил – тоже неплохо. Обидно, что не сможешь скоро к реке подойти, если всё там частным образом загородится.

Навигация по записям

Предыдущие записи
Следующие записи