Рассказчик: Руднев Александр Петрович
Интервьюер: Ойнас Екатерина Владимировна
Дата интервью: 2 февраля 2022
Дата публикации: 27 февраля 2022
Екатерина Ойнас: Сегодня 2 февраля 2022 года. Мы общаемся с Александром Петровичем Рудневым.
Мы всё время будем говорить о вас, о вашей жизни и чуть больше о 1960-х – о времени вашего детства, юности. Давайте начнём с самого начала. Как и чем жила ваша семья, когда вы появились только на свет? Где вы жили? Где вы родились? Какая была обстановка в то время именно в вашей семье?
Александр Руднев: Родился я в роддоме на Комсомольской, как и все жители тогдашней Коломны. Жили мы здесь, на улице бывшей Советской, Лажечникова теперь. Вы, наверное, знаете этот одноэтажный дом с мезонином, напротив бывшего суда, дом номер 12. Там были две комнаты. Соседи интеллигентные, тоже работники пединститута, как и мои родители, преподаватели пединститута. Я даже помню, у нашей соседки была очень старая матушка, а ей было 95, мне было 9-10 лет, если не ошибаюсь, она была провинциальная актриса из старой интеллигенции, из города Калязин Тверской губернии. Там рядом было имение Ю.М. Юрьева, известного актёра, он урождённый москвич, стал петербуржцем, потом ленинградцем. Когда он жил в своём имении, она участвовала в любительских спектаклях, которые он устраивал для народа, – даже афиша сохранилась у этой дамы, нашей соседки, Ольга Владимировна Леднева её звали, она была дочь этой старушки: «Гастроли артиста императорских театров Юрия Михайловича Юрьева при благосклонном участии Ольги Дмитриевны Ледневой», вот такая афиша. Я её много раз видел, хотел приобрести потом, но кто-то меня опередил.
Е.О.: Вы жили в коммуналке? Были отдельные комнаты за каждой семьёй закреплены?
А.Р: Да. У нас были две комнаты. У нашей соседки одна. Ольга Дмитриевна Леднева зашла меня навестить, когда я заболел гриппом или ангиной, сидела со мной, и порекомендовала читать Пушкина – «Станционный смотритель», «Барышню-крестьянку», «Выстрел». Потому что читать я начал очень рано.
Е.О.: Во сколько вы начали читать?
А.Р.: Лет, наверное, в шесть, до школы. Я рос в окружении книг, мои родители были филологи. У нас в тесной довольно комнате стоял огромный стеллаж, там была вся классика, всё, что угодно. Меня воспитывали в таком духе, у меня это в крови. Альтернативы у меня не было в выборе специальности. Может быть, только музыка, отчасти театр; я занимался музыкой, у меня были хорошие способности к этому. Но, тем не менее, альтернативы не было, мог быть только литератором, больше никем.
Е.О.: Это вы сейчас думаете, что именно так?
А.Р.: Да, я думаю, что так и было.
Е.О.: Расскажите про маму, про папу, про семью.
А.Р.: Мои родители педагоги, филологи. Познакомились они, когда вместе учились в Ленинском пединституте в Москве. Мама по происхождению из Коломны, с рязанскими корнями, правда. А папа из Ставрополя, из купеческого рода, смешанного с другими. Интеллигентная, культурная семья, они все учились. Мой дед был адвокатом. Я кое-кого из них застал ещё. По этой линии я дальний родственник Натальи Васильевны Крандиевской-Толстой, жены Алексея Николаевича Толстого. Когда я бывал у Никиты Алексеевича Толстого ― сына Алексея Толстого ― в Ленинграде, он всегда говорил, что они знают об этом, меня признавали дальним родственником.
Е.О.: Расскажите о маме как о человеке. Какие самые яркие воспоминания остались?
А.Р.: Человек она была непростой. В детстве мама ― это всегда самый человек важный. А потом, когда я подрос, были разные сложности. Но она была хороший педагог. Очень интеллигентная, порядочная, немного нервная – такой был характер.
Она преподавала в старом педагогическом институте. Она была лингвист, языковед, преподавала историческую грамматику русского языка, старославянский, историю русского литературного языка. У неё руководителем диссертации был академик В.В. Виноградов.
Мой отец был литературовед. Он тоже преподавал здесь, правда, не очень долго, лет 10, с 1955 или с 1957 до 1968 года примерно. Потом он уехал из Коломны, мои родители расстались.
Мама прожила долгую жизнь. Она работала в институте почти до последнего. Она была старейшей, как говорится, преподавательницей. Дольше неё не работал никто на кафедре русского языка. В последние годы она тяжело болела, это пришлось на меня… Мы не особо мирно жили, конфликтовали… Всё равно остаться одному – это тяжело и печально.
У меня есть ещё младший брат тоже известный, не менее, чем я. Он тоже филолог, занимается психологией, философией языка, такими учёными премудростями. Вадим Петрович Руднев – вы можете о нём посмотреть по Интернету, он сразу выскочит. Он на пять лет меня младше, 1958 года рождения. Он родился тоже здесь, на Комсомольской. Я 1953 года рождения, он 1958-го.
Я родился перед смертью Сталина – 28 февраля 1953 года. 5 марта – официальная дата его смерти, но агония, как потом стало известно, началась ещё 1 марта. Когда мама была ещё в роддоме, составляли бюллетени о состоянии его здоровья. Все это тогда очень серьёзно переживали.
Е.О.: Об этом вы как узнали?
А.Р.: Рассказывали потом уже старшие.
Е.О.: Можно сказать, это было обстоятельством вашего рождения.
А.Р.: Конечно. Я всегда шутил на эту тему: может быть, в меня переселилась его душа, хотя это маловероятно и нежелательно. Но такое совпадение. Моя мама родилась в год смерти Ленина, попозже, в июле 1924 года. А я родился перед смертью Сталина.
Е.О.: Что в городской жизни тогда происходило? Связанное со смертью Сталина, может быть.
А.Р.: Митинги какие-то происходили – люди того времени рассказывали. Митинги, собрания, было всё серьёзно, все искренне переживали, рвались ехать в Москву на похороны. Одна старая преподавательница мне рассказывала в стародавние времена, что поехали на похороны две какие-то коломенские дамы и не уцелели, их задавили там в толпе. И я ещё помню памятники Сталину массового производства, которые стояли в Коломне в разных местах.
Е.О.: Это как-то обсуждалось?
А.Р.: Тогда боялись говорить об этом, но потихонечку говорили, конечно. Отец моей мамы, другой мой дед, был инженером на Коломзаводе, путейцем. Он учился в Институте путей сообщения в Петербурге.
Е.О.: Как он попал в Коломну?
А.Р.: Он был родом из Зарайска. У меня есть его фотографии. Он в 1937 году погиб: был арестован и сгинул в Магадане. Его арестовали, сидел здесь в коломенской тюрьме, а потом…
Е.О.: Об этом вы узнали много позже?
А.Р.: Конечно. Прислали моей маме, бабушке извещение, что он умер от сердечного приступа, но это могла быть и неправда, могли расстрелять, всё что угодно могло быть.
Е.О.: В какие годы пришла информация?
А.Р.: Когда пошла волна реабилитаций, в середине 1950-х, после XX съезда. Петр Леонтьевич Ипполитов деда звали. Он был из Зарайска, из старообрядческой купеческой семьи. Все они там учились: его сестра окончила гимназию в Зарайске с золотой медалью, а он окончил реальное училище.
Е.О.: То есть родители могли содержать?
А.Р.: Очевидно. Он был 1884 года рождения, в 1937 году ему было 53 года, когда его арестовали. Там пожилые уже не выживали, как правило.
Е.О.: У него осталась супруга, дети?
А.Р.: Да. Дочь, моя мама. На её жизни, слава Богу, это не очень отразилось. Только в школе, когда это всё произошло, на неё показывали и говорили, что у неё отец – враг народа. Там кто-то за неё заступился из её товарищей: пусть ещё попробует сказать, мы ему дадим в морду. Как-то так было, такой разговор.
Е.О.: В какой школе мама училась?
А.Р.: В девятой. Я учился в седьмой. В начальную школу сначала ходил в четвёртую школу, она была неподалёку, потом в седьмую пошёл. И там уже до самого конца, хотя мы жили потом в другом месте, где я и теперь живу.
Е.О.: Ситуация с дедом обсуждалась в семье?
А.Р.: Конечно. Тогда избегали об этом говорить, но, конечно, всё равно говорили. В позднее время говорили во всеуслышание уже. В начале века он в Петербурге поступил в какое-то военное закрытое учебное заведение, но не выдержал там муштры, конной езды, поэтому учился потом в Институте путей сообщения, а затем перевёлся в Бауманский – Императорское высшее техническое училище – в Москве.
Е.О.: О бабушке расскажите, его супруге.
А.Р.: Бабушка была учительница. Она была из духовенства, из Рязанской губернии. Две её сестры жили в Коломне, здесь, в угловом доме. Её дядя Андрей Дмитриевич Запольский был земский врач в Коломне. Когда-то они переехали сюда. Она и две её сестры. Две сестры её были педагоги, награждённые орденами Ленина. Она тоже была учительница с большим стажем, словесник, у неё тоже были какие-то награды. Преподавала в разных школах: в 22-й, в 9-й, кажется, в 1-й. Анна Николаевна Путятина (1895–1982) – была известный в городе человек, уважаемый. Её знали в советское время, сейчас её почти никто не помнит, наверное, только старшее поколение, последние аборигены. Старый член партии была, награждена орденом Ленина, заслуженный педагог, всё такое.
Е.О.: Она повлияла на вас?
А.Р.: Я большую часть времени проводил там в детстве, я написал об этом в очерке, который вы читали, в журнале «Околоколомна» был напечатан.
Е.О.: По какому адресу она жила?
А.Р.: Тётушки жили на месте рва, Советская, дом 2. Сейчас этого дома нет. Был деревянный, с каменным низом, оштукатуренный. Это бывший трактир, по-моему, 70-х годов XIX века. Они тут жили после революции вскоре. Одну половину занимал их дядя Андрей Дмитриевич Запольский (1876–1930) со своим семейством, в другой половине две сестры жили. Родственный такой был дом.
Внизу жил ещё один их дядя Матвей Дмитриевич Запольский, тоже педагог, в педучилище преподавал русский язык. Он не всегда в Коломне жил, они все не всегда жили в Коломне, только с какого-то времени. Он жил в Виннице, был директором гимназии до революции в Казани. У меня были материалы о нём и когда-то опубликовал статью по архивным разысканиям. У него училась одна из Шевлягиных. Сохранилось письмо у меня от кого-то из этой семьи. Он родился в 1871, умер в 1945 году.
Его младший брат Андрей Дмитриевич Запольский ― врач. Окончил докторский Дерптский (Тартуский) университет, был земским врачом в Коломне. Потом в советское время был специалистом по детским инфекционным болезням, кажется.
Е.О.: Вы занимались родословной?
А.Р.: Конечно. Всё известно было.
Е.О.: Со слов мамы?
А.Р.: Естественно. От всех окружающих. Все про это знали – и мама, и тётушки, и все прочие, кто нас окружал. Нас тут хорошо знали.
Е.О.: Семья ваша – это мама, бабушка, её сёстры, которых вы навещали?
А.Р.: Папа тоже был.
Е.О.: Папа до какого возраста был в семье?
А.Р.: В 1967 году ему было 42 года, а мне было 14. Моему брату было девять. Мама была 1924 года рождения, а он 1925-го. Он участник войны, некоторое время был на фронте, потом был комиссован по болезни. Но всё равно по-настоящему воевал, у него какие-то награды, всё прочее. Из Сочи его забрали в армию, они жили в Сочи: моя бабушка с отцовской стороны была врачом в сочинском санатории. Познакомились они в Москве. Когда он учился в институте, у него некоторое время не было общежития. В санатории, где работала его мать, моя бабушка, отдыхала Е.А. Фурцева. Она её попросила: у меня сын студент, у него нет общежития, нельзя ли ему помочь. Она помогла. Она была секретарём МК тогда. Ему дали общежитие.
Е.О.: Как дальнейшая судья отца сложилась?
А.Р.: Он защитил диссертацию позже, чем моя матушка. У него случилась неприятная история: его провалили на защите в Ленинском пединституте, обвинили его в формализме. Он занимался стиховедением. В 1968 году он первый раз защищался – трагически неудачная была попытка. В следующем году он защитился в Тарту по приглашению профессора Лотмана, там прошло всё хорошо. Он там несколько лет работал, в Тартуском университете. Этот университет оканчивал мой брат, потом отец переехал в Петрозаводск, жил там до самого конца, в 1996 году умер. Раньше мы его навещали, а в последние годы как-то не очень с ним общались.
Е.О.: Расскажите о детстве: с кем вы дружили, с кем гуляли?
А.Р.: Хороший был дом, хорошая была семья. Хотя мои родители иногда жили между собой не очень мирно, и я предпочитал проводить время у тётушек, это был мой второй дом. Со сверстниками я не очень дружил в детстве.
Соседи были люди простые, в основном. Все жили очень скученно, очень бедно. Были товарищи детства, но это было не очень значительно, не оставило во мне большого следа. В основном – книги, музыка. Меня, в основном, взрослые окружали в детстве.
Е.О.: Кого вы запомнили из детства?
А.Р.: Преподаватели института, знакомые моих родителей. Самые разнообразные люди были.
Е.О.: С кем вам нравилось общаться?
А.Р.: Трудно сказать, кто больше нравился… У них был круг знакомых, например, инженер С.И. Коганицкий на Коломзаводе. Из института, из своих коллег – Г.А. Шпеер, К.Г. Петросов. В детстве всё было довольно комфортно. С Петросовым я общался до своих юношеских лет, потом у нас всё разладилось, и когда я начал учиться в институте, тёплых отношений не было, скорее наоборот. Были скорее неприязненные отношения. Я всегда здесь держался как-то особняком и, когда вырос, стал взрослым, ни с кем особенно не дружил.
А у тётушек был всегда открытый дом, к ним приходили коломенские учителя. Были известные люди. Сергей Николаевич Смолин – был такой редактор «Коломенской правды». Его отец, старый педагог, которого я очень хорошо помню, Николай Петрович Смолин, к которому мы ходили в гости с одной из тётушек. Он был очень образованный, интеллигентный человек, педагог старого времени. Он так интересно рассказывал мне о Пушкине, о Гоголе, что мне это запомнилось навсегда. Когда я стал пописывать, в 10 классе, может быть, я ему читал какой-то свой рассказ, он говорил: «Ничего, очень даже ничего». Когда ходили в детстве на демонстрацию, Сергей Николаевич Смолин стоял на трибуне. Мне говорили всегда: «Помаши Сергею Николаевичу». Он всегда видел и всегда отвечал.
Е.О.: Что-то вспомните о праздничных днях? Как вы праздники отмечали у тётушек?
А.Р.: Бывало, домой приходили, какие-то компании бывали.
Е.О.: Какие праздники отмечали?
А.Р.: Новый год, я помню. После демонстрации 1 мая, 7 ноября к нам обычно заходил кто-то из знакомых. Религиозные праздники не отмечали. Тётушки тоже не отмечали религиозные праздники, хотя они были поповны, что называется, из духовенства, и, конечно, были верующими втайне, но умели это скрывать. Это тогда было не очень принято. Скрытое почитание церковных праздников присутствовало: на Покров, 14 октября, пекли пироги, что-то ещё… Но не явно, более скрыто. Пасху не особенно отмечали.
Е.О.: Церковь посещали?
А.Р.: В церковь не ходили точно. У нас была старая нянька, которая ходила в церковь, меня очень оберегали от её влияния в этом отношении. Боялись, что она что-то такое… Ей было за 80. Бабушка была верующей, и я наблюдал иногда, как она тайком крестилась.
Е.О.: С вашего какого возраста у вас была няня?
А.Р.: С момента рождения.
Е.О.: По тем временам это не у каждого было?
А.Р.: Конечно.
Е.О.: Няня жила с вами?
А.Р.: Она жила и с нами, но в основном, она жила в доме на этой же улице, где жили тётушки, на другой половине, где жила вдова врача Запольского. Она не была нашей родственницей. Она была простая неграмотная крестьянка из Рязанской губернии. С детства они ещё её знали. Она была всегда как бы прикреплена к нашей семье, если так можно выразиться.
Е.О.: Можно сказать, что у вас было счастливое, благополучное детство?
А.Р.: В общем – да. По прошествии многих лет я чувствую, что тогда была счастливая, безмятежная пора. Было много интересного. Коломна была более настоящая, чем сейчас. Пусть даже церкви все, памятники в руинах находились, но всё было какое-то настоящее, подлинное. Теперь напоминает немножко декорацию в театре. Был какой-то дух, который уже отлетел навсегда, который сложно передать словами. Люди были другие совершенно. Люди более по-человечески относились друг к другу, мне кажется, и соседи… Если была разница в образовании, культурном уровне или материальном положении, это никогда не подчёркивалось, считалось очень дурным и предосудительным. Если мы, дети, что-то такое говорили, что вот мы там… – нас тут же одёргивали, делали замечания. Жили очень бедно тогда многие. Хотя мы были в привилегированном положении – всё-таки интеллигенция.
В Коломне тогда был особый отпечаток, сохранившийся отчасти и до сих пор, особый контингент жителей, чем-то напоминавший чеховских персонажей.
Е.О.: Чем объяснить это?
А.Р.: Типичный, классический провинциальный город. Поэтому жители были похожими на чеховских героев.
Е.О.: Может быть, вспомните что-то из первых начальных классов?
А.Р.: Школу смутно помню. Более-менее отчётливо помню учительницу. Учителя были, насколько я помню, люди довольно ограниченные. Всё, что я получил, я в семье получал, а там не особенно. Друзей у меня не было среди одноклассников. Никого не видел потом, когда окончили, была встреча выпускников когда-то, когда закончилась школа. Я понял, когда пришёл, что можно было и не ходить с таким же успехом: совершенно чужие и чуждые мне люди. Ничего общего абсолютно.
Е.О.: Они жили здесь?
А.Р.: Где-то в этих краях, на этих улицах, в этом районе.
Е.О.: Какой был ваш путь к школе?
А.Р.: Шёл по Пролетарской улице (Казакова). Не обязательно через Пятницкие ворота. Потом по переулку, который между башнями, Казакова и прямо туда. Или через скверик.
Е.О.: Нравился путь до школы?
А.Р.: Да.
Е.О.: Можно сказать, что такие родные места для вас?
А.Р.: Конечно. Для меня сейчас всё это уже чужое. Всё это уже отошло. Никого не осталось. Одни только мёртвые камни. Современников, сверстников я уже никого не встречаю. Их или нет уже на свете, или просто они растворились в пространстве, можно сказать.
Е.О.: До какого года семья жила здесь?
А.Р.: До 1965 года. Потом переехали, родители получили квартиру в институтском доме, в котором я и сейчас живу, на Карла Либкнехта.
Е.О.: Это запомнилось как событие в жизни?
А.Р.: Да. Я скучал по этим местам. Но потом привык к новому месту, стал подрастать – и новые впечатления уже были. Всегда очень много читал, классику хорошо знал в детстве. Для меня в этом, помнится, особого события не было. Переехали и всё.
Е.О.: Как вы до школы добирались?
А.Р.: На трамвае.
Е.О.: Уже не меняли школу?
А.Р.: Школу не менял, учился до конца здесь. В старших классах учился плохо, прогуливал постоянно. Не очень мне нравилось, учился неровно: очень хорошо по литературе, по русскому языку, но не терпел математику и точные предметы, иногда двойки получал, отставал.
Е.О.: Общественные науки, история?
А.Р.: Это ничего. Говорят, творческие люди иногда плохо учатся. Может быть, это правда.
Е.О.: Какие-то были особенные школьные успехи по литературе?
А.Р.: В олимпиадах никогда не участвовал. Какие-то сочинения писал. Какая-то была учительница, детское обожание было учительницы литературы. Может быть, она внешне просто нравилась. Такая высокая была, интересная блондинка, с немного нескладной походкой. Но была женщина эффектная и обаятельная. Мне она нравилась. Лидия Степановна Лисицына. Тогда ей было лет 45 где-то.
Е.О.: Вы с ней после школы дружили?
А.Р.: Никогда. Когда встречались, когда я взрослый был, я бы с ней, может быть, поговорил бы, но она смотрела как-то очень отчуждённо. Ничего общего не было уже.
И сейчас, на закате жизни, можно сказать, я очень одинок в Коломне. Можно по пальцам пересчитать, с кем я здесь общаюсь. По сути, ни с кем. Бывает и трудновато, и тоскливо, и тяжело. Так сложилось… От Москвы я оторван благодаря пандемии, всему этому. Большая часть моей жизни потом проходила в Москве уже.
Е.О.: Подростковый период чем-то вам отметился? Момент взросления. Когда вы почувствовали себя взрослым человеком?
А.Р.: Это был не безболезненный процесс. Он совпал с разводом родителей. У меня конфликт произошёл в школе на почве того, что у меня было что-то не в порядке с нервами в связи с возрастными изменениями. Переходный возраст проходил очень болезненно.
Е.О.: Семья поддерживала в этот момент, или был конфликт отцов и детей?
А.Р.: Конечно, был. И в семье, конечно, был конфликт отцов и детей. И со сверстниками бывали конфликты, и со знакомыми. Был такой педагог Андрей Павлович Радищев, наверное, вы слышали. Я ходил к нему в кружок, был хорошо с ним знаком. В походы с ним я не ездил, правда, только раза два – недалеко, в Подмосковье. Мы с ним общались. Ездили с ним в Москву, когда я учился в 7 или 8 классе, посетили вдову Алексея Николаевича Толстого, Людмилу Ильиничну Толстую. Мне это запомнилось на всю жизнь.
Мы поехали с ним в Москву в литературный музей, потому что он вёл кружок литературного краеведения. Он очень интересно это делал, к нему тянулись. В этом был очень важный педагогический элемент. Потому что дети того времени были другие, не такие, как теперь, они вместо того, чтобы пьянствовать, болтаться по улицам, ездили с ним в музеи в Москву, в Михайловское, в Ясную Поляну и так далее. Он приучал их слушать классическую музыку, рассказывал им о писателях – очень большой был педагогический элемент. И его очень любили. Я был из интеллигенции, мне не так всё это было интересно, хотя я к нему очень хорошо относился, с пиететом, но его … в основном дети из простых семей.
Однажды мы с ним поехали в Москву вместе. У нас были разные взгляды на какие-то вещи. Я уже тогда имел свои какие-то мнения, они не совпадали с его. В литературном музее встречались с деятелями Московского государственного литературного музея. Мы искали материалы для выставки про Алексея Толстого. Нам сказали: зайдите в этот дом рядом с музеем Горького на Малой Никитской, там живёт вдова Алексея Николаевича Толстого. Мы зашли, и я поразился: такая моложавая красивая женщина, хорошо одетая – как же так? Ведь это жена Алексея Толстого, который жил так давно! Но это было так! Она нас очень хорошо приняла, встретила. Показала кабинет его. Приглашала ещё, сказала: «Сашенька, я тоже вас жду». Но второй раз я был не с Радищевым, я с ней общался один. Мы с ней знакомыми остались. Я её знал на протяжении долгих лет. Созванивался с ней по телефону, знаю историю, как её обворовали за два года до смерти, как она жила.
Музей там очень интересный. Я советую посетить музей Алексея Толстого: старинные вещи, картины… Н.А. Шмелькова была там на моём выступлении в этом музее, я там читал свой очерк о Никите Алексеевиче Толстом, она приходила специально из-за меня. Потом, правда, сказали устроители, директор музея, кто-то ещё, что мы её на банкет не пригласим. Я: нет уж, пожалуйста, пригласите, это будет совсем уж не комильфо, мне тогда придётся тоже уйти, нехорошо получается. В общем, пригласили. Мы с ней посидели за отдельным столиком, выпили, всё как полагается. Говорят, там момент был такой: когда она пришла, её там не знали, кто-то сидел дежурный внизу, девочка, и она сказала, что пришла какая-то бабка и требует, чтобы её впустили. Потом оказалось, что это Шмелькова.
Для меня дом Алексея Толстого с детства очень много значил. И вообще Алексея Толстого в моей жизни было, если можно так сказать, много. Я им занимался как литературовед, написал много, даже написал беллетристический рассказ, который в «Коломенском альманахе» опубликован. Меня заставили его напечатать буквально, я этот альманах не очень люблю. Один из секретарей Союза писателей сказал: «Как же так, вы живёте в Коломне, а там не печатаетесь, это нонсенс». Встретился с Мельниковым – пожалуйста, мы ничего не имеем против, но кажется он сам нас не очень любит. Рассказ вышел, они его испортили немножко: написали, что это быль, а на самом деле это абсолютный вымысел. Заголовок там изменили…
Я знал и других людей, связанных с Алексеем Толстым, очень многих.
Е.О.: Про 1961 год, про полёт Гагарина, запомнилось?
А.Р.: Конечно. Человек попал в космос! Это было трогательно и торжественно, как его встречали. Когда полетела В.В. Терешкова, я с ней один раз познакомился через А.Н. Сенкевича не так давно. Говорили тогда: тётку в космос запустили.
Е.О.: Это пренебрежительно?
А.Р.: Шутили так просто, говорили по-простому.
Е.О.: К полёту Гагарина серьёзно относились?
А.Р.: Конечно. Очень было торжественно и трогательно. Тётушки тоже… Гордились за нашу страну, за достижения и всё такое.
Е.О.: Кем вы мечтали быть в детстве?
А.Р.: В детстве я тоже мечтал стать литератором. У меня как-то это в крови, меня с детства окружали и Пушкин, и Гоголь, и Салтыков-Щедрин, и Толстой, и кто угодно ещё. Старушка-актриса недаром же мне посоветовала читать Пушкина, когда я был в 9-летнем возрасте. Меня окружали такие люди всегда. Я был домашний ребёнок, не очень общался со сверстниками, боялись, что чему-то плохому научат. Но это неизбежно было: были какие-то встречи, общение со сверстниками, которые просвещали в каком-то определённом плане. Были какие-то разговоры по поводу различия полов и всё прочее.
Е.О.: Курить не тех пор начали?
А.Р.: Нет, попозже. Лет с 16-ти. Ещё в школе, в десятом классе. Но не выпивать только.
Е.О.: К моменту, когда нужно было выбирать вуз, не стояло дилеммы?
А.Р.: Варьировалось немного. Когда надо было выбирать вуз, я увлекался театром. Здесь был старый режиссёр, во Дворце культуры вёл театр любителей «Содружество». Он существовал параллельно Крапивину.
Е.О.: Во Дворце культуры «Тепловозостроитель»?
А.Р.: Да. Ильнаров. Я о нём написал три статьи. Он был очень интересный человек. Он был актёр старой дореволюционной МХАТовской школы, дореволюционного времени во всех отношениях. Я его очень хорошо помню, мне с ним было безумно интересно общаться. Мне было 16-17 лет. Он гулял всегда в парке. Я с этого и начал свою статью – что лет 40-50 назад можно было увидеть в коломенском городском парке пожилого человека, который степенно прогуливался, опираясь на палку. Это был старый актёр, живший на покое, не пенсии в Коломне, Михаил Васильевич Ильнаров.
Е.О.: Он не участвовал в театральной жизни коломенского театра?
А.Р.: Он вёл кружок любителей. Он ставил спектакли, даже сам выступал, хотя был уже старый. Но он хорошо выглядел, подтянутый был, хотя глуховатый немного. Помню случай довольно смешной был, когда был его юбилей, 80-летие со дня рождения и 60-летие сценической деятельности – он выступал в роли Незнамова в пьесе Островского «Без вины виноватые» … В 1909 году он начал выступать на сцене, после школы Художественного театра Агашевой, частной школы, и выступал в Введенском народном доме – был такой театр в Москве. Одновременно с ним там играл Вертинский какие-то роли. Он его в молодости хорошо знал, они товарищами были. Вертинский тогда начал уже выступать со своими песенками, и однажды его освистали сильно, стали бросать чем-то, он так расстроился, ушёл за кулисы – был очень впечатлительный, нервный человек – и заплакал. Ильнаров пришёл поддержать его по-товарищески. Потом их пути абсолютно разошлись. Выходили воспоминания Вертинского, письма (меня эта фигура всегда интересовала), но там нет ни слова об Ильнарове. Он фигура абсолютно забытая, я его воскресил отчасти. Он работал в провинциальных театрах, хорошо знал старый театр, помнил. Видел Ермолову, Комиссаржевскую, Шаляпина, корифеев Художественного театра – Станиславского, Немировича-Данченко и всех прочих.
Он всё это рассказывал, я всё это запомнил, как он работал, что он играл. Он был актёр на роли героев-любовников. Был эффектным в молодости, высокий, красивый. Он и в старости выглядел вполне прилично. Уже был возраст, понятно, но у него темперамент был.
Е.О.: Как он в Коломне оказался?
А.Р.: Так получилось, что он вышел на пенсию и работал в театре в Советской Гавани, очень далеко. Они приехали в Москву с женой, пошли на актёрскую биржу – место, где устраиваются на работу, – просто встретить кого-то из знакомых. У него получилась такая история, что он не знал, что у него двое детей, случайно узнал об этом.
Он в немом кино снимался до революции. Играл Швабрина в «Капитанской дочке» и Дантеса в фильме «Пушкин». Они не сохранились, мне кажется. О нём нет материалов, я написал о нём то, что помню из его рассказов. И всё это получилось вполне убедительно, вполне прилично.
С Коломной он был связан давно, ещё перед революцией. По-моему, он и организовал театр в 1917 году как раз в этом доме, где Арткоммуналка, в угловой части, которая на площадь выходит. Театр был с профессиональной труппой, однако просуществовал один сезон 1917-1918 годов, а потом распался. Но был ещё театр «Сада дворца», там он тоже играл роли, Барона в «На дне», например, и как режиссёр ставил.
Е.О.: Где мы можем больше узнать об истории, что здесь была театральная труппа?
А.Р.: В музее снега зимой не допросишься, во Дворце – они ничего толком не знают, так что теперь только то, что я говорю. Это вполне достоверно.
Е.О.: Почему так коротко просуществовал театр?
А.Р.: Такое время было: революция, гражданская война. Он уехал на фронт или что-то в этом роде. Из репертуара было «На дне», и в Саде дворца он играл, «Коварство и любовь», «Разбойников» Шиллера, из романтического репертуара, который был в то время в большой моде. Леонида Андреева играли – «Тот, кто получает пощечины», «Дни нашей жизни». Он сыграл сотни ролей за свою жизнь. В провинциальном театре тогда ставили каждую неделю спектакль. Работал очень много. Он был очень знающий, очень начитанный, интеллигентный, было что-то старорежимное, дореволюционное в нём. Мне это в нём нравилось и всегда было безумно интересно с ним.
Мне всегда было интересно общаться с людьми, которые значительно старше меня. А со сверстниками не очень, я рос домашнем ребёнком.
Е.О.: Семья больше оберегала?
А.Р.: Конечно. Но я и сам тянулся к людям старше себя. Я от них мог что-то узнать, подчеркнуть, а со сверстниками я с трудом находил общий язык.
Е.О.: Сколько вы проходили к Ильнарову в кружок?
А.Р.: Один раз я выходил на сцену только, или два раза. Мы больше с ним просто дружили, общались. Ходил иногда на репетиции, в гости. А однажды и он был у нас в гостях на моём дне рождения. Однажды мы с ним поссорились. Был юбилей театра, я был не очень высокого мнения об участниках его театра. Я тогда не очень разбирался в этом, но всё же достаточно. И я сказал: вот о вас бы я с удовольствием написал, а о них я не хочу. Он рассердился, стал кричать. Характер такой у него был. Я в Москве с ним бывал, у его родственников. И больше мы не встречались.
Е.О.: Как закончилась его жизнь?
А.Р.: Старый был уже, болел. В Коломне в 1976 году, в октябре, помнится, он умер. Он был 1890 года рождения по паспорту. Во время революции он был взрослым молодым человеком, женатым, но на самом деле, говорят, что он был старше на два года, на три. Тогда подчищали себе возраст не только женщины, но и мужчины, чтобы на войну не попасть, допустим.
Е.О.: Вы сказали, что к моменту выбора вуза вы могли начать заниматься литературой или театром. Какие рассматривали варианты?
А.Р.: У меня в Москве была знакомая дама, знакомая моего отца, которая стала и моей потом знакомой, – Татьяна Михайловна Родина, известный театровед, искусствовед. Под влиянием общения с ней, с Ильнаровым (кого-то через него я узнал, каких-то москвичей – старых актёров, одну старую актрису 2-го МХАТ, которая занималась художественными чтения с его студийцами), я решил поступать в ГИТИС на театроведческое и провалился на собеседовании. Стали мне задавать вопросы по текущему политическому положению, там я плавал. После первого же собеседования… к сожалению. Как получилось.
Е.О.: Вы переживали тогда?
А.Р.: Конечно, переживал.
Е.О.: И семья тоже?
А.Р.: Безусловно. Даже Ильнаров переживал за меня. Но я выполнил свой долг перед его памятью – написал о нём три статьи. Первая была в газете «Куйбышевец» Коломзавода. Мне кажется, первая публикация в жизни, десятом классе была о нём. И уже на старости лет меня попросили написать, я написал о нём, но написал в другом разрезе, подробнее, в трёх номерах. Они нашли афишу, его фотографию с кружка. В кружке были самые разнообразные участники: был, скажем, 80-летний врач Н.К. Митропольский, который актёр был такой же, как я лётчик-космонавт, и таких было много. Потом вышел альманах или журнал «Коломна в театре и кино», меня попросили эту статью туда. А Мельников почему-то её не захотел печатать. Я опубликовал её в Москве ещё, в газете «Слово». Я объяснил, для чего это нужно: театральное искусство создают не только народные и заслуженные артисты, лауреаты, но и такие рядовые обычные деятели сцены. Как у Островского в «Без вины виноватые»: «труженики на этом благородном поприще, без различия степеней и талантов». От них очень многое зависело.
Он был, может быть, не первоклассного актёрского дарования, но очень был интересный, профессиональный. Когда он выступал вместе с любителями, видно было, что он профессионал. Когда я писал статью для московской газеты «Слово», я не очень хорошо, пренебрежительно написал об участниках его кружка. И мне сказали, что нехорошо, неинтеллигентно, вы сами человек интеллигентный, зачем же так нехорошо писать о людях, что они бездарные, бескультурные и т.д. Сняли этот пассаж. Немного смягчили как-то. Статья получилась хорошая, вполне убедительная, выразительная. Фирма веников не вяжет.
Е.О.: Какие спектакли посещали? В Москву ездили?
А.Р.: Да. К родственникам. Бывал в старом Художественном театре, любил его всегда. Я помню и Тарасову, и Прудкина, и всё старое поколение мхатовцев, Степанову, Грибова, Ливанова – всех хорошо помню.
Е.О.: Старались часто выезжать на спектакли?
А.Р.: Да. Чаще всего один выезжал. Старшеклассником когда был уже. Останавливался у родственников. Начинал с родителями, с отцом ездить. Отец первый раз меня повёл меня в Художественный театр на «Плоды просвещения» и «Вишнёвый сад». Там играли Тарасова, Грибов, Массальский, Белокуров и все прочие.
Е.О.: Какие впечатления производили спектакли?
А.Р.: Огромное впечатление. Я удивился, что Тарасова так молодо выглядит. Это 1967 год, 14-15 лет мне было.
Е.О.: Как вы поступили в вуз?
А.Р.: Мы решили не мудрствовать лукаво: поступить здесь, а потом уже делать, что захочу. В МГУ поступить было сложно. К отцу поехать тоже невозможно по некоторым обстоятельствам. Поступил сюда, мне здесь очень не нравилось. Не нравились педагоги, не было товарищей и друзей. Педагоги меня многие раздражали, наносили мне моральные травмы. Я был на особом положении – сын преподавателей. Демонстрировали ко мне пущую объективность, ни в чём мне снисхождений не делали. Меня это очень обижало и оскорбляло даже. Я им отомстил позже, написал про них очень злую статью.
Е.О.: Ни одного преподавателя, который бы вас вдохновлял, поддерживал?
А.Р.: Общался с Петросовым, но это было, как говорится, давно и неправда.
Е.О.: Что же вас поддерживало, увлекало в юношеские годы? Кто для вас был кумиром? По молодости всё-таки хочешь видеть впереди кого-то…
А.Р.: Кумиры были разные. Педагоги, с которыми я занимался побочным образом, что называется. Радищев хотя бы.
Е.О.: С Радищевым сохранили отношения после школы?
А.Р.: Да. Навсегда сохранил отношения. Ильнаров. Москвичей я узнал. Были такие фигуры, к которым я с пиететом относился.
Е.О.: О ком-то расскажите?
А.Р.: Вдова Алексея Толстого. Она была чем-то недосягаемым для меня. Татьяна Михайловна Родина, искусствовед, театральный критик – умнейшая, образованнейшая женщина, она мне очень много дала. Кто-то ещё был.
В Ленинграде тоже, я стал бывать там, когда учился в 9-10 классе.
Е.О.: Какое впечатление Ленинград произвёл?
А.Р.: Огромное впечатление. Всегда любил Ленинград.
Е.О.: Где гуляли там?
А.Р.: В первый день, когда я приехал, остановился у родственников, пришёл на Дворцовую площадь. Всё это великолепие – зимний вечер, снег, звёзды на небе, Александрийская колонна, пустынная площадь… – и мне стало страшно немножко от этого величия. Посещал все достопримечательности. Мне нравились литературные музеи: Некрасова на Литейном, Пушкина на Мойке и прочие.
Е.О.: Тогда не было музея Анны Ахматовой?
А.Р.: Нет, конечно. Его в девяностых годах в Фонтанном доме организовали. Когда я приезжаю в Комарово, в последние шесть лет я там отдыхал в Доме творчества, ходил на дачу, которую она занимала. Там у меня хороший знакомый, тоже литератор, Алексей Дмитриевич Ахматов, но это чистое совпадение, естественно, однофамильцы, хотя довольно забавное. Фамилия Ахматовой была, как известно, Горенко. Музея Ахматовой не было, даже музея Достоевского не было, он позже появился, в 1970-х годах.
Е.О.: Что-то запомнилось из жизни Коломны в период институтской жизни? Где вы проводили свободное время?
А.Р.: Да. Товарищей, друзей не было у меня особенно. Когда было свободное время, я старался в Москву улизнуть, здесь я мало бывал. На занятия я ходил с неохотой. У меня были конфликтные моменты. Не то, что противостояние было, не то чтобы я противопоставлял себя кому-то, а просто так сложилось, что-то меня задевало, что-то было для меня абсолютно неприемлемо, с чем-то я не мирился
В юношеские годы, как у всех, бывали прогулки, гулял где-то по городу, приходил иногда поздно. Кто-то мне сказал дома, что ты шляешься везде как девица лёгкого поведения, даже более определённо сказали! Где-то проводил время, случайные были знакомые, бывали встречи. Но близких по-настоящему друзей не было никогда.
Е.О.: Самые любимые прогулочные места из того времени?
А.Р.: В сквере Зайцева, он был рядом со школой. Трудно сказать, какие любимые места… «Блюдечко», Москва-река, окрестности, старые улицы Коломны.
Ничего такого не происходило. В сквере Зайцева был врач Бурде, кажется, акушер-гинеколог, он принимал роды у моей матушки, но не меня, а брата. Он был уже старый и больной человек, они сидели с женой на лавочке. Я к ним подсел. Интеллигенция в Коломне была тесно знакома, все друг друга знали, общались – врачи, педагоги… Я тогда уже начинал писать и старался как можно больше это обнародовать, читал многим лицам, педагогам, которые меня похвалили. Я им что-то прочитал, рассказ про Куприна, кажется. Старый врач расплакался. Я растерялся: может быть, я сказал что-нибудь такое, может, я чем-нибудь его обидел? Но он был просто старый больной человек. А его жена сказала: «Придёт время, когда мы вами гордиться будем». Но они, конечно, не дожили до этого. Не знаю, кто мною гордится, гордятся мною или нет. Я, во всяком случае, достиг чего-то.
Е.О.: Помните этот дом?
А.Р.: Помню, конечно. Магазин «Три поросёнка» помню.
Е.О.: Сами ходили в этот магазин?
А.Р.: Заходил с родителями.
Е.О.: Какая сейчас картинка перед вами встаёт?
А.Р.: Три поросёнка, одетые в цветные тряпки, я описал это в очерке в журнале «Околоколомна ». Магазин как магазин, ничего особенного. Продовольственный магазин, винный отдел был, драки происходили всё время, пьяные мужики дрались.
Е.О.: Говорят, эту улицу пьяной называли.
А.Р.: Да, «пьяный ряд» называли. «И у дверей питейной лавки шумел с рассвета пьяный скоп», ― это из стихов Демьяна Бедного, которые я привожу там в очерке. Все эти дворы, которые были, я это всё живописно описал. Как в одном из рассказов Алексея Толстого: «Пахнет рекой, селёдочным рассолом и заборами, где останавливаются». Это как раз сказано об этих местах. В таком состоянии они были тогда.
Е.О.: На площади Двух Революций выставляли лавочки для книжной ярмарки…
А.Р.: Очень приблизительно помню. Это в далёком детстве. В 1950-е годы я уже не помню. 1959 год я помню очень смутно. Мы в первый раз ездили в Сочи с отцом, фотографии есть.
Е.О.: Вы помните, по какому случаю организовывали ярмарку? Это в связи с праздниками?
А.Р.: По-моему, периодически была. Не то что книжные ярмарки, а развалы такие. От магазинов, централизовано было, было строго, следили за всем.
Е.О.: Про магазин через площадь что-то помните? Он тоже был продовольственный.
А.Р.: Не особенно помню. Я помню, что был гастроном, каким он был раньше. Магазин продовольственный «Дары природы» назывался комиссионный тогда, сельхоз продукты там продавали: овощи, мясо.
Е.О.: Магазинчик на улице Зайцева, ведёт к Москве-реке от речпорта…
А.Р.: Это «У водников». Помню этот магазин. Он был маленький, небольшое помещение, обычный продуктовый магазин. Там было всё. Водка была, вино, хлеб – в общем, весь обычный ассортимент товаров. Самый обыкновенный рядовой магазин. Но туда выбрасывали иногда продукты, которых не было в других магазинах, потому что он снабжался от речного порта. Там и колбаса бывала, что было тогда в дефиците, как известно.
Е.О.: В Москву не ездили за продуктами?
А.Р.: Конечно, ездили. И я ездил, когда взрослым был. В 1970-е, и раньше тоже ездили. Но раньше было в Коломне прилично, на базаре покупали всё, на рынке можно было что угодно купить, и мясо. Рыночек городской продовольственный был там, где сейчас автосервис. Там были частники, павильоны, где продавалось мясо. Там было более-менее прилично какое-то время.
Е.О.: Семья покупала с рынка в основном?
А.Р.: Да. Мясо, телятину. Продукты деликатесные привозили из Москвы, колбасу, что-то вкусное, пирожные какие-нибудь.
Е.О.: Что было после окончания вуза?
А.Р.: По-разному было. Я был в Ясной Поляне некоторое время экскурсоводом. Правда, там негде было жить, и это всё недолго продолжалось, но я с ними связи сохранил очень надолго. Потом некоторое время работал экскурсоводом в Коломне в экскурсбюро, в краеведческом музее, но даже не люблю об этом вспоминать. Потом поступил в аспирантуру в МГУ на факультет журналистики. Это где-то в году 1978-м. Временные были работы, надо было определяться. Я хотел заниматься научной работой. Начинал в Туле, когда работал в Ясной Поляне. Там умер руководитель, мне подыскали нового – В.А. Ковлёва, с которым всё получилось хорошо. Брак оказался счастливым, как говорится.
Е.О.: Сколько вы в Ясной Поляне проработали?
А.Р.: Года полтора, наверное.
Е.О.: Это сразу же после института?
А.Р.: Да. Правда, с перерывами: то уезжал, то возвращался обратно.
Е.О.: Вам там нравилось?
А.Р.: Да. С Николаем Павловичем Пузиным, хранителем Ясной Поляны, мы были в хороших отношениях. Было очень интересно. В основном экскурсиями я занимался. Архива там не было. Там библиотека, а архив в Москве в Толстовском музее. У них музейные экспонаты, материалы.
Е.О.: Вы не задержались там особо?
А.Р.: Да, я вскоре поступил в аспирантуру, был в МГУ на факультете журналистики, на кафедре истории русской литературы. Диссертацию защищал по творчеству Леонида Андреева: «Леонид Андреев – публицист и литературно-художественный критик». Там же сдал экзамены кандидатского минимума. Руководителя моего звали Владислав Антонович Ковалёв, такой был профессор. Я там многих знал, и Я.Н. Засурского, который умер недавно. Там мало кого в живых осталось моих сверстников, связи уже ослабели, редко бываю в Москве. Но эти годы были как раз хорошие, счастливые, которые я провёл там.
Е.О.: Жили в то время где?
А.Р.: Ездил туда-сюда, останавливался где-то.
Е.О.: Для вас важно было закончить, вы довольны этим этапом?
А.Р.: Конечно. Защитил, потом устроился в Институт мировой литературы.
Е.О.: Это было таким важным стартом, чтобы дальше заниматься литературной деятельностью?
А.Р.: Конечно. В Институте мировой литературы я работал лет шесть.
Е.О.: А там каким сотрудником вы работали?
А.Р.: В отделе русской литературы конца 19 – начале 20 века, или Серебряного века. Там занимался в группе подготовки академического собрания сочинения Леонида Андреева. Так что я продолжал свою же тему. Участвовал и в группе Алексея Толстого. Потом мне сократили контракт и не восстановили. Там сокращения были, начались всякие заварушки, это в 1996-м где-то. А я там работал с 1989 года.
Но я с ними сохранил контакты до сих пор, но уже с другим отделом – это бывший советский отдел, группа Маяковского, писал рецензии на издания, статьи, участвовал в разных изданиях.
Е.О.: Что важного происходило в вашей профессиональной жизни во время работы в ИМЛИ?
А.Р.: Участвовал в конференциях, с докладами выступал успешно. Выходило собрание сочинение Леонида Андреева в издательстве «Художественная литература», еще до того, как начали академическое издание, шеститомное, третий том был подготовлен мною. Там мои комментарии, моя статья – послесловие. Тоже было значимое событие. Продолжалось так и дальше, и после ИМЛИ я очень много всего издал, довольно много сделал как литератор, говоря без ложной скромности.
Е.О.: В личной жизни что-то происходило?
А.Р.: Как-то особо ничего не происходило. Если происходило, то неудачно. Остался холостяком.
Когда я работал в ИМЛИ, я познакомился с Олегом Михайловым, известный был литератор, литературовед, его памяти я посвятил рассказ «Три дня в Коломне». Он погиб, сгорел живьём на своей даче во время пожара, который по неизвестной причине вспыхнул, в Переделкине. Мы с ним познакомились, он на меня оказал большое влияние, подталкивал к дальнейшей литературной деятельности. Очень много мне дало общение с ним. Он невероятно был интересный человек, очень живой, остроумный, литератор с ног до головы, литератор самой высокой пробы. С очень живым остроумным языком, добродушный, доброжелательный. Хороший был человек. Любил выпить только – это единственный грех. Но этим грешат многие творческие люди, увы.
Е.О.: Домой ездили в эти годы московские?
А.Р.: Да. Примерно половину проводил здесь, а половину там. Там не было каждодневных присутственных дней. Три-четыре дня там надо было быть. Всегда останавливался где-то там, на квартире жил у одной художницы-скульптора, О.В. Квилихидзе (?), останавливался у родственников и по-всякому.
Е.О.: В коломенской жизни что происходило?
А.Р.: Ничего особенного. Я всегда как-то дистанцировался. Единственное, я помню, что участвовал в конференции по Салтыкову-Щедрину, там я делал доклад «Салтыков-Щедрин и Леонид Андреев», в институте. Там были москвичи. Меня москвичи и пригласили там участвовать. Больше, наверное, и ничего. Прогулки были в Бобренев монастырь. Фотографии остались. А так я больше практически ни в чём не участвовал здесь.
Е.О.: Какие-то важные события страны вас касались, 91-й год?..
А.Р.: Конечно. Я жил тогда в Москве, в основном. Страшный, помню, был день, когда из магазинов исчезло всё. Ну и всякие политические события…
Е.О.: Это бурно обсуждалось в вашем кругу?
А.Р.: Конечно. ГКЧП, всё это. Считали, что, слава Богу, победила демократия, но потом оказалось, что это вовсе даже и не то…
В ИМЛИ в отделе Серебряного века начальник был В.А. Келдыш, филолог, литературовед, человек был он тяжёлый, трудный. У меня был другой там хороший коллега Вадим Никитич Чуваков, с которым мы вместе занимались Леонидом Андреевым. Он был специалист по Леониду Андрееву номер один. У него была замечательная библиотека и архив. Он был знающий просто невероятно. Он тоже много в этом смысле мне дал, много было совместных публикаций. К сожалению, его давно нет в живых. С молодыми я уже не очень общаюсь. Там другой отдел был, с которым был связан, у Маяковского, там был такой А.М. Ушаков, который меня привечал и пригласил туда к себе один раз. Я решил, что уже поздно начинать сначала и ушёл потом на вольные литературные хлеба.
Е.О.: Как складывалась эта жизнь?
А.Р.: По-разному. Бывало и трудновато.
Е.О.: Это конец 90-х – начало нулевых?
А.Р.: Да.
Е.О.: Физически вы жили в Коломне?
А.Р.: Да.
Е.О.: Сотрудничая с разными журналами?
А.Р.: Да. С «Лит. Россией», «Нашим современником», газетой «Слово», разными издательствами, много всего было. У меня около 300 публикаций. Собираюсь сейчас в издательстве «У Никитских ворот» издать книгу, всё упирается в деньги – свои статьи, критику, литературоведение, литературные портреты, воспоминания.
Е.О.: Готовы публиковать в отдельную книгу?
А.Р.: Да. Но там упирается в деньги всё. Раньше много было проще. Член Союза писателей я с 2003 года.
Люблю очень бывать в Переделкине. Там у меня друзья в музее Чуковского. Из таких встреч, которые ещё были в ранней период моей жизни, в 1967 году, он был очень богатый на встречи, мы с отцом ездил в Переделкино в гости к одному ленинградскому профессору и встретили там Корнея Ивановича Чуковского. Живого. Это мне очень запомнилось. Потом я уже был знаком с его родственником, это до сего времени, Дмитрий Николаевич, Марина Дмитриевна, правнуки. Каждый год я там бывал по памятным датам – в день его рождения 1 апреля и день смерти 28 октября. На день рождения чаще всего. Несколько раз доклады там делал, выступал неоднократно на разные темы по литературоведению.
Е.О.: Сейчас как-то с ними?..
А.Р.: Когда началась пандемия, по телефону общаемся, в основном. Давно уже не был. Выбирался летом на три недели в Комарово. Это очень хорошее место. Там прекрасная природа, Финский залив, озёра – очень красивые места. Бывал я и в переделкинском доме творчества. В этом году не знаю, как будет складываться. В прошлом году я был там даже бесплатно по литфондовской путёвке. Комаровский Дом творчества относится к московскому Литфонду. Я член Литфонда, Союза писателей и академик Петровской академии наук и искусств, у меня красивый диплом есть с изображением Петра I. Но сейчас приостановлена эта деятельность из-за пандемии. Вице-президент В.А. Иванов-Таганский, заслуженный артист России, бывший актёр Театра на Таганке, который с Высоцким вместе играл, он литератором потом стал, был одним из секретарей Союза писателей, он мне предложил вступить в академию. Это особенно ничего не даёт, это так, для пущей важности. Но всё равно там были собрания, мероприятия, я там выступал, как он говорил, меня там очень полюбили слушатели ЦДЛ. Сейчас они с женой живут около Ступина в деревне, там осели, в Москву не ездят совсем.
Е.О.: Любовь к театру у вас сохранилась?
А.Р.: Ещё как! Я пьесы пишу. Так что очень даже.
Е.О.: Как часто бывали в 1980-х, в 1990-х в театрах? Регулярно?
А.Р.: Насколько удавалось, да.
Е.О.: Куда ходили?
А.Р.: В Малом я бывал, Маяковского, в Художественном театре, на Бронной, на Таганке, где возможно, везде бывал.
Е.О.: Публикаций не делали по театральной жизни?
А.Р.: Делал. Не так давно был спектакль по пьесе Иванова-Таганского «Волчий круг». Он шёл в театре «Сопричастность» в Москве, это небольшой театрик около Курского вокзала, возле церкви Вознесения на Гороховом поле. Я писал рецензию о нём. Ещё что-то такое об Иванове-Таганском. Писал про Леонида Андреева, спектакль был, ещё что-то. Иванов-Таганский был очень доволен рецензией и другими моими статьями и предисловием о нём, счёл, что это написано … профессиональным театральным критиком. Много всякого было, всего не расскажешь.
Е.О.: Родители преподавали в университете в начале 1960-х…
А.Р.: Мама преподавала долго там.
Е.О.: … и Ерофеев же там учился в то же время.
А.Р.: В 1962 году слушал, наверное, лекции у кого-то из них. Но это уже не установишь. Это не у кого спросить, никого нет в живых. Меня А.Н. Сенкевич спрашивал, когда он готовил книгу про Ерофеева в ЖЗЛ, кто был ректор тогда. Дмитрий Егорович Аксёнов. А кто декан факультета? Глеб Артемьевич Шпеер. Он его, по-моему, отчислил как раз, и уже потом ректор подписал приказ. Говорят, что учился он хорошо.
Е.О.: Его за непосещаемость, нарушение санитарных норм.
А.Р.: Это да. Пьянство, нарушение санитарных норм.
Е.О.: Он же был старший на курсе.
А.Р.: Нет, там были и его ровесники. Я многих помню, кто учился в то время с ним. Но они к нему не имели никакого отношения, едва ли его помнили.
Е.О.: Вам ничего особого не известно о его коломенской жизни?
А.Р.: Нет. Сенкевич даже почти не пишет подробно об этом. Ерофеев жил в Коломне недолгое время. Выгнали из института. Он не доучился до конца, его отовсюду выгоняли. Но он был очень эрудированный человек, очень образованный, очень знающий. Всего самообразованием достиг. Посещал плохо, но как будто бы сдавал. Его не за неуспеваемость выгнали, а за плохое поведение в общежитии, пьянки, за то, что написал кощунственное стихотворение про Зою Космодемьянскую, это ещё вменялось ему в вину. Ещё он переделал непристойным образом песню про синий платочек, которую пела Шульженко.
Е.О.: Об этом говорили?
А.Р.: Я слышал об этом в последнее время. Тогда об этом ничего не говорили, тогда не знали даже толком, кто это такой, он тогда не был известен никому. Никто не мог об этом говорить. Это только теперь.
Е.О.: Впервые о Ерофеева когда вы услышали?
А.Р.: Уже взрослым, наверное. «Москва―Петушки» я прочитал довольно поздно. Меня не особенно это интересовало. Я не очень люблю такое. Сенкевич считает, что с этого началась новая литература. По-моему, с этого началась и на этом и кончалась, скорее всего. Я прочитал это после того, как мне подарила Шмелькова. Отдельное издание было какое-то. Это несколько лет назад, когда она ещё жива была. Я в Москве у неё бывал не раз. Здесь она мне ничего не дарила. Здесь только открывали выставку, выпивали потом…
Е.О.: Как вы здесь в Арткоммуналке впервые оказались?
А.Р.: С трудом припоминаю… Факты отдалённого прошлого помнишь очень ясно иногда, а вот недавнего…
Е.О.: Ребята вас сами нашли?
А.Р.: Игорь Сорокин нашёл меня как будто. Он со мною связался и заходил ко мне. В первый раз я был на открытии.
Е.О.: Какие у вас впечатление обо всём сохранились?
А.Р.: Я даже речь там произносил. Как раз вышла моя публикация в «Околоколомне». Там был спектакль «Москва―Петушки», ведущий был парень, который у вас раньше работал. Он был в антикварной лавке потом у Пятницких ворот. Он так орал дурным голосом.
Е.О.: Фёдор Васильев?
А.Р.: Нет, это его товарищ. Андрей Тарсуков. Было странно. Но как будто ничего, хорошо прошло открытие. Потом Слава Лён (его настоящие имя и фамилия – Вячеслав Константинович Епишин) приезжал сюда, мы с ним общались, он умер недавно. Когда Слава Лён приезжал, то я приходил в Арткоммуналку.
Е.О.: Как вы узнали, что он приехал? Игорь Сорокин сказал?
А.Р.: Это я не помню, может быть.
Е.О.: Вы с ним только здесь познакомились?
А.Р.: Да. С ним только здесь. Шмелькову я знал по Переделкину, она там часто бывала на собрании писателей в гараже Чуковского, на территории его дачи. А здесь знакомство продолжилось. Она даже у меня была, мы ездили на машине в Черкизово, заезжали, я лекарство ей давал, помнится, она плохо спала, поделился снотворным. Она хотела зайти ко мне ещё, говорила: я вам приготовлю что-нибудь, посидим, выпьем. Но её, по всей видимости, не пустили. Слава Лён тоже ко мне хотел зайти, но тоже не получилось.
Е.О.: Была единственная встреча с ним здесь?
А.Р.: Было ещё что-то. Тот самый случай, когда меня обхамил тот, кто вёл видеосъёмку, – Тепляков. Тогда мы с Епишиным общались. Ещё как-то я к нему заходил, мы вместе пошли в музей пастилы, там какой-то спектакль был. В банно-прачечном комбинате была съёмка, кто-то стихи читал.
Е.О.: С тех пор не были в Арткоммуналке?
А.Р.: Нет.
Е.О.: Ещё что-то хотите дорассказать?
А.Р.: Всего ведь не упомнишь. Я литератор и много напечатал всего, много публикаций, меня знают. В Коломне я жил особняком. Может быть, какие-то встречи, знакомые… Их было много, очень много было известных людей.
Е.О.: За последние годы кто-то приезжал к вам из важных для вас людей?
А.Р.: Архитектор Сергей Мержанов, его дед был архитектором Сталина, строил дачи в Кунцеве, в районе Сочи, на Холодной речке, мы знакомы были 37 лет. Он был связан с музеем С.И. Дурылина в Болшеве – Сергей Николаевич Дурылин известный был литературовед, искусствовед, писатель, бывший священник. Мержанов приезжал. В разное время приезжали вдова университетского профессора А.А. Чернышёва, с компанией мы гуляли, приезжал мой соавтор Дмитрий Королёв, мы тоже с ним гуляли по Коломне, ходили в музей Лажечникова…
Е.О.: Если приезжают гости, то куда вы с ними ходите?
А.Р.: По Старой Коломне. Один из них изъявил желание посетить музей Лажечникова. Я договорился с кем-то, нас там приняли.
Е.О.: Будем вас приглашать на наших литературных резидентов. Я думаю, вам это будет интересно. Много молодых ребят, которые занимаются литературным творчеством.
А.Р.: Это очень хорошо. Может быть, окажусь полезным кому-то.
Е.О.: Они всегда хотят встречи с местным литературным сообществом, с отдельными людьми.
А.Р.: «Коломенский альманах», по-моему, не очень котируется в таком смысле. У них своя компания.
