Рубрика: Материалы

Рассказчица: Римма Лопухова.
Собеседник: Екатерина Ойнас.
Дата интервью: 13 февраля 2023 года.
Дата публикации: 14 апреля 2023 года.

 Интересные очереди, матрос с «Авроры», соседи-алкоголики и счастливое детство

Про самое начало и про своё детство.

Папа мой жил в Голутвине и мама там с ним жила. Сейчас этот дом снесен, там сейчас стоит «Рио». На этом месте был наш дом, мы там жили. Тётка была, тоже хорошая женщина. Детство я не особо помню.

Вы там сначала жили?

Да.

Это частный дом был, деревянный?

Деревянный двухэтажный дом. Потом мама с папой разошлись, когда мне было 4 года, и мы переехали в Старую Коломну. Где я здесь только ни жила! У бабушки жили на Пионерской, потом частное снимали там тоже чуть повыше на Пионерской. Потом на Комсомольской маме дали комнату, мы жили соседями – это была сказка! О, коммуналка была сказочной на Комсомольской!

У нас было двое соседей. Женщина пожилая с собакой. Она очень любила свою собаку и все время её кормила. Собака была квадратной, она даже на улицу выходила с большим трудом! Но это всё-таки нормальная такая тётя была.

А вторые соседи – муж с женой. У них такая любовь была: они любили выпить. И когда они выпивали, они начинали ссориться: скандалы, всё там… Соседка всегда кричала моей маме: «Юля, он меня убивает! Вызывай милицию! Он меня сейчас убьёт!». Мама как дурочка вызывает милицию, милиция была рядом. Милиция говорит: «Надо писать заявление». Мама пишет заявление. «Завтра придём, разберёмся». (Ночью они не приходили.) Приходят утром. Что вы думаете? Сидит на кухне соседка, а он ей ноги в тазике моет. Милиция говорит: «Какие тут безобразия, кого убивали, что тут за скандалы были?» «У нас всё хорошо, мы любим друг друга, это нам соседи завидуют, поэтому они на нас «телегу» пишут». Мама: «Пусть он тебя убьёт, я больше никогда не пойду в милицию, что хочешь делай».

Вам сколько было?

Мне было меньше 10, лет 7. Это всё на моих глазах было, это так мне запомнилось. Мы с мамой были в шоке…

Это какой был номер дома по Комсомольской? Там старые дома.

Старые дома. Номер не помню. Церковь там: по Комсомольской идёшь, там дальше стоматология, а это первый, как идти к «Дому Озерова». Тут церковь Вознесенская стоит, а тут дорога и дом – не последний угловой, а второй.

На стороне церкви?

Нет. Церковь так стоит, здесь «Дом Озерова», а это идёт от трамвайной линии. Двухэтажный, там много людей жило. Сейчас он сохранился.

С эркерами, розовенький сейчас?

Сейчас не знаю, какого цвета, давно там не была. Такие там окошки интересные… Двор был у нас очень хороший, дружный, замечательный, мы там все дружили, бегали, малышня.

«Самые умные писали, а кто подурей рисовали»

 Чем занимались, какие игры были?

Снежки. Зимой снежки, строили крепости. Сейчас этого никто не делает, а раньше мы, конечно… Летом – казаки-разбойники.

Казаки-разбойники надо по соседним квартальчикам, территория нужна. Вы со двора, значит, уходили?

Наш двор, соседний участвовали. С крапивой иногда показания доставали из арестантов, из пленных, русские и немцы играли. Чего только не было! А так обычная жизнь.

Вы думаете, что у вас было счастливое детство?

Конечно. Лучше-то не было!

Самое запоминающееся из детства? История, что-то необыкновенное для вас из детства? Случай?

Был мальчик, который ко мне клеился. Потом взял и поцеловал вечером. Я ему, конечно, врезала. Лет 12 было мне. Там была такая безответная любовь. Это всё смешно…

В доме была коммуналка?

Да. На три семьи.

Как была устроена квартира?

Три комнаты, одна кухня, туалет, ванной не было у нас. Был туалет и забегаловка, где можно было помыть, зубки почистить.

Каких-то споров по поводу кухни, туалета не было?

Не помню этого.

Куда ходили мыться? В баню? В банно-прачечный комбинат на Уманской? Или в тазиках?

Я это не помню. Я любила всегда плавать, я ходила на речку и плавала в Москве-реке. Мы переплывали Москву-реку, один раз чуть не утонула.

На лыжах ходили?

Нет, в детстве на лыжах не ходила, в детстве я плавала. Это сейчас, на старости лет, стала ходить на лыжах.

В какую школу ходили?

В 26-ю школу. Нормальная школа, сейчас МФЦ там находится. С первого по десятый класс.

Чем-то отметились школьные дни, праздники?

Нет. Единственное – меня заявляли рисовать. Когда выставка какая-то, меня призывал учитель, говорил: «Так. Нарисуй что-нибудь». Мне неохота, но рисуешь, приходилось рисовать. Рисую до сих пор хорошо. Оформляла школьную газету. Самые умные писали, а кто подурей рисовали. Оформительство такое.

В Дом пионеров не ходили? Кружки, студии?

Ходила. Меня записали в танцевальный. Я там потанцевала, потом мне сказали, что что-то не то или что-то мне не понравилось, не знаю… Потом меня записали на конькобежный, у нас девчонки все ходили. На коньках бегали. Тренер у нас был алкаш. Он жил выше меня. Он когда шёл пьяный по моей улице, я: «Всё, сегодня тренировки не будет». Если бы тренер был пожёстче, то что-то, может, из меня получилось. Но ничего не получилось, потому что то ходили на тренировки, то не ходили. Потом я плюнула на это дело, бросила тренироваться. Это было мне лет 12-13, наверное. У меня год рождения 1951-й – значит, это где-то 1963-1964 получается.

Как «кукрузник» стукнул тапком

Что ещё запомнилось. В 1963 году Хрущёв-то всё кукурузу сажал, а хлеб-то не вырос. Было очень мало хлеба в стране. Булочная «Урожайная», ночью меня мама посылала, часов в пять, я иду туда и стою, а утром открывался магазин, и по талонам хлеб давали. 1963-1964 годы ― годы неурожая были.

Вам приходилось рано утром идти? Очередь большая была?

В очереди всякие новости, интересно было. Очередь большая была.

Сколько человек стояло, в основном, дети, старички?

Всякие стояли… я уж не помню. Всякие новости, анекдоты рассказывали, интересно было. Я маленькая была, мне было интересно.

Открывали магазин, все спокойно подходили по талонам?..

Да.

И так на каждый день?

Да, я не помню, сколько это продолжалось, год-то точно продолжалось, наверное.

Это можно было называть голодными годами, тревожными? Или для вас это было незаметно, это были заботы взрослых?

Конечно, взрослых. Страна, конечно, была, руководитель… «кукурузник».

Это из сегодняшнего опыта?

И тогда его «кукурузником» звали. И сейчас определили, что он «кукурузник». Зато его Америка боялась! Как стукнул тапком – всё, сразу президент Кеннеди сказал, что будем дружить. Помните Карибский кризис? Всё тихо прошло, всё обошлось без войны, а тут уже нас никто не боится… Путин сказал: отодвигайтесь от наших границ, а его не послушал никто, пришлось воевать, теперь воюем.

Про первый полёт человека в космос, это запомнилось?

Конечно! Я гуляла в парке, бегали мы. Вдруг говорят: «Человек в космосе! Человек полетел в космос!» Мы из этого парка все выскочили, побежали куда-то – эйфория такая была. Я точно запомнила, что я была в парке, гуляли с девчонками.

Вечером обсуждали дома?

Да. Но самым запоминающимся был сам момент. Все говорили, что мы в космосе, полетели, мы завоевали космос, всё было хорошо. Тогда чувство достоинства, испытывали гордость.

В городе это как-то отмечалось?

Это я не помню.

Были праздники дома, в вашей коммуналке, 1 Мая, 9 Мая, застолье, гости? Что на стол ставили?

Мама моя была непьющим человеком. В коммуналке я не помню… Угощали пирожками, кто что испечёт.

Общего стола не было? Друг друга угощали?

Угощали. Я не помню, может, и были общие столы. Мы-то гуляли, в основном, если и был общий стол, то нас выгоняли гулять: зачем детям смотреть на общий стол? Это же неправильно.

Вы жили рядом с улицей Октябрьской Революции? Эти все демонстрации…

Да, конечно! 7 ноября, мне подруга рассказывала, я-то не очень помню, делали постамент, чтобы на нём стояли люди, на площади делали трибуну. Там приходил всё время матрос с «Авроры», он в форме, его представляли, что он революционер. Несколько лет было.

Это из года в год?

Да. Не знаю, когда началось, когда кончилось. Я помню смутно.

А само шествие, транспаранты?

Как всегда: люди шли, транспаранты несли, всё было.

Вы участвовали, дети?

Мы бегали смотрели на площадь. Стояли в массовке. И с мамой мы ходили. Она работа Текстильмаше. Мы проходили, когда взрослее стали.

Маме до работы рукой подать было.

Да. Она работала экономистом. В конце она уже работала главным экономистом.

«Мы с мамой были простые ребята»

Какое образование у неё?

Она училась где-то в Высшей партийной школе в Москве. Она ещё преподавала на курсах бухгалтеров. Работала на заводе и преподавала на курсах бухгалтеров. Смешная тоже история была. Она преподавала, торгаши подарили ей необыкновенно красивую вазу. Мы её поставили на окно. Окно открылось, и ваза – фью… и всё… одни стёклышки остались. А мы с мамой были простые ребята: разбилось – и хорошо, нам всё равно ставить некуда было, она нам мешала. Потом только через несколько лет она говорит: «Ты знаешь, ведь эта ваза-то хрустальная была, из чистого хрусталя».

Тогда вы не сильно о ней сожалели. Может, она в душе посожалела?

А мы не знали! Это через несколько лет выяснилось, ей люди знающие сказали, что это была хрустальная ваза. Такие мы были простые.

Мама и вы гуляли вместе? Или она вся была посвящена работе?

Мама работала постоянно! Днём работала, вечером в горисполкоме: она была инструктором, преподавала на курсах. Деятельная была женщина.

После основной работы шла общественная занятость?

Раньше восьми вечера она дома вообще не появлялась.

Кто вами занимался? Покормить, домашку проверить?

Улица занималась. У меня никто ничего не проверял.

Бабушка, дедушка?

Бабушка у меня была азартная такая дама. Мы с бабушкой жили некоторое время, недолго. Когда мы ушли от отца, жили у бабушки некоторое время, полгода, может, потом частное сняли. Бабушка занималась моим воспитанием конкретно. Если ей что-то не нравилось, она… с вилками. Был большой стол, я бегала вокруг него от неё! Она за мной. Догнать ей меня не удавалась, потому что я шустрее была, тогда она кидалась в меня вилками. Можете это не писать. Такое воспитание было сложное, требовательная была, хорошая женщина.

Потом вы долгое время жили с мамой в этом доме?

Да.

А дальше как перемещались по городу?

Квартира, в которой я сейчас живу в Щурове, это моё десятое жильё. Мы скитались везде! Сначала у отца, потом у бабушки, потом на частной, потом нам дали комнату на Комсомольской от маминой работы. Потом бабушка с дедушкой получил на Дзержинского квартиру двухкомнатную: мы отдали эту комнату, они отдали свою – и получили двухкомнатную квартиру потом. Потом в Щурове. Потом я вышла замуж в Щурове. Потом мы жили со свекровью. Потом жили на частной. Потом… В общем, в десятом жилье живу.

Где вам больше всего нравилось?

Знаете, мне везде нравится! Я оптимист, мне везде интересно! Вообще я люблю путешествовать.

Когда начали путешествовать и куда?

Где я только не была! Всю Европу объездили мы. Слава богу, объездили – сейчас уже не поедешь, такая с…ая Европа эта, вы не представляете, маленькая…

С какого возраста вы начали ездить?

В 55 лет, когда меня сократили с работы, 30-процентное сокращение было на КБМ у нас. Очень многих сократили. Даже не посмотрели, что у меня ребёнок, что я сталась без средств к существованию… И я пошла на рынок, встала там. Появились деньги. И девчонками там: «Поехали туда!» ― поехали. «Поехали туда!» ― поехали.

Специалист по ракетам

На КБМ кем вы работали?

Отделение испытаний. Инженер-испытатель.

Серьёзно! Где учились?

КИ ВЗПИ наш – филиал Бауманского. В 1975 году окончила.

Вы были склонным к математике, физике?

Не совсем. Я была склонна к рисованию. Но мама сказала, что рисованием ты ничего не заработаешь, надо нормальную профессию.

Это мамино было решение?

Конечно! Факультет был сначала ДВС ― двигатели внутреннего сгорания.

Это полноценное высшее образование, пять лет?

Конечно. Пять… шесть, по-моему.

Вы учились здесь и ездили в Бауманку?

Нет. Всё здесь было. Это вечернее было: я училась и работала на КБМ. Потом  из нас организовали группу специальную на последнем курсе – мы именно ракеты… чтобы мы понимали, как ракеты летают, как делаются, как чего… ДВС ― это просто двигатель внутреннего сгорания, общее. А это углублённое было.

Учебное заведение это где находилось?

На Учебном комбинате. Оно и до сих пор там находится, только теперь называется Политический университет. Раньше он назывался Коломенский филиал Бауманского института.

Когда вы пошли учиться, он уже существовал давно при Бауманке?

Да. Там очень хорошие преподаватели были, замечательные.

Местные или московские?

Местные.

Шефствовал КБМ?

Нет. КБМ шефствовал на последнем курсе, а так мы просто были обычные ребята. Кто на ЗТС, кто на Коломзаводе работал, и все учились здесь.

В основном ребята оставались в городе на местных предприятиях?

Много с Коломзавода, много с ЗТС было. В нашей группе были те, кто стал начальниками потом на этих предприятиях. Умные, головастые мужики были.

Сколько вы на КБМ проработали?

25 лет от звонка до звонка. А потом меня сократили. Был 1995 год. Сложный год. 30% было сокращение, очень многих сократили. Девчонки бегали плакались начальству, чтобы их не сокращали, я знаю, – и некоторых оставили. Но я решила, что раз сокращают, то надо уходить, что-то ещё искать.

Рок-арсенал на рынке

 У меня друг на рынке стоял, говорит: «Приходи, будешь продавцом». Сначала я была у него продавцом, потом я стала «хозяином кобылы». Потом ушла в «Рок-арсенал».

Было очень интересно, потому что молодёжь кругом. Ко всем приходили бабушки, тётушки, а у меня молодёжь крутилась, с ними было интересно общаться. Они были такие позитивные! В Голутвине стоял друг, он продавал сумочки, фигулички, ерунду всякую. А я начала заниматься именно рок-товаром, вот это снимок моей палатки.

Как вы именно этим начали заниматься?

Я не очень люблю тряпки, я не очень люблю башмаки, я вообще не очень люблю одеваться: что есть, то есть. Я не тряпичница. А тут меня поразило, что можно что хочешь, интересно, музыкальная тема. Я люблю музыку. Мы всегда слушали музыку. «Битлов», слушали Хампердинка, Тома Джонса, Клива Ричарда ― все эти старые певцы, это наше было. Это было созвучно с этим делом. Люблю «Арию» Кипелова. В 1990-х слушали. До сих пор слушаем! Есть такая маленькая-маленькая компания друзей.

Друзья у меня барды. Вообще люблю бардовскую песню. Мы ездим на фестивали. Сейчас это немножко заглохло, потому что ковид – прикрыли фестивали, запретили всё это. А так – куда только не ездили! Даже под Питер ездили, где Пушкин писал свои произведения, в Пушкино, в деревню Михайловское, там он похоронен, в Святогорском монастыре, туда его привезли. Там были фестивали бардовской песни.

В 1990-е это уходило уже?

Нет, это до сих пор! Были ещё в Дмитрове, в Рязани – Алпатьево, Голубые озёра, там были фестивали. Ещё были на фестивале, где гора под Саратовым… Грушинский фестиваль. Где мы только не были!

С какого времени начали ездили?

Это уже после 2000-го начали ездить.

«Рок-арсенал» ― это что?

Это была палатка, это название моей палатки – «Рок-арсенал», потому что там продавалось всё для рокеров, панков, металлистов.

Откуда ассортимент?

Из Москвы таскали. Сначала с «Черкизона», потом уже с «Садовода»: я знала палатки, приходила, выбирала. Футболки были разные: «Металлика», «Нирвана», «Рамштайн», «Кино», «Алиса», «Кисс», Оззи Осборн, «Роллинг Стоун», «Лед Зеппелин», Фредди Меркури, «Дорз», «Скорпионс», Мэрилин Мэнсон… И наши тоже были, «Ария», Кипелов, много всего… У меня была витрина, я там вешала эти футболки, балахоны у меня были, возила башмаки на такой подошве… Тоже покупали у меня это всё.

Какого возраста ребята?

Возраст любой был, начиная с семи лет, кончая 16-17 лет. Все разное брали, конечно.

Могли что-то конкретное привезти?

Да. Они мне заказывали. Я была любимый продавец!

Как вы к этому пришли? Ваш друг-продавец не касался конкретно этой темы, вы с ним начали продавать сумочки. Как на эту тему-то вышли?

Это мне всегда нравилось, просто нравилось. Я увидела, что торгуют таким… У нас было несколько палаточек: ещё две палатки, кроме меня, занимались этим. Но они быстро как-то стухли, а я очень долго продержалась, до самого закрытия Голутвинского рынка в 2013 году. Я там стояла до самого конца.

Голутвинский рынок ― это где?

Голутвинский двухэтажный стоит, сейчас там магазин «Да!», а за ним был рынок. Сейчас его нет. Контейнеры даже остались. Хозяева были Москва.

По каким причинам закрыли?

Потому что это была Москва: сказали, что рынки надо уничтожать. Этот оставили – «Стометровку», девчонки пошли туда. Мне бесполезно на «Стометровке» с моим товаром было стоять. В Голутвин приезжали с электричек, с автобусов со всех районов, и Воскресенск, и Рязань. К нам на рынок. Был мощный рынок, толпы ходили.

Потом разбежались в магазины, когда построили двухэтажный голутвинский рынок, там был на первом этаже магазин «Атак». Часть ушла туда. Рынок прежде был за КАДО, между железной дорогой и вот этим новым голутвинским рынком.

Уже уходили внутрь павильонов каменных.

Да. А мне смысла не было. Я посчитала, экономику не нашла. Соседка моя ушла. Она торгует здесь для бабушек халатиками, платьицами, это имеет смысл – бабушки ходят. А панки всякие там не ходят. Кто-то в Москву ездит. В Голутвинском есть лоточек, там футболки продают. Я косухи, штаны продавала кожаные…

«Господин Ветер»

На концерты ходили? Где они происходили?

Конечно. Рок-концерт ― это всегда очень громко. В Колычёве есть такой кинотеатр «Русь» – там тоже была, а еще не доезжая поликлиники № 2, заворачивает трамвай, дальше ещё одну остановку проехать, там есть концертный зал, не помню, как называется (подружка у меня знает, у  неё сын до сих пор там выступает). Там в ночном формате.

Мне это нравилось. Когда была возможность, ходила. Потом переключилась на бардовскую песню – она более тихая, лиричная, а я девочка стала возрастная. Когда я была помоложе, был рок.

Кстати, у нас в Коломне тоже был раньше фестиваль.

Знаю, что французскую песню бардовскую поют в «Руси». С французской кафедры университета.

Нет. Это другой. В последние годы проходил в Песках. Бардовский фестиваль «Господин Ветер», руководила им Татьяна Кондратова. Уже два года как он не проходит. В последний раз был в 2020 году. Это было здесь, не «в кустах», не на природе, а здесь в «Лиге», в кремлёвском дворике.

В Песках дачный вариант? Там же есть посёлок художников.

Посёлок в стороне оставался. Выходишь с электрички и прямо идёшь туда вниз, там магазин «Дикси», мимо него и дальше вниз. Там лес, там мы были, там была поляна фестивальная. Там было очень здорово. Ставили палатки, разводили костры. В пятницу приезжали, в воскресенье уезжали. Раз в год. В июле месяце где-то, в начале июля – когда как, как удобно было.

Как это всё происходило? Была программа?

Конечно! Татьяна такая молодец, она всех своих привлекала студентов. Студентов полно! Стихи читали, стихи писали, песни пели. Хорошо было! Замечательно всё!

Это местные коломенские?

В основном, местные были, приезжали из Москвы. Соучредителем фестиваля был (Алексей – ред.) Витаков, знаменитый бард. Он и книги пишет, и песни пишет, и поёт. Он молодец мужик. Он тоже приезжал каждый год.

Как судьба фестиваля теперь будет складывать?

Фестиваль, наверное, всё… больше не будет. Последний был в 2020 году. Мы расстроены, но что сделать… Прошло 10 фестивалей, в 2020 году был десятый.

Особо отмечали 10-летие?

Мы приходили, слушали бардов. Это в «Лиге» было. Из Москвы многие приезжали, Воскресенска, Дмитрова, Рязани. В основном, люди, которые друг друга знали, были связаны по фестивалям.

У нас много в городе интересного! Вы всё как-то в старое время… У нас много чего хорошего!

«Чем достойнее у человека жизнь, тем больше он замыкается в себе»

А сейчас как вы свободное время проводите?

Зимой на лыжах хожу. Летом плаваем на пруду с девчонками, утром и вечером. Полигоновский пруд в Щурове, очень хороший пруд. Внуков подсовывают. Рисую я. Выставка у меня была в «Цементнике» года два назад, до эпидемии. Я только маслом пишу. Всем понравилось, всё хорошо!

Дарю свои картины подругам. Ничего не продаю, а подругам на дни рождений иногда дарю.

Расскажите о щуровской жизни. Чем народ дышит, куда ходит?

У нас женщины ходят поют два раза в неделю (во вторник и четверг) в «Цементник». У нас много кружков. Я вам для пенсионеров говорю, а для детей и танцевальный, и художественный, и лепка, и каратэ, и физкультурные кружки, чего только нет.

Усадьба Липгарта ― это как-то обсуждается?

Которая развалилась? Рядом с «Холсимом»? Стоит и стоит усадьба, не обсуждается. У нас обсуждается что? Что привозят на цемзавод всякие шины и там их сжигаются, всякий мусор, и всякая гадость идёт на наш посёлок. Вот это обсуждается!

Вы жили в разных районах города. Есть отличительные черты? Жители Старой Коломны, Щурова, Голутвина…

Люди-то одни и те же, русские люди. Мы все одни и те ж. Всё зависит от твоего жилья. Когда мы жили в коммуналке, мы очень часто общались с друзьями, с людьми. А когда дали двухкомнатную квартиру, стали тихо сидеть в своей квартире: лёг на диван, и никто тебе не нужен. Чем у человека более достойная жизнь, тем он больше замыкается в себе.

«Если женщина была на войне, то она… не такая»

Прокомментируем фотографии немножко. Здесь кто изображён?

Это мой дядя, который дружил с Пасманом.

Про Пасмана не поговорили…

Я не знаю про него. Если бы я знала, что вы будете интересоваться, я бы, конечно, спросила его об его жизни! а так мы с ним встречались «здрасьте – до свидания».

Какое впечатление он произвёл на вас?

Интеллигентнейший человек! Голова как Дом Советов! И дядя был очень умный, его Александр звали. Они с молодости с Пасманом дружили, потом дядя мой уехал в Москву, там работал, там квартиру получил, жил там. Но с Пасманом они всё равно встречались, когда он приезжал сюда, обязательно.

Когда он приезжал сюда, то заходил к Пасману? И как-то вы в этой компании оказывались?

Нет. У нас разница была 20 с лишним лет. Мы встречались с ним на улице где-то, здесь ведь всё рядом.

Вы в этой коммуналке были в то время?

Нет. Сёма нас не приглашал, потому что там некуда было приглашать гостей, сами понимаете. Мой дядя прошёл войну, он был в пехоте, которая шла за танками, на танках их вывозили. У него было ранение, не было ступни, на протезах вернулся с войны, так что заслуженный товарищ, я вот что-то не помню, какие у него награды… У мамы-то моей полно наград военных. Они были на всех фронтах. Она была связистом. Они шли… передовая… отодвигали немцев, они устанавливали связь, т.е. они прошли всё. Маме было 19-20 лет.

Что-то рассказывала?

Она не любила рассказывать о войне. Рассказывала только, что когда пришли с войны, они всю свою форму попрятали, чтобы никто не знал, что они были на войне. Считалось, если женщина была на войне, то она… не такая как все. Тогда такое было мнение. Она стеснялась. Отец, конечно, знал, что она была на войне. Отец тоже фронтовик.

Я хожу на Бессмертный полк, у меня такой транспарант на палке. Папа рассказывал такую историю. Они воевали в Севастополе. «После войны, говорит, приезжаю в Севастополь, иду к памятнику, смотрю ― моё имя. А я-то живой!» Не знаю, врал или нет… Нет, врать он не врал: может, однофамилец. «Меня посчитали убитым, а я оказался живым!» Мне повезло, что мой папа оказался живым! Меня бы тоже не было…

Родилась «проездом», в первый военный год…

Рассказчица: Валентина Михайловна Паршикова.
Собеседник: Екатерина Ойнас.
Дата интервью: 13 марта 2023 года.

Вы, пожалуйста, представьтесь, ваше полное имя.

Паршикова Валентина Михайловна. Год рождения 1941-й, в феврале, т.е. война уже началась. Родилась я «проездом».

Расскажите, где вы родились.

Все мои родственники, мама моя, жили в Белгороде, который сейчас бомбят. Там мы жили. Бабушка с дедушкой у нас были раскулачены. Они жили в Московской области ― станция Апрелевка, Крёкшино. Раскулачены, не знаю, по какому принципу: кто-то кому-то не понравился, потому что богатства у них никакого не было, был свой домик. Бабушка была в прислугах у помещицы, а дед славился на всю округу как шорник – шил хомуты.

С кожей работал?

Да. Я девочкой очень боялась заходить в этот маленький сарайчик: входил, садился. Фартук у него был кожаный, во рту какие-то… то, что забивал (в обувь ― ред.). Везде вокруг висело что-то… Я боялась – всё тёмное, страшное, света не было там.

Сколько вам лет было, когда вы там оказались? Вы ездили к бабушке и дедушке?

Да. Это уже было после войны. Не знаю, зачем они перемещались куда-то, ехали. Попали они в Брянскую область, потом ближе к Прибалтике, станция Навля ― там я родилась. Я «проездом» родилась. Не знаю, куда они ехали. Ехали, бабушка, дед, который был раскулачен, у которого всё отобрали. Домик отобрали, позднее в этом домике был детский садик. А им дали комнатёнку ― туда я приезжала девочкой.

Это в Подмосковье уже был их дом?

Нет. В Подмосковье я ещё не была. Я из Белгорода. Мой отец вернулся с фронта. Он работал начальником планового отдела крупного треста в Белгороде, потом переехал в Курск. Вот уже из Курска я поехала поступать. Школу в Курске окончила, и мы, четыре девочки, приехали поступать в Москву. В первый год мы не поступили. Не все в Москве поступали. Одна девочка поступала в Харькове, две в политех. Мы никуда не поступили и пришли как хорошие девочки. Родители нами не занимались. Хотя я потом узнала, что у нас были проектные институты, можно было копировщицами пойти: почерки у нас хорошие были, всё-таки мы кончили школу замечательно. Только к тем порам, когда мы кончили… 41-й год рождения идёт по эксперименту: у нас была школа, совмещённая с мальчиками, ― один год мы прихватили.

До этого было раздельное обучение? До какого класса?

Я застала один класс только. Мы приехали из Белгорода, я поступила в курскую школу. Один год раздельно учились, потом нас объединили. Один год было платное обучение, один год мы платили: в переводе на наши деньги то ли 8 рублей, то ли 18, сейчас точно не помню.

Это какой год?

Если я школу кончила в 1958 году, минус десять лет ― 1948 год.

Первый класс ваши родители оплачивали обучение в школе? В Белгороде?

Нет, уже в Курске. Белгород не помню, потому что был первый класс.

О белгородских родных надо рассказать (это со стороны отца я рассказала). В Белгороде к нам тоже были… в школе называли нас, что мы репрессированные. Я говорю: мы не репрессированные, а раскулаченные. Наш дед ― моей мамы отец ― содержал каретное производство в самом Белгороде. Он был каретник. У моей мамы были сёстры, их было четверо или пятеро детей.

В цилиндре и в белых перчатках

Вы с тётками потом не общались, с сёстрами матери?

Общались, но очень мало. Дед каретник, ходил в цилиндре, белых перчатках, с тростью.

Это выход в город, если отдыхать?

Да. Сам-то он не делал (кареты ― ред.), я думаю, у него были рабочие, наверное.

Вы догадываетесь или были рассказы?

Нет. Он умер, дети были погодки все, самой маленькой был годик. Он умер, когда войны ещё не было.

В 1920-е, 1930-е?

Да.

Как их судьба складывалась, мамина судьба?

Это на пять часов рассказывать! Осталась одна бабушка с пятью детьми, все девочки. Я помню, мне мои уже сёстры показывали фотографии моей бабушки Елены Ивановны. Фотография на жёсткой основе, на картонке, на коричневом фоне, бабушка сидит: у неё платье с пуфами, декольте (кстати, моя мама и бабушка очень похожи), причёска ― пробор, букли были. Графиня есть графиня! Но её не приняла семья Ивана, который каретник был.

По какой причине?

Никто не знает.

Эта фотография, которую вы описываете, она есть?

Нет. Когда в очередной раз мы приехали в Белгород уже в наши дни, я просила: «Фотографии Елены Ивановны покажите». ― «А эту фотографию забрала младшая тётка, Александра Ивановна». И она её не сохранила.

Фамилия у бабушки какая была?

Девичья фамилия Уварова. Почему мои дети взяли её девичью фамилию, Уваровы они. Я осталась со старой. Всегда есть желание поменять фамилию. В крайнем случае, говорю, на могиле не пишите фамилию, напишите: «Раба божия Валентина, помолитесь обо мне», ― вот и всё.

Бабушка была какого сословия?

Писали они: мещане. Дом у них не отобрали. Почему, мы не знаем.

Где находился дом?

В центральной части Белгорода, напротив школы, в которую я пошла в первый класс. Храм разрушенный, вокруг частные дома.

Вы там жили, в этом доме бабушки и дедушки?

Да, некоторое время там жили.

В каком составе была семья?

Тётя Вера была, у неё было уже четверо детей. Тётя Нина, я её не видела ни разу, но несколько раз переписывались, она где-то в Прокопьевске жила. Тётя Люба, у них не было детей. У тёти Веры было четверо, мои двоюродные, мы с ними общаемся, они в Белгороде. И тётя Шура, которая потеряла фотографию, у неё во время войны родился сынок, но он заболел и умер.

Мы вспоминаем, как к нам в дом пришла тётя Нюша во время Отечественной войны. У неё было четверо детей. Как нам рассказывали сёстры, она была двоюродной сестрой нашего каретника. Нет, её муж, этой тёти Нюши, был двоюродным братом нашего каретника Ивана. Во время войны Отечественной она приехала к нам. Сын её был у белогвардейцев, в 1914 году, он, видно, приехал в Белгород, хотел попасть к матери, за ним гонялись, он спрятался за разрушенный храм, и там его убили. Мы его никто не видели, звали его Александром.

У Нюши были ещё Галя, Лёля, старшая была Нина, в общем, у неё было четверо детей. Они к нам во время войны как беженцы приехали в Белгород и жили в этом доме. Дом был в три окна. Была парадная ― несколько таких парадных я в Коломне видела. Это не усадьба была, а огород, фруктовые были только смородина, малина, деревьев крупных я не помню.

Этот дом сохранился?

Мы съездили на это место, но, конечно, его нет. Стали застраивать. Школа осталась. Поздно вечером ходили, смотрели. Там 9-этажный дом стоит на этом месте. Часть участка нашего пожарное депо оттяпало, теперь пожарное депо на половине участка. Никто не посмотрел, что живёт многодетная мать! Это уже я родилась. Я в школу-то пошла в Белгороде.

Стена рухнула на место, где играли дети…

Однажды в этом доме… Все детки тогда уже подросли, уже Люся родилась, тётя Вера разведена была с мужем ― он у неё в кавалерии служил, к казачеству какое-то, по-моему, отношение имел… Тётя Вера ушла по своим делам, она не работала ― было много детей, огородом жила, как-то перебивалась, алиментов не было никаких от папы. Иногда он заезжал, так после него через девять месяцев появлялись дети, это все были его дети! Никита посещал тётю Веру… Люся была среди них старшая, мама ей говорила: «Смотри за остальными детьми». Это были Люся, Лена, Татьяна… забыла… вспомню, скажу. И падает стена дома, кирпичная, старая, дом ведь старый был. Падает кирпичная стена там, где куча песка была, где играли дети. Люся говорит: «Не передать, как я бежала к ним!» А мама была суровая, не разбиралась, кто прав, кто виноват, кто на кого жаловался, она в кучку всех собирала, всем по попе надавала: разбирайтесь сами, не деритесь ― и всё. Был уже где-то октябрь, утром уже было холодно. Стена упала на эту песочницу. «Я когда бежала туда, ― Люся рассказывала мне, ― было только в мыслях: меня мать убьёт теперь! Там дети». Она думала, что всех накрыло. А они сидят. Как возились в песочнице, куличики делали, случайно буквально отошли чуть в сторону от кучи. Они сидят, смотрят: куча ― и стена на ней лежит. Мама их приходит с рынка, думает, что делать. Они своими силами ставили эту стену, все кирпичи таскали и всё такое прочее. Такой дом был, потом снесли.

Началась война, к нам пришла как беженка тётя Нюша. Род был общий, но она была пообразованнее наших, она устроилась в исполком в бухгалтерию. И сообразила очень хорошо. Я только помню, когда выходила в огород… (Хочу отметить, что питались очень скудно: когда ни спроси, мы всегда хотели есть; это уже была война.) Мы все в огородах возились. На улице нашей покрытия не было, был песок, по песку все ходили. Там можно было играть, машин было очень мало. Никто не знал, первая я всем сказала: «А что там тётя Нюша забор поставили?» Они выходят ― а там забор стоит. «Ты чего, Анна Ивановна, забор поставила?» ― «А это моя земля». Только здесь мы узнали: она потихонечку документы на полдома оформила в свою собственность. Когда мы жили, в ту половину была дверь, и одеяло отгораживало, мы туда уже не ходили, нас туда уже не пускали. Я-то захаживала к тёте Нюше. Я слышала, как тётя Вера кричит: «Я пойду в исполком, расскажу, что твой Сашка был белогвардейцем!» Конечно, она никуда не пошла, пошумела только.

Пленным кричали: «Предатели!»

Как встретили окончание войны, Победу, помните этот день? Вам было четыре годика, наверное? Воспоминание сохранились про этот день?

К этим мы уже не вернулись, мы только заезжали в ту комнату, которую дали в Апрелевке этому шорнику. Уже там мы не появлялись.

Победу встретили ещё в Белгороде?

Да. Я тоже девочкой бегала к железнодорожному вокзалу. Там сейчас памятник какому-то полководцу стоит. Ехали поезда, в них пленные из лагерей в полосатых одеждах, ехали наши освобождённые воины. Как кричали наши люди! «Предатели! Вы все сдавались!» То ли это какая-то организация была… Девочкой я, помню, говорила: «А что они все кричат?» Поезд пролетает, не останавливается. Расписания не было, никто не говорил, когда будут поезда, ходили на всякий случай: может, поезд остановится, может, мой приедет, какие знакомые… Это я слышала, таким образом наше население встречало освобождённых из концлагерей в полосатых одеждах. Вагоны были как свинарники, товарняки, внутри пустые, они стояли друг к дружке. Открывали, растягивали ворота ― и все выглядывали, друг за дружкой, смотрели: может, кто-то из Белгорода, мало ли кто перемещался во время войны.

Как вы на это смотрели как ребёнок?

С ужасом, я плакала даже. Мне их было жалко. Показывали в фильмах, что еду передают. А эти проезжают ― им никто ни корки хлеба не давал, ничего. Камнями кидали в них.

Этот момент победы и окончания войны вы помните, с какими чувствами люди встречали?

Это мы с нищими помещиками, как я говорила, в Апрелевке, это они в Брянскую область зачем-то приехали. Это я родилась в Навле, потом уже приехали в Белгород. Во время войны они куда-то ехали: дед шорник, жена его Нина Никоноровна, моя мама, и я, грудничок, была у неё на руках. И во время пути моя мама заболевает тифом. Мы останавливались в деревушке, видно, там она заразилась… Дед с бабкой оставляют меня у какой-то женщины в сельской местности, а дальше едут своим путём. Они убегали, очень им не нравилось, что у них всё отобрали, отобрали-то такое… помещиками они не были, у них был свой огородик, дети сами всё сажали. Четверо детей у них было, все мальчики.

Как ваша судьба складывалось, вас оставили на чужих руках?

Мама потом их догоняла, она к ним ехала, их искала, соединилась, а потом от них уехала, вернулась со мной в Белгород. Я помню, как мы ждали, что отец должен вернуться. Он дошёл до Польши.

Кукол совсем не было, кукла у меня была ― где-то на помойке нашли, руки-ноги связали верёвочками. Я куклу держу и, как только скрипнет в доме дверь, поворачиваюсь ― думаю, что отец сейчас войдёт и скажет: «Кто это с куклой сидит?» Речь даже выучила, которую ему сказать. Так он не пришёл в течение двух лет. Не знаю, говорить об этом или нет…

Я родилась в 1941 году, а в Апрелевке родилась девочка в 1942 году. Мой отец навещал в Апрелевке ― там у него родилась дочь. Т.е. у меня есть сводная сестра. С ней не поддерживаю отношения, езжу туда узнать, живы дядьки или нет. У них было четыре сына: мой отец, Михаил, старший был, Сергей, Иван, который пошёл добровольцем и без вести пропал, и Николай, которому во время войны было 14 лет (после войны он к нам приехал, потом служил в армии в Маньчжурии, почему-то восемь лет). У Сергея трое детей в Апрелевке. Сейчас у них уже внуки. Все сыновья умерли, это колено всё уже поумирало. Да, они после войны бродили-бродили и всё-таки вернулись в свою деревню Крёкшино. Потом переехали в Апрелевку, там уже доживали. К нам приезжали в Курск. Там ничего интересного.

Негр в коридоре

Чем отметились школьные годы? Как вам училось, как было настроение в то время?

Училась в самой обыкновенной школе. Помню, что были любимчики в школе, тогда после войны военные, в военной форме всё ходили. Учителя к ним, конечно, относились… и к детям.

Учителя бывшие военные?

Нет, обыкновенные учителя были наши. Кто из армии вернулись, они в форме ходили, к ним совсем другое было отношение. У нас в Белгороде жили четыре женщины, пятеро детей, а если ещё считать эту тётю Нюшу… Но те девочки были постарше, они уехали в Харьков, в университет поступили, были склонны к математике. Их потомки сейчас в Киеве колупаются. В Харьковский университет они поступили.

В Курске как вы жили?

В Курске отец был начальником планового отдела треста. Специального образования, диплома у него не было. Вот интересно, а то потом забуду: чтобы поступить, они шли как раскулаченные, им никуда не давали, они могли только в техникум. Но Иван учился в индустриальном институте. Как он туда попал, мы не знаем (это который погиб, он пошёл добровольцем). Отношение к ним и их детям было, что они раскулаченные: «О! Это ж кулаки!» А какие раскулаченные: когда был урожай, они не успевали собирать, они местных алкашей нанимали, самогон им наливали, они им убирали всё это ― они же потом и раскулачивали. Отобрали хомуты, дратву, шила специальные: куда завернуть, выдернуть, с штучками, страшно было смотреть, ножи, не ножи, непонятно что… Ну отобрали всё! Дали комнату, там был стол, кровать. Дядя Коля туда приходил, он ещё не был женатым. Потом он женился. Из жизни ушёл, он уже был мужем любовницы моего отца, у которого… в общем, там было четверо. Две сестры были женаты на трёх братьях. Такая судьба. Отец не вернулся, пришёл только через два года к нам. Потому что он приехал не к своей законной жене, а остановился в Подмосковье, у своих родителей, там, наверное, была эта женщина, у неё уже ребёнок был. Он не сдал оружие после демобилизации ― два года дали за это, отсидел два года за это. Мы с мамой ездили к нему. В таком же вагоне ездили, в которых заключённых возили. Сидели на лавочках. Мы приехали, он с работы пришёл. Высокий был, у него был рост 1,8 метра, был худой, высокий, волосы были белые, светлые, выгоревшие на солнце. Они с каких-то работ шли. Мы один раз съездили.

Куда ездили, не помните?

Нет. Прежде чем поезд приехал в эту деревушку, мы прошли некоторое время пешком, надо было где-то переночевать. Мы обратились к одной женщине, объяснили, что у нас в заключении отец сидит. «Оставайтесь, ночуйте». Она нам корыто поставила с дороги, мы искупались, легли спать. Я как сейчас помню: вышла в коридор и обомлела от страха ― в коридоре стоит негр! А это была такая большая кукла-негр. Я, помню, зашла, вся дрожу, говорю маме, что там негр сидит… Ну ладно, легли мы спать. Утром встали, хозяйка нам чай любезно поставила, мы перекусили. Оделись, выходим, пришли туда. Пока сели, открываем чемодан (что-то надо было положить) ― та, у которой мы остановились, у нас вещи ополовинила. Мы посмотрели: ну что, назад возвращаться? Да бог с ней, не будем, нам сейчас повидаться надо, нам час дадут, и назад уезжать надо. Вот так доброе дело сделали…

По радио выступала ― как самая грамотная!

В Курске вы окончили полную школу?

Я закончила 10 классов.

Помните момент, когда пришлось выбирать, чем дальше заниматься? Кто определял, вы или мама? Папа к тому времени жив был?

Он был жив, он умер, когда я уже поступила в МИСИ. Тогда вышло постановление (я уже говорила, что было платное обучение и ещё один эксперимент), только мы кончили ― отменили медали.

Это 1958 год?

Да.

А вы шли на медаль?

Да. Был Дом крестьянина ― не коммуналка, но что-то похожее. Надо мной подружка жила, Алиса, она получила медаль, поступила в мединститут в наш в Курске. Сейчас они в Киеве поумирали, муж профессор был, сын живёт там с семьёй, боюсь даже позвонить, всё прослушивается, придут к нему: «Москали тебе звонили», ― и расстреляют…

Вам не дали медаль? Отменили систему?

Да. Мне надо было Конституцию пересдать, чтобы серебряную получить. В общем, нам ничего не дали.

Поступали на общих основаниях?

Нет. Родители не подсказали. Ирка Ходолей поступала в стоматологический, тоже не поступила. В общем, никто не поступил. У неё отец преподавал теплотехнику в строительном техникуме. Там был подготовительный курс. Не знаю, что мы туда попёрлись, куда-то ещё даже и не сообразили… Появилось постановление, что производственники, отработав два года после школы, идут вне конкурса. Мы после этих фиаско, когда никуда не поступили, решили поступить на подготовительные курсы, два года ходили. Работать надо где-то, чтобы был стаж. Нам в школе сказали: «Идите в горком комсомола». Мы туда пришли, и нам дали направление на обувную фабрику. Так что мы были рабочими! Когда мой начальник цеха узнал, что я поступила в Москве: «Ой, как хорошо, будет у нас свой специалист!» Я: «Почему думаешь, что будет наш специалист? Я поступила в инженерно-строительный». – «Как!? Ты уже все операции прошла! Уже всё знаешь!» Меня избрали как самую образованную, с 10 классами. А представляете, какие рабочие были, с каким образованием!

Вы за два года освоили всю технологическую цепочку?

Конвейер. Сначала модельный цех, такая большая обувь, а потом детскую обувь. Я была на сушке: прокручу, потом всё поставлю, с конвейера всё соберу, пойду к кому-нибудь помогу.

Сколько работали часов в день?

Восемь.

Это тяжело было?

Я как-то этого не чувствовала. Работали кроме меня ещё не поступившие. Так мы вляпались в лишние три года. После школы летний период наступает, вступительные экзамены, мы едем, не сговариваясь, с девчонками, с которыми были в одном классе, со мной были четверо, едем поступать в строительный. Не сообразили, что можно было бы в пищевой, торговый, ещё куда-нибудь… Родители просто не занимались: куда хотите, туда и поступайте. Мы курсы в градостроительном техникуме прошли.

На обувной фабрике я, как самая грамотная, даже по радио выступала!

«Такие были наивные!..»

Бегала за водой ― у нас же все условия были на улице в Курске, назывался Дом колхозника. Начальник планового отдела в таких условиях жил, бухгалтер, дочка которой, моя подружка, надо мной жила, в таких условиях. Чтобы у кого-то были квартиры!.. Это я потом узнала, что есть дом кагэбэшников, там все кагэбэшники жили.

Про Дом крестьянина расскажите.

Рассказывать надо очень много! Воды не было, под окном колонка была. Туалет на улице. Мылись в корыте. Однажды мама мылась в корыте, без стука дверь открыл сосед: «Надь!..» ― ей говорит, а она в корыте стоит обнажённая, на крючок не закрыла!

Это коммуналка считалась?

В одной ячейке были две квартиры. Были газовые плиты, умывальники. В баню ходили. Коммуналка. Ванны не было, туалета не было. Общая кухня.

Вы с кем жили в этой комнате?

Отец, мама. Потом приехала его мама ― отца моего родители приехали, которых раскулачивали (шорник и которая у помещиков прислугой ходила).

Они потом с вами жили?

Да. Дед умер, когда я училась в 9 классе, школу я ещё не окончила. Отец умер, когда я поступала в МИСИ. Не знаю, зачем я выписалась… У нас студгородок был, мы там вступительный экзамен сдавали. Когда надо было уезжать, мы спросили, прошли или нет. Приёмная комиссия: «У вас одни “пятёрки”, вы уже зачислены». Поехали за вещами, я взяла и выписалась (девчонки все трое не выписывались) из общежития, где мы сдавали экзамены. И я попала за город, в Ашукинскую (станция по Ярославской ж/д дороге) год ездила – вот мука была! Кошмар…

Когда вы стали студенткой, вам не восстановили общежитие?

Нет. Уже приехали те, кто там жили.

Как вас Москва встретила?

Интересно! Мы прямо с вокзала с чемоданами поехали в институт подавать заявление. Стоим на Разгуляе. Магазинчик молочный, булочная рядом, за углом какая-то улочка, сейчас там муниципалитет… Стоим, поставили чемоданы, улочка метров пять. Смотрим, какой адрес, достали свои бумажки: где же этот дом? Проходит женщина, мы говорим: «Вы не подскажете, где такой-то дом?» – «А что вам там надо?» – «Строительный институт». Она рукой так картинно показывает: «А вот он на вас смотрит!» Мы стоим прямо перед ним! Такие мы серые приехали с периферии. Потом сдали документы, решили перекусить. Нам родители давали такие помидоры в Курске, со своих огородов, мы на подоконнике разложили. Идёт сотрудница института: «Ой, девочки, вы где такие помидоры взяли!?» А мы в один голос четверо: «В Курске!» Такие были наивные!..

Это вы сейчас смотрите на себя как на наивных?

Просто такие были. Столицу мы и не видели. Нам сказали досдать свои анализы, наши не годятся. Мы вышли ― у нас ни бутылочек, ничего нет. Как нам анализы сдать? Ирка Ходолей (она сейчас умерла, отец которой преподавал в техникуме, она в Риге проработала, двое сыновей у неё) говорит: «Вы на меня не обижайтесь, у меня с почками и со всем в порядке, но анализы могут быть ваши плохими!» А мы трое сходили в туалет, как сдали экзамены. Что ж делать? Надо прогуляться, водички попить. В общем, вот такие мы пришли… Приехали без родителей, нас никто не привозил, сами кувыркались…

Экзамены. По Маяковскому я писала четыре раза сочинение: первое ― в школе, второе ― на подготовительных курсах, одних и вторых, два года, и на вступительном экзамене. Всё наизусть, все его стихи!

Мы сдавали математику, физику, сочинение. Не знаю, почему на наш факультет рисунок не сдавали. Так бы я туда не пошла бы, я же не рисующая. А там пришлось, да.

Как вы поступали?

В приёмную комиссию сдали документы. Когда повесили списки зачисленных, мы уже приехали с вещами, ещё в общежитие не дали нам направление: «Посмотрите в списке, где вы, чтобы нам определиться». В приёмной комиссии был комсорг всего факультета Давидянц, домой в летний период не уезжал и всегда помогал девчонкам в приёмной комиссии. Я поступала на ПГС ― промышленное и гражданское строительство. Отец был в плановом отделе треста. Ну куда я могла пойти? В строительный, наверное! Теплоснабжение ― Ирка поступала. Одна девочка, Генриетта, была на устной математике, потом письменной, она два «шара» сразу получила и уехала. Любаша поступала на градостроительство. Я не знала, что такое градостроительство. Теплоснабжение ― понятно, канализация ― понятно.

В институте. Прихожу, смотрим списки. Ирка есть. У меня фамилия на букву «П», я в конце списка. Впереди списка Любаша на градостроительный факультет есть в списках. Все списки и факультеты я пролистала вместе с девчонками, у меня уже истерика начинается: мне же сказали, что я тоже поступила, а меня же нигде нет! Пришли в деканат: «Что ревёте? Какие были вступительные отметки? Как вы могли не поступить с такими вступительными отметками?» Пошли опять к этому списку, который на стенке висит. «А это что? Чья фамилия?» ― «Моя… А почему я на градостроительном, я же на ПГС поступала?» ― «Будут отчислять ― всегда отчисляют, ― переведётесь, семестр первый пройдёт, и переведётесь». Так я осталась на градостроительном.

Так его и закончили?

Да. Была Людка Федулова, мы ей говорили: «Зачем тебе механический!» Она: «Нет, я переведусь!» Так в первый семестр и перешла к механикам. Такая девчонка! Она нам пробки вставляла, что-то ремонтировала, когда в Ашукинской жили. «Люб, что-то не горит». ― «Щас!» Что-то раскрутит, проводки соединит ― всё! Лекцию читает профессор Андрей Евгеньевич Страментов, всемирно известный, много за границей жил, преподавал у нас городское строительство ― главный профильный предмет. Мы его послушали. Люба так и осталась, ей всё равно, что этот, что этот. Писала заявление на градостроительный. Сети что ли будут строить? Такое отношение. Мы совершенно ничего не знали. А я хотела переводиться, а потом отчислили кого-то ― нет, я не пойду.

Впечатлились лекцией профессора?

Качеством, как он читал. Он показывал слайды, где он был, как начинается проектирование, принципы города. Что такое город, я только там поняла. Все курсовые проекты были, мы сделали схему города. В проектировании было две стадии. Стадия ПДП ― проект детальной планировки ― основные моменты решались: какое тяготение, какая промышленность в городе, где жилой сектор. Это всё разграничение, все расчёты ― это мы делали. Потом уже по курсовым проектам делали часть города ― микрорайон со всеми его расчётами, всеми сетями. Потом объём был: помню, детский сад, он самый простой. Во дворе МИСИ стоял Институт типовых проектов. Сейчас бы такой институт поставили, я бы половину содрала, перерисовала там. Приходили, смотрели и сдавали. Никто нам не подсказал, что можно списать. До нас не доходило!

На распределение все женатые пришли

Зачем-то у нас была высшая математика, физика, немецкий, химия. Было столько нам ненужного, непонятно, зачем это.

Вам это в жизни никак не пригодилось?

Нет.

Даже с точки зрения кругозора было лишнее?

Это было лишнее. Как нас распределили. Моя подружка институтская тоже в Коломну была распределена, но не поехала, в Моспроекте осталась потихонечку, потому что у нас мест не было на выезд, нам открытым текстом в деканате объявили: кто как может, делайте себе прописки ― нам некуда вас распределять, всё в Москве. Мы же приезжие, у нас нет прописки. Подружка моя в Хотьково, она в Моспроекте осталась.

У кого московская и подмосковная прописки, остались?

Мальчики все женатые, все со штампами пришли! Все-все-все!

Какое соотношение было мальчиков и девочек?

Девочек было больше. У нас была специализация «Проектная планировка и застройка городов» ― моя специализация. Вторая ― «Мосты и тоннели», там было больше мальчиков. Рисующие или те, кто хотел дальше поступать учиться, ― на планировке и застройке городов. Такая была специализация. Мосты и тоннели был первый факультет, последний был выпуск. Планировка и застройка городов ещё года два продержалась. Дочка ещё училась на этом факультете, поступила по моим стопам.

Как вы сейчас оцениваете, хорошего уровня было образование в МИСИ, довольны ли вы?

Нас не знакомили… как сейчас СНиПы, а тогда был только ПИН, я об этом узнала, когда приехала на работу (планировка сельских населённых мест). Только появилась какая-то литература ― я ноги в руки и бежала в магазин и приобретала всё, у меня своя хорошая техническая библиотека. Сколько я могла, приобретала.

Институтской библиотеки было недостаточно?

В институте была библиотека, но по градостроительству там было очень мало. Там было: железобетон, механика, механика грунтов, геодезия, геология ― мы это всё проходили на нашем факультете. С геодезией всё время мы работали, это съёмки. Последние восемь лет я работала здесь главным инженером, в институте, это частная контора, я уже 15 лет не работаю, больше… Там молодые специалисты приезжали, я им говорила: «Девочки, обязательно посмотрите геологию, исходные данные». Смотрю ― не смотрят. «Ну почему вы не смотрите ничего? Это нужно всё!» ― «Да что мне нужно? Мне по Генплану это надо, это, это, это…» Я говорю: «Сейчас посмотришь, как будет нужно, когда смежники будут делать канализацию. Посмотришь, что ты отметку так дала, что у тебя дом не канализуется. А у тебя уже все подразделения сделали свои разделы. Им что ― бесплатно переделывать? Да тебя загрызут!» ― «Да ладно!» Никак. Они как сейчас учатся? Они не скрывают, говорят, что в зачётке 500 рублей оставляла и клала преподавателю на стол.

Как вы распределились к Коломну?

Мест на выезд почти не было. В Коломне тогда, в 1965 году, было Ремстройуправление, Кузьмин туда пошёл, какой-то ещё мальчишка с нашего курса. Кстати, тогда в стране было разделение на школьников и производственников, так и появился поток производственников и школьников: кто школу закончил, сразу поступил (это школьники), а мы ― не поступившие никуда после школы ― должны были где-то работать до следующего лета (производственники). Вот я ещё два года работала на обувной фабрике. Меня начальник цеха журил: мол, ты бы институт или техникум закончила и вернулась бы назад на фабрику работать. Был у нас в Курске ещё техникум, после которого девчонки-дизайнеры рисовали модели обуви.

Так вот. Мест на выезд почти не было. Мальчики все пришли на распределение женатыми, все со штампами (фиктивно, не фиктивно ― все мы знали). И мы, иногородние. Был у нас преподаватель ― профессор Лунц, он вёл у нас ещё и дипломное проектирование. Как-то он к нам с моей подружкой расположился, может, потому что добросовестные были: компьютеров не было, всё руками, были огромнейшие подрамники, мы их отмывали, на них рисовали ― всё это было вручную. Он давал нам рекомендацию в аспирантуру, нам с Веркой.

Не захотели?

Обстоятельства… Я сейчас встречаюсь с девочкой, которая такого же возраста, она из Алма-Аты, она туда вернулась после распределения. Она пыталась поступать ― это было бесполезно. Полный вестибюль был чёрных (кавказцев), они целыми кланами присутствовали, в деканат заходили ― пришли сдавать экзамен в аспирантуру ― за руку со всем деканатом здоровались, им все знакомые. А меня только так посмотрели, послушали… Я могла бы сразу поступать, открепилась бы от Коломны и стала поступать. Но некуда мне ехать. Мне с Борисовым, бурятом, говорили: «Поезжайте в Якутск». Он мальчик такой хороший, перспективный, учился хорошо. А мне зачем в Бурятию, Якутск? Нет, не поеду, постою за дверью. Опять выковыривают какое-то место ― нет, не поеду. «Давайте вас в Курск, к маме». ― «Нет! Ни за что!»

Почему?

Я там просто была не нужна, там свои уже дела были.

Диплом ― вантовый мост в Воскресенске

У нас в Москве институт Мосинжпроект, на Калужской, куда я была распределена. У нас был преподаватель по зелёному строительству, у него был друг ― главный архитектор этого Мосинжпроекта, он к нему обратился: «Есть вакансии какие-нибудь? Хотя бы двух девчонок пристрой, чтобы они были распределены, а здесь мы посмотрим, в какую мастерскую будет нужно». Мы тогда ещё не знали, что Коломна. И они нам сделали распределение: Мосинжпроект, город Коломна (это Заков уже созвонился, где нужны такие специалисты), сектор Жуковского филиала. Это не сама проектная мастерская, а сектор. Вот мы нахлебались! Какие у нас были объекты!.. Придёшь с работы и плачешь в подушку: «Уеду, уеду! Буду поступать…»

Это уже в Коломне вы плакали?

Уже в Коломне. Дали мне объект.

Расскажите, как вы приехали.

Как мы ехали… Подъёмные деньги не дали, потому что это область. Карман у меня пустой. (Какие подъёмные ― электрички ходят! Если поезд шёл бы в какой-то город, то да, а это нет.) Вмешалась Лидия Петровна, конструктор, она меня защитила: девчонка приехала ― ни денег нет, ничего, одно койко-место ― и то было занято. Там женщина была, мать-одиночка, она родила девочку и уехала на время, маме ребёнка отвозить. Это койко-место было свободно, я на него (она добровольно не выписывалась).

В каком месте Коломны? Это какой год?

Трамвайное депо. Это 1965 год.

Расскажите про первую встречу с Коломной. Вы сели на электричку?

Да. Я выписалась из общежития в Москве, жизнь меня не научила… Я даже не могла подумать, что могу вернуться обратно. Мне вернуться-то некуда, я оттуда ушла уже, ключи сдала. Чемодан с книгами, кое-чего перекусить ― и сажусь в электричку на Казанском вокзале. Еду-еду, еду-еду. Проезжаю Воскресенск. А Воскресенск для меня тоже памятный город: у меня был диплом по Воскресенску. Мы с подружкой ездили, материалы собирали. У неё была реконструкция парка Лажечникова с бобслеем: надо было, чтобы обязательно планировочная была тема и что-то по объёму. Я себе выбрала такой объём, что потом только сидела и думала, что я не пройду защиту. У меня был парк в пойме Москвы-реки, где Новлянский микрорайон построен, тогда его не было. Я спроектировала конструкцию моста, за основу взяла мост в Кёльне, у нас вантовых мостов не было тогда, мостостроительство тогда было вообще недоразвито, литературы нет никакой. По железобетону у меня консультант и по металлическим конструкциям. У меня было два диплома. Этот мост… я прокляла всё на свете! Там нельзя было рассчитать эту ванту, пока не рассчитаешь вот эту! Эти бычки не сделаешь, пока эти два бычка не сделаешь! Я металась. Мне говорили: вот вы выбрали тему! А мне что делать? Время, скоро защита!

Это ваша была идея кёльнский мост посадить в Воскресенск?

Другого не было. Я увидела картинку просто: проезжая часть и железки висят, ванты, эти бычки. Я думала, что это так просто.

Это прекрасно! Что получилось в итоге?

Что получилось. Подписывала я проект. Архитектор-консультант, железобетонщик Казаков, такой строгий был. Он: «Как так! Вот этот расчёт на следующее занятие и вот этот расчёт». А расчётов тоже нет. Пролистала толстую книгу по железобетону ― нет мостов. Где содрать? Я как груз висела на педагогах. Они тоже со мной вместе: «Ну выбрали! Ладно, интересная работа, давайте доделаем это. А ещё это, это…» Преподаватель по металлоконструкции был такой скромный, он не мог против Казакова, тот: «Лучше ванты твои не посчитаем, а посчитаем вот это». Так мы промучились.

Защитились?

До защиты надо было ещё что-то принести. Надо подписывать к защите планировочный лист. Сама планировка арки уже сделана, она занимала шесть планшетов. Планшеты метр на метр. Вот так всё сворачивалось. Отмыли, сидели ночью, всё точечками озеленение показывали, кафешку поставила, ещё что-то в пойме для отдыха, что не сделали. Построили только мост, который упал потом. Говорю: «Наверное, по моим расчётам!»

Это уже не ваш мост был?

Я пошутила, что по моим расчётам студенческим. Был мост, он был очень нагружен: сельхозработы в Новлянске, туда шли военные, солдат туда гонялиы. На любом мосту надо менять шаг, в ногу идти нельзя. В общем, мост упал Новлянский, его восстанавливали. Хотела съездить, до сих пор не съездила.

На защите. Это первая защита. Как я могла попасть бы в Воскресенск. Приехал архитектор Андреичев, архитектор химкомбината. Он поучаствовал в нашей защите и во всеуслышание на нашей защите говорит: «На нашем факультете такого ещё не было». Он приглашает нас с подружками на работу в Воскресенск. Перед тем, как сюда приехать, съездили в Жуковский филиал, чтоб нам в сектор не попасть. Наш проект увезли на защите, там фотографировали. Потом мы в Воскресенск съездили, там маленький отдел, посмотрели, какие проекты делать ― там не градостроительное совершенно, а реконструкция завода, совсем не наше. Мы приехали в Жуковский филиал. Там был суровый такой начальник, Орлов: «Куда распределили, туда и езжайте». Он даже с нами разговаривать не захотел. Жена этого Орлова, мы потом уже узнали, Ирина Архипова ― певица знаменитая, архитектор по образованию, она с ним там работала. Говорят, ох, он её гонял! Она не собиралась быть архитектором.

Коломна встретила лужей

Давайте дальше. Воскресенск вы проехали…

Я спрашиваю у соседей по купе в электричке: «Когда же Коломна?» ― «Ещё сидите». Приезжаю: «Где выходить?» Кто говорит: «Выходите в Голутвине». А мне в Коломну распределение написано! Я не могла понять, что это станция. Кто говорит: «Не слушай девочка, выходи в Коломне и там дойдёшь». Трамвайного кольца не было ещё (соединяющего станцию Коломна с городом ― ред.). Потом кто-то умный сказал, что сейчас будет Голутвин: «Выходи, там сядешь на трамвай». Я сижу и думаю: наверное, средний город, раз трамвай ходит, транспорт есть, не только пешком ходить, наверное, ничего. Вот так встретила меня Коломна.

Вы вышли всё-таки в Голутвине?

Да. И хорошо! А то пёхом бы шла до проспекта Кирова, который, кого ни спрошу, никто не знает, где. Дай, думаю, зайду на почту, спрошу, там, наверное, знают. Кто-то мне, наверное, подсказал: «Езжайте до площади Советской, там выйдете». Когда пришла на место, подумала: зачем мне надо было выходить-то, когда организация ― вот она. Трамвайное депо, во дворы вошёл, дом, где моё койко-место, рядом стоит.

Что это за дом был?

Это был жилой дом, встроенное подвальное помещение ― это контора, этот сектор, на Кирова, 14.

Сейчас стоит этот дом?

Да. Встретила меня Коломна, к которой мы потом вернёмся, потому что с проектом будет связано, огромной лужей перед станцией, потому что дождь прошёл недавно (там всё время лужи стояли). Я с этим чемоданом. В горку подняться. Трансагентства не было, которое снесли сейчас, новое построили. Были одни частные дома. Окский проспект застроен пятиэтажными кирпичными домами, и тут больше ничего. Там были, спиной к станции если встать, по левую руку был микрорайон 31 ― всё частное, домишки ― глядеть не на что. Я смотрю: «Где город-то?» По эту сторону тоже частные дома. Стоял только двухэтажный продовольственный магазин. За этим склады непонятно какие. Вот я иду, и кто-то подсказал, что до Кирова на трамвае надо ехать. Наконец-то я нашла свою организацию. Захожу: так и так, я по направлению. Вызывают архитектора: молодой специалист приехал. «Ой, а у нас комната занята, не освобождают». – «Ничего, она пока в отъезде, пока туда поселим». Что это из себя представляло? Это были какие-то две комнаты: секретарь и кабинет начальника. Что у них там было с канализацией? Везде летала мошка и запах был, в полуподвале. Но потом мы переехали в одно здание, потом в другое, теперь на Дзержинке (ул. Дзержинского ― ред.) наше здание двухэтажное. Трёхкомнатная квартира в доме рядом была выделена под общежитие. Там жило две семьи и два молодых специалиста: я приехала и девочка, месяцем раньше, конструктор. Из неё мы уже получали квартиру. Меня отвели в это общежитие, я написала заявление: прошу принять меня на должность архитектора (хотя я инженер по образованию) ― и на следующий день уже на работу.