Лера Бабицкая: Сувениры памяти

В конце августа 2022 г. в Арткоммуналке прошла резиденция писательницы из Москвы Леры Бабицкой.
Лера работает в жанрах автофикшна, теоретического фикшна, документальной прозы.
В Коломне Лера воплощала проект, связанный с сувенирами, вылившийся в написание текста «Сувенирный манифест».

 

– Лера, как вам пришла мысль о таком проекте?

– Это проект посвящён памяти, потому что мне кажется, что сувениры – это артефакты, которые могут перенести в события, которые мы переживали, вернуть нас в поездки, из которых мы привезли эти вещицы. И для меня в принципе очень важна тема памяти в творчестве, потому что у меня есть подозрение на дефицит автобиографической памяти. Это означает, что я плохо помню события, которые происходили со мной в прошлом, мне сложно сопоставлять себя со своим опытом в прошлом. Когда я смотрю на какие-то фотографии, мне может казаться странным, что это я, что со мной это было. Поэтому для меня важно документирование событий.

– Это бывает с любым воспоминанием? Или с каким-то особенным, невероятным, например?

– Мне кажется, у меня так вообще со всеми воспоминаниями, особенно о событиях, которые происходили давно. В принципе, я могу сопоставить себя с тем человеком, который был 3-5 лет назад. Но какие-то, условно, школьные воспоминания мне сложно воспроизвести в памяти и в голове.

– Может, это связано просто с взрослением, с тем, что человек неизменно изменяется с возрастом? Вы ведь уже не тот человек, каким были в пятом классе или даже в 10-м.

– Возможно. Но я не могу точно утверждать, потому что в России эту особенность не диагностируют, это недавние исследования. Её диагностируют только в Канадском центре исследования памяти.

– То есть вообще в одной точке в мире?

– Да. Кажется, ещё в Англии чем-то таким занимаются. В Канадском центре я даже проходила тестирование.

– Такая особенность у людей была и раньше, просто её не выявляли или это веяние последнего времени?

– Я думаю, что раньше тоже было, просто только недавно начали проговаривать это, появилась аппаратура, позволяющая исследовать мозг.

 

Сувенирные практики

– Для вас такая «потеря памяти» связана вообще с любыми событиями?

– Со всеми. Поэтому мне так важно собирать какие-то вещественные, материальные артефакты, которые, возможно, чуть больше заякорят процесс воспоминания.

– Но сувениры ассоциируются всё-таки с путешествиями.

– Да, с поездками. Когда я размышляла над проектом, я подумала, что никогда не была в Коломне и было бы интересно узнать о том, что обычно привозят оттуда. Я слышала о коломенской пастиле, но, например, о медовухе и калаче узнала только перед самой поездкой. И я подумала, что было бы интересно заняться исследованием и классификацией сувениров, сувенирных практик. Сначала я хотела попробовать сформулировать новую концепцию: сувениры-практики, когда люди привозят из поездки какой-то рецепт…

– То есть сами создают сувенир…

– Да, привозят не собственно сувениры, а практики – своим друзьям и родственникам (и потом можно собраться всем и, условно, приготовить эту самую пастилу). Но потом я расширила эту идею, решила пообщаться с людьми, узнать, что сувениры значат для них, какую функцию выполняют, какие сувениры чаще привозят... И на основе ответов и литературы, которую я читаю, вывести типизацию сувениров и постараться ответить на вопрос, какими должны быть сувениры.

– То есть такое социологическое исследование или всё-таки социокультурное, художественное?

– Я имею в виду инструмент исследования, но форма, конечно, будет художественная. Я поговорила с людьми о сувенирах, их историях и свела всё в форму поэтического эссе, визуальной поэзии (когда форма текста связана с его содержанием и большое значение имеет графика текста). Первая часть проекта – фрагменты историй, которые я услышала, а вторая часть – теоретическая, исследование, переложенное на художественную форму.

 

Щи как сувенир

– А вы сами что привозите, что вас якорит к событиям, поездкам?

– Я ничего не коллекционирую и каждый раз хочу придумать, что бы такое коллекционировать (например, мой папа собирает игральные карты с разными городами). Но пока я ни на чём не остановилась и покупаю то, что западает в душу. Например, в Коломне в музее пастилы, мне было очень интересно послушать про язык цветов и фруктов, и я купила маме пастилу с апельсином из серии «Язык фруктов», а внутри оказалась «расшифровка»: ты – моя жизнь. И я подумала: ого, да, это здорово! А ещё здесь я попробовала в ресторане щи, и они были такие, как у моей прабабушки. Я очень давно не ела таких щей. Я очень люблю щи, но обычно их готовят по-другому. Я не знаю, в чём секрет. И попросила рецепт у шеф-повара.

– Дал, не пожадничал?

– Дал, и я увезу с собой этот рецепт как сувенир. Вообще я часто привожу еду: из Италии, например, из Грузии – вина.

– Но собственно еда – это не то, что останется навсегда. И когда вы через пять лет захотите вспомнить о поездке – что заякорит вас?

– Ну да… Мне кажется, еда – это не совсем о памяти, а, скорее, о том, чтобы продлить отпуск, поездку, ещё немного побыть ТАМ с помощью этой еды. Сувениры должны вызывать какую-то эмоцию, связанную с тем местом, и за счёт эмоции легче якориться.

 

Видеть поэзию в быту

– Тема памяти возникает не у первого нашего резидента в этом году. Это веяние времени или особенность людей и так случайно совпало?

– Отчасти, мне кажется, это тема, к которой сейчас всё больше возвращаются, возможно, в связи с политическими событиями, возможно, влияют уже вышедшие тексты и произведения искусства, связанные с этой темой, например, «Памяти памяти» Марии Степановой (эссе, посвящённое восстановлению и исследованию её еврейско-русских семейных корней, каталогизации и осмыслению фамильного прошлого – ред.). Может быть, люди просто начинают обращаться к истории, чтобы найти в ней ответы на сегодняшние вопросы.

– На первой встрече с коломенцами вы приводили пример классификации сувениров. Чем именно она вас привлекла?

– Это классификация Поттса. Вообще хороших книг по сувенирам мало, и эта книга есть только на английском языке. Из того, что подвластно моему взору, это было самое интересное. Автор разделил все сувениры на пять категорий: первая – кусок камня, всё, что мы можем привезти из окружающего мира (камень, ветка, лечебная грязь и т.п.); вторая – традиционные местные продукты (турецкий ковёр, коломенская пастила и т.п.); третья – визуальные изображения (открытки, календари и т.п.); четвертая – маркеры (кружки, футболки, на которых обозначены города и страны, где они куплены); пятая – символическая стенография (уменьшенные фигурки Эйфелевой башни, брелки с Биг-Бэном и т.п.). Поттс говорит о том, что последние три типа появились с развитием производств и укреплением капитализма, а традиционно были две первых. С развитием производства легче стало производить сувениры, и это я тоже хотела затронуть в своём тексте: было бы здорово обращаться к локальным художникам, авторам, которые могли бы предоставить новые типы сувениров, чтобы гости покупали что-то аутентичное, поддерживая экономику местности, в которую приезжали.

– По этой классификации у вас к какой категории душа лежит?

– Наверное, объекты окружающего мира. Мне нравится посыл книги вьетнамо-американского писателя Оушена Вуонга о том, что красота – вокруг нас, в хаотичности жизни. Он описывает историю своей семьи, бежавшей в США от войны во Вьетнаме. Чужая и потерянная в другой стране, его мать не лишается восхищения: розы в саду и белые платья кажутся ей прекрасными. «Я всегда говорил себе, что мы появились из войны. Мама, как же я ошибался! Мы появились из красоты», – пишет Вуонг. Мне кажется, это очень важно – видеть поэзию в быту.

Обучалась в Школе литературных практик, «Глаголе», Creative Writing School, лаборатории «Будущее» на базе Центра Вознесенского.
Тексты публиковались в сборнике «Срок годности» (издательство «Есть смысл»), журналах «Незнание», «Такие дела», «Пашня», «Где-то».

 

Оппозиционная сказка

– Расскажите историю, как вы стали творцом.

– Я начала писать лет с 10-11. Мой папа пишет, я очень любила в детстве читать и подумала, что было бы здорово тоже что-то написать. И я в тетрадках писала детские детективы. И как-то так всё пошло потихонечку. У меня была очень хорошая учительница русского языка и литературы в средней школе. Она предложила поучаствовать в конкурсе, посвящённом дню выборов, – и я написала сказку, довольно оппозиционную, критическую, осмысляющую действительность.

– Это сколько вам было?

– 11 лет. И после этого я подумала, что, наверное, я буду писательницей.

– Сказка имела успех?

– Я ничего не выиграла! Но, наверное, мне запомнилось восхищение в глазах учительницы и моих родителей, и для меня это было чем-то новым – что я могу влиять на людей своим творчеством. Да мне просто всегда нравилось писать! Многие мои коллеги говорят, что тоже чувствуют, как будто ты просто медиум и идеи приходят тебе откуда-то свыше, когда ты пишешь. Мне кажется, у меня тоже есть такое, когда я вхожу в состояние потока и кажется, будто даже это не я пишу, а за меня кто-то пишет.

– То есть мук творчества у вас нет? или есть?

– Вообще есть. Наверное, только с приездом в Коломну я вышла из творческого кризиса (как я не люблю это слово!). Два месяца назад мне диагностировали депрессию, и всё это время мне было довольно сложно писать, потому что мозг по-другому работает. Я чувствовала, что я разучилась писать…

– А по вам и не скажешь, что депрессия – вы таким позитивным вполне человеком выглядите!

– Может, потому что мне уже легче последние две недели. Мой самый главный страх – что я разучусь писать…

 

Счастливое состояние работы

– Для вас главное писать для себя или быть читаемой?

– Я думаю, писать для себя. Но было бы грустно, если бы это вообще никто не читал. Но процесс мне важнее всё-таки: процесс потока ни с чем не сравнится! Это одно из самых счастливых состояний для меня – вообще процесс работы, когда ты чем-то увлечён, во что-то сильно погружён.

– Любому творцу надо что-то кушать. Вам творчество приносит заработок?

– Я пишу статьи, зарабатываю этим, подрабатываю на проектах, связанных с текстами.

– То есть разделяете всё-таки работу и творчество.

– Да. В России, да и вообще в мире, мне кажется, сложно быть профессиональной писательницей. Я не знаю в своём писательском окружении людей, которые зарабатывали бы на том, что они пишут книжки, даже если у них большие тиражи – по 12 тыс. экземпляров (это считается большой тираж), 40 тыс.: Женя Некрасова, например, которая тоже была резидентом Арткоммуналки, Оксана Васякина... Они зарабатывают тем, что занимаются преподавательской деятельностью.

– А вот же история: жила-была женщина, придумала Гарри Поттера и теперь, я думаю, ей вполне хватает её тиражей на жизнь))

– Мне кажется, для этого надо жить в англоязычной среде.

– А может, это просто другая литература?

– Да, и это тоже. Она всё-таки пишет жанровую литературу, а мне интересней что-то на стыке, гибридные жанры типа автофикшна.

– Не то, что популярно у широкой читающей публики.

– Да мне интересны какие-то перформативные практики в текстах, экспериментальная проза…

– А то, что это не популярно у широкой аудитории, вас задевает или наоборот как-то поднимает над собой?

– Мне кажется, что мне просто нравится этим заниматься, писать такие тексты, какие я пишу, и мне бы не хотелось уходить в жанровую литературу. Мне нравится экспериментировать. Но эксперименты могут и не найти отклика у массового читателя, и это нормально.

 

Градус социальности

– Что для вас искусство?

– У меня есть размышления по поводу творчества, я хорошо понимаю, что для меня творчество значит… Это создание чего-то нового, поиск и, возможно, нахождение каких-то решений, которые до тебя не находили. Это возможно в разных сферах. Мне кажется, что творческим может быть и айтишник, если он придумывает что-то новое, изобретает новые решения. Наверное, искусство – это область культуры, в которой применимо творчество. И великое искусство – это искусство творческих людей.

– Искусство должно быть социальным?

– Мне кажется, оно не особо что-то должно, и люди, которые занимаются искусством, не особо кому-то что-то должны… Для меня это важно, но я не требую этого от других людей. Каждый определяет градус социальности по-своему.

– А почему для вас важно?

– Наверное, мне очень хочется каким-то образом повлиять на то, чтобы мир стал лучше, это способ бороться с несправедливостью. Раньше бы я сказала, что это смысл моей жизни – помогать другим, в том числе через творчество, сейчас я не знаю, в чём смысл моей жизни. Теперь я запуталась))

– Это из-за депрессии, наверное.

– Но я до сих пор считаю, что это важно!

 

Кто сказал, что хайп – это плохо?

– В творчестве есть для вас авторитеты?

– Думаю, да. Если говорить про писательскую среду, то мне нравятся тексты Мэгги Нельсон, она пишет автотеоретический фикшн. Мне нравится её аналитический подход и её эмоциональность, как она выводит какие-то понятия, мысли из научной сферы в сферу творческую, художественную. Из русскоязычных авторок я ориентируюсь на Оксану Васякину, Галину Рымбу. Мне нравится Толоконникова, её смелость. Мне вообще в принципе нравится смелость в искусстве.

– А вы различаете смелость и хайп?

– Я думаю, она смелая.

– Я вообще…

– Да. Я не задумывалась как-то, что это может быть одним и тем же… Но вообще различаю, это вещи в разных полях стоят для меня. Бывает забавно посмотреть на тех, кто хайпит. Иногда авторам говорят, что они хайпят на какой-то теме, когда пишут, например, стихи… про коронавирус. Но мне кажется, что это просто реакция на какие-то современные события. Потом, кто сказал, что хайп – это плохо?! Мне кажется, это просто реактивное реагирование на события.

– Вы, как создатель и как читатель, общаетесь с компьютером?

– Я работаю на компьютере. А книжки люблю в бумаге.

– Почему любите книжки в бумаге?

– Наверное, я слишком люблю отмечать какие-то цитаты, оставлять закладки…

– Якорить!

– Да-да! И плюс, мне кажется, так легче запоминается что-то, факты какие-то. Цифровое… ты закрыл книгу – и она как будто ушла от тебя дальше в интернет и осталась там, и ты её не присвоил. А бумажную можно присвоить. Для меня это важно.

Фото: Александр Уваров