Дарья Гончарова: Незримо коснуться человека

Дарья Гончарова, междисциплинарный художник из Санкт-Петербурга, сооснователь студии дизайна и архитектуры WRIGHT FORM, в ноябре 2022 г. была резидентом Арткоммуналки.

Беседа с Дарьей, которую мы вам предлагаем, происходила в процессе создания её проекта «Прочее».

 

– Даша, давайте сначала, по традиции, о проекте.

– В Коломне я делаю небольшой проект «Прочее». Он является частью моего объёмного и продолжительного проекта «Миры i [i]», который я начала год назад, в сенежской резиденции, он посвящён феномену библиотеки.

– i – это информация в данном случае?

– Можно по-разному трактовать, и как информацию тоже. В названии помимо самой буквы присутствует её транскрипция [i], что можно трактовать как знак сам по себе. Библиотеку в проекте я рассматриваю как некую капсулу и как понятие дуальное, потому что, с одной стороны, пространство библиотеки выступает сейчас как социальный институт: современные библиотеки стремятся к тому, чтобы стать местом для обсуждений, для сбора групп по интересам, для создания дискуссий...

– Культурными центрами, в общем.

– Да. С другой стороны, на постсоветском пространстве сохраняется атмосфера библиотеки как некоего отчуждённого, маргинального института, в который ходят пенсионеры, дети… и всё. И в котором тебя вдобавок могут отругать.

– За что?

– Есть библиотеки, научные обычно, в которые нельзя вносить свои книги, их надо сдавать перед тем, как идти в зал. Например, одна моя подруга не знала об этом, и у неё возник конфликт. А предупреждают об этом правиле не всегда, к сожалению.

– Для научной-то библиотеки это нормально, чаепития устраивать среди драгоценных архивов было бы странно…

– Но это происходит не только в научных библиотеках, это в сознании главным образом происходит. Насколько я могу сделать вывод из общения с людьми, все очень по-разному относятся к библиотеке.

След человеческий

– В моём проекте есть несколько линий, и одна из главных – это тема архива, которой я здесь сейчас и занимаюсь. «Миры i [i]» на данный момент включает четыре части (он, конечно, будет и дальше расширяться). В первой я работала со списками литературы: приходила в библиотеку и просила предоставить мне рандомных читателей, т.е. рандомные списки литературы, которые они берут, без указания персональных данных. Максимальная информация, которую мне давали: список литературы, находящейся сейчас на руках читателя, пол, год рождения и класс образования. С этими списками я работала в формате графики, создавала симуляцию библиотечной карточки, на которую помещала не книги, а некий образ интересов человека.

– Т.е. вас интересовало, что читают?

– Меня интересовал человек. Меня вообще в принципе интересует человеческий след. Очень многие мои проекты затрагивают именно тему коммуникации, уязвимости повседневной коммуникации. Я стараюсь создать экспериментальные условия взаимодействия с другими людьми, возможно, даже не касаясь их, через третье лицо, чтобы это было максимально непредвзято. Тем самым мне хочется повзаимодействовать с незнакомым человеком, обратить на него внимание, узнать о нём что-то, при этом не входя с ним в обычный, повседневный контакт.

Вторая часть проекта – текстильная книга, которую я делаю. Это очень долгая, кропотливая работа: за год я сделала 12 страниц (формат 27 на 33 см) из 60 запланированных.

– Вы вышиваете текст, образ?..

– И текст и образ. Текстильная книга включает образы из тех библиотек, в которых я была, я работаю с фотографиями из этих библиотек, у меня целый личный архив. Там также есть пояснения. Т.е. эта книга идёт как документ к проекту, выступает мини-словарём и вообще сопровождает и описывает линии проекта «Миры i [i]».

Третья часть проекта включает партиципаторное взаимодействие – уже со зрителями, на промежуточных выставках: я делала интерактивную инсталляцию с ящичками, где зритель мог подойти и оставить на карточке своё воспоминание, свою ассоциацию с библиотекой, о своём библиотечном опыте рассказать. С этими данными я буду работать уже дальше в формате малых арт-объектов – керамика, скорее всего, будет.

 

Эхо чужих историй

«Художник использует образ озера как метафору замкнутого в себе пространства, сравнивая водоём с изолированностью библиотечной системы. Кроме того, дно озера, так же, как и книги в библиотеках, является хранилищем случайно оставленных вещей.

Эти следы человеческого присутствия – эхо чужих историй – остаются незримыми до тех пор, пока кто-то не задастся целью их обнаружить, например, осушив озеро или досконально изучив издания на библиотечных полках».

Мария Швец.

– И четвёртая часть – «Прочее», она посвящена работе с найденными в библиотечных книгах предметами. Я хожу по местным библиотекам, просматриваю книги, нахожу в них вещи и регистрирую их в формате папок для документов, которые имеют вырезы в виде озера. Мы открываем папку – и видим гипсовый рельеф, который отображает некий ландшафт, а внутри него находится углубление в виде озера, на дне которого лежит найденный предмет. Каждая папка будет промаркирована биркой с надписью: в какой книге, на какой странице найден этот предмет, в каком городе. Всего будет восемь папок.

– Т.е. восемь предметов вы уже отыскали?

– Да я отыскала гораздо больше!

– Интересно, что же в книгах остаётся?!

– Списки лекарств, списки продуктов, обрывки документов, квитанции, карта игральная, листочки, палочки от мороженого, закладки пластмассовые интересные, скрепки, конспекты…

– Всё это служило закладками, надо полагать.

– Да. Но какое многообразие! Я практикующий дизайнер интерьеров, для меня работа с вещественным очень важна: я работаю с вещами, с предметами интерьера, но мне этого недостаточно, мне хочется проникнуть в некое духовное (по Хайдеггеру) вещественного. Материальная часть мира занимает много пространства на Земле и, как мне кажется, тоже требует осмысления. Эти вещи находятся в библиотеке, но они не зарегистрированы, а библиотека – это место, в котором зарегистрировано абсолютно всё. И эти предметы выпадают из привычного документооборота и тем самым становятся ещё более уязвимыми, но при этом более свободными. Они могут странствовать. Между книгами, например. Предмет, который принадлежал какому-то человеку, стал не нужен, либо забыт… Это тоже обозначает какой-то человеческий след для меня. Мне важно составить архив этих найденных забытых следов.

 

Важно показать случайного человека

– Вы просто этот архив отрешенно показываете или хотите сделать какие-то выводы на его основе?

– В рамках современного искусства вопрос о дискурсе, как правило, остаётся открытым.

– Но для себя?

– Для меня, скорее, важен процесс. Я хочу обозначить смысловую составляющую в этом проекте, которую по кусочкам собираю, как капсулу. Феномен библиотеки крайне широк и рассматривался другими художниками по-разному. Например, я знаю, некоторые художники приносили собственноручно сделанную книгу и оставляли её в библиотеке, чтобы она была найдена. Кто-то сжигал книги, с пеплом работал…

– Какая интересная «работа» с книгой, что-то она мне напоминает…

– В этой работе автор сжигал наиболее ценные из своей коллекции книги.

– Ужас какой: как убить любимого человека, чтобы посмотреть, что будет…

– В каком-то роде. С этим работал Антонио Риелло в проекте «Прах к праху», который был показан не так давно в Петербурге.

Для меня феномен библиотеки настолько наполнен смысловыми составляющими, что в процессе создания этой «капсулы» постоянно появляются новые ветки, новые смыслы, ко мне приходит новый зритель, он каждый раз вносит новую коннотацию, новое осмысление. Вот это для меня самое важное – процесс обработки коммуникации, вообще эксперимент с коммуникацией, какой она может быть, для меня это как незримо коснуться другого человека. Хочется верить, что он что-то почувствует, или хотя бы другой человек, зритель, это почувствует.

– Вы себе представляете как-то этого человека?

– Для меня важно увидеть не его портрет, а его личность, переживания, возможные эмоции, интересы. Ведь он был в определенном месте, читал определенную книгу…

– И оставил в ней определённую вещь.

– Да. А некоторых людей, возможно, уже нет, например, тех, кто оставил большой список лекарств, – такое ведь тоже может быть: человека нет, а предмет остался. Музеи, как правило, работают с предметами, которые остаются от известных людей, мне же важно показать случайного человека, незнакомца. Мне кажется, это важно – работать с обычным человеком, рандомным.

 

Нулевое пространство

– Откуда у вас такой интерес к библиотекам?

– Я с детства безумно люблю библиотеки. Люблю читать, люблю книги. И библиотека для меня – как пространство какой-то безопасности, потому что библиотечный мир – это особый мир. В нём есть свои законы, свои правила, временные и пространственные границы, и когда ты входишь в этот мир, ты как бы среди своих оказываешься, с ощущением тишины, комфорта, безопасности. Поэтому библиотеку ещё и как место эскапизма можно рассматривать. С другой стороны, когда я в детстве ходила в библиотеку, было ощущение выпадания, как будто ты немного ботаник, ты выпадаешь из социальных процессов, ты становишься уязвим для общества. Вот такая двоякость, балансирование между этими понятиями. Для меня важно работать с коммуникацией, потому что у меня есть личный травматичный опыт с социальными связями, с коммуникативным полем: раньше мне довольно сложно давалась активная и открытая коммуникация, постепенно я развивала это в себе. И сейчас я вижу, насколько коммуникации важны в современном обществе: поиски оптимальных решений, поиск понимания людьми друг друга – пора уже, наверное.

– А вот лично ваша библиотека – это тихое спокойное место или?..

– Для меня это нулевое пространство. Точка ноль, где ветки могут пойти по-разному. У меня была выставка в пространстве под названием «Нулевая комната» в Самаре, и мне говорили: у нас такое пространство – вайт куб – белые стены, белый потолок, а у тебя  библиотека – такое место, куда хочется винтажный стол, обставить уютно… Но для меня было важно именно в нейтральном пространстве её выставлять, ведь сам проект уже несёт смысловую составляющую, некоторую обозначеность, которую я вношу в это пространство. Для меня поэтому библиотека и является нулевым меридианом: здесь останавливается для меня время, останавливается всё, отсюда можно уже по-разному идти: к пониманию коммуникации или ощущению, что книга алтарь и мы молимся на неё…

– Вам который путь ближе?

– Тот, который направлен на коммуникацию. Есть два вида библиотек: когда книга – самое важное (обычно научные библиотеки такую стратегию поддерживают: пользователь пользуется, но должен всегда строго следовать правилам, не отступая от них), и поликультурные, где как раз ставится акцент на социальные взаимодействия. Для меня важнее социальный контакт, потому что понимание библиотеки как просто пространства для книг давно устарело. У нас уже есть электронные носители, есть различные другие пути, чтобы пользоваться литературой. Но пространство, когда литература и является коммуникацией и осмысляется, актуально всегда, это и придаёт ценности книге.

 

Быть в контакте с книгой

– Вам ближе бумажная книга или электронная?

– Бумажная. У меня была одно время электронная книга. Она сломалась) Я очень люблю покупать книги, хотя это неудобно при переездах. Люблю читать библиотечные книги, потому что мне нравится ходить и набирать их помногу, мне нравится находить что-то случайно, потом ходить продлять. Очень нравится читать книги, которые были у других людей.

– Почему?

– Мне важны тактильные ощущения. Когда я болела COVID, у меня пропало обоняние, и я поняла, что без него я могу жить спокойно. А вот без тактильных ощущений я не могу, мне это очень важно – трогать книгу, быть в контакте с ней как с вещью, подчёркивать, загибать уголки, что-то с ней делать.

– А вот многие говорят о запахе книг…

– Запахи разные бывают. Запах новых книг поприятнее…

– Зато запах старых книг – запах пыли, даже плесени – это как чувство прошедшего времени…

– Бывает) Любовь к бумажным книгам несколько отягощает: сложно читать электронные книги, поэтому всегда и везде берёшь с собой книгу (в коломенскую резиденцию четыре книги взяла, довольно тяжело в массе), перевозить и носить с собой их тяжелее.

– Всё-таки откуда такая любовь к библиотеке, бумажной книге? Сейчас век компьютерных технологий, и вы-то уже дитя этого века. Откуда?

– Мама, конечно, приучала меня к книгам, но не особо меня и надо было заставлять.

– А мама кто по профессии?

– Она была продавцом. У нас в семье не было никого, в кого можно было пойти по творческой стезе, только двоюродный дядя был директором художественного музея, но мы с ним не особо часто пересекались.

В детстве мы с подругой по два пакета книг носили каждый раз из библиотеки! Книга была для меня таким пространством, в которое можно было сбежать. Когда ты не очень вписываешься в детский социум, книга становится для тебя способом коммуницировать с кем-то другим, выйти из своего поля, которым ты окружён, в некое другое поле, которое тебе интересно, в котором хочется очутиться, – Нарния такая. Наверное, с этого всё началось. У меня всегда было хорошее воображение, мне было легко читать и представлять что-то. А ещё я люблю списки, и сейчас, когда прочитываю литературу, мне приятно, что ещё одна книга на полочку в мою внутреннюю библиотеку поставлена. И что-то новое я узнала. И не только новое – историю узнала. Потому что часто через книгу, даже художественную, автобиографию, ты узнаёшь какую-то историческую веху: когда несколько книг прочитываешь, некий образ исторический складывается, и не нужно досконально изучать обычные учебники.

– Вопрос в том, насколько это будет художественно приукрашено и исторически верно!

– Когда несколько книг, особенно автобиографии, мемуары, тогда вполне можно что-то более менее правдивое найти.

– Документальная литература – да, а на художественной литературе строить представление об эпохе…

– Они добавляют что-то к образу эпохи, отчего она становится чуть понятнее. Даже образ мыслей автора: почему он именно это писал, почему это было актуально для него.

 

Приятное взаимодействие

– Мастер-класс, который вы провели в Коломне, что-то дал для вашей работы? Или вы просто таким образом познакомили людей со своим проектом?

– Он исходил из другой части проекта «Миры i [i]», из карточек. Я предложила формат, который направлен больше на то, чтобы создать пространство коммуникации, чтобы показать это пространство взаимодействия через списки литературы, через интерпретации. Мы вытягивали рандомные аннотации книг и интерпретировали их в пространстве небольшой карточки, потом у нас было живое обсуждение, и мне это было очень интересно. Участникам, кажется, тоже)) Да, каждый раз, когда выносишь что-то на обсуждение, обязательно что-то добавляется, падает в копилку проекта.

– Прям вертится вопрос на языке: а как к вам относятся библиотекари, когда вы к ним приходите не за книжкой, а со своим проектом? Для них ведь это необычная ситуация.

– Когда я начинала проект, я не была вообще уверена, что библиотеки пойдут на взаимодействие. Всё началось с того, что я в книге нашла чек со списком литературы, их выдают во многих библиотеках Питера. И решила рискнуть. Первая библиотека, с которой я повзаимодействовала, была в Петербурге. Там на меня, конечно, сначала посмотрели немного так… Но им было всё-таки интересно, и они предоставили мне первый список. Потом я поехала в Москву, и у меня опять не было уверенности, что в другом городе мне кто-то даст информацию. Но по примерной статистике в трёх из четырёх библиотек мне давали информацию, достаточно было рассказать, зачем это нужно. Хотя есть такие библиотеки, в которые я захожу и понимаю, что здесь я не буду спрашивать, потому что здесь это бесполезно. Например, ты заходишь, начинаешь фотографировать – и уже сотрудники настороже: что-то не так происходит. В Коломне была единственная библиотека из всего моего опыта (я, наверное, около 60 уже посетила), которая меня вообще не пустила.

– А вообще интерес к вашему проекту проявляют библиотекари? Или «заберите – и отстаньте»?

– Нет-нет, проявляют! Некоторые даже мне писали на почту, что рады сотрудничать, следить за моей работой, подписывались на меня в соцсетях. Им было приятно, что приходит человек, который по-настоящему интересуется, сам, а не потому, что ему дали такое задание откуда-то «сверху». Это было приятное взаимодействие.

 

Уязвимая позиция художника

– В заключение наши традиционные вопросы. Что для вас искусство?

– Если рассматривать современное искусство, то для меня это открытое пространство для обсуждений, для дискурса, представляющее срез времени. Это ещё и решение каких-то собственных вопросов. Может, покажется банально, но в какой-то момент просто понимаешь, что не можешь не делать, что это абсолютно не рациональное, но самое естественное, что можешь делать. Для меня моя практика стала той областью, в которой сошлось всё, что было ранее в моём опыте. Когда искусство пришло в мою жизнь, появилось новое пространство для выражения того, что раньше было где-то спрятано, но при этом осталось пространство для дальнейшей дискуссии. Это такая  открытая система. Искусство открывает людям ход в обсуждение того, что важно, в построение связей, осмысление действительности. У художника довольно уязвимая позиция: ты выносишь на всеобщее обозрение очень личное, может быть метафорическое, завуалированное, но всегда личное.

– Должно ли искусство быть социальным?

– Для меня это важно. В нашем 21 веке сложно не делать социальное. Искусство уже было замкнуто на самом себе, оно уже пережило довольно много вех, и сейчас произведения искусства входят в социальное поле, а не просто остаются экспериментированием с формой. Искусство часто предполагает вовлечение других людей, и тут, мне кажется, почти всегда включается социальный аспект.

– На это ваше мнение последние мировые события повлияли или оно изначально такое?

– Да нет, изначально. Хотя мировые события, конечно, влияют на тематику сюжетов, но для меня мои проекты, скорее, стали актуальнее в этом году, хотя некоторые из них для меня более про травму, некоторые более про ресурс. Все они – про взаимодействие каждого с каждым.

 

Про резиденцию

– Что понравилось в работе резиденции и что не понравилось?

– Это вторая резиденция, в которой я живу, поэтому могу с чем-то сравнивать. Здесь очень комфортные и спокойные условия для работы. Я не предполагала, что буду так независимо работать в пространстве, что меня никто не будет трогать. Это очень подходит для работы большинства художников! Есть резиденции, где постоянный поток людей, с которыми ты должен коммуницировать. Здесь же очень комфортный формат для углубленной, вдумчивой работы, когда ты занимаешься действительно проектом. И что очень комфортно – есть собственная кухня, тебе не надо подстраиваться под общее питание. Я, например, не ем некоторые ингредиенты, и в прошлой резиденции бывало сложно уговорить людей в столовой изменить рецептуру. Из минусов, для меня (не столь критично, как для некоторых художников, возможно) – что комната совмещена с мастерской. Допустим, я работаю с гипсом, он иногда проливается, постоянно надо его вымывать, и пыль бывает. Но я, например, всегда работаю дома, у меня нет мастерской, мне комфортен такой формат. Так что это не такой страшный минус. Ещё Коломна – очень уютный город. После Питера я немножко заземлилась, успокоилась. Минус, наверное, ещё в том, что пианино стоит за дверью))

– Посетители любят пробовать свои силы))

– Да. Бывали случаи, когда играли Богемскую рапсодию – это было чудесно, почаще бы таких пианистов, но в основном… Вот это не очень комфортно. Бывают какие-то звуки ночью. Когда был ветер очень сильный – было жутковато, когда гремела крыша. Один раз я слышала какие-то странные звуки, но я думаю, это был кто-то из сотрудников, часов в пять утра… В общем, мне очень понравился формат коломенской резиденции.

– А отношения с куратором как складывались?

– Хорошо. Куратор особо не вмешивается в процесс. Он приезжал знакомиться, это очень приятно. Всегда пишет на почту, интересуется. Может быть, хотелось, чтобы приезжал из Москвы, допустим, кто-то тоже из культурной сферы: было бы здорово, чтобы проекте освещался еще и в московском каком-то издании.

 

Фото: Александр Уваров